Золотые розы

Глава 31

Чем дальше к северу удалялась маленькая группа, тем чаще между Эмбер и Кордом воцарялось долгое молчание. Бывали дни, когда они едва обменивались словом. В молчании они ели, в молчании устраивались на отдых. Самым счастливым из них был маленький Арманд, но и он чувствовал, что взрослым не стоит надоедать. Стоило им возобновить путь, как он начинал подгонять пони, чтобы вырваться вперед, где и оставался большую часть времени. Молчание не тяготило его, от рождения привыкшего находиться в одиночестве.

Поначалу такое положение дел казалось Эмбер странным и тревожным, потом она стала находить его естественным. Она приняла это как медленный и нелегкий процесс привыкания, когда несколько фраз несут больше значения, чем долгий диалог.

Постоянная близость Корда тревожила Эмбер, заставляла задаваться множеством вопросов, снова и снова переосмысливать свои чувства.

Как могло случиться, что она полюбила человека, до такой степени непредсказуемого и резкого, неуступчивого и своенравного? И все же она любила его так, что чувство к Арманду, которое когда-то казалось настоящей любовью, теперь вспоминалось как бледная ее тень. Любовь принесла с собой ревность, и Эмбер часами обдумывала все, что знала о связи Корда с Мареттой, представляла их в постели… Корд утверждал, что никогда не любил Маретту, но был ли он до конца честен, даже сам с собой? Какие еще тайники существовали в его душе, о которых она ничего не знала и не имела надежды узнать?

Но более всего довлело над ней сознание того, что Корд обдумывает способ как-нибудь избавиться от нее и Арманда, чтобы можно было спокойно возобновить участие в экспедиции. Конечно, он называл это иначе: устроить их поудобнее – но смысл оставался все тем же. В моменты уныния Эмбер угрюмо сравнивала себя с обременительным багажом, который оставляют на хранение, когда он мешает. Ей казалось, что любящий человек просто не способен надолго расстаться с той, которую любит.

Довольно долго вокруг тянулись леса, но в Аризоне они расступились и сменились каменистыми бесплодными равнинами. Чем дольше тянулась пустыня, тем большее напряжение ощущала в себе Эмбер. Оно напоминало гулкую пустоту, готовую подхватить и многократно усилить любой возглас. А тишина все углублялась, порой не нарушаемая даже шелестом ветерка, словно на путников разом опустилось все безмолвие, существующее в мире…

По мере того как разгорался рассвет, окружающий туман менял оттенок с серого на фиолетовый, потом на розово-бурый. Было очень тихо. Эмбер охватило абсурдное чувство, что безмолвие стремится пробраться внутрь нее, заполнить душу и поглотить ее. Ей хотелось криком разбить тишину, но она не осмелилась, словно такой поступок был бы богохульством.

Туман поредел внезапно, словно по мановению волшебной палочки, и впереди открылся каньон. Арманд громко ахнул и засмеялся от восторга. Зрелище и впрямь было поразительное. Эмбер выпустила поводья и замерла в созерцании. Скалы, уступы и провалы виднелись как бы сквозь радужную вуаль, медленно распадающуюся на части и повисающую на всем подряд переливчатыми клоками. Здесь были все краски палитры в самых тончайших своих оттенках.

Когда они достигли почти самого края бездны, Эмбер и Арманд осадили коней. Корд обернулся и сделал нетерпеливый жест, приказывая продолжать путь. Еще несколько шагов – и стал виден крутой спуск. Это была узкая каменистая тропа, вокруг которой вздымались обрывы из серого песчаника, кое-где утыканные кустами можжевельника и мескита, чудом укоренившимися на крутизне. Лошади с опаской ступили в узкий коридор, за поворотами которого залегала глубокая загадочная тень. Над головой то исчезала, то появлялась снова ломаная линия синевы – далекое небо.

Утесы, окружающие тропу, меняли цвет каждые несколько футов. Поначалу невыразительно серые, вскоре они сменились темно-коричневыми, потом бурыми в более ярких, почти алых пятнах, еще позже – пурпурными и зеленоватыми. Эмбер понятия не имела, что такое богатство красок возможно в камне.

Чем ниже они спускались, тем прохладнее, а потом и холоднее становился воздух. Наконец Эмбер озябла настолько, что усомнилась, на самом ли деле вокруг стоит разгар лета. Завернув за острый выступ скалы, они вдруг оказались в тополиной роще с удивительно яркой листвой. Кроны плакучих ив покачивались из стороны в сторону всей массой длинных гибких ветвей, временами приоткрывая вид на речушку.

Здесь Корд наконец остановил свою лошадь. Эмбер облегченно последовала его примеру, сделав знак Арманду. Спешившись и раздвинув завесу ив, они остановились на несколько секунд, не в силах сделать и шагу.

– Вот это да! – вполголоса произнес Корд. – Индейцы назвали это «просто ручьем». Наверное, он впадает в реку Колорадо.

– Но что за синева! – воскликнула Эмбер. – Разве вода бывает такого цвета? Она похожа на кусочек неба.

Она была так захвачена и тронута окружающей красотой, что впервые за долгое время забыла о скором расставании с Кордом.

