Змеиный король

Глава 3

— Иддесли. Иддесли. — Papa хмурился, жуя кусок окорока, челюсти так и ходили, как заведенные. — Помнится, с четверть века назад, когда еще ходил на «Островитянине», знавал я одного Иддесли. Мичмана. Не успеем выйти из гавани, а он уж давай страдать морской болезнью. Вечно висел на поручнях вниз головой, весь зеленый, и выворачивало его наизнанку. Случаем, не родственник?

Люси подавила вздох. На протяжении всего ужина Papa донимал виконта насмешками. Обычно, принимая доселе неизвестных ему гостей, отец наслаждался. Ведь тем самым он приобретал новехоньких слушателей для своих побитых молью морских баек, поведанных бессчетное число раз и детям, и соседям, и слугам, и вообще всякому, кто смог продержаться достаточно долго, чтобы их выслушать. Но вот в лорде Иддесли отца явно что-то раздражало. Это была первая трапеза, на которую бедняга смог самостоятельно спуститься после того, как четверо суток провалялся прикованным к постели. За столом виконт вел себя непринужденно, демонстрируя изысканные манеры. Заметить, что он все еще оберегает правую руку, мог лишь внимательный наблюдатель.

Люси не стала бы осуждать гостя, ежели бы после сегодняшнего вечера он заперся у себя в комнате. Вот только ужасно расстроилась бы. Где-то в глубине души она понимала, что следует держаться от виконта подальше, однако думала о нем не переставая. Все время. И это воистину раздражало. Наверное, все дело в новизне: все-таки свежее лицо в узком кругу их знакомых. В конце концов, людей, которых доводилось видеть каждый день, Люси знала с пеленок. С другой стороны, а вдруг дело именно в этом самом мужчине?

От подобной мысли становилось неловко.

— Не думаю, — отвечал лорд Иддесли на вопрос капитана, одновременно накладывая картофельное пюре. — Как правило, члены моей семьи избегают всего, хоть сколь-нибудь отдаленно напоминающего работу. Для этого напрягаться надо, а от напряжения, к несчастью, можно и вспотеть. Потому мы склонны проводить дни в праздности, поедая пирожные и смакуя последние сплетни.

К тому же, отметила Люси, виконт, похоже, вполне способен за себя постоять и ничуть не уступает ее отцу. Papa зловеще сощурил глаза.

Люси схватила корзинку и помахала ею перед носом родителя:

— Еще хлеба? Миссис Броуди испекла его нынче утром.

Ее уловка не удостоилась внимания.

— Старое поместное дворянство, о нем речь? — Papa решительно пилил кусок мяса. — Пускай другие трудятся на земле в поте лица своего, да? Эти-то свое время проводят в Лондоне, припав к сосудам греха, так?

О, да ради бога! Люси сдалась и поставила хлеб на место. Остальные что хотят, пусть то и делают, сама же она в полной мере насладится ужином. Семейная столовая, безнадежно устаревшая, но все-таки весьма уютная, вполне к этому располагала. Люси попыталась отвлечься от огорчительной беседы, сосредоточившись на окружающей обстановке. Повернулась налево, одобрительно отметив весело пылавший в камине огонь.

— Как же, как же, люблю, знаете ли, приложиться к сим сосудам, — доброжелательно улыбаясь, заявил лорд Иддесли. — Конечно, когда нахожу в себе силы вылезти из постели. Привык к этому еще с тех пор, как был малюткой, и нянюшка водила меня на помочах.

— Послушайте… — начала было Люси, но ее прервало фырканье Papa. Она вздохнула и посмотрела в другой конец столовой, где единственная дверь вела в коридор и оттуда в кухню. Однако, как хорошо, что в этой комнате нет проклятых сквозняков.

— Хотя, — меж тем разглагольствовал виконт, — должен признаться, что имею несколько туманное представление, что же в точности означает «сосуд греха».

