Зови меня перед смертью

Глава 12

Я проснулся резко, как будто вынырнул из ледяной воды. В голове гудело, тело казалось налитым свинцом, а дыхание сбивалось, будто я только что пробежал долгий путь. Несколько мгновений я просто лежал, глядя в блеклый свет, пробивающийся сквозь ткань палатки, прислушиваясь к собственному сердцебиению.

Сон…

Он расплывался в памяти, оставляя за собой смутные воспоминания… песок, холодный огонь и женщина со звездными глазами. Кто она? Почему её взгляд до сих пор стоит передо мной, даже когда я уже открыл глаза?

Я провёл рукой по лицу, пытаясь окончательно проснуться. В воздухе пахло травами — терпкие и горьковатые запахи, смешанные с чем-то влажным и прелым. А ещё лекарством, бинтами и высушенными кореньями.

Гуожи.

Я осознал, что уснул у него, и в этом не было ничего удивительного. После всего, что произошло, тело и разум наконец потребовали отдыха, обрушив на меня забытьё.

С трудом, чувствуя себя так, будто меня только что вытащили из-под обломков храма, я выбрался наружу.

Небо над пустыней было ясным, будто натянутым тонким голубоватым полотном, а воздух сух и чист. Я вдохнул глубже, почувствовав, как лёгкие наполняются утренней свежестью, ещё не прогретой солнцем.

Всё казалось спокойным.

Слишком спокойным.

Впереди раскинулась пустыня — огромная, величественная, неподвижная. Охристые барханы, покрытые причудливыми тенями, тянулись к горизонту. Плавные изгибы напоминали застывшие морские волны. Свет — солнце уже вставало — мягко ложился на песок, превращая его в тонкую золотую пыльцу, рассыпанную по земле. Вдалеке, за слоями белесой дымки, поднимавшейся от поверхности, едва угадывались очертания почерневших, давно погибших деревьев — их скрученные ветви напоминали сломанные кости, выброшенные на берег великого безмолвного океана.

Но что-то здесь было не так.

Я огляделся, пытаясь понять, что именно вызывало тревогу. Обычно пустыня жила: ветер не унимался, несущий с собой струи песка; мелкие существа оставляли свои следы у самой кромки лагеря; на горизонте всегда что-то шевелилось, даже если это был всего лишь обман зрения.

Сейчас же всё будто замерло.

Песок не двигался.

Даже лёгкие порывы ветра, которые всегда были в этих местах, почему-то не поднимали золотую пыль. Ни одного движения, ни одного шороха.

Я всматривался в даль, но видел лишь мертвую, недвижимую тишину.

Словно мир задержал дыхание.

Перед чем-то… чем-то важным.

Я ощутил, как по спине пробежал холодок, совершенно неуместный в этом знойном месте. В груди возникло странное, неприятное чувство — не страх, а напряжение, как будто я смотрел в глаза чему-то, что ещё не показало себя, но уже приближалось.

Мысли в голове метались, как песчинки, с которыми играет пустынный ветер.

Кейсенг и Дамэнь…

Я не мог просто взять и оставить их. Они — мои люди. Мои братья по мечу.

Но что, если они уже мертвы?

Я пытался вытеснить эту мысль, но она впивалась все глубже, словно заноза. В пустыне время текло по-другому. Дни и ночи стирались, растворялись в горячем ветре, и я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как их следы исчезли. Найдем ли мы хоть что-то? Преодолеем ли руины, где смерть — второе имя?

К тому же я сам лишь смутно помнил, как сумел убить демона и выбраться. Все было отрывками, яркими и будоражащими. Только вот одно было точно: я знал, что демон мёртв.

И всё же… Дзай, что мне делать?

Как командир, я не мог рисковать всем отрядом ради двоих. Не имел права. Мы не боги, чтобы вырывать мертвецов у судьбы. У нас есть приказ, есть цель, есть люди, которые рассчитывают на меня. Я должен был принять рациональное решение.

Но как сделать выбор между разумом и долгом?

Я посмотрел на пустыню, на этот застывший пейзаж, на горизонт, который не давал ответов.

