52 Гц

Глава 4

— Добрый день, сэр. У вас забронирован столик? — спросила хостесс, шагнув Майклу навстречу, едва он прошел сквозь тяжелые стеклянные двери. Майкл снял солнечные очки, мельком оценил ее винтажную светлую стрижку и тоненькую фигурку в форменном костюме-двойке. Симпатичная.

— Да. Винтерхальтер.

В ее глазах не мелькнуло никакой радости узнавания, но она радушно улыбнулась:

— Конечно. Я вас провожу.

Даже сверяться ни с чем не стала. Знала фамилии гостей наизусть, что ли? Для таких заведений, наверное, хорошая память — пункт, который указывают в вакансии. Какой-нибудь сенатор или мэр не будет ждать, пока ты копаешься в блокноте или в компьютере, переспрашивая фамилию. Какая-нибудь капризная звезда — тоже.

Майкл шел за ней, бегло оглядываясь по сторонам. Дорогие интерьеры его больше не впечатляли. Это раньше он украдкой вертел головой, разглядывая потолки и люстры. Сейчас — попривык, пообвыкся. Ну, люстры. Ну, потолки. Ну, зеркала.

Кстати.

Он задержался у зеркала, оценивающе глянул на себя.

Одеться для встречи — это была целая, блядь, проблема. Что надеть? Принарядиться?.. Мол, смотри, мудак, и любуйся. Только это уже не твое. Упустил. Смотри-смотри. Теперь только смотреть и можешь. Мечтай теперь обо мне, как все остальные. Ты теперь среди них, ты никто. Помнишь, как я, дурак, расписывал тебе, что стану звездой? Так я стал. Без тебя, без твоей помощи, без подачек. Ты говорил — будешь смотреть мои фильмы и вспоминать тот разговор. Ну, как? Вспоминается, когда сидишь в кинозале и смотришь на огромном экране, как я лапаю очередную бабу? Или трахаю, как когда-то трахал тебя. Вспоминается?..

Или нет. Не наряжаться. Одеться просто. Небрежно. Сунуть руку в шкаф, не глядя взять первое, что попадется. Чтобы виднее было: ты для меня никто, я ради тебя даже стараться не стану. Мне на тебя хер положить. Я забыл тебя, мне все равно, видишь? Понял? Дошло? Мне плевать!

Майкл метался от одного варианта к другому. Перебрал все, что было — и хорошо, что было не много, иначе он потратил бы на сборы вдвое больше времени, чем Виктория — на свои платья.

Так и не определился. Время уже поджимало, и Майкл, махнув рукой на попытки выебнуться, остался, в чем получилось: темные джинсы, черная рубашка хенли с длинным рукавом. Поверх накинул бушлат. Посмотрел в зеркало, остался недоволен, но времени на переодевания уже не осталось. Поехал так.

В зеркале ресторана ситуация не улучшилась, хотя Майкл наивно надеялся, что другое освещение и другой интерьер все исправят. Ничего подобного. Он выглядел нормально, но так «нормально» мог выглядеть кто угодно, да хоть преуспевающий офисный планктон, да хоть фрилансер, который собирает у себя в мастерской какую-нибудь еботню вроде фанерных часов и продает на E-bay. Ни одного признака, что тут молодая голливудская звезда стоит.

Майкл недовольно скривился. Встреча и так должна была не задаться, но он надеялся, что хотя бы не с самого начала.

Блажен, кто верует.

Хостесс провела его через первый зал с аккуратными столиками и полутемный бар, наполненный негромкими голосами. Майклу рефлекторно захотелось задержаться у стойки, попросить шот, потом выскочить через заднюю дверь покурить. Он сдержался. Нашарил в кармане мятную жвачку, сунул в рот две пластинки. Хостесс остановилась в широком светлом проеме, дожидаясь его, чтобы провести дальше. Майкл глянул на разноцветные бутылки, выстроенные на зеркальной стене за барной стойкой. Желудок запротестовал при мысли об алкоголе, но Майкл встретил эту тошноту с каким-то внутренним удовлетворением. Она была лучше, чем страх переступить черту, выйти в светлый зал, к скатертям и живым цветам на столиках, и за одним из них увидеть Джеймса. Подойти к нему, заговорить с ним. У него было очень плохое предчувствие.

И почему, блядь, нельзя было решить все по телефону, зачем Заку понадобилось сталкивать их лбами?.. Он же согласился не уходить, и Джеймс согласился — зачем цирк-то устраивать?..

