Американский принц

ГЛАВА 15

Эмбри

Прошлое

— Иди, или я тебя туда толкну! — крикнул Колчестер на Дага.

На заднем плане раздался теперь уже знакомый щелк, и нас чуть не сбило с ног взрывной волной, пронесшейся через коридор.

— На связь, — сказал я в рацию, хотя в моих ушах слишком сильно звенело, чтобы я мог услышать, ответили ли. Эш все еще кричал на Дага, не обращая внимание на взрыв; из коридора послышалось больше криков.

Всего три часа назад я и остальная часть группы Эша приехали в заброшенный город Каледония, чтобы создать форпост. Предполагалось, что это будет легко — или это воспринималось легкой задачей в эти дни — для нашей задачи не требовалось никаких пушек, только несколько прочных стен и несколько генераторов, достаточно было выбрать одно из эвакуированных зданий и укрепить его. Прочесывание других зданий в городке должно было быть поверхностным, неважным.

Это была ловушка. Гребаная ловушка. Все гребаное время.

Эш подумал, что шахта лифта — удачный путь, чтобы выбраться, и почти вся группа, которая была поймана в этой западне, спустилась в подвал, но, не хватало трех парней. Трех моих парней. Эш настаивал, что должен последним спустится вниз, и вначале я собирался ждать вместе с ним потому, что не мог переварить мысль о том, что он будет ждать в одиночестве, но сейчас, когда трое моих людей оказались на этой нейтральной территории между нижними этажами и верхними, занятыми врагом, я ни за что на свете не мог уйти.

— На связь, или я спускаюсь вниз, черт подери, — закричал я в рацию. Я попытался разглядеть хоть что-то в коридоре, но везде был только дым.

Иисусе. Меня назначили сюда две недели назад, и вот я скоро умру. В старом многоквартирном доме, за полмира от моей семьи, в метрах от человека, которого люблю. На гребаном линолеуме. Кто бы захотел сделать свой последний вздох на гребаном пожелтевшем линолеуме?

Что бы Эш не кричал Дагу, это сработало. Даг пробрался назад в шахту через открытые двери лифта, используя небольшую лестницу, прикрепленную к стене, продолжив путь. Эш повернулся ко мне.

— Готов?

Я покачал головой, указывая в коридор.

— Там еще трое наших, сэр.

Его зрачки немного расширились, когда я сказал «сэр», как и всю неделю с того странного момента с отжиманиями в его кабинете. С тех пор мы не общались, или, по крайней мере, не говорили ни о чем, что не касалось бы должностных обязанностей и войны, но этот момент между нами затянулся, и я не мог смотреть на его лицо и не вспоминать о том, как ощущалась кожа его ботинок под моими губами. У меня было такое чувство, словно он видел это во мне, словно он чувствовал запах отчаянного замешательства, горевшего в моей крови, но он не давил, не преследовал меня. Если уж на то пошло, у меня было такое чувство, что ему было немного обидно от того, что я держался на расстоянии, так что я уже дважды причинил ему боль из-за того, что я был слишком долбанутым, чтобы взять себя в руки и признаться в том, чего хотел.

Это было мучительно. Каждая минута.

Но сейчас все это осталось позади. Нужно было сделать слишком много, чтобы выжить здесь и сейчас.

— Я иду туда, — добавил я, снимая с плеча M4.

— Это небезопасно…

Я уже был в коридоре. Я в любом случае собирался пойти за находящимися в затруднительном положении солдатами. Я слышал, как Колчестер выругался позади, услышал громкий крик откуда-то из коридора, за которым последовали три автоматные очереди.

Моя рация затрещала, раздались слова людей, оказавшихся в ловушке в коридоре:

— Они здесь! Они на южной лестничной клетке… — рация снова затрещала, прерываясь громкими хлопками, которые я слышал, как по рации, так и вне нее.

Взрывная волна не задела пол и большую часть стен, но загорелись некоторые части стен — мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это были деревянные двери в квартиры. Едкий запах горящей краски пронзил мой нос.

— Бля, — пробормотал я, пробираясь сквозь дым. Мой палец плотно прилегал к курку. — Бля, бля, бля.

Послышался треск. Раздался крик, я прошагал сквозь дым и обнаружил своих ребят, укрывающихся в дверном проеме, один из них сжимал кровоточащую руку.

— Я вас прикрою, — сказал я, стараясь говорить тихо, чтобы мой голос не разносился по коридору. — Идите к лифту.