И вдруг — как вспышка — перед глазами возникло лицо женщины из сна.

Шелест её голоса, звёзды в зрачках, костёр, в который она бросала порошок…

Ты не найдёшь тех, кого ищешь. Погибнешь сам и погубишь остальных.

Я стиснул зубы, отгоняя воспоминания о сне, пытаясь убедить себя, что это просто игра усталого сознания. Но её слова… Они застряли в памяти так же прочно, как воспоминание о горячем песке и крови на клинке.

— Командир.

Я вздрогнул.

Гуожи.

Он стоял рядом, хмурый и бесцветный, словно ссохшаяся трава, пережившая слишком много засух. На его лице была тень напряжённой задумчивости.

— У меня дурное предчувствие.

Я взглянул на него, встретил его цепкий внимательный взгляд.

Дурное предчувствие.

Как будто мне мало было своих!

Крик часового ударом хлыста разорвал тишину:

— Смотрите, что на горизонте!

Я резко обернулся, всматриваясь в даль. Сперва ничего не разобрал, только зыбкие очертания барханов, размытые игрой света, но потом я увидел…

Словно на самом краю мира вставала бесформенная темная стена.

Сердце сжалось.

Буря.

Она… шла на нас.

Внутри похолодело, будто кровь в один миг превратилась в лёд.

И в этот момент в голове почти нежно прошелестел голос из сна. Спокойный. Уверенный. Полный неизбежности.

Уходите. Иначе погибнут все.

Я стиснул зубы.

Глупо. Глупо, дзай задери! Верить снам? Слушать голоса, которых не существует?

Но разум уже знал ответ. Сердце тоже.

Я не мог рисковать людьми.

Может, где-то в той пыли, в пасти этой пустыни, остались Кейсенг и Дамэнь. Может, они ждали нас до сих пор. Но, если мы останемся здесь — не выживет никто.

Я сделал шаг вперед и резко поднял руку, крикнув:

— Приказ: покинуть расположение! Быстро!

Фениксы замерли на миг, но потом метнулись, хватая вещи, оседлывая лошадей, натягивая плащи. Я слышал ругань, быстрые шаги, топот копыт, чувствовал напряжение, жгучее, словно раскалённый песок под кожей.

Гуожи приблизился, щурясь на клубы пыли, затем взглянул на меня, будто пытался заглянуть внутрь.

— Командир? — тихо спросил он.

Ему не надо было продолжать, чтоб я все понял.

Но решение принято.

Я вздохнул, обводя взглядом отряд и кивнул:

— Если останемся, погибнем.

Гуожи чуть склонил голову к плечу, от его взгляда стало не по себе, но спорить не стал.

Вскоре я подтянул поводья, еще раз бросил взгляд на приближающуюся бурю, на хищный жадный вихрь, который уже начал пожирать горизонт.

— За мной! — рявкнул я и пришпорил коня.

Через несколько часов не было ни развалин, ни следов древних городов.

Я внимательно всматривался в горизонт, и чем дальше мы ехали, тем больше мне казалось, что Шаонъэ и демон Тжу могли быть всего лишь сном.

Проблема была в том, что я не мог вспомнить, как именно все закончилось.

Последнее, что отчетливо отпечаталось в памяти — это ветер.

«Когда тебе станет очень плохо, позови меня. А лучше просто зови меня перед смертью», — шептал он.

Но ветер не разговаривает. Значит, мозг выдает за воспоминание что-то другое. Неправильное. А что правильное?

Я вздрогнул, словно что-то осознав.

Сунул руку под воротник и нащупал… пустоту.

Минуточку… Амулет.

Я был уверен, что он был у меня.

Линьгу появился рядом так тихо, что я его заметил только тогда, когда он поравнялся со мной.

— Командир, вы живы, — сказал он, прищурившись.

Какое изумительное наблюдение. Мне кажется, или в нем укор?

— Вижу, ты рад.

— Был бы рад, если бы знал, как вы выжили.

Я покосился на него. Линьгу невозмутимо ехал рядом, по лицу ничего невозможно было прочесть.