Майкл нервно провел рукой по волосам и кивнул хостесс, которая терпеливо ждала: иду.

В дальнем зале, отведенном для особых гостей, было занято всего несколько столиков. Майкл метнулся взглядом по лицам, отыскивая знакомое — и нашел. Но не то, которое ждал.

— Зак, а ты тут что… — начал он, но спохватился. — Миссис Айзенберг. Добрый день. Отлично выглядите.

— Что я… — с шипением начал Зак, но Голда положила ему руку на запястье, останавливая поток слов:

— Дорогой.

— Милая, — настороженно отозвался Зак.

— Привет, Майкл, как поживаешь? — она улыбнулась ему, не вставая.

Майкл неопределенно повел головой, мол, все в порядке. Голда перевела взгляд на мужа.

— Это вот так ты отвлекаешься от работы?

— Я всем сердцем хочу отвлечься! — отчаянно сказал тот, накрыв ее руку с тонким браслетом. — Никаких деловых встреч, никакой работы, только ты и я.

— И Майкл.

— Не, у меня другой столик, — Майкл кивнул на хостесс, которая ждала его возле столика на двоих. — Зак, можно два слова?

— Если это не слова «я гей» — да, можно.

— Слушай, зачем это все? Я в деле, он в деле. У тебя есть моя подпись, давай я просто уйду. Я заранее со всем согласен, все нормально.

— Я поверю, что все нормально, только когда сам увижу! — прошипел тот, качнувшись к Майклу.

— Я вижу, ты занят — думаю, мне пора, — Голда потянулась за клатчем, лежащим на столе, но Зак успел перехватить его и спрятать у себя на коленях.

— Прости, дорогая, я весь твой, я только краем глаза за ним присмотрю. Самым краешком.

Голда, улыбнувшись каким-то своим мыслям, взяла бокал вина.

— Хорошо. Десять дней на Карибах в качестве компенсации меня устроят.

— Десять дней?! — возмутился Зак. — Милая, речь шла о неделе!

— Двенадцать, — с улыбкой сказала Голда.

— Простите, миссис Айзенберг, — сказал Майкл. — Я уже ухожу, не хочу вам мешать.

— Стоять!.. — сквозь зубы приказал Зак. — Иди сядь! Мы же договорились! Ну!

— Нет, подожди, Майкл, — попросила Голда. — Мы сейчас доведем счет до месяца, а потом иди, куда хочешь.

— Две недели, — взмолился Зак, прижимая ее руку к губам. — Две недели, клянусь, я выкину телефон в море, мы будем одни, только дай мне убедиться, что Майки сейчас ничего не выкинет.

— Три недели, — улыбаясь, сказала Голда.

— Милая!.. — отчаянно воскликнул Зак. — За три недели меня все забудут, я вернусь на пепелище, вместо моего офиса будет кратер! Пятнадцать дней, — решительно предложил он.

Майкл отошел.

Сел за столик, раскрыл меню. Пробежал глазами по незнакомым названиям супов и закусок, полистал страницы. Ах, да. Французская кухня. Зак решил угодить Джеймсу, зная, что Майкл не привередлив: ему хоть французская кухня, хоть эскимосская — все равно спросит гамбургер и картошку. Правда, тут гамбургеров в меню не оказалось. Майкл полистал страницы туда-сюда, не нашел привычных списков блюд вообще — только полноценные обеды из четырех-семи блюд и сезонные предложения с фиксированной ценой. Как бизнес-ланч в заведениях попроще, только по цене в десять раз дороже и с выебонами в квадрате. «Консоме из фазана с осенними корнеплодами. Кабачки, тушеные в красном вине».

Майкл с отвращением закрыл меню, попросил бутылку вина наугад.

Фабьен пыталась привить ему вкус, но тот так и не привился. Томми пытался — и Томми не справился. Даже Бран в своей неповторимой манере пробовал объяснить, в чем разница между овечьим и козьим сыром или зачем к ним подают джем, виноград и орехи. Дело кончилось тем, что Майкл просто попросил не ебать ему мозг и оставить его наедине с пиццей, раз все такие блядь гурманы, что не могут смотреть, как он жрет фастфуд. Бран тогда даже обиделся.

Официант принес вино, предложил попробовать. Майкл махнул рукой — лей, мол, чего тут пробовать. Вино и вино.

