52 Гц

Глава 23

— Майки, ты вообще в курсе, что должен согласовывать каждый свой шаг со своим агентом? — въедливым тоном спросил Зак.

— Че я не так сделал? — ворчливо спросил Майкл, листая сценарий, пристроенный на колене.

Вторая часть «Неверлэнда» обещала быть не хуже первой, но Майкл смотрел на своей текст и не понимал — а что здесь играть-то? После «Баллингари» сюжет сиквела, не самый плохой, в общем, сюжет, выглядел до странности пошлым. Каким-то поверхностным. Приключения, экшен, да, море спецэффектов — игровое кино. Зрители будут довольны. А Майкл понимал, что ему скучно уже сейчас. Здесь было нечем гордиться, негде было бы развернуться. Стыдиться этой роли тоже не придется, но все, что он сейчас мог бы — и хотел бы! — в нее вложить, просто не влезет в рамки франшизы. Ему просто никто не даст по-настоящему влезть в шкуру Крюка и наполнить ее настоящим смыслом, придумать ему прошлое, трагедию, драму, дать ему высокую цель. Персонаж был построен по всем правилам лучших учебников сценарного мастерства, подогнан под запросы таргет-групп — и по большому счету, был настолько вторичным, что еще чуть-чуть — и было бы уже неприлично. Норов Хитклиффа, патлы капитана Блада, пронзительные серые глаза Стрелка Джо. Беспроигрышный вариант.

Майкл вздохнул, закрыл сценарий, положил ногу на ногу.

— Как ты объяснишь свое появление на дне рождения у некоей… момент… — Зак сверился с телефоном, — Джейн Хантингтон?.. Она выложила в Инстаграм твои фото, ты в курсе?

— Я в курсе, — сказал Майкл и зевнул.

— А где ты достал костюм? Ты знаешь, что костюм — собственность студии? ты не можешь его использовать без их согласия!

— Успокойся, я купил его в магазине комиксов, — улыбнулся Майкл, вспоминая, какие глаза были у паренька-консультанта, когда он пришел и спросил, есть ли у них что-нибудь от Крюка. Оказалось — есть. Шляпа с перьями и бутафорская пластиковая шпага. Ботфорты и алый камзол пришлось брать в магазине театрального реквизита, а парик — в магазинчике розыгрышей. Впрочем, Джейн было девять лет, и на разницу в деталях она просто не обратила внимания.

Он вернулся в Лос-Анджелес только вчера, и Зак тут же взял его в оборот. Они встретились за ланчем в японском ресторане. Зак, угрожающе щелкая палочками, как краб — клешнями, выхватывал роллы с деревянной доски и макал в соевый соус. Майкл прикладывался к стакану зеленого бамбукового пива. У него был джетлаг после перелета, но пиво с мягким мятным привкусом делало мир чуточку лучше.

— Майки, такие мероприятия ты всегда должен согласовывать со мной! — сурово сказал Зак. — Сколько тебе заплатили?..

— Нисколько. Мы с ее отцом — друзья детства. Он сказал, что она моя фанатка и попросил прийти к ней на день рождения. И я согласился.

— И он согласился! — саркастично воскликнул Зак. — Серьезно, Майки?..

— Ага.

Майкл зевнул в кулак, пальцами схватил ролл с доски и обмакнул в соус на стороне Зака, прежде чем отправить в рот. Поморщился, пережевывая: соус был острым, явный перебор с васаби.

— Он сказал, что иначе ему придется купить ей пони, — жуя, пояснил Майкл. — Я не мог его бросить с такой проблемой.

Зак положил локти на стол и посмотрел на Майкла, склонив голову набок.

— Ты знаешь, у меня тоже есть дочь, — предельно серьезно сказал он.

— У тебя их три, — пробубнил Майкл, запивая еще один ролл пивом.

— И все они тоже хотят пони!

— Ну и купи, — флегматично посоветовал Майкл.

— Ты должен понять меня, как отца!

— Нихрена я тебе не должен.

— Я поднял тебя на ноги! Вывел в люди! Я маленький старый еврей, ты обязан проявить сочувствие.

— Как ирландец, я тебе очень сочувствую, — выразительно сказал Майкл. — Могу добавить к своему сочувствию лопату, чтобы ты вспоминал мою доброту, убирая понячье дерьмо.

— Сердца у тебя нет, — скорбно сказал Зак и хлопнул его по руке, когда Майкл потянулся за новым роллом. — Не лезь в еду пальцами, чему тебя мама учила!

— Она учила меня не связываться с евреями, но я ее не послушал, — ухмыльнулся Майкл и схватил ролл второй рукой.

— Ты ешь мою еду, смеешься над моим горем — наверное, ты скоро придешь и выгонишь меня из дома, и я буду жить на пляже, прикрывая наготу пальмовыми листьями, — продолжил вздыхать Зак.