Внезапно рядом оказался Эш — он следовал за мной в окутанный дымом тупик. Раздался крик на украинском языке, и Эш толкнул меня в проем и метнулся следом, глубины ниши едва хватало, чтобы нас скрыть. По краям его защитных очков отражался танец огня, из-под шлема стекала струйка пота и скользила по сильным изящным линиям его шеи. Он был напряженным, настороженным, но полностью контролировал себя, его напряженность подавлялась безграничным чувством спокойствия. Находиться рядом с ним в этом линолеумном аде было похоже на ощущение, когда прижимаешь ладонь к нагретой солнцем гальке или закапываешь пальцы в песок: по своей сути успокаивающим, приземленным, напоминающим о том, что такое настоящая сила.

Вот каким являлся Эш во время битвы. Неизбежность камня, сила бури и волн.

Он взглянул на меня и толкнул в плечо своим плечом.

— Мы выберемся отсюда, Эмбри.

Я нахмурился, глядя сквозь дым в конец коридора.

— А эти карпатские ублюдки не смогут.

Прямо сейчас мне было похер на то, почему сепаратисты хотели жить в своей собственной стране; мне было похер на все, за исключением того, что они пытались убить людей, которые мне были дороги, они пытались убить меня, так что, пусть идут нахер. Пусть идут нахер за то, что выбрали для жизни этот ободранный покрытый соснами кусок дерьма, а не страну, за то, что выбрали это чертовски уродливое дерьмо постсоветских времен, в котором я должен был умереть, пусть идут нахер.

— Эй, — сказал Эш, и я понял, что все еще хмурился. — Выбраться отсюда — задача первоочередной важности, хорошо? Жизнь важнее убийств.

По сигналу сквозь дым послышался треск.

Я опустился на колено, а Эш остался стоять, и у нас обоих пальцы нажимали на спусковые курки, пули стреляли в противника. Трое моих парней в конце коридора использовали шанс, чтобы бежать назад, а затем Эш дернул меня за плечо и начал идти назад.

— Пошли, лейтенант.

Я тряхнул плечом, отмахиваясь от него, остался на колене и продолжил стрелять. Я почти разобрал, откуда стреляли, почти, и если бы я подобрался чуть ближе…

— Эмбри, — сказал Эш. — Вставай, черт подери.

Я проигнорировал Колчестера и направился к следующему проходу. Я собирался пристрелить этих ублюдков, я это знал, и в моей крови слились ярость и уверенность, пульсируя по моему телу. Я их ненавидел, ненавидел это здание, ненавидел дым и облупившуюся краску, ненавидел холодный пот на своей шее, когда пули пронизывали стену вблизи от меня.

Они выпустили еще одну очередь пуль, короткие вспышки огня, и я, наконец-то определил угол, из которого стреляли. Пригнувшись, я двинулся в центр коридора и дал в них очередью, перемещаясь назад, не прикрываясь, потому что, да пошло оно все, я собирался пристрелить их, как собак…

В мое плечо ударило кувалдой.

Я отшатнулся, из меня выбило весь воздух, в изумлении, опустив голову, я посмотрел, откуда прилетела кувалда, но это была вовсе не она. На самом деле я не слишком много мог видеть в задымленной темноте — лишь растущее мокрое пятно на плече своей формы, прямо за тем местом, где заканчивался мой бронежилет.

А затем еще одна кувалда пронзила мою голень. Я почувствовал жар и рваную рану, горячая кровь лилась в мой ботинок, пачкая носок. Я только постирал гребаные носки!

— Дерьмо, — спокойно сказал я, а затем рассмеялся. Мой голос звучал так смешно, так мягко изумленно, словно я не мог найти ключи от своего Audi R8, или мои любимые часы, или что-то в этом роде. Все еще смеясь, я поднял свою пушку и продолжил отстреливаться, стрелял и стрелял, казалось, я это делал несколько веселых часов, но, вероятно, прошло всего несколько секунд.

Возможно, меньше, потому что Эш кричал на меня, явно расстроенный, явно в панике, и меня беспокоило то, что я видел, как паникует Эш. Мне больше нравилось, когда он был спокоен. Почему он не мог понять, насколько смешным был мой носок? И мой голос?

Я попытался ему рассказать, но когда заговорил, слова вылетали дрожащими толчками, и единственными словами, которые мне удалось произнести, были «кровь», «носок» и «Ауди». Он прикусил губу и перевел взгляд с моего кровоточащего плеча на то место, где кровь капала с моей ноги на пол.

— Маленький принц, — сказал он, его голос дрогнул. — Что ты наделал?

Пули прорезали линолеум рядом с нами, и я увидел момент, когда Эш снова стал камнем, минуту, когда он стал армейским капитаном, а не тем человеком, который однажды молил меня не исчезать. Он перекинул мою руку за свою шею и — словно пришла запоздалая мысль — поднял другой рукой свою штурмовую винтовку и выстрелил в дым. Мы отступали назад, он нес почти весь мой вес на своем крепком плече. Легкомыслие исчезло, и пришла боль, крадя дыхание и мысли, словно крюк в животе, который не позволял расширяться моим ребрам.

