52 Гц

Глава 31

Жизнь не кончилась. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. Майкл иногда вздрагивал, вспоминая, что всего год назад они с Джеймсом жили в Ирландии, делали общий проект — но постепенно воспоминания блекли, задавленные реальной жизнью. Ларри был им доволен. Впереди были новые фестивали, впереди был промо-тур второй части «Неверлэнда» по всем континентам. Ценник Майкла стремительно рос, с других студий начались вежливые звонки с вопросами, не хочет ли Майкл поработать с ними.

— Ты решай, — равнодушно сказал Майкл, когда Зак передал ему эту новость. — Ты мой агент, а я в этом не разбираюсь.

Зак, положив локти на свой офисный стол, подался вперед, буравя Майкла черными глазками. Агентство Зака было не самым крупным в Лос-Анджелесе, но достаточно успешным, чтобы снимать несколько этажей небоскреба в сердце города. Здесь всегда был гул и беготня, визиты звезд часто сопровождались караваном личных помощников, криками, оскорблениями и швырянием в воздух бумаг. Майкл приезжал один.

— Твой контракт с «Нью Ривер» кончается в этом году, — сказал Зак. — На твоем месте я бы серьезно подумал, куда двигаться дальше. Ты привлек много внимания. Но поверь мне, это далеко не предел твоих возможностей.

Майкл, качая ногой, смотрел в окно.

— Угу.

— У тебя творческий кризис? — настойчиво спросил Зак, почти ложась грудью на стол. — Поговори со мной, Майки. Чего тебе не хватает? Я достану.

— Нет у меня никакого кризиса.

— Это хорошо, — с энтузиазмом сказал Зак. Но по тону было слышно, что он ни на секунду ему не поверил. — Потому что вот эта стопка, — он положил руку на высокую кипу сценариев у себя на столе, — лежит и ждет, пока ты выберешь себе что-нибудь по душе. Они все просят, требуют, умоляют дать им тебя. Они готовы платить столько, сколько ты скажешь, потому что они наконец осознали, какое ты золото. Но ты мое золото, — угрожающе сказал Зак. — И я хочу знать, что происходит с моим золотцем, с моей Джин Харлоу.

— Не подлизывайся, — отозвался Майкл и съехал к краю сиденья, уронив голову на спинку дивана. Задрал ногу на ногу. — Мне все равно. Выбери сам.

— У тебя нервный срыв, — обреченно констатировал Зак. — Тебе надо взять отпуск. Давай я отправлю тебя в какое-нибудь тихое, приятное место?

— В Антарктиду, — без улыбки предположил Майкл.

— Тихое, приятное, теплое место, — поправился Зак, явно начиная всерьез тревожиться.

— Сомали.

— Майки!.. Ты заставляешь меня волноваться.

— У меня все хорошо, — отозвался тот, глядя в окно.

Он точно знал, что у него нет ни творческого кризиса, ни какого-либо другого. Ему просто нужно было немного взбодриться, пока Зак выбирал, кому продать его подороже, чтобы отхватить себе десять процентов пожирнее. Даже всемогущему Ларри можно было начать ставить условия. Спрашивать с него не семь миллионов, а десять. Пятнадцать.

Для Майкла все эти цифры так и оставались абстракцией. Реальности в его жизни оставалось все меньше и меньше, но тут спасала Виктория — и кокаин. Под ним было хорошо. Под ним Майкл чувствовал себя классным, живым, он нравился сам себе и думал — какой же Джеймс дурачок, что отказался от него, вот такого. Зря отказался.

А время бежало, сливаясь в бесконечные ночи, залитые знакомыми огнями чужих вечеринок. Танцы, бассейны, девчонки в бикини, огни, снова ночь, опять ночь, все еще ночь. Днем он спал, а ночью отпускал тормоза, закрывал глаза и не следил, куда его принесет.

Оглянувшись, он мог неожиданно обнаружить себя под мостом, рядом с темнокожей бездомной в дредах, в середине спора о том, почему Лейкерс продули в последнем чемпионате — не имея понятия о том, кто такие Лейкерс и какой вид спорта они вообще представляют — бейсбол, хоккей или волейбол? Он оглядывался и видел, что оказался на чужой свадьбе, в одной руке у него — кусок свадебного торта, в другой — розовый садовый фламинго. Он открывал глаза и просыпался в чужой спальне, в кровати с балдахином из золотой парчи, в одном кроссовке, в наполовину расстегнутых штанах, с футболкой, залитой вином и сладким парфюмом. Он поднимал голову с черного сиденья лимузина, который катал его по городу, пока он спал. И если ему становилось тошно от самого себя, он просто пил больше.

В одно из таких пробуждений он очнулся у себя дома — одетый, в постели, с огненной головой. Голова болела так, словно кто-то спилил ему череп и насыпал внутрь горячих углей, а глаза заменил печеными яйцами. Он поднес руки к лицу, осторожно приложил к нему ладони — даже хмуриться было больно. Дышать получалось лишь через рот, носа он не чувствовал.