— Если мой агент будет жить на пляже, значит, мне придется собирать окурки и продавать их бездомным, чтобы набрать мелочь на кусок пиццы.

— У тебя хотя бы будет работа!.. — страдальчески вздохнул Зак.

— Ирландцы не боятся работы — а еврею лишь бы лежать на пляже и нихрена не делать, пока другие пашут.

— Я работал с самого детства! С младенчества! Меня еще не отняли от груди — я уже работал! Моя мать обливалась слезами, глядя, как я разношу газеты — соска в одной руке, газета — в другой!

— Когда я родился, меня бросили в косяк сельди и не вынимали из воды до тех пор, пока я не зажал в каждой руке по самой крупной рыбине, — отозвался Майкл, который море первый раз увидел в семь лет. — А еще по две рыбины мне пришлось поймать пальцами ног.

— Даже не пытайся меня разжалобить! — отрезал Зак. — Ты не рос в еврейской семье! В еврейской семье мать уносит тебя в дом с улицы, если ей показалось, что ты слишком легко одет!

— В ирландской семье мать вообще не выпускает тебя на улицу, пока тебе не исполнится тридцать! — сказал Майкл.

— Я знал, что настанет тот день, когда я пожалею, что связался с тобой, — трагично сказал Зак. — Скоро ты возьмешь нож и вырежешь мне сердце.

— Обязательно, — согласился Майкл. — И отнесу в ломбард — золото нынче в цене.

Зак молча посмотрел на него, поджав губы. Уже не играясь, промокнул уголок глаз пальцем

— Сукин ты сын, — с чувством сказал он. — Какой же ты сукин сын, а.

Съемки начались почти сразу после возвращения Майкла в Лос-Анджелес, и он упал в работу. Он надеялся, что она, как и прежде, поможет ему отвлечься, но что-то было не так. После «Баллингари» все было не так. Прежняя роль Крюка казалась ему тесной. Герой был предсказуемым. И хотя Майкл старался, как и раньше, изучить образ и наполнить его смыслом, выходило не очень: если он пытался поговорить с режиссером, чтобы добавить пару деталей, хоть немного изменить слова — от него просто отмахивались. Отступать от выверенного, вылизанного, пошагово посчитанного сценария никто ему не давал. И ему приходилось катиться по проложенным рельсам, больше не чувствуя прежнего драйва.

Он говорил себе, что это тоже — работа. Такие фильмы тоже нужны — помимо драм, наполненных глубиной и подтекстами, нужны простые, незатейливые истории, на которые люди ходят в кинотеатры, чтобы развлечься. И он работал, выкладывался, как и всегда. Старался не обращать внимания на пустоту. А та преследовала его и на студии, и дома.

Дома — особенно.

Бобби, соскучившись по нему, закатывал сцены, по утрам не давал встать с кровати, ложась поперек и придавливая своим весом. Майкл напрасно уговаривал его слезть и обещал, что в ближайшее время никуда не уедет: эта лошадь ему не верила. Майкл валялся, трепал его по ушам. Бобби с обиженным подозрением косил на него глазом и шумно вздыхал. Приходилось брать его с собой на площадку, благо что съемки шли в студии, и Майклу не нужно было мотаться за тридевять земель — он уезжал утром, приезжал вечером.

Старался не замечать, что скучает по Джеймсу куда сильнее, чем раньше. Старался не задаваться вопросом, как вообще прожил без него все эти годы. Сейчас казалось, эта тоска была в нем всегда, просто он привык к ней, притерпелся.

Иногда ужасно хотелось окликнуть по привычке — «Джаймс!». Оглянуться, найти глазами, спросить — как ему то, что он делает. Посмотреть вместе с ним отснятые дубли, обсудить, как будет лучше — так или эдак. Потом Майкл вспоминал: Джеймса нет, он не видит, не слышит. С ним нельзя было ни перекинуться словом, ни обменяться сигаретами. Майкл грустил, но говорил себе, что все правильно. Все так, как должно быть.

Через пару недель Джеймс написал ему с невинным вопросом — узнать, как дела у Шеймуса. Дела были так себе. Он перенес еще две операции, ему поставили искусственный позвонок. Врачи говорили, нужна долгая реабилитация. Майкл держал с ним связь. Шеймус, конечно, догадался, что его лечение оплачивалось не страховой компанией и не студией. Но возражать не стал, только спросил, когда Майкл последний раз навещал его — «Почему?». Майкл в ответ пожал плечами. Потому что. Другого ответа у него не было.

Они перебросились парой сообщений с Джеймсом, будто ничего не случилось — ни на съемках, ни на свадьбе Томми и Сары. Майкл не напоминал, сохраняя нейтральный тон. Даже шутил. Задавал сакраментальные вопросы о творческих планах. Джеймс говорил, что планов пока никаких, что ему нужна пауза. Что занимается другими задачами. Майкл спросил — какими. Джеймс рассказал.