— Северная лестница, — сказал Эш, когда мы приблизились к лифтам. — Ты не сможешь спуститься вниз по этой шахте прямо сейчас. — Он увидел выражение моего лица и добавил: — Я буду рядом с тобой. Но тебе нужно идти первым.

Боль лишила меня моей воли, я не мог спорить. Я позволил Эшу положить меня на пол, а затем сделал, как меня попросили, и подполз к лестнице, пополз, двигая одной рукой и одной ногой, оставляя за собой кровавый след. Эш продолжал стрелять, уклоняться от огня, и бросил в коридор одну или две гранаты, крича в рацию, общаясь с нашими людьми, находившимися внизу — он воевал в одиночку, сам по себе, в одиночку отражал тяжесть злого умысла и, в то же время, спасая всех нас.

Я добрался до лестницы, трясущейся рукой вытащил пистолет, на случай, если он понадобится. Но этого не произошло. Через мгновение Эш присоединился ко мне, захлопнул за собой дверь и вытащил фонарик. Теперь тряслось все мое тело, яростно дрожало, боль проносилась по каждому моему нерву жестоким электрическим жаром, и были моменты, когда, казалось, что жизнь затухала и пробуждалась: темнота, затем Эш со своим фонариком, затем снова темнота.

— Маленький принц, — сказал он. Его голос был так далеко и в тоже время так близко. — Оставайся. Останься со мной.

Я пытался. Я действительно пытался. Но, несмотря на адреналин, пронзавший мое тело, я не мог отдышаться, не мог сдержать темноту, затмевающую мое зрение. Я помню, как ухватился за куртку Эша и велел ему оставить меня, спасаться. Я помню, как он быстро поцеловал мой шлем.

— О, нет Патрокл, — сказал он. — Ты здесь не умрешь.

Я все еще не уверен в том, что произошло дальше. Меня несли, это я точно знал, и было больше выстрелов, больше моментов, когда паника и адреналин ввергали меня в состояние своего рода настороженной жертвы, из-за которой у меня сильно билось сердце, и из меня все быстрее и быстрее выливалась кровь. Я помнил момент, когда сидел на земле, а Эш стащил рюкзак с плеч мертвого карпатского солдата и просматривал содержимое. Еще один момент, когда я слышал, как он сыпал проклятиями, множество раз пытаясь позвать на помощь по рации, но ответа не было.

А затем настал момент, когда я, наконец-то постепенно полностью выплыл из туманного слоя странных снов, и увидел перед собой сапоги Эша, а рядом со мной кучу из рюкзаков и наших бронежилетов. Наступила ночь, и она пришла в лес вместе с мстящей, стремительной темнотой, словно слой краски под пологом деревьев. Также она принесла легкий ветерок, который словно касался моей кожи своими прохладными пальцами. Я задрожал.

Сапоги замерли.

— Разводить огонь слишком опасно, — сказал Эш, — но я могу дать тебе свою куртку. Возможно, мы побудем здесь некоторое время; я не могу ни с кем связаться по рации, чтобы нас эвакуировали, а еще мы отделились от всех остальных. Я снял твой бронежилет и обработал твое плечо — и свой, чтобы было легче тебя переворачивать — но мы должны будем их снова надеть в ближайшее время. Как ты себя чувствуешь?

— Я… — Я был словно в тумане, но мне не было страшно. Был немного слабым, наверное, а у меня во рту был привкус металла, но я не был мертв, не умирал и не извивался в агонии. Так что это определенно было приятным сюрпризом.

Сапоги возобновили движение, и сейчас я заметил руки Эша, беспокойно сжимавшиеся и разжимавшиеся у его бедер, пока он вышагивал.

— Солдаты Карпатии носят морфий в своих аптечках первой помощи. Ты стонал, когда я тебя перевязывал, поэтому я дал тебе немного. Это будет нашим маленьким секретом.

Морфий. Это объясняло размытость сознания, то, как ощущалась боль — словно она кричала на меня из дальней комнаты. Я изо всех сил попытался сесть, размытость быстро превратилась в головокружение, и крики боли начали приближаться. Но я справился, прислонившись к дереву и сделав несколько медленных вдохов, пока Эш продолжал вышагивать по нашему временному лагерю, словно запертый в клетке тигр.

Я осторожно приподнял пальцами куртку — рукав был бесцеремонно разрезан, вероятно, для того, чтобы Эшу было легче добраться до моего пулевого ранения — и я пощупал повязку. Я чувствовал запах антисептика, видел, в каком месте он вытер кровь, как смог, и полюбовался на аккуратные линии пластыря и бинта. Моя лодыжка была обработана с такой же заботливой осторожностью.

— Ты не так уж плох в этом, — слабо сказал я. — Тебе следовало стать врачом.