Он отпил глоток, покрутил ножку бокала в пальцах. Пошло легко, тошнотная муть не возвращалась. Майкл подумал, не заказать ли что-то существеннее, но желудок протестующе сжался.

А может, он сжался, потому что Майкл услышал шаги. Тихие, легкие шаги по красному ковру с золотыми кругами. У Майкла волосы на загривке встали дыбом, по рукам пробежала дрожь. Он сам не понял, как именно он узнал. Но узнал. Почувствовал, похолодел. Пришлось хлебнуть еще, чтобы успокоиться.

Джеймс вышел у него из-за спины, после секундной заминки сел напротив, повесил на спинку стула сумку-планшет.

— Привет, — сказал он, явно стараясь быть нейтральным и непринужденным. Ни то, ни другое у него не выходило. Голос был напряженным.

Майкл смотрел на него, покачивая в пальцах буклет меню.

— Привет.

У него это прозвучало куда спокойнее. Типа, они тут взрослые люди, у них деловой разговор.

Рядом материализовался официант, безмолвно налил Джеймсу вина, выждал пару мгновений и исчез, не получив заказ. Майклу такая обходительность до сих пор казалась дикой. Он привык к деньгам, но к хорошей жизни — так и не сумел. Почему-то рядом с Джеймсом он отчетливо чувствовал себя выскочкой. Будто вся его жизнь, роли, контракты, гонорары — все было чужим, на время одолженным. Было пылью в глаза. Вот в эти, голубые, напротив.

Майкл разглядывал Джеймса в упор. Никаких тяжелых кудрей возле лица — короткие волосы, модная стрижка. Лицо повзрослело, вылепилось. Исчезла юношеская мягкость, нежный пушок на щеках превратился в щетину. Майкл некстати вспомнил, что сам за сборами совершенно забыл побриться. А вот Джеймс не забыл. Господи, он что теперь, бреется?.. Каждое утро? И если потрогать за щеку — ничего прежнего не найдешь? Раньше лицо было таким мягким, свежим. Картинка, а не мальчик, такой хорошенький, что челюсть сводило. А теперь повзрослел. Заимел тень под глазами. Только губы остались прежними. Чуть поблекли, но это их даже не портило.

Вот бы понять, каким он теперь стал. Совсем другой или тот же? Вчера все так резко случилось, что Майкл опомниться не успел. Сидел и смотрел теперь. Все волнение, вся нервозность схлынули, оставив после себя… да ничего не оставив. Пустоту. Ни сожалений, ни злости. Усталость какую-то. Будто долго-долго бежал, опаздывал, добирался куда-то так долго, что забыл, куда хотел попасть. И когда наконец обнаружил себя у цели — не сумел вспомнить, почему ее так хотел. Чувствовал сожаление из-за потраченных сил и времени. И все.

— Как твои дела? — спросил Джеймс.

— Нормально, — сказал Майкл, недоумевая, зачем вообще у него это спрашивать. По нему что, не видно, как у него дела? Роскошно у него дела. Всем бы так. — А у тебя? — ради приличия спросил он. Потом подумал, что на самом деле ему плевать — но было уже поздно.

— Хорошо, — сказал Джеймс. — Недавно вернулся из Токио. Провел там три месяца, ставил свою пьесу.

— Ты еще и драматург?

— Я в основном драматург, — Джеймс слегка улыбнулся. — Немного путешественник, немного писатель.

— Я был в Токио этой осенью, — сказал Майкл, чтобы Джеймс не думал, что он тут один такой успешный. — С промо-туром «Нэверленда».

— И как тебе? — спросил Джеймс с таким облегчением в голосе, будто радовался, что они нашли нейтральную общую тему, а не начали с выяснения отношений.

Майкл пренебрежительно пожал плечами. Честно говоря, он ничего особенно не разглядел. Несколько месяцев, пока они огибали земной шар, прошли, как в тумане. Встречи, конвенты, отели, дорожки, кинотеатры, фотосессии, интервью, самолеты… На последних неделях он просто перестал различать, где они, в каком городе, в какой хотя бы стране. Спасала только Виктория и ее волшебная пудреница. Про то, что они были в Токио, Майкл узнал постфактум: он был уверен, что последним городом был Шанхай.

— Не понравился, — сказал он.