Рассказал, что сотрудничает с организацией «Бук Эйд Интернэшнл» — собирает книги для тюремных библиотек, ездит с лекциями по тюрьмам стран третьего мира, продвигает там образовательные проекты. Майкл был изумлен так, что не сразу нашел, что ответить. Нет, сама идея благотворительности с Джеймсом отлично увязывалась, он же всегда был за гуманизм и вечные ценности, но столкновение с этим вот так, лоб в лоб — шокировало.

«А почему — по тюрьмам? — спросил Майкл, когда слегка отошел от изумления. — А че не Африка и не беженцы?»

«Ими и без меня есть кому заниматься, — ответил Джеймс. — Я хочу помогать тем, про кого не так громко кричат».

«Знаешь, отчасти ты вдохновил меня, — написал он еще через некоторое время. — Люди могут попасть в тюрьму по глупости, по ошибке, а не по злому умыслу. Кто-то должен в них верить, чтобы они могли выбраться. Обычные люди считают, что тюрьма — это такое страшное место, из которого нет пути назад».

«Я так не считаю! — горячо возразил Майкл. — Не из-за себя. Вон, Шеймус сидел за связи с ИРА. И что?..»

«Хорошо, что ты так не считаешь. Но ты — не все, Майкл, ты же понимаешь».

Майкл понимал.

Поэтому, когда однажды Джеймс позвонил и сказал, что прилетает в Лос-Анджелес на благотворительный вечер «Эмнести Интернэшнл», чтобы выступить с рассказом о своей работе и собрать денег для «Бук Эйд», Майкл сразу спросил, какой у них средний чек на пожертвования — десять тысяч? Двадцать пять?

— А ты не хочешь пойти туда со мной? — спросил Джеймс. — Тоже выступить. Как человек, который сам чуть не угодил за решетку. Рассказал бы свою историю.

Майкл рассмеялся:

— Ладно, скажи сразу, что мое присутствие обеспечит тебе приток дамочек с кошельками.

— Ну, не без этого, — с ответным смешком признался Джеймс. — Я стараюсь задействовать все возможности, знаешь ли.

— Я спрошу своего Цербера, — сказал Майкл. — Он должен одобрить мое появление на публике, тем более по такому поводу. Перешлешь мне даты, ладно?..

— Если он не одобрит — мы в любом случае увидимся, — сказал Джеймс. — Я хочу встретиться с Бобби.

— Да, — сказал Майкл. — Да. Конечно. Без проблем.

Он опасался, что Зак не одобрит идею — но тот, на удивление, и одобрил, и горячо поддержал. Сказал, что это переключит публику на обсуждение его прошлого с обсуждения его настоящего, в котором его возможная сомнительная связь с Лейни продолжала подмачивать его репутацию. Да и вообще, благотворительность — прекрасный повод появиться на публике, под этим соусом будет очень легко скормить аудитории его юношеский кокаиновый факап, пока его не вытащил на свет божий какой-нибудь блоггер вроде Гарри Мелроуза.

— Что еще за Гарри Мелроуз? — насторожился Майкл.

— Обычный сплетник, мнит себя звездой Ютуба, — отмахнулся Зак. — Делает себе имя на том, что крутится в тусовках, собирает чужое грязное белье, потом «разоблачает звезд», как он говорит. Тот еще пидор.

— По-моему, я его знаю, — с сомнением сказал Майкл. — Дай мне ссылку на его канал.

Гарри оказался тем самым. Из «Киприани», с Санденса. У него было около миллиона подписчиков и пара сотен выпусков — пятнадцатиминутные ролики, в каждом из которых он с наслаждением обсасывал чужие жизни, романы, карьеры и неудачи. Один из выпусков был посвящен его возможным отношениям с Питером: нарезки из их интервью с хлесткими комментариями, промофото, собранные по сети чужие арты и коллажи, на которые была налеплена цензура — творчество вдохновившихся фанатов. Майкл не стал смотреть до конца.

Видимо, вот он-то под него и копал все это время. Вот же ублюдок. Предъявить ему было ничего нельзя — все его сплетни формально строились на предположениях и догадках, на том, как он приклеивал друг к другу разрозненные факты, иногда совершенно не связанные между собой. Начнешь оправдываться — сделаешь себе только хуже. Не он первый, не он последний из тех, кто кормится за чужой счет.

Майкл выкинул его из головы и вернулся к работе.

«Я прилечу в Лос-Анджелес в конце июля», — написал Джеймс. — «На неделю».

Майкл смотрел на экран телефона, перечитывая короткое сообщение. Джеймс прилетал вместе с представителем французской кинокомпании, чтобы, помимо благотворительности, поучаствовать в продвижении «Баллингари». На ближайшем кинофестивале должен был выйти их первый трейлер, и им нужно было дать пару интервью и потрепаться за кулисами.

