Золотые рыбки

Глава 19. Вам привет

Ребята побаивались Семена, когда он находился в плохом настроении, старались не попадаться на глаза. Плохое настроение продолжалось целую неделю. Семен не высыпался, почти перестал есть и похудел, под глазами появились темные круги. Когда мать собралась навестить его с очередной порцией борща, сослался на работу. Еще не хватало, чтобы она ужаснулась его виду и передала все отцу!

— Сема…

Семен посмотрел на Гуральника — сочувствует, но молча. Это хорошо. Вслух он бы не выдержал.

— Чего?

— По трупу на балконе экспертиза готова.

— Хорошо.

С этим делом проблем не было. Банальный треугольник: муж, жена и любовник на балконе. Хотел смыться от мужа, стал перелезать на соседний балкон. А там жил старик-ветеран, больной на всю голову. Тот не стал раздумывать, вытащил наградной пистолет и с криком «Врешь, фриц, не пройдешь!» застрелил беднягу. Вот и вся любовь.

— Семен…

— Чего тебе?

— Ты ее видел?

Семен выругался и бросил Гуральнику:

— Да каждый день вижу. А вчера с каким-то бугаем притащилась. Иду, а она у него на шее висит, ржет как кобыла…

Он не договорил, мотнул головой, отгоняя воспоминания. Все жилы из него вытянула! Хуже испанской инквизиции. Проще расплавленный металл выпить, чем видеть безразличие на ее накрашенной физиономии. У Семена возникла спонтанная мысль переехать пожить к матери, пока нервы не восстановятся.

— А говорить с ней пробовал?

— Пробовал. Извинялся. Чуть сдуру на колени не рухнул, ноги хотел целовать…

— И что?

— Ничего.

Семен коснулся кончика носа: тот до сих пор болел, так быстро и решительно она захлопнула дверь.

Гуральник подшивал дело, убирал папки и заносил все в компьютер.

— А знаешь, почему так происходит? Вот если бы ты ей хоть раз сказал, что любишь…

— Если бы я сказал! — передразнил Семен.

Почему не сказал? Испугался, что одно слово навсегда привяжет его к Алене. А если у них ничего не получится? Так разбегаться легче, он уже пробовал. Но слово оказалось мстительным, обратившись в щемящую тоску и непреодолимое желание быть рядом с Аленой.

Но она сказала «поздно». Как отрезала. Надежды на примирение и прощение таяли с каждой встречей.

Дверь отворилась, просунулась белобрысая голова Сивцева.

— Семен, там труп… Женщина с перерезанным горлом. Кажись, наш маньяк опять нарисовался.

Работа — только это еще могло отвлечь от мыслей об Алене.

Оперативная группа собралась быстро. В машину запрыгнула девушка-кинолог с собакой. Ехали молча, вглядываясь друг в друга, словно хотели спросить: не подведешь? Нет, никто не подведет. Эту гниду пора прижать к ногтю! Психиатр-криминалист со смешной фамилией Коняшкин, с которым встречался Семен, так и сказал:

— Он ждет, чтобы его поймали.

— Не понял. Он хочет быть пойманным?

— Не совсем так.

Седой пожилой профессор сел в глубокое кресло, сложил руки на столе. Глядел в глаза Семену так, словно медленно перебирал его внутренности: а вдруг и он псих?

— Он понимает, что поступает плохо…

— Да уж! — не удержался Семен.

— Скажите, например, у жертв что-нибудь пропало?

— Да, мы не нашли ни сумочек, ни документов. Хотя наверняка они были у всех женщин.

Доктор кивнул.

— Так вот, — сказал он, растягивая слова, — не думайте, что он их грабил. Хрестоматийные маньяки не грабят! Он брал что-то в качестве сувениров. Или же просто выбрасывал на ближайшую помойку.

Семен подвинул доктору фотографии убитых. Тот долго разглядывал снимки через большую лупу, что-то помечал у себя в записях, шевелил губами.

— Вы часто бывали экспертом в подобных делах? — Семена заело любопытство.