— Мне тоже там было сложно, — признался Джеймс, будто Майкла вообще ебало, что там ему было сложно. — Но интересно. Я снимал квартиру в десяти минутах от театра. Мне нравилось выходить из дома и иногда сворачивать наугад, чтобы потеряться. Однажды я нашел потрясающую маленькую улочку, я думал, там таких уже нет — узкая, пара человек едва разойдется. По обеим сторонам лавки с фруктами, тут же блошиный рынок, а наверху — бумажные фонарики на нитках, кленовые листья…

— Почему ты не позвонил? — перебил Майкл. Ему было плевать на фонарики, на улочки, на Токио, на всю эту дрянь.

Джеймс осекся, уронил едва загоревшийся взгляд. Потом поднял — уже серьезный. Спросил, глядя в глаза:

— А ты?..

— Я?.. — искренне изумился Майкл. — Я обещал твоему отцу, что не полезу первым!

У Джеймса изменилось лицо, во взгляде мелькнул испуг.

— Ты что, не знал? — Майкл подался вперед, устроив локти на стол, вглядываясь, стараясь найти хоть каплю притворства. — Он сказал, я испорчу тебе жизнь. Чтоб я не рыпался, пока ты сам мне не позвонишь. А не позвонишь — значит, и не судьба.

— Я не знал, — потерянно сказал Джеймс. — Я не знал про это. Я думал, ты мог…

— Не мог, — отрезал Майкл. — А ты что, ждал? Так ждал, что аж постоянного дружка завел, чтобы ждать веселее было?

— Ты ничего не знаешь об этом! — вспылил Джеймс.

— И знать не хочу! — рявкнул Майкл.

С соседних столиков к ним повернулись головы. Майкл повел шеей, разминая напряженные плечи. Постарался взять себя в руки. Не хватало еще привлекать внимание к их встрече, тем более к их ссоре. Потом обернулся на Зака. Тот сидел, застывший, как изваяние, с поднятой десертной ложечкой. Майкл кивнул ему, мол, прости, сам понял. Буду потише.

Джеймс пальцами нервно потирал лоб, глядя в стол.

— Господи… — повторял он. — Я не знал.

Майкл нахмурился. Пнул его под столом в ботинок.

— Закажи что-нибудь. Отыграюсь за все твои долбаные салаты.

— Что?.. — Джеймс непонимающе поднял взгляд.

— Пожрать возьми себе что-нибудь, — велел Майкл.

— Я не знаю, я не хочу… — рассеянно сказал Джеймс.

Майкл обернулся, кивком подозвал официанта, дежурившего возле стены.

— Два этих ваших… — начал он и осекся. Кашлянул, поправился: — Охотничье меню. С вином. И сыр.

Джеймс покорно положил на стол буклет, посмотрел на Майкла. Бледный, только прикушенные губы алели.

— А знаешь, — сказал Майкл. — Знаешь, я однажды чуть не послал нахер обещание твоему отцу. Хотел отыскать тебя. Так соскучился, что мне казалось — все, или увижу тебя, или сдохну.

— И что?.. — тихо спросил Джеймс.

В горле закрутился какой-то водоворот слов, они распирали его, грозились хлынуть прямо на скатерть бессвязным мутным потоком. Майкл судорожно дышал, сглатывал их, чтобы не рванули все сразу.

— Я тогда подписал первый контракт на полмиллиона. Как раз когда ты себе этого шарль-де-голя завел. Думал — да что, блядь, этого не хватит, чтобы тебя выкупить? Оплатил бы тебе обучение, еще бы сверху добавил, если б отец тебя кинул. Ну, пришлось бы помаяться, пока я тут, а ты там, но даже это решилось бы, перевелся бы поближе ко мне, я даже универы подбирать начал. Калифорнийский, еще какие-то были, их же полно. Ну, сколько там — тридцать, сорок тысяч в год?.. Я не смотрел даже. Да хоть пятьдесят! У меня полмиллиона на руках было. Я б тебе все их отдал!

— И что, — Джеймс сглотнул, спросил сухим голосом, — что тебе помешало?..

— Ты и помешал, — зло сказал Майкл. — Сара сказала, ты кого-то нашел. Что вы встречаетесь. Живете вместе. Что ты не хочешь обо мне ничего слышать. И я отвалил.

Джеймс вдохнул, будто хотел возразить — но промолчал. Выпил глоток вина, покачал бокал.

— Я искал тебя, — сказал он. — Когда пять лет прошло. Ездил в Лондон. Но уже… уже поздно было. Видел, что мастерская закрыта. А дом вы продали, там была другая семья. И паб… тоже чужой. Я бы спросил у Сары, но мы поссорились из-за Винсента. Она считала, что я не имею права встречаться с кем-то другим. Я вспылил, она наговорила мне… И мы с ней больше не разговаривали.