Они увидятся, и… и что? Что-то будет? Это уже не спишешь на случайный порыв, на «я не хочу ему изменять». Нет, это будет значить… что-то. Что ничего не кончилось. Что тянет, как прежде. И уже не на бегу, не впопыхах, не за десять украденных минут.

Майкл отложил телефон, запустил руки в волосы. Он так часто поступал, как мудак, что уже просто не знал, а как это бывает — правильно. По-хорошему. Спать с чужим почти-мужем — это мудачество?.. А как насчет того, что это его Джеймс?.. Его Джаймс!.. Не станет ли только хуже?.. Им всем.

«Могу встретить», — коротко написал он.

«Было бы отлично», — написал в ответ Джеймс.

«Подброшу до отеля».

«Спасибо».

Спасибо! Что было в этом «спасибо» — благодарность?.. Разочарование? Ревность? Надежда? Сарказм?..

Майкл чувствовал, что еще немного — и у него от волнения начнут дрожать руки. Он не знал, что сказать в ответ. Гадал, о чем думает Джеймс, сидя за своим телефоном. Где он вообще? Чем занят?.. Думать об этом было мучительно. Так же мучительно, как ощущать его отсутствие в своей жизни, осознавать невозможность увидеть его, поговорить с ним. Время бежало, оставляло странное впечатление. Оно было неравномерным. То часы пролетали так, что он едва успевал замечать — то они тянулись, как гусеница, долго-долго, и Майкл успевал раз пятьдесят проверить входящие, боясь и надеясь увидеть там новое сообщение. Даже плотный график съемок не отвлекал. Ему не о чем там было думать — он вставал под камеры, говорил свой текст, включаясь и выключаясь по щелчку хлопушки, как бабушкин торшер. Эрик иногда появлялся за его плечом, неодобрительно хмыкал, глядя на все это.

Майкл приехал в аэропорт заранее. Проверил рейс на табло прилета, смешался с толпой, текущей в терминал международных рейсов. Встал поодаль, у автомата с газетами, чтобы не привлекать к себе внимание. Прислонился плечом к холодному корпусу, скрестил руки на груди.

Даже самому было странно, что он так волнуется. Он шарил глазами по толпе, выходящей из двустворчатых дверей. Скользил глазами по лицам, задерживая дыхание.

«Хей», — написал Джеймс, и одновременно Майкл увидел его, выходящего в зал. Он катил за собой легкий чемоданчик и смотрел в телефон, умело лавируя между пассажирами: навык, приобретаемый человеком, который часто путешествует — просачиваться сквозь неплотную толпу, никого не толкая и никому не проезжаясь по ногам. Майкл нахмурился. Они как-то строили планы — путешествовать вместе, летать по Европе на лоукостерах. Не сложилось.

«Привет», — написал Майкл. — «Я тебя вижу».

Джеймс поднял голову, заметил его, улыбнулся. Махнул рукой. Майкл отлепился от автомата, подождал, пока тот приблизится. Что теперь — пожать руки?.. Обняться?.. Он чувствовал себя так, будто уговорил лучшего друга отпроситься у родителей к себе с ночевкой. Было в этом что-то глупое и бесшабашное, сладко тянущее в груди.

— Привет, — сказал Майкл, так и не протянув Джеймсу руки. — Как долетел?..

— Нормально, — сонно отозвался тот. — Спал всю дорогу и все равно хочу спать.

— Кофе тебя спасет, — уверенно заявил Майкл.

— По-моему, меня уже ничто не спасет, — задумчиво сказал Джеймс.

«Кто бы говорил», — подумал Майкл.

Они двинулись в сторону парковки. Майкл думал, что надо бы спросить Джеймса о его планах — где тот собирался устроиться, в каком отеле, когда он планировал заехать к Бобби — но спрашивать было неловко, будто вопрос означал какой-то намек, а Майкл не хотел ни на что намекать. Пусть все идет, как идет.

— Я закину тебя с вещами в отель, — сказал Майкл.

— Да, — согласился Джеймс. — А потом отвези к Бобби. Только сначала кофе.

— Я тебя угощу.

— Хорошо.

Джеймс как будто решил вообще ни с чем не спорить. Такая покладистость настораживала, но Майкл выкинул это из головы. Он не хотел ни о чем думать — ни о чем плохом или тревожном.

Они спустились к парковке, он закинул легкий чемоданчик Джеймса в багажник своего черно-белого Кенигсегга, сел за руль.

— Красивая машина, — сказал Джеймс, устраиваясь на переднем сиденье.

— Ага. Случайно увидел в одном салоне. Не смог устоять, зашел — на ней и уехал.

— Так это девочка? — улыбнулся Джеймс. — Как зовут?

Майкл смешливо фыркнул, не удержался.

— Не знаю. Мы с ней не настолько близки. Я вообще не уверен в ее гендерной принадлежности. Может, она девочка с сюрпризом под юбкой. Или мальчик.