Он не помнил, какой сегодня день. Какой месяц. Что с ним было последние несколько дней?.. недель?..

Он приложил холодные пальцы к глазам. Любое прикосновение причиняло боль, но от холода становилось легче. Ему нужно было бы подняться, дойти до ванной комнаты и забраться в холодную воду, но это путешествие казалось настолько же нереальным, как путешествие пешком до Нью-Йорка. Он не мог даже пошевелиться, не то чтобы встать.

Тихо раскрылась дверь, тихий шепот позвал:

— Майкл?..

Голос принадлежал Эвану.

— Что ты тут делаешь… — беззвучно отозвался Майкл.

— У меня запись диска с Лос-Анджелесским филармоническим оркестром. Как ты себя чувствуешь?

Эван на цыпочках скользнул по полу, присел на край кровати. Наклонился, тронул пальцами лоб. Вид у него был взволнованный.

— Ты меня пригласил, — сказал он. — Сказал, я тебе совершенно не помешаю, если остановлюсь здесь. Если тебе неудобно, я могу…

— Нет, — шепотом перебил Майкл. — Нет, оставайся. Все хорошо. Я просто…

— Ты просто выпил больше, чем нужно, — с ужасающим сочувствием сказал Эван.

Такой понимающий, такой деликатный, что Майкл почувствовал, как нос вдруг распух, будто по нему врезали кулаком. Глаза начало жечь, как от соли. Он разлепил губы, вдохнул. Горечь, гнездившаяся где-то там, под языком, подступила ближе, начала просачиваться медленным ядом наружу — в дыхание, на кожу сквозь поры, в слюну. Эван был таким чудесным — и таким наивным, что от его присутствия Майкла начало знобить. Эван ничего не знал ни о нем, ни о его жизни. Майкл всегда берег его. А теперь он был здесь, а Майкл лежал, как медуза, перемолотая штормом. Еще живая, но уже умирающая.

— Ты знаешь, что я любил тебя?.. — безнадежным шепотом спросил Майкл.

— Что?.. — переспросил Эван, подняв брови, и наклонился чуть ближе, явно уверенный, что ослышался.

— Я любил тебя, — повторил Майкл. — В детстве. С первого взгляда. Во мне все останавливалось, когда я смотрел на тебя. Я хотел на тебе жениться.

Эван заморгал. Он выглядел крайне смущенным, даже порозовел от неловкости. Наверное, это было самое неподходящее время для признаний, но Майклу на это было плевать. Его никогда не заботил вопрос подходящего времени.

— Пока ты был рядом, я точно знал, что в моей жизни все правильно. В ней был смысл. Защищать тебя и то, что ты делаешь. Я восхищался тобой так сильно, что у меня не было слов. Иногда мне было боязно брать тебя за руку. Мне все время казалось, у тебя на пальцах должна быть волшебная пыльца… как у фей.

— Майкл, — виноватым тоном сказал Эван, выпрямляясь. — У тебя ужасная температура. Ты бредишь.

— Нет, — шепотом сказал тот, не отводя глаз он его растерянного лица. — Это правда. Когда ты уехал, я чуть не умер. Мне хотелось умереть — я просто не знал, как. Я надеялся, что если лягу и буду лежать достаточно долго, все случится как-нибудь само собой.

Эван смотрел на него недоверчиво. Потом взял за руку, погладил по запястью.

— Майкл, это ужасно, — с сочувствием сказал он. — Нет, я не про твои чувства, а про то, что ты так переживал. Я не знал.

— Я сам не знал, — шепотом сказал тот, закрывая глаза. — Что я мог знать? У меня даже слов не было. Я мог об этом только молчать.

— Я с тобой посижу, — успокаивающим шепотом сказал Эван. — Хочешь?..

— Лучше ляг, — попросил Майкл.

— Ладно, — охотно отозвался тот. — Я только выключу… у меня там тушится кое-что. Хочешь есть?..

— Меня стошнит, — честно сказал Майкл, приоткрывая глаза. — Лучше просто воды.

Эван коротко сжал его руку, поднялся и вышел из темной спальни. Майкл лежал, слушая. Эван сбежал по ступенькам лестницы, все затихло. Только за окнами в отдалении слышался собачий лай и детские голоса. Майкл лежал, пережидая головокружение. Медленно поднимая руку, прикладывал пальцы к горящему лбу и щекам. Надо было попросить Эвана принести льда, но он слишком плохо соображал, чтобы сказать вовремя. Надо было сказать. Он крутил в голове эту мысль, повторяя ее на разные лады, будто вертел кубик, где на каждой стороне была часть картинки. Все эти части как-то нужно было сложить в одну, но он не понимал — как, если картинка одна, кубик — один, а сторон у него — шесть.