Джеймс вздохнул. На щеках у него светился румянец.

— А где еще искать, я не знал.

— А че меня искать, — раздраженно сказал Майкл, подаваясь вперед. — Че меня искать, когда я на виду?.. Зашел в гугл, нашел моего агента. Я че, секретный шпион? Меня где угодно найти можно было! Не хочешь через агента — так фестивали, премьеры, конвенты, встречи с фанатами. У меня телохранителей нет, чтоб никого ко мне не пускали, любой подойти может.

Джеймс болезненно скривился, щуря глаза.

— Да… знаю. Любой. И любая.

— Ты что, поревновать решил?.. — издевательски спросил Майкл. — Серьезно? Хочешь сейчас моих баб посчитать? Да я сам всех не вспомню. У меня до тебя сотня была, а после тебя — все пять.

Джеймс выпрямился. С его лица исчезло мученическое сожаление.

— Я не спрашивал, сколько их было, — сказал он, на глазах обретая спокойствие. — Мне не интересно.

— А что тебе интересно?

Джеймс молча смотрел на него, вдруг став каким-то холодным, далеким. Майкл судорожно переворошил в памяти, что он ему такого сказал, чтобы Джеймс вдруг стал таким — но ничего не нашел, память будто вырубило, он ни слова не вспомнил.

— Очень жаль, — с расстановкой сказал Джеймс. — Кажется, я в тебе сильно ошибся.

— А я ошибся, когда думал, что тебе хватит сил собрать яйца в кулак и сказать, что у тебя все прошло, и ты не собираешься возвращаться! — вспылил Майкл.

— У тебя «все прошло» куда раньше! Я… — Джеймс задохнулся от возмущения, у него зажглись глаза, на мгновение блеснув прежним огнем. — Я ради тебя был готов на все!.. Я не позволил тебе сесть в тюрьму!.. Пожертвовал ради тебя всем, что у меня было!

— Ну и че молчал-то тогда стока лет?

— Я встретил хорошего человека, — твердо сказал Джеймс, глядя ему в глаза. — Надежного, умного и верного.

— А я, понятное дело, не такой, — усмехнулся Майкл. — Ни верности, ни хорошести ты от меня не видел. Что дурак, не спорю, — он мотнул головой. — Отец твой так же сказал. Я и с ним не спорил. А что? Это правда. Университеты я только издалека видел. Мне некогда было учиться, и не на что. Мне работать надо было. Семье помогать.

Джеймс устало покачал головой.

— Нет, Майкл. Дело не в этом. Ты и правда дурак.

Майкл пренебрежительно хмыкнул, сложил руки на груди.

— Ну так че, умник, — сказал он. — Че искал-то меня тогда? Аж в Лондон ездил.

— Теперь это уже неважно.

«Важно!» — хотел крикнуть Майкл, но не дал себе, сцепил зубы.

— Такой умный, а позвонить моему агенту не догадался.

— Догадался, — Джеймс сбавил тон, к нему в голос вернулось прежнее сожаление. — Но ты очень высоко взлетел, Майкл. Я хотел… но боялся, ты меня даже не вспомнишь.

— А перестать быть таким ссыклом ты не хотел?

Джеймсу в лицо бросилась краска, он плотно сжал губы.

— Насчет баб. Я обещал тебя ждать, — сказал Майкл. — Хранить тебе верность я не клялся. Пять лет — долгий срок, а мы оба не монахи. Но я ждал, — с нажимом сказал он. — Все это время.

У Джеймса невольно приподнялась бровь, в лице что-то мелькнуло.

— В смысле — все «то» время, — поправился Майкл, чувствуя, что сам краснеет. — Не «это». Не до сих пор.

— Когда я жил в Париже… — начал Джеймс, но Майкл прервал его:

— Да плевать! Мне плевать, как ты жил. Ты завел себе хорошего и надежного — поздравляю! Иди ебись с ним, раз плохие мальчики тебя больше не вставляют.

— Мне не нужно твое разрешение, — резко сказал Джеймс.

— А че тебе нужно? — грубо спросил Майкл. — Зачем ты приехал?

— Меня пригласили, — холодно сказал Джеймс. — Твой продюсер хочет, чтобы я доработал сценарий.

— Да че ты. А я слышал другую версию. Что ты аж в контракте прописал, чтобы роль дали мне.