– Я слышал от индейцев, что поток начинается с родника в одной из расселин. Там он вполне обычный, прозрачный, как любая ключевая вода, но чем дальше течет по каньону, тем более насыщенным становится его цвет. Странное явление, правда? Можно понять, почему океанская даль порой кажется такой синей: просто в ней отражается синева небес. Но этот ручей неглубок – думаю, не больше метра, – и небо никак не может отражаться в нем, потому что его скрывают то утесы, то ветви ив… – Он покачал головой, бессознательно улыбаясь, и продолжал тоном человека, испытавшего внезапное счастье. – Ниже по каньону ручей становится речкой. На ней четыре водопада, всего в нескольких милях отсюда. Хотел бы я видеть это!

Он вдруг заметил выражение лица Эмбер, помолчал и добавил с оттенком смущения:

– В мире так много красоты, милая, и что-то во мне отзывается на нее с такой силой, перед которой невозможно устоять. Стоит мне увидеть нечто вроде этого, – он обвел рукой вокруг себя, – и у меня закипает кровь. Я готов сорваться с места и бродить, бродить по свету, открывая красоты, о которых, быть может, не слышал ни один человек. Я – бродяга по натуре, Эмбер… впрочем, ты уже успела это понять. Я рассказал тебе так много о своем прошлом… Но ты слишком много думаешь в последнее время и слишком часто грустишь. Я могу предположить ход твоих мыслей. Тебе кажется, что я считаю чувство к тебе узами, которые меня душат, от которых я бегу, потому что не способен выносить их долго. Ты очень ошибаешься. Желание участвовать в экспедиции не имеет отношения к тому, что связало нас. Для меня это возможность показать, на что я способен, заняться делом, не имеющим ничего общего с ненавистью и кровью. Можешь ли ты понять это?

– Я постараюсь, – ответила Эмбер искренне. – Но и ты тоже пойми меня. Много лет я жила затворницей, и вдруг настоящая, жестокая жизнь ворвалась в мой мирок, разметав его. Столько всего успело случиться за такой короткий срок! Я должна разобраться в себе… и в тебе. Прости, но я должна убедить себя, что Маретта и я – нечто совершенно разное для тебя, а не просто две очередные, одинаково забавные интрижки.

– Что было, то было, – с некоторой резкостью заметил Корд. – Открещиваться от прошлого – не дело для мужчины.

Эмбер отвела взгляд и промолчала.

– Едем дальше! – коротко приказал он и вскочил в седло.

Эмбер поманила Арманда и, понурившись, тронула лошадь следом.

Спустя некоторое время (она не могла бы сказать, как долго они ехали вдоль ручья) Корд вдруг резко вскинул голову. Она проследила за его взглядом и вздрогнула: с одной из скал вниз смотрело несколько краснокожих лиц.

– Не волнуйся, все в порядке. Оставайся здесь.

Эмбер опасливо подвинулась к Арманду, с лица которого не сходила широчайшая улыбка: ребенок явно считал происходящее самым захватывающим приключением в своей жизни. Тем временем Корд спешился и начал взбираться на утес по уступам. Эмбер следила за ним, пока он не исчез за иззубренным гребнем. После этого она отвлеклась и начала оглядываться. Когда сверху с шорохом скатился камешек, она сильно вздрогнула. Оказывается, Корд вел с собой нескольких индейцев довольно сурового вида.

– Мы обо всем договорились, – сказал он сдержанно, улыбаясь лишь краешками губ. – Они заберут тебя и мальчика вниз по течению, в свою деревню. Здесь недалеко.

Эмбер казалось, что она уже приняла разлуку, как неизбежность, но теперь ее омыла новая волна тоски. Она смотрела в суровое, отчужденное лицо человека, которого любила, и знала, что нет таких слов, которые заставили бы его изменить решение. Да и могла ли она признаться ему в том отчаянии, которое чувствовала при одной мысли о близком расставании? До самой последней минуты она надеялась, что судьба каким-то образом все исправит, что Корд передумает и возьмет ее с собой. Но в экспедиции не могло быть места ни для женщины, ни для ребенка, а она не для того боролась за Арманда, чтобы снова разлучиться с ним.

Она опустила голову и кусала губы, чтобы удержаться от слез, но они едва не вырвались рыданием, когда ее макушки коснулись губы. Невероятным усилием воли Эмбер удалось справиться с собой.

– А если это наша последняя встреча? – спросила она почти твердым голосом. – В жизни всякое бывает. Что, если ты не вернешься? Что будет тогда со мной… с нами обоими?

В ответ Корд прижал ее к своей груди изо всех сил, так что Эмбер чуть не задохнулась в его объятиях. Пальцы Корда блуждали в ее волосах, скользили вверх-вниз, как живой гребень. Наконец он заставил ее поднять голову, и долгий, бесконечно долгий поцелуй соединил их губы.

– Никто и ничто не помешает мне вернуться, Эмбер. Если есть клятва, которой ты веришь, считай, что я произнес ее. Может быть, когда я вернусь, твои сомнения рассеются, останутся только доверие, близость и любовь.

Он отвернулся, взял под уздцы лошадь и пошел прочь. Эмбер смотрела сквозь пелену слез, как он вскакивает в седло, как удаляется, как исчезает за поворотом. По обыкновению, он ни разу не обернулся.