Люси опустила взгляд на стол — для взора, в тот момент, самое безопасное место в столовой. Старый ореховый стол, не особо длинный, отчего трапезы за ним бывали столь уютными. Полосатую бордово-кремовую обивку стен выбрала Mama еще до рождения Люси, да и коллекция гравюр Papa, с изображением кораблей, очень мило смотрелась на стенах…

— Я имею в виду, грех и сосуд, как эти два понятия объединяются? — философствовал лорд Иддесли. — Уверен, мы сейчас обсуждаем не ночные горшки…

А вот это уже опасная территория! Люси решительно улыбнулась и перебила этого ужасного человека:

— Тут на днях я разговаривала с миссис Харди. Так она мне поведала, что кто-то выпустил свиней Фармера Хоупа. Те рассеялись на добрые полмили, и чтоб загнать беглецов обратно, мистер Хоуп со своими ребятами вынужден был ловить их целый день.

Бесполезно.

— Ха! Из Библии этот сосуд. — Papa наклонился вперед, очевидно, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Из книги Исхода. Вы-то сами Библию читали?

О боже!

— Все решили, что их выпустили мальчишки Джонсы, — повысив голос, не сдавалась Люси. — Свиней, я имею в виду. Знаете, эти Джонсы так и норовят набедокурить. Но когда старший Хоуп заявился к Джонсам домой, что бы вы думали?.. Оба парнишки лежали в постели с лихорадкой.

Мужчины, не отрываясь, сверлили друг друга глазами.

— Признаюсь, последнее время не читал. — Очи виконта, цвета серебристого льда, весело сверкнули. — Был слишком занят прожиганием жизни, знаете ли. Так сосуд греха — это?..

— Кхм. Сосуд греха. — Papa помахал вилкой, чуть не ткнув ею миссис Броуди, принесшую еще картофеля. — Всем известно, что такое сосуд греха. Значит — сосуд греха.

Миссис Броуди закатила глаза и тяжело шлепнула блюдо с картофелем рядом с локтем хозяина. Губы лорда Иддесли дернулись. Он поднес ко рту вино и стал пить, наблюдая поверх бокала за Люси.

Та ощутила, как горит лицо. Да как он смеет так на нее смотреть! Ей от этого неловко, и, конечно же, это просто невежливо. Люси стало еще жарче, когда виконт поставил бокал и облизнул губы, по-прежнему не отводя от нее глаз. Негодяй!

Люси резко отвернулась.

— Papa, а помнишь, ты как-то рассказывал нам смешную историю про свинью на твоем корабле? Как она выскочила и стала носиться по палубе, все бросились ловить и никак не могли поймать.

Отец продолжал сурово таращиться на виконта:

— Ага, есть у меня одна байка. Весьма поучительная — для некоторых. О лягушке и змее.

— Но…

— Что вы говорите, заня-а-атно, — протяжно произнес лорд Иддесли. — Расскажите-ка нам. — Он откинулся на стуле, все еще вертя в руке бокал.

Виконт облачился в старую одежду Дэвида, ни в коей мере ему не подходящую: брат Люси и ростом был меньше, и в груди шире. Из рукавов алого камзола торчали истончившиеся за время болезни запястья, а из слишком широкого ворота выглядывала не по размеру худая шея. За последние дни красок в лице виконта прибавилось, сменив ужасную мертвенную бледность, которую тот источал, когда Люси только-только его нашла, хотя, казалось, Иддесли и от природы был бледным. Он должен бы выглядеть нелепо, чего, однако, не происходило.

— Как-то повстречались маленькая лягушка и огромный змей, — начал свою притчу Papa. — Змей хотел переплыть реку. Но плавать-то змеи не умеют.

— Вы уверены? — пробормотал виконт. — Разве некоторые виды гадюк не заплывают в воду, чтобы схватить добычу?

— Этот змей плавать не умел, — внес поправку рассказчик. — Потому и попросил лягушку: «Не поможешь ли мне перебраться на другую сторону?»