Джеймс опять покраснел.

— Ты не должен был знать.

— Но знаю. И хочу, чтобы ты рассказал мне, что все это значит.

Джеймс взял бокал, глотнул вина. Облизал оставшийся на губах красный след. Бесшумный официант поставил перед ними по огромной тарелке, на которой была выложена дизайнерская композиция из мяса и овощей.

— Я написал книгу, — сказал Джеймс. — Когда она получила награду, со мной связалась ирландская киностудия и предложила сделать экранизацию. И я подумал, что это знак. Винсент… — начал он и вдруг заговорил четче. — Вообще это была идея Винсента, что нам стоит встретиться. Он знает про нас. Он убедил меня, что нам нужно поговорить. Я хотел увидеть тебя, чтобы поставить точку. Дать знать, что я… я не вернусь. Мы скоро поженимся, и я хочу, чтобы прошлое наконец стало прошлым.

Майкл хмыкнул, сложил руки на груди. Прошлое. Он никогда не думал о себе, как о чьем-то прошлом. Он всегда был — настоящим. Иногда — будущим, но недолго. И сейчас так странно было осознавать себя оставленным на обочине. Выброшенным. Будто перед лицом хлопнула дверца, взревел мотор, глаза обдало пылью — а он сидел на краю дороги, смотрел, как в облаке песчаной пыли скрывается чужая машина, откуда его только что выкинули. Он оказался лишним.

— Роль написана для тебя, — сказал Джеймс. — Если ты откажешься, фильма не будет.

— Я не могу, — спокойно сказал Майкл, стирая с лица фантомную дорожную пыль. — Не могу отказаться. Продюсер мне не простит, у него серьезные планы на этот проект. Если я уйду, он убьет мне карьеру.

Джеймс кивнул. Потом позвал:

— Майкл.

Имя прозвучало так тихо, и одновременно — так громко, что Майкл невольно сощурился, будто от свиста в динамиках заложило уши. В простреленной памяти этих «Майкл» было — сотни. Было. Больше не будет. Время прошло, все, ничего не вернуть. Строили планы — жить вместе, квартиру снять, забрать к себе Бобби… Все рухнуло. Любили друг друга?.. Он вдруг понял, что плохо помнит. Трахались, да. Любили?.. Тот год пролетел так стремительно, что в памяти остались не события, а недоверчивое удивление: да не может такого быть, чтобы все это — со мной.

Чтобы так страстно и искренне, чтобы так жарко, без оглядки, взаимно. Чтобы такие горячие поцелуи, когда он втискивал Джеймса в кирпичную стену где-нибудь в углу университетского корпуса, чтобы ветер казался сладким, когда они вдвоем летели по трассе. Тяжелый байк ревел, к спине прижималось гибкое тело, а тонкие руки цепко обхватывали поперек живота. Казалось, еще немного — и сам взлетишь.

Ничего не вернуть, не повернуть вспять. Было — кончилось. Больше не будет.

— Майкл, я не думал, что наша встреча будет такой, — тихо сказал Джеймс. — У тебя ведь тоже невеста.

— Какая она невеста, — машинально отозвался Майкл. — Ей кольцо даже не я покупал, а мой пиар-менеджер.

Джеймс качнул головой с таким видом, будто это имело для него какое-то значение. Какое?.. Что ему за дело до жизни Майкла?.. Теперь. Никакого не должно быть. Майкл и хотел бы чувствовать торжество, да хотя бы удовлетворение, что у него тоже завелся кое-кто, он тоже, может, скоро женится, может, даже детей заведет, почему нет? Но от этих мыслей было не радостно, а как-то гадко. Не хотел он от Виктории никаких детей, он и видеть-то ее рядом с собой не хотел. Просто привык к ней, играл свою роль — под камерами, без камер…

Джеймс потянулся к своей сумке, вытащил оттуда потрепаную пачку листов, скрепленную шпагатом — мятую, с лохматыми уголками, с разноцветными стикерами, торчащими из страниц.

— Я хочу, чтобы ты посмотрел кое-что, — сказал Джеймс. — Это сценарий.

Он небрежно скользнул пальцами за ухо, будто заправлял длинную прядь волос. Майкл вздрогнул.

— Я еще буду работать над ним, — Джеймс, кажется, ничего не заметил, — но здесь уже многое почти так, как я хочу видеть. Прочти.