— Я бы поставил на эффектного мальчика, — задумчиво сказал Джеймс, и в мозгу у Майкла вдруг вспыхнула старая, практически забытая картинка — один черно-белый мальчик, рубашка и брюки, уголь и мел, в лучах цветных прожекторов на танцполе. Мальчик, искавший кого-то смелого. У Майкла повлажнели руки, он моргнул, сосредотачиваясь на дороге.

— Отвлекаешь, — хрипловато сказал он, глядя строго вперед. — Давай лучше помолчим.

Джеймс тихо хмыкнул, но послушался и замолчал.

Майкл вел быстро, но ровно, лавировал в потоке машин. Солнце жарило в стекла, пропекая асфальт. Джеймс откинулся на сиденье, улыбался, иногда прикрывая глаза.

— Анна-Лиса, — вдруг сказал он.

— Что? — переспросил Майкл, коротко глянув на него. — Это отель? Какой у него адрес?

— Это имя, — Джеймс улыбался, не открывая глаз. — Твою машину зовут Анна-Лиса. Это все-таки девочка, просто у нее есть характер.

Майклу хотелось истерически ржать, но он не стал — не на дороге, не на такой скорости.

— Это она тебе сказала? — саркастично спросил он. Вести было неудобно — вставший член врезался в ширинку, улыбающийся рядом Джеймс начал раздражать так, что хотелось притормозить у первой же остановки, вышвырнуть его и ракетой умчаться подальше.

— Нет, я просто перебрал подходящие имена, — сказал Джеймс. — Это шведская марка, так что имя должно быть шведским.

— Она эмигрировала и все поменяла, — раздраженно сказал Майкл. — Теперь ее зовут Алекс. И вообще, ты сказал, это мальчик!..

Имя было идеальным. Анна-Лиса — как нежное урчание мотора и легкий свист, что остается после машины, когда она уносится к горизонту, становясь белой точкой. Конечно же, Анна-Лиса. Быстрая. Смелая. Легкая.

— Тебе здесь нравится? — спросил Джеймс, не став спорить.

— Где — здесь? — переспросил Майкл. — В Америке? В Лос-Анджелесе?.. В Калифорнии?

— Здесь. В Америке, в Лос-Анджелесе, в Калифорнии.

Майкл пожал плечами.

— Да. Здесь тепло. Солнечно. Мало дождей, океан. Студия рядом, если работаю там — никуда не нужно мотаться. Меня устраивает.

— Нравится жить в большом городе?.. — с любопытством спросил Джеймс.

— Да, пожалуй.

Солнце раскаляло капот, но кондиционер гнал прохладный воздух, и от искусственного сквозняка по рукам бежали мурашки там, где поток касался их. Джеймс так и не ответил насчет отеля, и Майкл не стал переспрашивать. Значит, кофе. И Бобби. Можно совместить одно с другим — а почему нет, у него дома отличная кофемашина.

— А ты… вы где живете?.. — спросил Майкл, сворачивая с магистрали и нацеливаясь на холмы, усыпанные виллами.

— У Винсента квартира в Париже, — сказал Джеймс.

— С романтичным видом на крыши?.. — предположил Майкл.

— Да. Последний этаж, старый дом. Окна со ставнями, летом приходится закрывать их от солнца.

Майкл смотрел на дорогу, постукивая пальцами по рулю. Джеймс глазел в окно, с интересом разглядывая архитектурные причуды, налепленные на холмы.

— У тебя большой дом?.. — спросил Джеймс.

— Да, — сказал Майкл. — Здоровенный. Не люблю тесные пространства. И хороший вид. На город. Особенно ночью, — без задней мысли сказал он.

— Могу себе представить, — задумчиво сказал Джеймс.

Забираясь в холмы, дорога петляла — мимо чужих домов, ворот, подъездных дорожек, фигурных решеток, газонов со стрекочущими установками для полива. Мимо жизни, которую вели такие же, как Майкл — богатые и знаменитые, восходящие и угасающие. Здесь, как в центре галактики, постоянно умирали и рождались звезды. Иногда они оставались сиять на годы и десятилетия, иногда они гасли меньше чем за год, а иногда сразу рождались настолько тусклыми, что разглядеть их могли только ближайшие соседи из своего окна.

Они забирались все выше и выше на холм, приближаясь к дому Майкла, когда — юркая красная Мазда вылетела на пустой перекресток. Руки сработали раньше, чем Майкл осознал, что случилось: он ударил по тормозам и вывернул руль, спасаясь от столкновения. Покрышки взвизгнули, раздался глухой удар и звон крошащихся фар, подушка безопасности выстрелила в лицо. Их отбросило на чужую лужайку, машина вспахала шинами газон и замерла.

Майкл развернулся к Джеймсу, тот смотрел на него: бледный, испуганный.

— Ты в порядке?..

— Да… кажется, да, — выдохнул Джеймс. — Что случилось?