— Бывало. Раньше такого хлама сваливалось на нас поменьше. Природа, батенька, нас бережет, поэтому изрыгивает подобный материал через большие промежутки времени. Знаете самые громкие имена преступников?

— Маньяков? Чикатило…

— Очевидный пример. А еще?

Семен припомнил битцевского маньяка.

— Я думал, вы вспомните самого известного: Джека Потрошителя.

— Хотите сказать, наш клиент ищет славы Потрошителя?

— Нет. Судя по психологическому портрету, ваш клиент слаб духовно, но не физически, поскольку расправлялся с жертвой быстро. Я бы сказал, ему до тридцати пяти-сорока лет. Невысокий, светлокожий…

— Даже так? — усмехнулся Семен.

— Могу сказать больше: скорее всего он блондин или у него очень светлые волосы. По жизни он если и не неудачник, то особых амбиций не имеет. Но последователен, хладнокровен — не паникует, нагловат. Или хочет сыграть с вами в известную игру…

— Какую еще игру? — почесал Семен за ухом.

— Полицейские и воры называется, — сухо ответил доктор. — Вы ловите, он убегает.

Семен старался понять собеседника.

— То есть он знает, что мы охотимся именно за ним, а не за соседом дядей Васей?

— Он даст вам понять, чего хочет. И очень скоро даст понять. Судя по фотографии первой жертвы, она могла быть и не первой.

Семен качнул головой: они проверили сводки о пропавших женщинах и найденных неопознанных или опознанных телах. Похожих случаев не нашли. Но профессор продолжал уверять, что труп Козловой — не первая жертва.

— Когда найдете — спросите…

— Ага, и он нам на блюдечке с синей каемочкой предоставит всю информацию.

— Вам кажется это невероятным?

В своей практике Семен сталкивался с таким редко. Чаще всего приходилось добывать признание, что называется, под грузом неопровержимых улик.

— Он расскажет. Для него это как подвиг. В момент убийства он испытывает дисфорию… Поясню: особое состояние злобы к человеку. Чаще всего таким методом сводят счеты с тем, кто нанес однажды обиду. Отец, мать, братья или сестры, одноклассники, друзья, соседи… В вашем случае всем женщинам за тридцать. Если учесть возраст преступника, то можно предположить, что он мстит матери.

Разговор с профессором длился несколько часов. Семен узнал много нового и интересного. Что-то взял на заметку, что-то принял к сведению. Главное, в чем убедил его профессор, — маньяка можно и нужно поймать!

— Приехали!

Голос Коноплева отвлек от размышлений. Семен оглядел хмурые лица ребят, махнул — пошли.

Они подъехали к недостроенной больнице. Надо же, и больницы бросают! Машина подпрыгивала на ухабах, застревала в мусоре. Они едва не наехали на торчащий из земли стальной прут.

— Все, дальше не поеду! — бросил Коноплев. — А то машину загублю. Здесь полно ям и открытых колодцев.

Тут всего было много. Оперативники вылезли из машины. Вперед пошла кинолог с собакой, а навстречу бежал патрульный.

— Лейтенант Гулькин, — представился он.

— Краснов. Уголовный розыск. Кто вызвал патруль?

Патруль вызвала гражданка из местного бездомного общества. Сейчас она стояла рядом со вторым патрульным и давала показания. Семена удивило, что полицейский, вместо того чтобы слушать ее со всем вниманием и прилежанием, ухмыляется.

— У вас все такие? — хмуро спросил он Гулькина.

Тот обернулся, покраснел и переступил с ноги на ногу.

— Да тут, понимаете, история вышла…

— Какая еще история? — рассвирепел Семен. — У меня очередное убийство, а вы тут кривое зеркало устроили! Подам на вас рапорт.

Гулькин обиделся, надул щеки.

— Товарищ капитан, вы бы сначала сами взглянули на место преступления, а потом рапорт…

Он отвернулся и шмыгнул носом. Кисейная барышня! Как он переаттестацию прошел?

— Ладно, лейтенант, пошли. Куда идти-то, в здание?