Люси даже перестала притворяться, что увлечена едой. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого и обратно. Они противостояли друг другу, с какой стороны ни посмотри, так что Люси была бессильна как-то на них повлиять. Ее отец подался вперед, явно намеренно, лицо под белым париком побагровело. Виконт сидел с непокрытой головой, светлые волосы сияли в свете свечей. Внешне он выглядел расслабленным и невозмутимым, даже немного скучающим, но, как она понимала, подспудно так же подобрался, как и его пожилой собеседник.

— А лягушка ответила: «Меня не одурачить. Все змеи едят лягушек. И ты сожрешь меня, как пить дать, не сойти мне с этого места».

Papa отвлекся, чтобы промочить горло.

В столовой повисла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев.

Капитан отставил бокал.

— Но змей-то, он же тварь коварная. И сказал той маленькой лягушке: «Не бойся. Съев тебя, когда ты будешь плыть, я ведь и сам потону». Лягушка подумала-подумала и решила, что змей прав: пока они в воде, ей ничего не грозит.

Лорд Иддесли отпил вина: во взгляде сквозила настороженность, но и интерес. Бетси, проворно орудуя толстыми красными руками, принялась убирать тарелки.

— Змей заполз на спину маленькой лягушки, и они поплыли, а на середине реки знаете, что случилось? — вперил взгляд в гостя Papa.

Виконт медленно покачал головой.

— Змей вонзил в лягушку свои ядовитые зубы. — В подтверждение этих слов капитан хлопнул ладонью по столу. — И та лягушка на последнем издыхании спрашивает: «Зачем ты это сделал? Ведь мы оба умрем». Змей же ей отвечает…

— «Такова природа змей — есть лягушек», — в тон капитану закончил лорд Иддесли.

На мгновение оба мужчины, не мигая, уставились друг на друга. Каждый мускул в теле Люси напрягся.

Обстановку разрядил виконт:

— Простите. Несколько лет назад эта басня рассказывалась повсюду, просто не смог удержаться. — Он осушил бокал и бережно поставил его на стол. — Видимо, такова уж моя дурная привычка — вмешиваться в чужие истории.

Люси выдохнула, только сейчас поняв, что задержала дыхание.

— Ну и ладно. Как мне известно, миссис Броуди испекла на десерт яблочный пирог, и к нему замечательно пойдет отличнейший чеддер, который у нее тоже имеется. Не желаете отведать, лорд Иддесли?

Виконт взглянул на Люси и, чувственно скривив широкий рот, улыбнулся:

— Вы искушаете меня, мисс Крэддок-Хейз.

Papa так грохнул кулаком об стол, что задребезжали тарелки.

Люси подскочила на месте.

— Впрочем, еще мальчишкой меня множество раз предостерегали против всяческих искушений, — продолжил виконт. — И хотя, к прискорбию, всю свою жизнь я влачу, пренебрегая предостережениями, сегодня, думаю, буду благоразумен. С вашего позволения, мисс Крэддок-Хейз. Капитан Крэддок-Хейз. — С этими словами виконт откланялся и покинул столовую, Люси не успела и слова вымолвить.

— Наглый щенок, — раздраженно пророкотал Papa, резко отодвигая стул. — Ты видела, как надменно он на меня посмотрел, перед тем как уйти? Будь прокляты его зенки. Или сосуды греха. Ха, лондонские сосуды греха! Знаешь, крошка, не нравится мне этот человек, виконт он там или не виконт.

— Я знаю, Papa. — Люси закрыла глаза и устало положила голову на руки, чувствуя приближение мигрени.

— Да уже весь дом это знает, — объявила миссис Броуди, врываясь в столовую.

«Этот старый напыщенный зануда-капитан прав», — тем же вечером размышлял Саймон. Любой мужчина — особенно такой проницательный, с ястребиным оком отец — всеми силами оберегал бы столь чудесного ангелочка, как мисс Люсинда Крэддок-Хейз, от всех дьяволов этого мира.

Таких, как он сам, известный повеса лорд Иддесли.