Эван вернулся, сел на прежнее место, протянул стакан:

— Пей.

Майкл со стоном попытался подняться, но не смог.

— Поставь, — хрипло попросил он, жмурясь. — Я потом…

Эван ничего не ответил — но Майкл почувствовал, как узкая ладонь с длинными пальцами просунулась под влажный от пота затылок, потянула, приподнимая. К губам прижался стеклянный край. Майкл сделал несколько жадных крупных глотков, чувствуя, как холодная вода проливается из края губ и течет по шее. Выдохнул почти со стоном, падая назад, на подушки. Стало немного легче. Он утер рот, провел влажными ладонями по лицу. Шепотом попросил:

— Ложись.

Эван поставил стакан на тумбу возле лампы, обошел кровать и лег рядом, придвинувшись ближе. Майкл, не открывая глаз, повернулся, ткнулся в него горячим лбом, куда-то в грудь. Там была, кажется, пуговица, и она вдавилась в кожу над бровью, жгучая, как сигаретный ожог. Майкл глубоко вздохнул, но не отодвинулся. Он слышал мятно-фруктовое дыхание Эвана, запах его дезодоранта. Протянув руку, он вслепую нашарил его кисть, взял длинные пальцы, подтянул их к себе, к груди. Эван второй рукой молча пригладил ему волосы. Прочесал их кончиками пальцев, будто выпутывая из них раскаленную железную сеть.

— Давно ты здесь? — вполголоса спросил Майкл.

— Два дня. Ты со вчера в ужасном состоянии. Что с тобой происходит?.. — шепотом спросил Эван.

— Не знаю, — честно отозвался Майкл. — Кажется, я просто мудак. И всегда им был. И всегда буду. И это неисправимо.

— Мне кажется, ты зря столько пьешь, — осторожно сказал Эван.

— Я не только пью, поверь мне, — отозвался Майкл.

— Зачем?..

Это был очень простой вопрос, на который не было никакого ответа. Ни простого, ни сложного.

— Я не знаю.

Он почувствовал, как прохладные узкие губы прижались к его воспаленному лбу.

— Майкл, — тихо сказал Эван в его лоб. — Ты должен знать, скольким в своей жизни я обязан тебе. Мне всегда казалось, что ты это знаешь. Ты не можешь не знать, потому что ты это делаешь — нельзя же делать и не понимать?

— Еще как можно…

— Мы никогда об этом не говорили. Я не знаю, почему — мне казалось, все это так очевидно… Ты всегда верил в меня. Мои родители не всегда в меня верили. Мои учителя. Я сам не всегда в себя верил. Иногда мне казалось, что я не справлюсь. Что я не смогу научиться, что все, что я слышу, я никогда из себя не выпущу… Потому что у меня слабые пальцы, потому что мне трудно, потому что мне не хватает терпения… А ты верил. Просто верил. Не сомневаясь. Всегда. И когда мне хотелось сдаться, когда у меня болели руки, спина, когда мне хотелось все бросить и забыть про музыку — у меня перед глазами вставал твой взгляд. Как ты смотрел на меня, когда я играл. Каким ты был светлым. Ты слышал меня. Ты вдохновлял меня.

— Ну и кто теперь бредит?.. — пробормотал Майкл.

— Я играл, словно ты все еще рядом, — сказал Эван. — Я так привык к тебе, что я, кажется, с тобой просто не расставался. Ты всегда был у меня в голове. И в сердце. И что бы ты там о себе ни думал, — мягко и уверенно сказал он, — для меня ты всегда будешь тем Майклом, который слушал меня. Который защищал меня, провожая из школы. Самым лучшим, самым прекрасным другом, который только может существовать. Мечтателем. Фантазером.

— Его больше нет, — сипло сказал Майкл.

— Есть, — невозмутимо сказал Эван. — Для меня — есть. Сейчас и всегда.

Майкл прижался лбом к его пуговице еще теснее, подставляя голову под ласковые пальцы.

— Я повел себя, как урод, с одним человеком, — шепотом признался он. — Которого очень люблю. И он ушел.

— Вы расстались с Викторией?

— При чем тут Виктория… — вздохнул он. — Нет. Есть… один парень.

Эван молча гладил его по голове, будто для него это была не новость — или, может, ему было абсолютно плевать, из-за кого убивался Майкл, был ли это мужчина или женщина. Майкл молчал, не зная, что еще сказать, да и не испытывая большого желания говорить, пересказывать всю историю своих отношений с Джеймсом. Голова болела, лицо пылало, будто его сунули в костер. Даже кожа головы ныла. Он лежал, закрыв глаза, сосредотачиваясь на том, чтобы дышать, отвлекаясь от боли, высверливающей виски и стреляющей огненными молниями через челюсть.

— Это правда, — прошептал Майкл, иррационально возвращаясь к оставленной теме. — Ты же помнишь, как мы целовались?..