Майкл нехотя взял протянутую толстую пачку листов, положил перед собой на край стола, сдвинув нетронутую тарелку.

— Отсюда, — Джеймс подался вперед, перелистал, ткнул пальцем.

У него были ухоженные руки, это вдруг так отчетливо бросилось в глаза. Ровный гладкий ноготь с аккуратным, еле заметным белым краем, длинные фаланги, красноватые костяшки. Майкл смотрел на его кисть, как заколдованный, следуя взглядом за рельефом еле заметных линий на коже, будто они составляли какую-то секретную карту.

— Хорошо, — заторможенно отозвался Майкл. С усилием перевел взгляд на текст.

НАТ. ПРИСТАНЬ В КОРКЕ, ДЕНЬ

Эрик держит под уздцы лошадь, пока мр. Мэттью руководит погрузкой багажа в коляску. Терренс подходит ближе, гладит лошадь по носу.

ТЕРРЕНС

(с интересом)

Это ваша?

ЭРИК

(недружелюбно)

Моя.

ТЕРРЕНС

(очень вежливо)

Вы не уступите ее мне? Боюсь, меня укачает в этом…

(Терренс оборачивается на коляску)

…экипаже. Мистер Мэттью займет мое место — мистер Мэттью, прошу вас.

ЭРИК

(неприязненно)

А мне вы предлагаете бежать рядом всю дорогу?

ТЕРРЕНС

(с искренним великодушием)

Вы можете ехать внутри вместе с мистером Мэттью. После парома я умираю без свежего воздуха.

(тянется за поводом)

ЭРИК

(уводя от протянутой руки морду лошади)

Когда мы прибудем в поместье, у вас будет сколько вам угодно свежего воздуха. Цапля не любит чужих рук, простите, мистер Эксфорд. Хотите подышать — садитесь к кучеру.

ТЕРРЕНС

(с вызовом)

Прекрасно! Так и поступим.

Эрик отворачивается с выражением неприязни.

Майкл пристроил сценарий на край стола, чтобы было удобнее. Зачитался. Текст пестрел пометками и комментариями: что-то зачеркнуто, что-то подчеркнуто или обведено кружком. Встречались вклееные рукописные страницы (в наше время кто-то еще пишет от руки?..), а иногда целые сцены были размашисто перечеркнуты крест-накрест красным маркером, так жирно, что тот проступал даже на обратной стороне листа. Это явно был черновой рабочий экземпляр, и Майкл читал, с невольным интересом разглядывая следы вмешательства Джеймса.

Он делал текст лучше, определенно. Четче, яснее. Смешнее. Жарче. Он словно выжимал воду там, где она была не нужна — и дорисовывал картинку там, где она была суховата. Он делал диалоги хлесткими, чеканными, как серебряный доллар. Чем бы ни были заняты герои — каялись ли они, злились ли, дрались — от них невозможно было отвести взгляд.

Был ли Джеймс в Ирландии, Майкл не знал, но писал он о ней так, будто прожил там всю свою жизнь. Она была горькой, как полынь, и смешной до икоты. Майкл листал все дальше, не замечая, как голос Эрика — его собственный голос — начинает слышаться в шелесте страниц. Он сам мог бы так говорить, он сам мог бы быть таким — в других обстоятельствах, в другом времени. В другой жизни. Он бы вырос таким. В глубине души, кажется, он всегда хотел быть таким. Родиться и жить на этой безумной земле, любить ее до отчаяния, до вырванного сердца.

Ларри считал, это было бы его лучшей работой?.. Нет, Эрик МакТир не мог быть его работой. Он мог быть только частью его сердца, и никак иначе.

Майкл перевернул последнюю страницу. Увидел ожидаемое слово «КОНЕЦ». Моргнул, ощущая себя вырванным из середины девятнадцатого века в начало двадцать первого. Закрыл сценарий, осторожно, будто тот был пергаментным.

— Это очень круто, — хрипло сказал он, не решаясь поднять глаз на Джеймса. — Правда. Очень сильная история.

Джеймс, кажется, облегченно выдохнул. Взялся за бокал вина.

— Хорошо, — сказал он голосом человека, который изо всех сил пытается не выдать волнение. — Я рад.

— Я понимаю, почему Ларри так вцепился в тебя, — сказал Майкл. — Это бомба.

— Спасибо, — отозвался Джеймс.

Майкл поднял голову, посмотрел на него прямо. В усталые глаза, на искусанные губы.

— Я хочу его сыграть. Не отдавай его никому.