— Ну да. — Патрульный заторопился, запрыгал впереди через рытвины и ямы. — Проходите сюда, товарищ капитан.

— А собаку не надо запустить?

— Сами решите.

Семен пожал плечами. Позади, дыша в затылок, шел Гуральник. Сивцев с Шебеко пока отирались возле Коноплева.

Зашли в недостроенное здание, оглянулись. Стройка тянулась давно, лет десять, наверное, и будет тянуться еще столько же. Ни рабочих, ни работы — голая коробка, пустые глазницы окон, засыпанный грязью и битым кирпичом пол. Шаги на нем отдавались со скрипом. Семен вздрагивал, словно давил что-то живое. Остов погибшего кита…

— В соседнее помещение.

Они направились к проему в стене. Судя по всему, это был холл. Потом лестница вверх.

— Часто здесь что-то случается, Гулькин?

— Да то и дело! Бомжи дерутся, а мы трупы собирай. Ребята ширяются. В прошлом году пацаны играли в прятки, так один упал с площадки… Не спасли. Дурное место. Хоть бы достроили, что ли. Смотреть тошно. А людям лечиться негде! Хорошее ведь дело затеяли, но…

— Но получилось как всегда! — подхватил Гуральник.

Гулькин привел их в комнату, и вся компания застыла на пороге.

— Мама моя! — присвистнул Влад.

Стены и пол были забрызганы кровью. Не просто забрызганы, а изрисованы. Исписаны. Посередине кровавого «творчества» виднелась огромная буква «в», внутри которой были нарисованы буквы «но».

— Товарищ капитан…

Семен ошалело посмотрел на Гулькина, а то кхекнул:

— Да это не кровь. Мы тоже сначала так с напарником подумали. А потом принюхались… Запах другой! Кровь пахнет сладко, тошнотворно, от этого — голова кружится. Химия.

— Сема, он прав.

Влад рискнул стереть краски со стены, понюхал, чуть не лизнул.

— Краска, но как похоже!

— Имитация? Зачем?

— Это еще не все! — обрадованно воскликнул Гулькин. — Бомжиха нашла… вот!

Он ткнул пальцем во что-то торчащее из-за угла. Семен подошел, не ожидая увидеть ничего хорошего.

— Манекен, что ли?

— Так точно, товарищ капитан! Кукла! Бомжиха ее перепутала с живым человеком. Видите ли, показалось, что она ей ручкой помахала!

— Гулькин, стойте где стоите! — скомандовал Влад, и лейтенант замер с открытым ртом.

Вместе с Семеном они присели перед манекеном. Женская фигура. Одета в какое-то тряпье. Белые волосы раскинуты лучами. На пластмассовой шее кто-то вырезал неровную, щербатую щель, в которую влили все ту же краску. И под голову лужицу налили.

Гуральник молчал, Семен шумно сопел. Все живо напомнило картину, которую они видели уже не раз, правда, сегодня можно было обойтись без труповозки.

— Влад…

— Подожди, Сема. Иди сюда… Следы не затопчи.

Они вернулись к заляпанной краской стене. Влад рассматривал буквы и на его лбу собирались глубокие складки.

— Ты ничего не видишь?

Семен пожал плечами. Тогда Влад мазнул руки краской и показал:

— Красная… Крас… «но» в «в». Краснов! Это послание тебе, Сема! И кое-что еще…

Гуральник потащил Семена к манекену. Присел и показал на пряди волос.

— Видишь? Волосы… Это не искусственные, а…

— Настоящие.

— Вот именно. Разные пряди… Он долго возился, прокалывал дырочки, вставлял пряди, приклеивал… Этот наглец передал нам — лично тебе — привет.

Семен резко выпрямился. Такого они не ожидали. Обычно маньяки не меняют почерка преступлений, а этот — то ли изощренный попался, то ли не имеющий представления о том, как действуют маньяки.

Пока Семен раздумывал, Влад сообщил обо всем ребятам и велел пустить кинолога с собакой.