Эван издал тихий звук — то ли вздох, то ли смешок.

— Помню, — по голосу было слышно, что он улыбается. — Мне казалось, ты просто дурачишься.

— Нет, — тихо сказал Майкл. — Это было всерьез. После тебя я никого не любил. Пока не встретил его.

— А он?..

— Он женат. И я не хочу портить ему жизнь. Уже и так испортил. Все, что мог.

Эван молча гладил его по вискам, едва нажимая на них. Майкл жмурился, под веками плавали золотые и красные пятна.

— Я не знаю, что тебе сказать, — прошептал Эван. У него был голос, полный сочувствия и смирения. — Мне очень жаль. Я бы хотел помочь тебе. Но ты никогда не давал мне возможности.

— И не дам, — сказал Майкл. — У меня в жизни осталось мало хорошего. Если ты в нее влезешь — с тобой будет, как со всеми. Я не хочу быть с тобой мудаком. Поэтому не пускаю.

Эван длинно вздохнул. Подложил локоть под голову, сполз чуть ниже, чтобы оказаться с Майклом нос к носу. У него были грустные глаза. Большие, очень красивые, опушенные золотыми ресницами. И светлые веснушки под ними.

— Тебе лучше поспать, — тихо сказал он. — Я скоро уеду на студию.

— Ладно, — шепнул Майкл. — Иди. А где Бобби? — вспомнил он.

— Бран повел его погулять. С ним Дакота. Тебе не кажется, — вдруг с таинственной улыбкой спросил Эван, — что у них что-то есть?

Майкл рассмеялся от этой внезапной наивности, поморщился — голова загудела от смеха.

— Они же были вместе на свадьбе.

Эван смущено заулыбался.

— Ой. Я не обратил внимания, — признался он. — Я помню, что они были вместе, но я думал, они просто друзья.

— Они встречаются, — сказал Майкл. — Ладно, иди… Я постараюсь поспать.

Второй раз Майкла разбудил Бобби, вернувшийся с прогулки. Он залез на кровать, пристроил Майклу голову на плечо и шумно вздохнул. В последнее время он начал сдавать, и Майкл с ужасом думал, что будет, когда тот умрет. Однажды ведь он умрет. Майкл винил себя за то, что не уделяет ему достаточно времени, пропадая то на съемках, то в водовороте тусовочной жизни. У Бобби потихоньку седела морда, и если раньше это было незаметно в сизой шерсти, то теперь было уже очевидно. На прогулках он больше не гонялся за белками, которых раньше считал своими личными врагами, а позволял им мирно заниматься своими беличьими делами. Когда он умрет, последняя связь с Джеймсом прервется. Как сказать ему об этом тогда?..

Майкл гладил его по шее, прислушивался к голосам в доме. Дакота смеялась, Бран громко рассказывал что-то уморительное, как он умел.

Счастливые. Майкл так завидовал им. Эвану почему-то — нет, хотя тот в личной жизни тоже был счастлив. Но его жизнь не проходила на глазах у Майкла, она была всегда где-то там, за горизонтом. Майкл, конечно, часто спрашивал, как дела у его жены и детей, что происходит в их жизни — но никогда по-настоящему не был близок с его семьей. А вот Дакота и Бран были близкими. И он завидовал им так, что его тошнило. То ли у него продолжалась мигрень, то ли это затянулось похмелье — но он лежал, слушал и почти ненавидел их.

Устав валяться и ненавидеть, он выполз из постели. Добрался до ванной комнаты, напился холодной воды. Вернулся обратно в кровать. Голоса стали громче — Дакота и Бран поднялись на второй этаж, вполголоса споря, кто где будет спать. Одну гостевую уже занимал Эван, эти двое делили оставшиеся три: Дакота настаивала, что спать будет одна. Бран не то чтобы спорил, скорее предлагал компромисс в виде надувного матраса, на котором он разместится в ее комнате. Та отказывалась наотрез. Майкл слушал и думал, что ее выебоны начинают просто бесить.

Просочившись в спальню, Бобби, разумеется, не закрыл за собой дверь, и чуть погодя в нее заглянул Бран — проверить, все ли путем. Майкл вяло махнул ему рукой, не вставая.

— Что, вечеринка не удалась? — поддразнил тот. — Или годы уже не те?

— Иди нахер, — посоветовал Майкл, абсолютно не настроенный шутить.

Бран перестал улыбаться, плечом отодвинул дверь и зашел уже целиком, а не только бритой башкой.

— Выглядишь дерьмово, — сказал он, подойдя ближе и складывая руки на груди. — Пахнешь тоже не очень. По-моему, тебе пора к анонимным алкоголикам.

Майкл пренебрежительно фыркнул.

— Я еще не настолько слетел с катушек, чтобы лечиться.

— А когда ты достаточно слетишь, будет уже поздно, — серьезно сказал Бран. — Эван мне чуть ли не в панике позвонил. Ты при нем себе раньше такого не позволял.