Виконт прислонился к оконному косяку на время позаимствованной спальни и уставился в ночную тьму. Там, в саду, гуляла хозяйка дома, очевидно, бродя по холоду после восхитительного, в смысле подаваемых блюд, но провального, в смысле застольной беседы, ужина. Бледно светившийся овал лица — все остальное скрывала мгла, — выдавал ее передвижения, Саймон внимательно следил за ними. Трудно сказать, почему эта сельская девушка так его очаровала. Возможно, просто мрак тянется к свету, дьявол стремится похитить ангела, но Саймон так не думал. Было в ней что-то такое: что-то впечатляющее, разумное и мучительно затрагивающее душу. Она искушала его запахом рая, надеждой на искупление — невозможное, как и сама эта надежда. Он должен оставить ее в покое, своего ангела, укрывшегося в деревне. Пусть и дальше пребывает в невинной безмятежности, творя добрые дела и управляя твердой рукой домом отца. Наверняка у нее имеется подходящий джентльмен. Мужчина, с которым на днях она куда-то выезжала: Саймон видел удалявшуюся от дома двуколку. Мужчина, который будет уважать взгляды мисс Крэддок-Хейз и не станет испытывать железный стержень, что, как почувствовал Саймон, скрывается под хрупким внешним обликом. Джентльмен, совершенно непохожий на него самого.

Иддесли вздохнул и оттолкнулся от окна. Сроду ему не удавалось как следует управляться со всякими там «должен-не-должен» в своей жизни. Он покинул спальню и стал спускаться вниз по лестнице, движимый каким-то смехотворным поводом и стараясь при этом не потревожить бдительного папашу. И все же, в потемках, задел плечом угол на лестничной площадке и, не удержавшись, выругался. Саймон пользовался правой рукой при любой возможности, стараясь ее разрабатывать, но проклятая конечность до сих пор давала о себе знать дьявольской болью. Проходя через кухню, виконт заметил возившихся там экономку и горничную.

Он улыбнулся, прибавил шаг и уже на пороге черного хода услышал голос миссис Броуди:

— Сэр…

И тихо притворил дверь.

Мисс Крэддок-Хейз, должно быть, тоже услышала. Она обернулась, и под ногами хрустнул гравий.

— Здесь холодно. — Не девушка, а бледный силуэт во мгле, и лишь слова ее донес до Саймона ночной ветерок.

Садик занимал, наверное, с четверть акра. Та его часть, которую виконт наблюдал из окна в светлое время суток, выглядела ухоженной. Окруженный невысокой изгородью огород, небольшая лужайка с фруктовыми деревцами, а в отдалении цветник. Дорожки, посыпанные гравием и соединявшие разные части сада, надлежащим образом подготовлены к зимовке, без сомнения, прилежными ручками хозяйки.

Однако сейчас, в тусклом свете месяца, разглядеть что-либо было затруднительно. В сумраке ночи Саймон снова потерял своего ангела, и это чрезвычайно его беспокоило.

— Считаете, холодно? Вообще-то, я не заметил. Просто свежо.

Он сунул руки в карманы. В саду стоял зверский холод.

— Вам еще не стоит выходить, вы только оправились после болезни.

Иддесли сделал вид, что не услышал.

— А что вы здесь делаете, ночью, на холоде?

— Смотрю на звезды. — По донесшемуся до него голосу Саймон понял, что мисс Крэддок-Хейз, похоже, удаляется. — Никогда они не светят столь ярко, как зимой.

— В самом деле? — А вот ему они казались одинаковыми, вне зависимости от времени года.

— Угу. Видите, вон там созвездие Ориона? Сегодня оно просто сверкает. — И добавила уже с меньшим воодушевлением: — Но вам нужно в дом, здесь чересчур зябко.

— Могу заняться упражнениями. Как наверняка отметил бы ваш отец, зимний воздух полезен для такого хилого парня, как я.

Она промолчала.

Саймон думал, что идет по направлению к ней, но теперь засомневался… Не следовало упоминать о ее папаше.