Майкл окинул его взглядом — вроде цел, крови не видно, похоже, про порядок не врет.

Майкл отстегнулся, торопливо вылез из машины. Красная Мазда замерла поперек дороги — машина Виктории. Он бегом бросился к ней, дернул дверцу со стороны водителя — та поддалась со скрежетом. Виктория лежала лицом на подушке безопасности, нос был в крови. Майкл потормошил ее за плечо, окликнул. Она вяло застонала, зашевелилась — жива. Майкл отстегнул ее от сиденья, на руках вытащил из машины. Из соседних домов начали выглядывать люди, кто-то достал телефон — сделать фото. Майкл положил Викторию на траву. Она застонала, попыталась свернуться в клубочек. Потянулась руками к лицу.

— 911, да? — спросил Джеймс, набирая номер. Майкл глянул на него мельком — на ногах стоит, соображает, значит, особо ему не досталось, и то хорошо. Он погладил Викторию по голове:

— Держись, дорогая, сейчас отправим тебя в больницу.

— Нет, не надо… не надо, — вяло захныкала та. — Я не хочу, я сейчас встану.

Она всхлипнула, вытерла кровь под носом, попыталась сесть. Майкл поддержал ее под спину.

— Отвези меня домой, я не хочу в больницу… — бормотала она, и вдруг взвилась: — Не трогай, оставь меня! Убери руки!

Майкл поймал ее за подбородок, повернул лицом к себе. Виктория была бледной, щеки запали, только глаза горели.

— У тебя ломка?.. — догадался он. — И ты села в машину?.. Дура, господи!..

У нее задрожали губы, она всхлипнула, по лицу побежали слезы.

— Ты тоже меня ненавидишь!.. Все меня ненавидят, я тебя ненавижу!..

— Малыш, тебе нужно в больницу, — тихо сказал Майкл. — Тебе помогут. У тебя может быть сотрясение, бог знает что еще.

— Ты мудак, — уныло прошептала она. Села, обхватила руками колени, уткнулась в них, пачкая кровью светлые узкие брючки.

Майкл сел на траву рядом с ней, погладил ее по спине. Растерянно взглянул на Джеймса, который разговаривал со службой спасения.

— Прости, детка. Тебе необязательно оставаться, я могу вызвать такси до отеля.

— Майкл, — твердо сказал Джеймс. — Ты ударился головой если думаешь, что я сейчас уеду.

— Ладно, — тот вздохнул. — Ладно, ты прав. — И похлопал по траве рядом с собой: — Садись.

Как бы то ни было, а неловкость такое происшествие снимало на раз.

Спасатели и машина скорой примчались к ним меньше, чем через десять минут. Виктория отказалась от госпитализации, но дала себя осмотреть. У нее не нашли ни сотрясения, ни переломов — с ней все было в порядке, за исключением кокаиновой ломки. Видимо, за новой дозой она и торопилась. Ее было глупо отчитывать за то, что она села за руль в таком состоянии — она все равно не соображала, что делает.

Владелица дома, чей участок Майкл вспахал своим Кенисеггом, отнеслась с происшествию с пониманием, и оказалась настолько милой, что вынесла им шезлонги и лимонад, пока они ждали дорожный патруль. Майкл пил холодную сладкую воду, Виктория посасывала кубики льда и с вялым интересом следила за тем, как патрульные измеряют рулеткой положения машин, делают снимки и конспектируют показания. Когда дело дошло до Виктории, она почти правдоподобно изобразила крайнюю степень трезвости, ответила на все вопросы и смирно приняла выписанный штраф. Забрав у нее квитанцию, Майкл спрятал ее в задний карман джинсов: с Виктории сталось бы ее просто выкинуть вместе с ненужными чеками. Не так он представлял себе время, проведенное с Джеймсом. А Джеймс как будто даже не был расстроен. Он по-деловому трепался с офицерами, встретил эвакуаторы, и, узнав у Майкла нужные адреса, отправил покалеченные машины каждую в свою сторону, пока Майкл возился с Викторией.

— До дома можем дойти пешком, — сказал Майкл, когда все наконец разъехались. — Здесь уже близко. Оттуда отправлю Вик на такси.

— Мне кажется, ей сейчас лучше не оставаться одной, — сказал Джеймс.

И был прав. Хотя перспектива нянчиться с Викторией казалась Майклу унылой. От кокаиновой ломки не помогалони дружеское участие, ни доброе слово — только новая доза, а снабжать Викторию коксом Майкл и не мог, и не хотел. Виктория ныла, чтобы ее оставили в покое и дали ей умереть, но Майкл убедил ее встать и поковылять вверх по холму. Идти можно было лишь по самому краю дороги, мимо редких припаркованных машин, ныряя из тени в тень. Мимо песчаных осыпей, по которым ползала строительная техника, ровняя участок для нового строительства, мимо живых изгородей, глухих ворот и просветов, сквозь которые виднелись бесконечные холмы. Майкл держал Викторию за пояс, и она, привалившись к нему, механически переставляла ноги одну за другой. Джеймс участливо поддерживал ее с другой стороны, и Майкл никак не мог понять, откуда в нем столько заботы — и к кому. Он не был уверен, что, случись все это с Винсентом, он проявил бы такое же благородство. Сил не хватило бы.