— Он неожиданно приехал, — раздраженно сказал Майкл. — Я вообще не знал, что он ко мне собирается.

— Ты ж его сюда и позвал, — напомнил Бран, хмурясь. — Ты мне еще неделю назад твердил, что не пустишь его ни в какой отель, если он может остановиться у тебя. Что, не помнишь?

— Помню, — недовольно соврал Майкл, судорожно шаря в памяти и абсолютно не находя в ней тот момент, когда он узнал о приезде Эвана и тем более когда успел сказать об этом Брану.

— А по-моему, ты пиздишь, — сказал Бран и шагнул ближе. Нахмурился еще сильнее. — Вы что, так и будете с ним сраться, как по расписанию?

— С чего ты вообще взял, что дело в нем? — с вызовом спросил Майкл, мгновенно сообразив, что речь уже не об Эване.

— Да с того, что как он появился, вы только этим и занимаетесь! То вас не отлепить друг от друга — только с хирургом, как сиамских близнецов, блядь!.. То он от тебя типа уходит, а ты идешь в запой. Не, если это у вас такие вот отношения, — Бран поднял ладони, — если тебя все устраивает, то мне плевать. Но че-то по тебе не скажешь, что тебя все устраивает.

— Заткнись, а, — попросил Майкл. — Нет никаких отношений.

— Ну, то есть он опять от тебя ушел, — кивнул Бран. — Мужик, давай ты мне заранее составь график, какая у вас регулярность этой вот карусели. Месяца три? Четыре? А то я не могу каждый раз внезапно к тебе подрываться, у меня своя жизнь есть.

— А я тебя не просил ко мне подрываться! — Майкл взъярился так, что аж нашел в себе силы сесть. Бобби недовольно заворчал и переложил голову ему на колени. — Я не просил ко мне приезжать! Занимайся своей жизнью — я тебе что, мешаю?!

На громкие голоса явилась Дакота. Оглядела их обоих, подняла брови. От ее вида Майклу стало еще хуже. Кажется, он всерьез ненавидел и их, и эту непрошенную заботу, и недоступную возможность вот так, как они сейчас, молча переглядываться с Джеймсом и понимать друг друга без слов.

— Что ты смотришь на меня! — выкрикнул он. — Тоже что-нибудь сказать хочешь?! Совет дать! Ты же специалист в отношениях!.. Узкопрофильный…

— За языком следи, — резко перебил его Бран.

— Не надо меня защищать, я сама могу! — мгновенно ощетинилась та, и у Майкла перехватило горло от обиды за Брана, который позволял с собой так по-свински обращаться. Как она вообще смела затыкать ему рот?! Как она вообще смела так мотать нервы и душу и все, что можно, его лучшему другу?!

— Конечно, ты все можешь! — язвительно бросил он. — Нахер тебе вообще мужики, если ты все сама? Трахалась бы с лесбиянками, раз мужики тебе так противны!

— Майкл, — Бран угрожающе наклонил голову, и никакой прежней шутливости в нем не осталось — той, грубой, задиристой, которая была еще минуту назад. Теперь он смотрел на Майкла так, как когда-то смотрел на тех, против кого вставал вместе с Майклом. Как на врага. Как на того, кого сейчас будут пиздить.

— Он тебя еще защищает, смотри!.. — не выдержал Майкл. — Смотри! Тебя! Дуру! Ухаживает за тобой, все твои капризы дебильные готов выполнять! Добрый, заботливый, сильный!

Бран шагнул к кровати, схватил Майкла под мышки двумя руками и выволок на пол, поставил. Но Майкл был так увлечен, что не заметил — только схватился за плечо Брана, чтобы не упасть.

— Красивый! Умный! Обеспеченный! — не унимался он.

Застывшее лицо Дакоты было похоже на фарфоровую маску с нарисованными глазами и неподвижным ртом. Бран сбросил с себя его руку — Майкл схватился снова, иначе не устоял бы.

— Че тебе еще надо? — выкрикнул Майкл Дакоте. — Че тебе еще не хватает? Если он тебе никогда не скажет — так я скажу!

Бран сбросил руку, Майкл схватился второй — его шатало, стоять без опоры он не мог.

— Я все понимаю, — Майкл мотнул головой и с запозданием понял, что зря — его замутило, пришлось зажмуриться, переждать. Бран тоже ждал. И Дакота молчала. — Я понимаю, — проникновенным голосом сказал Майкл, сжимая плечо Брана, и пытаясь сфокусировать взгляд на его лице. — Когда любишь кого-то, а он мудак, — Майкл вяло взмахнул рукой, изображая смирение перед сложными жизненными обстоятельствами, — как-то закрываешь на это глаза. Сил нет, — Майкл костяшками ткнул себя в грудь, — одновременно любить и все видеть. Я знаю, — он попытался тряхнуть Брана за плечо, но тот стоял, монолитный, как скала, и смотрел на Майкла, не мигая. — У меня такой же. В Париже. Мужу со мной изменять не хочет. Сегодня хочет, завтра не хочет!.. — выкрикнул Майкл в сторону Дакоты. — Поди, блядь, пойми! Так я тебе за него скажу, раз он молчит! Знаешь, почему он молчит? Потому что тебя обижать не может!