— Я прошу прощение за поведение Papa за ужином.

Ага, чуть правее.

— За что? Думаю, история его весьма поучительна. Малость подзатянута, разумеется, но, по правде говоря… — Саймон не закончил.

— Обычно он не такой строгий.

Она оказалась так близко, что можно было уловить ее запах: смесь крахмала с розами, на удивление домашний и в то же время возбуждающий.

«Ну я и мерзавец! Не удар ли по голове отшиб мне все мозги?» — подумал Саймон.

— Ах, это. Да, было заметно, что старик чуточку вспылил, но я приписал это тому, что живу в его доме, ношу одежду его сына и ем за одним с ним столом без надлежащего приглашения.

Он увидел, что его ангел повернула к нему лицо, смутно белевшее в лунном свете.

— Нет, все дело в вас.

Виконт почти почувствовал, как ее дыхание коснулось его щеки.

— Хотя вы, со своей стороны, тоже могли бы вести себя повежливей.

Он не знал, то ли смеяться, то ли плакать. И выбрал смех.

— Я так не думаю. — Саймон покачал головой, хотя вряд ли она могла увидеть. — Нет, точно знаю. Я определенно не могу быть вежливее. Это просто не мое. Я, как тот змей из басни вашего батюшки, кусаю не к месту. Хотя, в моем случае, точнее сказать, не к месту сыплю насмешками.

Макушки деревьев качались на ветру, размахивая своими артритическими суставами на фоне ночного неба.

— Именно так вы и очутились в канаве на окраине Мейден-Хилла? — Его ангелочек подкралась поближе. Привлеченная его умышленной откровенностью? — Вы кого-то оскорбили?

У Саймона перехватило дух.

— А с чего вы решили, что на меня напали по моей вине?

— Не знаю. Так это правда?

Он прислонил зад к изгороди, где тот немедленно стал мерзнуть, и скрестил на груди руки.

— Будьте мне судьей, прекрасная леди. Выложу перед вами все начистоту, и можете сами вынести приговор.

— Я не вправе судить кого-то.

Она нахмурилась?

— О, нет, вы вправе, мой ангел.

— Нет, я…

— Ш-ш. Послушайте. Тем утром я встал в жутко неприличный ранний час, оделся после недолгой перепалки со своим камердинером по поводу целесообразности туфлей с красными каблуками, в которой победил он: Генри совершенно меня запугал…

— Что-то я в этом сомневаюсь.

Саймон приложил руку к сердцу — жест, пропавший в темноте впустую.

— Уверяю вас. Потом я спустился по парадной лестнице, весь такой разряженный: в щегольском синем бархатном камзоле, завитом напудренном парике и вышеупомянутых туфлях с красными каблуками…

Леди прыснула.

— Вышел на улицу, но не осилил и четверти мили, как на меня напали трое негодяев.

— Трое? — задохнулась мисс Люсинда.

Вот она, награда!

— Трое. — Саймон придал голосу легкомысленный тон. — Двоих я бы еще одолел. Одного-то точно. Но трое оказались мне не по зубам. Они ободрали меня как липку, включая туфли с красными каблуками, чем и поставили меня в глупое положение, ибо при нашей первой встрече я предстал перед вами голый и — что куда отвратительнее — без чувств. Уж и не знаю, смогут ли оправиться наши отношения от такой изначально нанесенной им травмы.

Люси на удочку не попалась:

— И вы не узнали напавших на вас?

Саймон было развел руками, но поморщился от боли и опустил их.

— Клянусь честью. Так что, если только вы не сочтете туфли с красными каблуками непреодолимым соблазном для лондонских грабителей, — в таком случае я, конечно, просто-таки напрашивался на неприятности, разгуливая в них среди бела дня, — наверное, вам придется меня простить.

— А если нет? — прозвучало настолько тихо, что ветер тут же унес слова прочь.

Такой робкий флирт. Однако даже при столь легком намеке на улыбку чресла Саймона отвердели.