— Тоже был бы рад это знать, — буркнул я.

Линьгу свел брови.

— Вы хотите сказать, что не помните?

Интуиция подсказывала, что это опасный вопрос. Но… если бы я соврал, что демон мертв, мы все давно могли стать его закуской.

— Помню, что бился с демоном. А потом… — Я замолчал, пытаясь ухватиться за что-то в тумане памяти, но мысли рассыпались, как песок сквозь пальцы. — Потом я очнулся у лагеря. Как добрался, не помню.

Линьгу молчал несколько мгновений, потом вздохнул:

— Когда храм рассыпался, мы решили, что вы все погибли. Слишком сильный выброс энергии, слишком много разрушений. Многие признали, что выжить там было невозможно.

— Людям свойственно ошибаться, — пробормотал я.

— Возможно.

Меня передернуло.

Линьгу пристально посмотрел на меня, потом спросил:

— Так что с демоном?

Я снова попытался вытащить из памяти хоть что-то.

Тьма. Песок. Тварь, рвущаяся вперед, задыхаясь в паутине черных нитей.

— Демон Тжу мертв, — повторил я, понимая, что толком не могу ничего сказать.

Слова прозвучали странно.

Мертв.

Я знал это. Но почему? Как?

Я стиснул зубы. Что-то ускользало.

Линьгу нахмурился:

— И все?

— Это всё, что я могу сказать.

Наверное, получилось резче, чем стоило. Но тогда я этого не понял.

Я злился. На себя. На Линьгу. На пустую дыру в памяти, которая не давала покоя.

Линьгу еще раз взглянул на меня, будто пытался заглянуть вглубь, но ничего не сказал.

Потом просто кивнул и чуть придержал коня, давая мне вырваться вперед.

Путь тянулся, словно сама пустыня Цилань не хотела нас отпускать. Пусть это уже и была окраина.

Песок под копытами был плотным, утрамбованным частыми караванами, но ветер всё равно приносил с собой горячие песчинки, шептал на ухо, словно хотел рассказать что-то важное. Я пытался не слушать.

Ветер сейчас. Ветер, который говорил звать… Кого?

Когда показались первые очертания покинутой деревни, воздух стал тяжелее.

Здесь мы сражались со стаей ню-гуй. Остовы домов, давно брошенные хозяевами, тонули в полумраке. Даже солнце, казалось, не желало касаться этих стен.

Мимоходом я отметил: местные так и не вернулись. Вряд ли вернутся. Здесь всё пропитано смертью.

Гуожи молча смотрел на пустые улицы.

— Кто-то выжил, кроме мальчика, как думаешь? — тихо спросил я.

— После ню-гуй? — Гуожи покачал головой. — Если и остался, то это уже не человек.

Меня передёрнуло.

Лошади нервно фыркали, чувствуя что-то, что людям было не дано увидеть. Я сжал поводья и подстегнул коня — хотелось миновать это место как можно быстрее.

И никогда не оборачиваться.

Вечер застал нас в дороге.

Свет небесного огня погас за дюнами, уступая место холодному серебру луны.

Где-то впереди, далеко, уже начинались первые поселения, но до самой столицы Бачэн предстояло ещё ехать и ехать.

Дорога туда петляла между скалистыми выступами, редкими оазисами и низкими холмами.

Когда-то здесь проходили древние караванные пути, но теперь их засыпало песком, оставляя лишь размытые намёки на прежние дороги.

Мы миновали Синцзю — город, ранее славящийся своими монахами-воинами, а теперь лежащий в руинах. Его стены, некогда неприступные, теперь были изъедены временем и песком. Над разрушенными пагодами кружили вороны, их крики разносились в тишине, словно предупреждение.

Дальше путь пролегал мимо Озера Лунного Сияния, где вода, говорят, хранит память о древних духах. Его поверхность была гладкой, как зеркало, отражая холодный свет луны. Но мы не остановились — слишком много легенд о том, как путники, заглядевшись на отражение, исчезали в его глубинах навсегда.