Майкл сглотнул, переступил на месте, продолжая держаться за Брана, глядя на Дакоту с выражением «А?! Каково?!»

— А я могу и обидеть, — широким жестом предложил Майкл. — Мне можно.

Бран придержал его за пояс, чтобы стоял ровнее. Отступил на шаг, оставив Майкла балансировать на двух ногах. Это была задача нетривиальная, Майкл махнул руками — шагнул за Браном, уцепился опять. От такого маневра он оказался еще ближе к Дакоте, чем был, и это вызвало у него новый приступ ярости. Особенно то, что она не возражала, не спорила, даже не плакала — просто смотрела на него мертвым взглядом, как на муху на потолке.

— Ты, стерва, его изводишь, — гневно продолжил Майкл, тыкая пальцем в ее сторону. — А он все терпит! Потому что любит! А твои закидоны у него уже вот где!.. И у меня! Единственному мужику, который тебя любит, дать не можешь!.. Да просто скажи, что ненавидишь его! Как всех! Потому что мужик! И плевать, какой он! Перестань над ним издеваться! — яростно потребовал Майкл. — Феминистка херова!.. Ебал я таких феминисток!..

Бран резким жестом скинул с себя обе его руки. Майкл, качаясь на неустойчивых ногах, с непониманием глянул ему в лицо — мол, я тебя тут защищаю, что ты мне тут мешаешь?.. Бран выждал две секунды, убедился, что Майкл стоит. Шатаясь, но стоит сам. И врезал от души, кулаком в лицо, разбив сразу и нос, и губы. Майкл отлетел к кровати. Та подсекла его под колени, он рухнул лицом в подушки. Бобби вскочил, взвизгнув, гавкнул на Брана. Дернулся к нему, замер на месте над Майклом, непонимающе заскулил.

Майкл лежал мордой в подушках, не шевелясь, только хлюпая кровью из носа и кащляя от тошноты — от удара голова, кажется, наконец взорвалась, и боль временно отступила, но стремительный полет на кровать вызвал острый приступ головокружения. Сквозь звон в ушах Майкл расслышал, как Бран тихо позвал за собой Дакоту:

— Идем.

Та не ответила. Но, судя по цоканью каблуков, ушли они вместе.

Потом внизу хлопнула дверь. Поднялись гаражные ворота, Майкл услышал мотор Мустанга, который водил Бран. Машина, недовольно ворча, задержалась на подъездной дорожке, что-то характерно звякнуло. Кажется, Бран выкинул из окна ключи от его дома.

Бобби, взволнованно тявкая, тыкался в Майкла мордой, толкал лапой, чтобы перевернуть. Майкл перевернулся сам, чтобы тот не пугался. Пощупал лицо. Нос и губы вспухли, залитые кровью. Боль отдавалась даже в затылок. Нужно было умыться до прихода Эвана — но Майкл не успел. Он хотел полежать всего минутку, прийти в себя, прежде чем доползти до ванной — но отрубился, его разбудил испуганный возглас Эвана:

— Майкл!..

Он зашевелился, давая понять, что жив, кое-как сел на краю постели.

— Все нормально, — пробормотал он. Челюсть и рот болели так, словно по ним проехалась газонокосилка. — Это Бран заходил. Мы поссорились.

Эван смиренно вздохнул.

— И ты еще будешь мне говорить, что ты изменился, — мягко сказал он. — Ты никогда не умел держать язык за зубами, а чуть что — лез в драку.

Майкл пожал плечами и неловко улыбнулся. Засохшая кровь, стянувшая губы, треснула. Эван прошел мимо него в ванную комнату, примыкавшую к спальне. Включил воду, немного пошумел. Вернулся с мокрым полотенцем. Майкл сидел на краю постели, не двигаясь, поддерживая голову руками. Эван присел перед ним на колени, заставил убрать руки от лица.

— Ты весь в крови, — с укором сказал он, аккуратно протирая Майклу подбородок. — Тебе же и так плохо. О чем вы только думали?

— Тебе лучше тоже уйти, — шепотом попросил Майкл. — Пожалуйста?.. Я тебя тоже обижу.

— Ну-ну, попробуй, — скептически сказал Эван, чистым уголком полотенца стирая засохшую кровь у него под носом.

И он остался, хотя Майкл считал, что это он зря. Но у Эвана на все было собственное мнение, и при всей его мягкости, если он упирался, переубедить его не мог никто. Никогда. Переубедить можно было Майкла, можно было воззвать к разуму Брана, можно было уговорить Томми. Но Эван оставался непоколебим.