Он помолчал, потом добавил почти через силу, продираясь через нехватку воздуха:

— Я буду гордиться этой ролью. Сделаю все, чтобы ты — тоже… гордился. Своей работой.

Джеймс качнул головой.

Они смотрели глаза в глаза.

Десять лет. Сколько всего уместилось в них? А кажется — пролетели, будто пара мгновений, и достаточно просто протянуть руку, накрыть чужую ладонь, сжать пальцы. Выбросить все, что мешает — карьеры, связи, возраст, женихов и невест, новые отношения, старые проблемы — выбросить все, как мусор, взяться за руки, сказать «я тебя люблю» — и все решится волшебным образом.

— Давай, — сипло сказал Майкл, — давай сделаем фильм вместе. На прощание. Все-таки у нас было много хорошего. Это будет красивая точка.

Джеймс молчал.

— Ларри прав, — сказал Майкл. — Без тебя не получится. Не уходи.

Джеймс опустил глаза.

— Десять лет прошло. У всех есть драмы юности. Че держаться-то. Жизнь не кончилась.

— Да, — согласился Джеймс. — Не кончилась.

— Ну, во. Значит, договорились.

Майкл сжал руку в кулак, чтобы не потянуться через стол. У Джеймса вдруг зазвонил телефон. Он вздрогнул, сунулся руками в карманы, зашарил в сумке, наконец нащупал мобильник.

— Oui, — ответил он. — Oui, mon cher.

Майкл изменился в лице. Винсент, кто же еще. «Мон шер». Ревность укусила его за сердце, он поднял плечи. Не мог решить, то ли рад, что не знает французского — то ли хотел полоснуть себя глубже, слушая, что они обсуждают. Нежности всякие? Бытовуху, типа, «купи молока на обратном пути и зубную пасту»? Или что там они могут обсуждать?

Его собственный телефон пиликнул сообщением, Майкл смахнул экран блокировки.

«Твоя лошадь сожрала белку» — писал Бран.

«Что не сожрала — закопала тебе в постель».

«Врача пришлось вызывать для горничной, которая это нашла».

Следом пришла фотография Брана и Бобби, которые одинаково широко лыбились в камеру. Майкл хмыкнул, непроизвольно улыбнувшись. Джеймс вдруг запнулся в своем монологе, но Майкл не заметил.

«Спасибо, что приехал к нему» — написал он.

«Я те говорил — он тя шантажирует».

Майкл отвечал, посмеиваясь. Не сразу услышал, что Джеймс замолчал и положил телефон на стол. Майкл поднял на него взгляд, по инерции еще улыбаясь. И осознание неотвратимости вдруг накрыло его с головой. Все эти десять лет надежда не умирала. Слабенькая, глупая, полумертвая, она была жива. Он ждал. Все еще ждал, даже не понимая, что ждет. Ждал, что случится чудо, и что-то изменится. Ждал, что Джеймс однажды объявится, объяснит, скажет… Неважно, что скажет, может даже ничего не говорить, пусть только придет и останется.

Так не будет. Он не придет. Никогда. Долгое никогда — до конца жизни. Джеймс будет с другим. Джеймс останется только в его памяти, там, в той жизни, в Чидеоке, Бирмингеме, в Хакни, в мастерской, которой больше нет. У них не будет совместного будущего. У них не будет общего дома. Джеймс не встретит его после сьемок, голодного, грязного и уставшего. Не поцелует в светлой прихожей возле лестницы, они не отразятся в зеркале — взрослые, вместе…

— Я пойду, — сказал Джеймс.

— Да.

У него вдруг как-то быстро покраснели глаза и нос, он встал, подхватил сумку. Майкл протянул ему сценарий, не вставая.

— Пока.

Джеймс кивнул, быстро шагнул в сторону. Майкл бездумно взял нетронутый бокал, сделал глоток вина. Тупо посмотрел на тарелку с остывающей дичью. От запаха мяса его затошнило. Он смотрел, сглатывая, на красиво разложенные по тарелке овощи, на виньетку из соуса. Лучше бы он тогда согласился на этот блядский «Цезарь» за семь с половиной фунтов.

Он сидел и пил вино, глядя поверх чужих голов.

Потом на плечо ему упала рука. Он повернул голову: Зак мялся рядом. Майкл дернул плечом, выпрямился.

— Вы сделали свою работу, — сказал Майкл. — Мы сделаем свою. Не волнуйся.