Вместе с Сивцевым и Шебеко заявился и Коноплев, никогда в жизни не бросавший любимую машину. Стояли перед стеной и разглядывали красные каракули.

— Семен, ты пользуешься популярностью, — потер затылок Шебеко. — Как он узнал про тебя?

— Да запросто! — крикнул со злостью Олег, и стены отразили его голос. — Пресс-конференцию увидел или пошел на радиорынок и купил базу сотрудников розыска! У нас сейчас этих баз… Любого человека можно найти.

Лейтенант Гулькин, сдвинув пилотку на затылок и стерев со лба пот, пока не мог уяснить, о чем говорят оперативники.

— Товарищ капитан, — жалобно протянул он, — так это не розыгрыш?

— Да какой уж розыгрыш! — рявкнул на него Шебеко. — Ты волосы у манекена видел? Живые они… тьфу, настоящие! С жертв срезаны. С трех женщин. Понял?

Гулькин попятился:

— Т-так точно…

Неизвестно, какую реакцию хотел вызвать преступник, но разозлил он всех точно.

Семен отправил Сивцева допрашивать бомжиху, Шебеко занялся следами. Вскоре вернулась девушка-кинолог и покачала головой:

— Собака взяла след до трассы. А там, видимо, он поймал попутку. Недалеко развязка, машины ходят часто.

Семен поблагодарил ее и отпустил.

Краска на стене и буквы аршинного размера раздражали, бросались в глаза. Если это послание действительно ему, то преступник неплохой психолог. Тут же пришли на память слова профессора-криминалиста о возможном послании.

— Угадал.

— Кто? — спросил Гуральник.

Влад постоянно находился рядом, как живой щит. Только его об этом никто не просил! Семен не собирался поджимать хвост и прятаться.

— Профессор. Он предположил, что маньяк даст о себе знать. И именно мне. А я не поверил. И еще много чему не верю, но…

Семен так резко замолчал, что ребята тут же повернулись к нему. Он почувствовал, что бледнеет: лицу стало холодно, словно на него лили холодную воду.

— Семен, ты испугался, что ли? — Влад хотел поддеть его, чтобы вывести из состояния шока. Но дело было в другом.

Это был не испуг. Вернее, не тот испуг, о котором говорил Гуральник. Никогда такого не было и не будет, чтобы оперативник испугался шизоида!

— Алена…

Никто о ней не подумал. А он подумал, и ему по-настоящему стало страшно. С ее характером вляпаться в такое дело пара пустяков. А его рядом нет, и защитить ее некому.

Влад тронул за локоть.

— Не накручивай себя раньше времени! Я мог ошибиться. Мало ли что привиделось в каких-то буквах…

Но с ним никто не спорил, и Семен — тоже.

— Редкостная мразь! Как думаешь, если обратиться к Кошкину…

— Охрану он не даст. Во-первых, Алене никто не угрожал. Во-вторых, она тебе никто, извини за прямоту. Подругу к делу не пришьешь. Была бы жена…

Отличная мысль! Даже дышать легче стало.

— Товарищ капитан… А мне-то что делать? — подал голос Гулькин.

Семен отмахнулся:

— Охраняйте территорию, лейтенант, здесь вы не нужны. Только следы затоптали!

— Так кто же знал! — возмутился Гулькин. — Бабка пьяная. Мало ли что ей там показалось… Манекен рукой махал, звал, значит. Мы и подумали, что «белочку» схватила…

Гуральник толкнул Семена в бок.

— Сем, а если это не «белочка», а наш клиент? Поднял руку — привлек внимание?

— Она могла его заметить.

— Какая вера бомжихе? — Влад бросил укоризненный взгляд в сторону уходящего лейтенанта. — Бомжи у нас давно перестали входить в категорию людей. Попробуешь разговорить ее?

Пока что бабку охранял Шебеко. Она сидела на ящике из-под пива, кутаясь в рваный плащ неопределенного цвета. Когда-то он мог быть и серым, и коричневым, и даже белым. На ногах у женщины Семен разглядел старые кроссовки, подвязанные веревкой. Под плащом торчала драная кофта. Такая же драная шапка прикрывала промасленные патлы на голове.