У него был твердый график — в отличие от Майкла, который во время любого проекта чувствовал себя на работе круглые сутки. Съемки могли идти на рассвете, днем, глубокой ночью — когда угодно, и он всегда должен был быть готов. У Эвана даже близко не было такого сумасшедшего расписания. Он уходил утром, возвращался вечером. Возвращаясь, негромко шумел, бродил по дому, напевал под нос.

Чтобы не портить ему жизнь, Майкл прибегнул к испытанному средству. Постоянно одалживаться у приятелей и Виктории он не хотел, а оскаровская компания, включающая в себя расходы на кокаин, давно закончилась. Закончились и оставшиеся от нее запасы, рассованные по карманам, там же забытые и там же найденные. Ему нужен был собственный надежный дилер, и он позвонил Заку с требованием найти подходящего.

Зак ничуть не удивился — он словно ждал такого звонка.

— Я согласен, тебе не повредит немного расслабиться, — деловым тоном сказал он. — Я дам тебе месяц. Потом откатаешь промо-тур «Неверлэнда» — и поедешь в рехаб, я прямо сейчас забронирую тебе место на август. Сделаем все тихо, вернешься свежим и отдохнувшим. Я приеду к тебе сегодня, подпишешь соглашение.

— Когда приедешь? — нетерпеливо спросил Майкл.

— Дай мне три минуты найти типовой бланк и вписать твое имя, — съязвил Зак. — Уже еду.

Когда через пару дней после визита Зака ему стало легче, ему пришла в голову удивительная мысль о том, что он, наверное, с Джеймсом был немного неправ. Не во всем. Но неправ. Главным образом он был неправ в том, что, вымотанный этой Оскаровской гонкой, позволил себе поддаться гневу. И точка, которую они хотели поставить совместным фильмом, вышла какая-то некрасивая.

Майкл нашел в себе силы посмотреть «Баллингари» только когда его закончили прокатывать по всем крупным кинотеатрам, и он остался лишь в тематических программных подборках. Он с трудом отыскал маленький пыльный кинотеатр на далекой окраине, где сеанс начинался в половину одиннадцатого. Сделал лицо попроще, чтобы не казалось настолько узнаваемым, взял самое большое ведро попкорна, чтобы нервно закидывать в рот, пока будет смотреть. Кроме него, в зале была только расстроенная темнокожая домохозяйка средних лет и мужик в клетчатой рубахе, с круглым животом и седеющей бородой, похожий на дальнобойщика, которому негде скоротать время. Они его не узнали, да и вообще не были намерены его рассматривать, очевидно приняв за такого же неудачника, которому некуда больше податься.

Они распределились по залу максимально далеко друг от друга. Майкл устроился, сунул ноги под кресло впереди. Перекрестился бы еще, если бы думал, что поможет. Переждал чужие трейлеры. Глубоко вздохнул, когда началось.

Когда камера поплыла вверх по сапогам, заляпанным грязью, он с шумным выдохом сунул в рот горсть соленого попкорна, зажмурился — но заставил себя открыть глаза. И увидел Эрика. Сразу. Не себя — его. Все, что он делал — они делали — на протяжении нескольких месяцев, ожило, задышало и обрело плоть. Майкл помнил, как они это снимали, помнил, как сам отсматривал рабочие дубли — но вот так, на экране, смонтированное в единую ленту, оно выглядело совершенно иначе.

Ощущение было даже немного жутким. Когда он смотрел в глаза Эрика, он не видел себя. Его там просто не было. Там был Эрик. Там, за этими глазами, был другой человек, другой мир, другая вселенная. Он ни на миг не узнавал себя. Отчасти это даже пугало — видеть, что в твоем теле, с твоим лицом, расхаживает другой человек. Майкл смотрел во все глаза и с удивлением обнаруживал, что не помнит части сцен, каких-то деталей. Не помнит, почему там, за столом с Терренсом и семьей, на ужине в честь приезда хозяина поместья, он переглядывается с Мойрин и раздраженно качает вилку в пальцах — он просто не помнил, что делал так. Он слышал свои слова, будто впервые. Внутренне вздрагивал, когда Эрик, бросив спокойный тон, вдруг взвивался на пустом месте. Видел едва заметную дрожь, пробегавшую по его лицу. Видел взгляд — абсолютно чужой, незнакомый. Будто что-то влезло в него и поселилось в нем, и живет и дышит через него. У него мурашки пробегали по рукам каждый раз, когда он замечал это.