— Тогда, леди, лучше вам забыть мое имя. Пусть от Саймона Иддесли не останется ничего, кроме легкого следа, облачка пара от последнего выдоха. Если вы осудите меня, я испущу последний вздох и исчезну навеки.

Тишина. Возможно, он переборщил с этим «последним выдохом»?

И тут она расхохоталась. Во весь голос. От всей души. И в груди у Саймона в ответ на это что-то перевернулось.

— Вы и в Лондоне морочите дамам голову подобным вздором? — Люси буквально задыхалась от смеха. — Ежели да, то представляю, с какими гримасами на напудренных лицах они расхаживают, пытаясь не умереть со смеху.

Саймон почувствовал необъяснимое смущение.

— Чтобы вы знали, в лондонском обществе меня считают непревзойденным острословом. — Боже милосердный, да он заговорил как напыщенный осел. — Все хозяйки наперебой стараются заполучить меня в число своих гостей.

— Неужели?

Вот чертенок!

— Так и есть. — Он не смог сдержаться, и в голосе прозвучало раздражение. О, а вот это ее впечатлит: — Любой званый ужин, на котором присутствую я, провозглашают имевшим успех. В прошлом году какая-то герцогиня упала замертво, услышав, что я не смогу принять ее приглашение.

— Бедные, бедные лондонские дамы. Как они, должно быть, горюют вот прямо сейчас!

Саймон поморщился. Туше.

— Нет, в самом деле…

— И как же они без вас выживают? — В голосе леди все еще звучал смех. — А вдруг не выживают? Вдруг ваше отсутствие породило среди хозяек салонов эпидемию смертельных обмороков.

— О, жестокосердный ангел!

— Зачем вы все твердите это слово? В Лондоне вы так зовете всех ваших дам?

— Как? Ангелом?

— Да.

И вдруг Саймон осознал, что она ближе, чем он думал. Вообще-то, в пределах досягаемости.

— Нет, только вас. — Он коснулся кончиком пальца ее щеки. Кожа была теплой, даже в ночной прохладе, и очень, очень нежной.

Тут Люси отступила на шаг.

— Я вам не верю.

Неужели она задыхается? Он усмехнулся, аки демон во мраке, но не ответил. Боже, ему нестерпимо захотелось притянуть ее в объятия, прижать к своей груди, распечатать эти сладкие губы и ощутить вкус нежного дыхания.

— Но почему ангел? — спросила мисс Люсинда. — Во мне нет ничего особенно ангельского.

— Ах, вот тут вы не правы. В ваших бровях таится строгость, а губы изогнуты как на изображениях святых эпохи Ренессанса. А эти дивнейшие на свете очи. А ваш ум… — Саймон остановился и отважился сделать к ней шаг; теперь они стояли почти вплотную, и Люси пришлось поднять к нему бледное лицо.

— Мой ум?

Он поймал себя на том, что чувствует теплое дуновение ее дыхания.

— Ваш ум как церковный гимн, чей напев прекрасен, внушает ужас и несет истину. — Голос прозвучал хрипло, даже для его собственных ушей, и Саймон понял, что чересчур открылся.

Поднятая ветерком прядь ее волос протянулась мостиком через разделявшее их скудное расстояние и коснулась горла виконта; член болезненно напрягся и запульсировал в такт биению сердца.

— Понятия не имею, что все это значит, — прошептала она.

— Возможно, и к лучшему.

Люси протянула руку, поколебалась и легонько коснулась кончиком пальца его щеки. Саймон ощутил, как волна жара прокатилась сквозь все тело до самых пяток.

— Порой мне кажется, что я вас знаю, — промолвила Люси так тихо, что он едва уловил смысл слов. — Порой мне кажется, что я знала вас всегда, с самого первого мгновения, когда вы открыли глаза, и что в глубине вашей души вы тоже меня знаете. Но потом шутите — строите из себя дурачка или играете повесу — и увиливаете. Зачем вы так делаете?

С его губ чуть было не сорвался панический возглас, он даже открыл рот, чтобы что-то возразить, но тут отворилась дверь кухни, осветив садик аркой света.