Сними шелуху-одежду, и все равно глаз определит, что перед тобой человек, который давно спит под открытым небом: кожа на лице женщины покраснела, стала грубой. Нос словно распух. Или действительно распух, потому что по нему стукнули? По крайней мере под глазом красовался синий фингал.

— Здравствуйте.

Семен подумывал поздороваться с ней за руку, установить контакт, но сразу же отмел идею как несостоятельную: руки женщины видели мыло разве что в прошлом веке.

— Салют, — буркнула она хриплым голосом. — Закурить будет, товарисч мент?

Семен протянул пачку с сигаретами:

— Берите все.

— Ха! Мы запросто.

Сграбастав сигареты, бомжиха засунула их в бездонный карман.

— Кстати, теперь мы называемся полицией…

— А один хрен, кто бьет, менты или кто еще, — выдала собеседница и осклабилась почти беззубым ртом.

— Как вас зовут?

На одутловатом лице появился испуг:

— Чего это?

— Я спрашиваю, как ваше имя? Имя у вас есть? — терял терпение Семен.

— Мамка звала Жучкой, а миленок — сучкой!

— Понятно. Давно бомжуете?

— Я не бомжую, а живу на вольных хлебах! — возразила бабка.

— Давно?

Она выпятила губу и пожала плечами.

— Забыла в календаре отметить.

А бабка-то с юмором. Трудно с такой беседовать — не запугаешь. Купить?

— Денег хотите?

Она смерила его презрительным взглядом и протянула грязную заскорузлую ладонь:

— Давай.

Покопавшись в кармане, Семен выудил стольник.

— Сначала расскажите, что вы видели?

Поправив шапку и встав в театральную позу, женщина проговорила:

— Иду, значится, с работы… Бутылки в парке собирала. А там, гады, все побили. Зачем, спрашивается, бить хорошую вещь? Не нужна — отставь в сторонку… Кому надо, подберут. Встретила я там, значит, понта одного… Поговорили с ним маненько про житуху нашу нелегкую. Всплакнули.

— Можно ближе к делу? Начните с того момента, как вы пришли сюда и увидели…

— Что увидела?

— Вот я и хочу это выяснить! — выкрикнул Семен. — Как вы нашли манекен?

— Чего нашла? — выпучила глаза бабка. — Пластмассовую бабу, что ли? А… Пришла я, значится, сюда и делаю себе постелю…

— Из чего? — Семен оглянулся. Никакого тряпья не увидел. — Тут же ничего нет.

— Из картона. Вон лежит, у стены. Под зад сунешь — теплее становится. Сверху плащиком, а уж если водочкой зальешься…

Картины бомжатской жизни удручали. Он послушал бы их в другой раз.

— Понятно, — остановил ее Семен. — И что?

Бабка пошла к манекену, но ее тормознули: там колдовали эксперты. Они фотографировали, собирали в отдельные пакетики то, на чем мог остаться след преступника, упаковывали пряди волос для Сергеича.

Поковырявшись в носу, свидетельница продолжила:

— Легла я и вроде как задремала. А потом слышу: зовут меня. Тихо так: «Прасковьюшка… Прасковьюшка…» Муж мой покойный вспомнился!

Женщина заплакала, запричитала, и оперативники бросились доставать из карманов носовые платки. Но она их не взяла, вытерла нос рукавом плаща:

— Выпить есть?

— Влад, пошли Коноплева: пусть купит бутылку водки! — распорядился Семен.

Бабка обрадовалась, потерла ладони:

— Это дело! Хороший ты человек, пусть и мусор. Не обижаешь нашего брата. А другие так и норовят шпынуть побольнее.

— Дальше что было? — поторопил Влад.

Бабка продолжала получать удовольствие: закурила, выпуская вверх сизые колечки. На Гуральника она взглянула с уважением:

— Ну, раз ты торопишься… Вспомнила я, значит, покойного Васятку… А потом лежу и думаю: «Чегой-то он меня Прасковьей назвал, когда я Ульяна?» Нет, погоди-ка! А то я подумала, что он за мной пришел и умирать уж приготовилась. У меня тут узелок есть и тапочки. Почти новые.