За озером начинались Пустоши Молчания — бескрайние пески, где ветер выл, как потерянная душа. Здесь не росло ни травинки, не было ни зверя, ни птицы. Только редкие каменные стелы, испещрённые древними иероглифами, напоминали о том, что когда-то здесь кипела жизнь. Но они не были похожи на Цилань. Совсем другое. Да и в разы меньше.

Когда мы проезжали мимо Долины Тысячи Теней, я почувствовал, как холод проникает в кости. Это место было проклято. Поговаривали, здесь когда-то произошла великая битва, и духи павших до сих пор бродят среди скал, жаждая мести. Некоторые из бойцов шептали молитвы, другие крепче сжимали оружие.

Наконец, вдалеке показались огни небольшого городка Линьцзяо. Его стены были низкими, но крепкими, а над воротами висели фонари, отбрасывающие тёплый свет. Здесь мы могли бы остановиться на ночлег, но я решил иначе.

— Мы успееем к следующему городку.

Никто не возражал. Ни один из нас не хотел задерживаться в пути.

Рассыпанный по небу узор звёзд, казалось, весело подмигивал.

Ты убил демона, Янжан. Не всё так плохо. По крайней мере, могло быть намного хуже.

Мы продолжили путь, оставляя за спиной огни Линьцзяо. В конце нас ждет Бачэн — город, где решались судьбы империи. Но что-то подсказывало мне, что наша судьба уже давно была предрешена, и ничто не сможет изменить её.

В прошлый раз я с тяжелым сердцем въезжал через Северные ворота в столицу.

Бачэн встречал нас шумом и суетой, но всё это уже тогда казалось чужим, будто происходило где-то очень далеко. Мы тогда уничтожили рой крылатых демонов. Вернулись победителями.

Улицы были заполнены людьми, торговцами, монахами, воинами — Фениксов встречали как героев. Но уже тогда я не мог отвлечься от мыслей об отце.

Он лежал в постели, когда мы уезжали. Его лицо, некогда гордое и невозмутимое, теперь было бледным и измождённым. Руки, которые когда-то держали меч как игрушку, теперь дрожали, едва удерживая чашу с лекарством. Я помнил, как он смотрел на меня, пытаясь улыбнуться, но в его глазах читалась боль — не только физическая, но и от осознания того, что он больше не может быть тем, кем был.

— Сын, — сказал он тогда, — не беспокойся обо мне. Ты должен жить своей жизнью. Свадьба — это важно. Не откладывай её из-за старика.

Старик… Да какой из него старик⁈ Недуг свалил его с ног всего за месяц. А до старости отцу ещё жить и жить.

Как я могу? Как я могу праздновать, когда он страдает? Когда каждый вдох даётся ему с трудом, а каждую ночь он проводит в борьбе с болью? Мысли о свадьбе, которая должна была стать самым счастливым днём в моей жизни, теперь казались мне чем-то недосягаемым, почти кощунственным.

«Может, стоит отложить?» — думал я, глядя на огни фонарей городка на другом берегу, отражающиеся в воде канала. — Подождать, пока он поправится. Но что, если он не поправится? Что, если это его последние дни?'

Сердце сжималось от боли. Я чувствовал, как будто разрываюсь на части. С одной стороны — долг перед отцом, желание быть рядом с ним в его последние дни. С другой — обещание, данное невесте и её семье, не должно быть нарушено.

Но я не собирался нарушать. Просто… как можно этим заниматься сейчас?

Мы проехали мимо Храма Вечного Спокойствия, где монахи читали молитвы за души усопших. Их голоса, монотонные и успокаивающие, доносились до нас сквозь вечернюю тишину. Я подумал, что, может быть, стоит зайти туда, зажечь благовоние за здоровье отца. Но даже эта мысль не принесла утешения.

Да, и что это за город? Не помню что-то, чтобы мы его проезжали, когда направлялись в Цилань. Или же проезжали? Тьфу, совсем расклеился.

Когда мы остановились у постоялого двора, я остался снаружи, глядя на звёзды. Они казались такими же далёкими и холодными, как… и мои мысли.