— Крошка?

Папенька-охранник.

Мисс Люсинда повернулась так, что на фоне струившегося из кухни света обозначился ее профиль.

— Я должна идти. Спокойных снов. — Она отдернула руку и, отступая, невольно коснулась ею губ Саймона.

Ему пришлось приложить усилия, чтобы голос прозвучал ровно, и удалось выдавить:

— Спокойной ночи.

Люси прошла к двери и очутилась на свету. Отец взял ее за локоть и, перед тем как закрыть дверь, поверх головы дочери пошарил взглядом по темному саду. Саймон стоял и смотрел вслед своему ангелу, предпочтя остаться невидимым, чем столкнуться с капитаном Крэддок-Хейзом. Плечо виконта болело, в голове словно стучали по наковальне, а пальцы ног почти отмерзли.

И он затеял игру, из которой не мог выйти победителем.

— Я н-н-не верю вам. — Куинси Джеймс судорожно метался по кабинету сэра Руперта, к окну и обратно. — Они мне с-с-сказали, что проломили ему голову. Вонзили нож в спину и оставили на морозе, раздев догола. Как м-м-может человек выжить после всего этого?

Сэр Руперт вздохнул и налил себе второй бокал виски.

— Не знаю как, но он выжил. Сведения достоверные.

Третий мужчина в комнате, лорд Гевин Уокер, зашевелился в кресле у камина. Сложен он был как землекоп: огромный и кряжистый, руки как окорока, рубленые черты. Ежели бы не дорогая одежда и парик, никто бы и не догадался, что перед ними аристократ. Хотя родословная его уходила корнями к норманнам. Уокер залез в карман камзола, вытащил украшенную драгоценными камнями табакерку, выложил на тыльную сторону ладони понюшку табаку и втянул в нос. После короткой паузы прозвучал оглушительный чих, и Гевин приложил к носу платок.

Сэр Руперт поморщился и отвернулся. Что за мерзкая привычка — нюхать табак.

— Не пойму, Джеймс, — заговорил лорд Уокер, — сперва ты утверждаешь, что Иддесли мертв и нам не о чем больше беспокоиться, а потом он внезапно воскресает. Ты уверен, что твои люди занялись именно тем джентльменом, которым следовало?

Хозяин дома откинулся в кресле и воззрился на потолок, будучи уверен, что Джеймс неминуемо вспылит. Темно-коричневые, в мужском вкусе, стены хозяйского кабинета на высоте талии были опоясаны кремовой рейкой, защищающей их от повреждения спинками стульев. На полу лежал толстый черно-алый ковер, бархатные шторы цвета старого золота приглушали проникавший снаружи уличный шум. Стены украшала коллекция ботанических гравюр. Сэр Руперт начал ее с «Chrysanthemum parthenium», хризантемы девичьей, найденной в какой-то книжной лавке около тридцати лет назад. Не самый лучший оттиск. В углу пятно от воды, латинское название растения смазано, но сама композиция очень милая, и сэр Руперт купил этот лист не раздумывая, хотя в то время сей поступок означал, что придется целый месяц обходиться без привычного чая. Гравюра эта висела между двумя другими, более дорогими. «Morus nigra», шелковицей, и более изящным «Cynara cardunculus». Артишоком испанским.

Жена, дети и слуги не смели входить в кабинет, кроме как в чрезвычайных случаях. Оттого сэра Руперта еще больше раздражало, что приходится впускать в свое убежище Джеймса с лордом Уокером и разбираться тут с их делами.

— Уверен? К-к-конечно, я уверен. — Джеймс повернулся и швырнул в Гевина чем-то, что блеснуло в воздухе. — Они принесли мне вот это.

Обычно медлительный и неповоротливый, лорд Уокер, когда хотел, мог двигаться весьма шустро. Он схватил брошенный Джеймсом предмет и внимательно его рассмотрел. Брови лорда взлетели.

— Да это же перстень с печаткой Иддесли!