Они добрались до дома через двадцать минут, поднявшись почти к самой вершине холма. Стильная коробка из стекла и бетона за низеньким забором, отгороженная от трассы пальмами и пучками серебристо-зеленых агав, возвышалась на два этажа.

— О, — сказал Джеймс, когда они остановились у подъездной дорожки, на которую уже сгрузили помятую Анну-Лису. — Это твой дом?..

— Я же говорил — люблю простор, — мрачно сказал Майкл. Смотреть на машину было особенно больно. Конечно, повреждения были не сильными, он сам восстанавливал машины, разбитые посерьезнее. Но к ней он вдруг почувствовал особенную привязанность, какой не было раньше.

Майкл отвел глаза, легонько встряхнул Викторию.

— Я отведу тебя в спальню, и ты отдохнешь, — сказал он. — Ладно?..

— Нет, я не хочу, не оставляй меня, — снова заныла та. — Я не хочу лежать там одна, мне плохо, Майкл, не уходи…

— Ладно, ладно. Я положу тебя на диван в гостиной. Идет?

Приглядывать за ней было лучшей идеей, чем оставлять одну. А то с нее станется вскрыть себе вены у него в доме. Майкл решил, что просто позвонит одной из ее подруг, чтобы та приехала и избавила его от этой головной боли — тем более, так некстати возникшей.

Он сгрузил ее на диван, прикрыл пледом. Она подобрала ноги и обиженно надула губы, глядя в пространство.

— Можешь сделать чай?.. — спросил Джеймс, присаживаясь рядом. — Я с ней побуду.

— Мне не нужен никакой чай, — пробубнила та. — Я ничего не хочу, отвали, я тебя не знаю.

— Мы виделись на съемках, — мягко ответил тот, как капризному ребенку. — Меня зовут Джеймс.

Огромное светлое пространство первого этажа было разделено на зоны без стен. Гостиная сквозь камин в длинном стеклянном аквариуме смотрела в столовую, та перетекала в кухню. Майкл поставил чашку и включил кофемашину. Та забурлила, кипятя воду. Майкл обернулся, посмотрел на Джеймса. Тот, наклоняясь к Виктории, гладил ее по плечу, что-то ей говорил. Это было так дико, что Майкл глазел и не мог оторваться. Не понимал, что и зачем Джеймс делает. На его месте он был бы зол на Викторию за то, что она им помешала. А Джеймс почему-то возился с ней, уговаривал, успокаивал. Заразился от Винсента ангельством, не иначе.

— Чай в пакетиках, — сказал Майкл, возвращаясь к ним с чашкой.

— Она спит, — шепотом сказал Джеймс, глянув на него сверху вниз.

Виктория действительно дремала, завернувшись в плед и хмуря тонкие брови.

— Ты ее загипнотизировал?..

— Думаю, она просто давно не спала.

— Тогда… давай не будем мешать, — предложил Майкл и протянул Джеймсу чашку: — Хочешь?.. Ромашковый.

— Давай, — согласился тот и аккуратно перехватил кружку, чтобы не обжечься. Оглянулся: — А где Бобби?

— На прогулке, скоро вернется.

Они вышли на задний двор. Там сиял голубизной бассейн, занимавший солидную часть двора. От чужих любопытных глаз двор ограждали высокие молодые кипарисы, в них свистели какие-то птицы. Джеймс присел на плетеный диванчик в тени, накрытый плоской подушкой.

— Значит, здесь ты живешь, — с улыбкой сказал он. — Это здорово. Я так рад, что ты столько всего добился.

Майкл шумно вздохнул, сел на соседнее кресло.

— Кое в чем мне просто повезло, — признался он. — Сара была моим агентом первые пару лет, она помогла стартовать… С нее вообще все началось. То есть, подтолкнул меня ты, — поправился Майкл, и Джеймс кивнул, мол, да, так и есть.

— Расскажи. Трудно было?..

— Да, — сказал Майкл, вдруг осознав, что никогда не разговаривал о своей карьере с кем-то из своего прошлого. С кем-то, кто был так лично заинтересован в ней. — Да, было трудно. Когда меня выпустили, я нашел другую работу, у нас же родилась Фредди. А потом мне позвонил одни парень… Нет, сначала Сара утащила меня на прослушивание, — заново начал он. — И там меня заметили. Я шел просто за компанию с ней, но один парень из комиссии решил дать мне шанс и пригласил в свой проект. Так что днем я работал, а вечером ездил сниматься.

— «Как ты и я»?