— Отец, — прошептал я одними губами, — что мне делать?

Но ответа, разумеется, не было. Только ветер, дующий с севера, принёс с собой запах дыма и что-то ещё — горькое, как пепел.

Я знал, что мне придётся принять решение. И чем раньше, тем лучше. Но сейчас я просто ехал, чувствуя, будто вся тяжесть мира давит на мои плечи, а сердце разрывается между обещанием чужим людям и желанием защитить своего.

Мы въехали в городок. Он выглядел усталым, как человек, которому слишком много довелось видеть: низкие дома с облупившейся штукатуркой, кривые улочки, выложенные растрескавшимися камнями, старые фонари, свет которых казался неуютным, будто боялся прорезать сгущающийся мрак.

В воздухе висел запах дыма — не резкий, а терпкий, пряный, впитавшийся в стены и одежду жителей. Люди, завидев нас, придерживали детей, отводили взгляды, кто-то даже спешно закрывал ставни. Здесь не любили чужаков.

— Гостеприимное местечко, — хмыкнул Ваожэнь оглядываясь.

Я не ответил. Мы знали, чего ожидать. В маленьких городах к демоноборцам редко относятся с радостью. Там, где мы появляемся, следуют беды, кровь и страх. Люди могут звать нас на помощь, но в глубине души боятся так же сильно, как демонов.

На центральной площади возвышался каменный фонтан, который давно пересох. В его чаше лежали монеты, покрытые ржавчиной и пылью — следы надежды, о которой здесь, похоже, давно забыли. Монетки кидали на удачу.

Мы остановились у постоялого двора. Вывеска с выбелившимся от солнца изображением журавля качалась на ветру, скрипя, словно стонущий старик.

— Хоть крыша над головой, — буркнул кто-то, спешиваясь с коня.

Верно. И на вид даже вполне целая.

Внутри было тёплое, но давящее молчание. Пахло кислым вином, горячим рисом и чем-то сладким, почти пряничным. У дальней стены, за низкими столами, сидели несколько мужчин, молча наблюдая за нами.

За стойкой стояла хозяйка — женщина лет сорока, высокая, с резкими чертами лица и внимательным взглядом. Её волосы были собраны в тугой узел, на висках поблёскивала седина.

— Нужен ночлег? — голос её был деловым, но в нём не чувствовалось неприязни.

Я кивнул.

— Кормим дважды в день. Воду в ведре найдёте у колодца. Если услышите ночью странные звуки — не выходите.

Последние слова прозвучали буднично, как напоминание не проливать чай на скатерть.

— Вы часто их слышите? — уточнил Гуожи, снимая шлем.

— Достаточно, чтобы привыкнуть, — ответила она.

И ушла, не объясняя больше ничего.

Это заставило нахмуриться. Но усталость брала своё. Если не просят, то помощь не нужна? Или бояться попросить?

Наши комнаты находились на втором этаже. Здесь было всё просто. Циновки на деревянных нарах, свечи в низких бронзовых подсвечниках, окна с полупрозрачной бумагой. Дувший с улицы ветер раздувал её, отчего создавалось ощущение, будто кто-то осторожно касается стены.

Я опустился на циновку. Тело ныло от усталости, но сон не шёл.

Где-то вдалеке зашумел ветер.

И снова — запах пепла.

Я закрыл глаза. Завтра будет трудный день. Завтра нужно будет принять решение.

Ночь прошла неожиданно спокойно. Несмотря на странные предостережения хозяйки постоялого двора, никто не слышал ни шорохов, ни завываний демонов, ни шагов в ночи. Лишь скрип старых стен, тихие вздохи сна и едва уловимый запах пепла, который, казалось, проник во все щели.

Странно. Может, тут где-то недавно пожар был?

Когда я открыл глаза, за окном бледнела утренняя заря. Янтарно-жёлтый свет растекался по полу, пробиваясь сквозь тонкую бумагу перегородок. Я лежал, глядя на эти узоры, и чувствовал себя застрявшим между мирами. Между прошлым, которое не отпускает, и будущим, которого я пока не вижу.