У сэра Руперта волосы на затылке встали дыбом.

— Проклятье, Джеймс! Какого черта ты таскаешь его с собой? — Он определенно связался с опасными идиотами.

— Ну и ч-ч-что? Чего бы и не т-т-таскать, коли Иддесли м-м-мертв. — Джеймс выглядел обиженным.

— Разве что больше он не мертв, верно? Благодаря твоим ни на что не годным людишкам. — Сэр Руперт подкрепился благотворным глотком виски. — Отдай кольцо мне. Я от него избавлюсь.

— П-п-послушайте…

— Он прав, — прервал Джеймса Уокер. — Не нужна нам такая улика. — С этими словами он пересек комнату и положил кольцо на стол перед сэром Рупертом.

Тот уставился на перстень. Золото от времени поистерлось, и герб Иддесли еле проступал. Сколько же поколений аристократов носило это кольцо? Сэр Руперт накрыл его ладонью и как бы невзначай препроводил в кармашек жилета.

После чего незаметно потер под столом правую ногу. Его батюшка был уважаемым купцом в деловых кругах города. И еще мальчишкой сэр Руперт работал на огромном отцовском складе, таская тюки с зерном и тяжелые клети с товаром. Он не помнил тот несчастный случай, в результате которого повредил ногу, по крайней мере, не отчетливо. Только вонь обвалянной в соли трески, высыпавшейся из разбитой бочки. И боль от раздробленной кости. Даже теперь при запахе соленой рыбы его выворачивало наизнанку.

Сэр Руперт взглянул на собеседников и подумал, что кто-кто, а уж эти-то вряд ли за всю свою жизнь хоть пальцем о палец ударили.

— Да что вы знаете? — тем временем возмущался Джеймс, стоя лицом к лицу с великаном Уокером. — Вы вот до сих пор не сделали ничего, чтобы внести свою лепту. Это я был секундантом Пеллера.

— Ну и дурак. Нечего было подбивать Пеллера на убийство Итана Иддесли. Я ведь отговаривал. — Уокер вновь воспользовался табакеркой.

Казалось, Джеймс сейчас заплачет.

— Вы н-н-не отговаривали!

Великан невозмутимо отмерял на руке понюшку, словно совершал некий ритуал.

— Отговаривал. Всегда считал, что нам стоит действовать более скрытно.

— Разве не вы полностью одобрили наш замысел, как только о нем услышали? Будь прокляты ваши бесстыжие глаза!

— Нет. — Гевин чихнул. Затем не спеша покачал головой, снова вытаскивая из кармана платок. — Считал, что это дурь. Жаль, что ты меня не послушал.

— Вы! Чертов осел! — набросился Джеймс на Уокера.

Тот отступил в сторону, и Джеймс комично пролетел мимо. Лицо его побагровело, и он снова повернулся к Гевину.

— Господа! — Сэр Руперт постучал тростью по столу, привлекая внимание. — Пожалуйста. Мы уклоняемся от темы. Что нам делать с Иддесли?

— Так сведения, что он жив, точны? — настаивал лорд Уокер. Этот человек действовал медленно, но упорно.

— Да. — Сэр Руперт продолжал разминать больную ногу. После совещания придется устроить ее повыше, и все равно до вечера будет ныть. — Он в Мейден-Хилле, деревеньке в графстве Кент.

— Как вы узнали? — помрачнел Джеймс.

— Неважно. — Сэр Руперт не желал заострять на этом внимание. — Главное, что Иддесли вполне дееспособен, чтобы послать за своим камердинером. И несомненно вернется в Лондон, как только позволит здоровье. А мы все знаем, что за сим последует.

Джеймс столь яростно скреб в голове, что, должно быть, до крови расцарапал кожу под белокурыми волосами. Сэр Руперт отвернулся от него и посмотрел на лорда Уокера, задумчиво сверлившего его взглядом.

Именно великан первым пришел к очевидному заключению:

— Значит, придется расстараться, чтобы он не вернулся.