Напряжение между Эриком и Терренсом росло с первой же минуты знакомства, вылившись наконец в сцену на маяке — страстную и очень злую. Питер был бесподобен. Напуганный, оглушенный, жадный одновременно. Он вкладывал себя целиком и выворачивался наизнанку — глядя на него, Майкл бы сам усомнился, что тот играет, а не чувствует все, что творилось там на экране. Они все были настолько живыми, настолько естественными, что Майклу все время мерещилась какая-то мистика — они не играли, они просто были там, они просто скатались на пару месяцев в прошлое и засняли то, что произошло. Одна маленькая история во времена большой трагедии. История, которая не могла кончиться хорошо. Любовь во время войны — любовь ли? Что их связывало друг с другом? Как, из чего родились их решения — те, последние?..

У Питера с пистолетом было жесткое, решительное лицо — будто в какой-то момент он и правда одолжил у Эрика его непреклонность. У Эрика в глазах был огонь, ужас — и жажда, когда Терренс хлестнул его по лицу лошадиным стеком. Майкл помнил этот удар — Питер врезал всерьез, от души, синяк потом пару дней пришлось прятать за гримом.

Он знал, чем все кончится — и все равно, кажется, не дышал, когда заполыхало поместье. И когда Эрик, оглядываясь в последний раз, понимал, что больше никогда не увидит ни этого неба, ни этой земли.

Потом он сидел, глядя на титры. Пропустил мимо глаз свое имя, Питера, режиссера. Дождался, пока появится Джеймс. Их имена были далеко друг от друга, — но ближе сейчас, чем они сами.

Джеймс не ответил ни на первое, ни на второе сообщение. Звонить Майкл не решился, но поговорить было нужно. У него мелькнула безумная мысль позвонить Винсенту — но он решил, что это будет уже чересчур. Несмотря на то, что у него не было намерения встретиться с Джеймсом, чтобы вымолить у него пару новых встреч, разговаривать об этом с Винсентом казалось ему то ли верхом цинизма, то ли той вершиной цивилизованных коммуникаций, до которой ему было не доползти.

Поэтому он решил приехать.

И извиниться лично.

Сказать, что бы неправ. Сказать, что они сделали невероятный фильм. Поздравить, нормально уже, с полученным «Оскаром». Сгладить это муторное впечатление, которое у него оставалось от их последнего разговора. Может, Джеймс его и не простит. Но Майкл понимал, что должен ему что-то сказать, даже предполагая, что говорить придется через закрытую дверь. Все равно надо было сказать, что он сожалеет. Даже если это ничего не изменит.

И он улетел в Париж.

В квартире на улице Розье ему никто не открыл. Внутри тоже было тихо. Майкл уселся под дверью, прислонился к ней головой, намереваясь дождаться Джеймса. Он сидел на полу, привалившись к двери, и курил. Он был готов провести здесь неделю, месяц. Но ожидание закончилось гораздо раньше.

Винсента он узнал по шагам, но не сдвинулся с места. Тот остановился рядом, позвал:

— Майкл.

Голос у него был усталый. Майкл даже испытал к нему что-то вроде сочувствия. Винсент, наверное, надеялся, что избавился от него окончательно — но смотри-ка, опять этот мудак сидит под дверью, караулит твоего мужа.

Майкл раскрыл глаза и молча посмотрел на него снизу вверх. Он сейчас не испытывал к Винсенту ни ненависти, ни злости. Только зависть.

— Джеймс на Луаре, — сказал Винсент, сунув руки в карманы легкого пальто. Красивый кашемировый шарф крупными складками лежал на его шее. — Его здесь нет.

— Мне надо поговорить с ним, — сказал Майкл, не поднимаясь. Он сидел, загораживая Винсенту дверь, но тот почему-то не торопился возмущаться ни этим фактом, ни наглостью заявления.

Он только покивал, подняв брови, будто мысленно с чем-то соглашался. Взгляд у него был рассеянным.

— Ну, раз так, — задумчиво сказал он, и достал из кармана связку ключей, — давай мы с тобой тоже поговорим. Хочешь выпить?..

— А ты предлагаешь?.. — почти мирно спросил Майкл, поднимаясь на ноги.

Винсент неопределенно пожал плечами, мол, у меня нет выбора. Когда Майкл посторонился, отпер замок и шагнул вглубь квартиры, оставив створку двери открытой, явно приглашая Майкла зайти.

— Прошло больше года. А он все еще не может определиться, — спокойным тоном сказал Винсент, разматывая шарф. — Нам нужно ему помочь. Решить, что с этим сделать.

— Что с этим можно сделать? — заторможено спросил Майкл, ошарашенный таким прямым ходом. Что значит — «он все еще не может определиться»? Определился же вроде? Нет?..

Винсент покосился на него, смерил глазами с головы до ног. Хмыкнул.

— Я вижу только один вариант, — сказал он и ушел в комнаты. — Вино?.. Коньяк?.. — громко спросил он оттуда.

— Какой вариант?.. — спросил Майкл, следуя за ним.

Винсент развернулся к нему от винного шкафа с бутылкой в руке.

— «Шато Сен-Патрис-сюр-Луар». Наше маленькое семейное хобби. Садись, — он кивком указал на диван. — Поговорим.