— Нет, — Майкл улыбнулся, одновременно польщенный и настороженный, что Джеймс так хорошо знал его фильмографию. — Самым первым был «Новэмбер Чарли», а потом уже «Как ты и я».

— Этого даже на торрентах не найти, — с сожалением сказал Джеймс. — Я думал, в интернете есть все, пока не начал искать твои ранние фильмы.

— Зачем?.. — с запозданием спросил Майкл.

— Я хотел… — Джеймс пожал плечами, не договорив, посмотрел в сторону. — Мне было интересно посмотреть на тебя. Каким ты был.

— У меня где-то была копия на кассете, — неуверенно сказал Майкл. — Но это же самый первый фильм, у меня там слов было — три строчки, в основном ходи и молчи. Смотреть не на что.

— На тебя, — негромко сказал Джеймс, прямо взглянув на него. — Покажи.

Майкл вздохнул, прикидывая, где могла бы валяться та кассета и не выкинул ли он ее при одном из переездов — как неподалеку послышался громкий собачий лай. Джеймс замер. Майкл пожалел, что в руках ничего нет, чтобы покрутить — вот хоть чашки с чаем. Надо было две делать. Он взял пачку сигарет, оставленную на столике, потряс, чтобы убедиться, что там что-то есть. Достал сигарету, глядя на свои дрожащие пальцы.

Бобби вылетел из дома, радостно хлеща хвостом воздух, длинноногий, косматый, огромный. Кинулся к Майклу, чтобы облизать его, но, едва добежав и сунувшись мордой ему в лицо, замер и повернул голову в сторону Джеймса. Тот сидел, неподвижный, изо всех сил сжимая губы. Бобби махнул хвостом раз, другой, напрягся — и вдруг сорвался с места, кинулся к Джеймсу, истерически поскуливая, попытался запрыгнуть на него, но от чувств промахнулся. Он метался рядом с ним, хлеща себя хвостом, тоненько тявкая, то запрыгивая на диванчик, то пытаясь запрыгнуть на колени Джеймсу, тыкаясь ему в лицо. Прыгал в сторону Майкла, будто предлагал ему разделить свой восторг, будто ему казалось, что Майкл не в курсе, что тут вообще сидит Джеймс, прыгал обратно к Джеймсу, боясь, что тот внезапно исчезнет, стоит ему отвернуться.

Джеймс сполз с диванчика на траву, Бобби совался башкой ему в руки, дрожал, скулил, тявкал, словно щенок, лизал в лицо. Джеймс, обнимая его за шею, комкал в кулаках серую шерсть и, не стесняясь, всхлипывал.

Майкл смотрел в сторону и курил.

— Я так боялся, что он умер, — сказал Джеймс, вытирая мокрые щеки.

Он говорил ясным голосом, но губы у него дрожали. Бобби развалился на диванчике, попытавшись уместиться на коленях Джеймса, положив на него длиннющие передние лапы и пристроив на них голову. Джеймс гладил его по ушам, по голове, по шее, наклонялся, чтобы поцеловать, а тот нервно и влюбленно закатывал на него глаза.

— Ты же просил о нем позаботится, — сказал Майкл. — Я приезжал так часто, как мог. А потом забрал с собой, когда стало ясно, что я буду жить здесь.

— Я знал, что ты забрал его. Мистер Сайрус сказал. Но я не знал, что с ним потом стало. С кем ты оставляешь его, когда уезжаешь?

— У меня есть парень, который за ним приглядывает, — сказал Майкл. — Но Бобби не любит, когда я уезжаю. Иногда приходится просить Брана посидеть с ним. Бран с ним строже, чем я, — признался Майкл. — Я его избаловал. Он даже спит на мне.

Джеймс неожиданно усмехнулся сквозь слезы.

— Ты спишь с моей собакой?..

— Ему просто нужен тесный эмоциональный контакт, — привычно начал Майкл, — он нуждается в особой забо… — и осекся. Насупившись, посмотрел на Джеймса. — Да, я сплю с твоей собакой, — с досадой признал он. — Посмотри на эту лошадь, он выше меня ростом! Ему отдельная кровать нужна, а я не свихнулся до такой степени, чтобы устраивать для собаки отдельную спальню!

— Где ты с ним гуляешь? — спросил Джеймс.

— Здесь есть несколько парков поблизости. Беверли Глен, Франклин Каньон… мы ходим туда пешком.

— Сходим вместе, — требовательно сказал Джеймс. — Я хочу погулять с ним.

Майкл глянул через стекло внутрь дома, где спала Виктория.

— Вечером, — предложил он. — За ней заедет ее визажист. Не хочу вернуться и найти труп в ванной.

Джеймс кивнул, снова вытер щеки, наклонился, чтобы прижаться лицом к морде Бобби.

— У нее неприятности? — спросил он сквозь шерсть.

— У нее всегда неприятности, — неопределенно сказал Майкл.