Сивцев, уставший от рассказов свидетельницы, давился у стены от смеха. Семен цыкнул на него и отослал работать.

— Так кто вас звал?

— Она звала, — кивнула женщина в сторону манекена. — И ручкой этак махала: иди сюда, Ульяна! Я подумала, что Надька с дороги приперлась, мое место заняла. Хотела вышвырнуть отсюда эту шваль. Пошла, а там все кровью замазано…

— Краской. Это не кровь, — поспешил успокоить ее Влад.

— Я субразила, когда вернулась от дороги и пальцы в лужу сунула да лизнула. Да и баба пластмассовая оказалась. Я ж с ней сначала-то говорить намеревалась, а она ни ответа ни привета!

— Как же она рукой махала? — спросил Семен. — Может, вы что-то упустили из виду? Забыли? Там точно больше никого не было?

Собеседница неопределенно покачала зажатой в пальцах сигаретой.

— Да, кажись, вертелся мужик какой-то.

— Какой мужик? — голоса Влада и Семена слились в один, напугав свидетельницу. Она попятилась и бухнулась на ящик.

— Почем я знаю? Паспорт не спрашивала. Мужик и мужик! Была бы помоложе — разглядела бы. А сейчас — на кой хрен он мне сдался? Темно там…

Влад с Семеном, чтобы не потерять терпение окончательно, менялись местами. Спрашивал то один, то второй.

— Как выглядел мужик: высокий, низкий, черный или белый, блондин — брюнет? Толстый или тощий?

Она размышляла так долго, что Семен начал седеть.

— Да белобрысый он. Похож вон на того, — и она ткнула пальцем в Сивцева.

Семен выдохнул: профессор предполагал, что преступник — человек со светлыми волосами. Опять угадал!

— А лицо?

— Говорю же: показался Васяткой моим!

Но фотографии покойного мужа у нее не нашлось.

Они выжали из нее все, что могли. Получив заслуженную бутылку водки, бабка замкнулась в себе и потеряла к операм всякий интерес. На всякий случай они договорились, что с ночевки в этом месте она не уйдет, чтобы всегда можно было найти. Когда они уходили, бабка впала в пьяную дремоту.

Обратную дорогу ребята сопели. Шебеко привалился к Сивцеву. А сам Сивцев уронил подбородок на грудь. Они дежурили вторые сутки, и все хотели есть и спать. Да и просто отдохнуть, пообщаться с семьей.

Но Семен спать не мог. Его лихорадило при мысли, что маньяк следит за ним, за каждым его шагом. А если и за Аленой?

— Если суммировать все, что у нас есть, — рассуждал Семен, рисуя схему Владу, — получается некий тип от тридцати до сорока лет, невысокий, светловолосый, смазливый…

— Почему?

— Жертвы красивые. Думаешь, на урода клюнули бы?

— Одиночество заставит, — пожал Влад плечами. Но Семен продолжал думать, что преступник достаточно симпатичный, чтобы обратить на себя внимание женщины.

Наглый, хладнокровный, хитрый… Он не чувствует за собой вины, не раскаивается — поэтому все жертвы лежали лицом вверх. Любитель золотых рыбок!

Слушая доклад Семена, Кошкин ерзал в кресле, возмущаясь то наглостью преступника, то бессилием подчиненных.

— Допрыгались: теперь не вы его, а он вас ловит!

Охрану Семену не дали. Об Алене говорить вообще не стали. Спасибо, что от дела не отстранили, как предлагали некоторые: мол, пусть поедет куда-нибудь, отдохнет, нервишки подлечит. Нет! Эту мразь он должен взять сам, надеть на него наручники.

Совещание закончилось, но до конца рабочего дня оставалось еще несколько часов, которые Семен провел с ребятами за построением схем и диаграмм.

Он еле дождался, когда можно будет пойти домой, к Алене. Она должна выслушать его!