Ненавижу это состояние. Раньше было проще. Я просто мечтал стать самым сильным демоноборцем в Дацзи. Но для этого нужно было выбрать путь одиночки, отринув всё мирское, сконцентрировавшись на совершенствовании.

Ладно, день уже начался.

Мы спустились вниз, туда, где хозяйка уже разливала горячий чай с жасмином, запах которого мягко вытеснял ночную затхлость. Завтрак в таких местах был простым, но сытным: жареные тонкие лепешки с луком, пропитанные кунжутным маслом, рисовая каша с имбирём, паровые булочки с начинкой из свинины и капусты.

— Ура, что-то без песка во рту, — пробормотал коренастый Дань, подцепляя палочками еду.

Он расположился с Гуожи рядом, хоть обычно предпочитал быть подальше от безэмоционального лекаря. Но, видимо, не осталось свободных мест — только за нашим столиком.

Но даже он, обычно болтливый, сегодня ел молча.

Все были притихшие.

Все понимали.

Мы потеряли людей. И никто ещё не успел осознать это до конца.

Все время хотелось посмотреть в сторону пустыни. Была ли там буря? Или что-то другое… похуже?

Линьгу молча жевал булочку, глядя в стол. Гуожи пил чай, словно задумался о чём-то далёком. Даже Дань, всегда находящий повод для веселья, не пытался шутить.

Только когда мы уже почти доели, Гуожи наконец задал вопрос, который висел в воздухе:

— Что вы собираетесь делать, командир?

Я поставил чашу с чаем на стол и посмотрел на него.

— Добьюсь, чтобы глава Зала Крыльев отправил поисковиков.

Гуожи кивнул, но по лицу было видно, что его что-то тревожит. На лицах некоторых появилось облегчение. Неужто думали, что сделаю вид, что ничего не произошло?

И только Гуожи помрачнел, зная нрав главы.

Да. Это будет нелегко. Но другого выхода нет.

Через некоторое время мы покидали город. Утренний туман уже рассеялся, уступая место сухому воздуху приближающегося полудня. Каменные стены остались позади, позолоченные солнечными лучами, улицы медленно оживали, кто-то уже вывешивал ткань на прилавки, кто-то вытаскивал ведра с водой, а где-то вдалеке стучала деревянная колотушка уличного торговца лепёшками.

Я не успел даже натянуть поводья, как что-то вцепилось в моё плечо. Я невольно дернулся.

Резкий хлопок крыльев, чёрное пятно на краю зрения — ворон!

Сердце пропустило удар.

Я не знал, что именно меня так встревожило — неожиданность или внезапная тяжесть, или сам взгляд птицы. Слишком пронзительный, слишком умный.

— Дзай, — выдохнул я, попытавшись согнать его, но ворон и не думал слетать.

— Не прогоняйте его, господин.

Голос был тихий, надтреснутый.

К нам спешила женщина.

Она была худая и сутулая, в тёмном и потёртом до белёсых полос одеянии. Лицо избороздили глубокие морщины. Её нога неестественно подгибалась, отчего она хромала, но двигалась быстро и уверенно.

— Тебя ждёт беда, мальчик, — произнесла она сухим, как потрескавшаяся глина пустыни, голосом, вмиг откинув прозвучавшее перед этим уважительное обращение.

Час от часу не легче. Отряд резко смолк.

Никогда не получал таких предсказаний. Мало приятного. Но и страдать не вижу смысла. Поэтому я только усмехнулся, натягивая поводья.

— Я уже встретился с бедой, госпожа. В пустыне. Она осталась за моей спиной.

— Ты не понял.

Женщина замерла, вглядываясь в меня, и мне вдруг стало не по себе.

Что-то в её взгляде напоминало ту старуху из сна. Но это… показалось. Просто показалось.

— Беда придет оттуда, откуда ты ждёшь, — сказала она. — Будь осторожен. Это ещё не конец.

Ворон вспорхнул с моего плеча и взвился ввысь.

На мгновение черное крыло закрыло солнце, и показалось, что весь мир погрузился во тьму.