— Если бы я был врачом, то не оказался бы здесь, чтобы спасти твою жизнь, — прорычал он, а затем настоящая острая боль оборвала его голос. — Какого хрена ты думал, Эмбри?

— Я не знаю. — Моя ярость на солдат Карпатии прошла. Исчез даже кайф, который я обычно чувствовал после столкновения с врагами — исчез вместе с вытекшей из меня кровью, ослаб под воздействием морфия. — Я должен был остаться.

— Блядь, да, ты должен был, — огрызнулся Эш. — Ты чуть не умер сегодня и из-за чего? Из-за сепаратистских засранцев в городишке, название которого никто не знает?

Я посмотрел на него в темноте. Во мне исчезло опьянение сражением, но я узнал все его признаки в Эше. Эш не каменел от него, как некоторые парни, и не чувствовал головокружения, как иногда случалось со мной. Он вибрировал от него, словно схватился обеими руками за оголенный провод. Его глаза сверкнули в темноте, напряжение грохотало в его теле. Он из тех, которому нужно было выпить, трахнуться или подраться, или все сразу — таким человеком, которым часто был я, но с Эшем, это ощущалось по-другому. Такое горячее, отчаянное возбуждение было иным, когда оно прожигало человека столь же могущественного, каким был Эш, такая неугомонность была опасной, когда заражала человека, который не привык к тому, чтобы выходить из-под контроля.

Сейчас Эш был опасен. Находиться с ним рядом было небезопасно.

А я? Был ли испуган? Чувствовал ли я беспокойство рядом с человеком, который выглядел так, будто голыми руками хотел разорвать на части и меня, и весь мир?

Не-а.

Более того… я ощущал какое-то останавливающее сердце благоговение, какой-то восхитительный ужас, такой, который ощущают рыцари в легендах, когда понимают, что та женщина, которую они встретили у реки — это великая и ужасная королева фей, которая сейчас съест их живьем.

Я уставился на Эша, когда он остановился и встал передо мной, о чем-то меня спрашивая. Я изо всех сил старался выбраться из вызванной морфием дымки и сосредоточиться на настоящем моменте.

— …желание смерти, — сказал Эш. — Ты хочешь умереть? В этом дело? Ты так сильно меня ненавидишь, что заставил бы меня на это смотреть? Что заставил бы меня нести за это ответственность?

— Ты ни в чем не виноват, — ответил я. Морфий и боль сделали мой голос усталым. Обеспокоенным.

— Хрена с два, я не виноват, — прошипел Эш, мой слабый голос никак не мог сдержать его гнев. — Ты, правда, веришь, что я смог бы передать твоей матери сложенный флаг и просто уйти, словно не имел к этому никакого отношения? Я защищаю всех своих людей, но ты… — Его голос дрогнул, и он отвернулся, жестоко пиная упавшую ветку. — На хер тебя и твою смерть, Эмбри. Пошел ты на хер.

Вспоминая первый день, когда мы встретились, я попытался пошутить и потерпел неудачу:

— Я бы предпочел, чтобы все было как раз наоборот.

В мгновение ока Эш оказался на мне, оседлал мои бедра, одна рука отдернула назад мою голову, поэтому мне пришлось смотреть ему в лицо.

— Не играй со мной в игры, — тихо сказал Эш. — Не сегодня ночью. Не после того, что ты сделал. Ты не захочешь узнать то, о чем я сейчас думаю.

Я едва мог дышать. Мое плечо ныло от боли, а мой увеличивавшийся член кричал от голода. Я был во власти монстра — в руках рассерженного бога, — и я как никогда ощущал себя живым. Это было как тогда, когда я целовал его ботинок, как в тот первый момент, когда меня подстрелили в деревьях — весь мир ожил, гудел лес и шелестели листья, и если б я внимательно слушал, то понял, что моя кровь и мое сердце были частью этой невероятной симфонии магии и музыки, что все время играла. Быть с Эшем сродни моему опьянению от битвы, хрупкость жизни была столь очевидна, нервное возбуждение от того, чтобы уцелеть после этого было столь волнующим. Чтобы остаться в живых после Эша.

— Возьми, — сказал я, мои фантазии, появившиеся много лет назад, возвратились и заставили меня пошевелиться под ним.

— Что? — тихо спросил он.

— Возьми то, что тебе причитается. Возьми то, что ты заслуживаешь за спасение моей жизни.

Его губы раскрылись, а глаза закрылись, и он еще сильнее оттянул назад мою голову, обнажив горло.

— И что именно мне причитается? — спросил он. — Чего именно я заслуживаю?

Я встретился с ним глазами, которые были почти черными в темноте.

— Все, что пожелаешь.

— Я хочу, чтобы ты лежал на земле со слезами на глазах. Думаешь, ты хочешь мне это дать?

— Нет, — я сглотнул. — Я хочу, чтобы ты это у меня взял.

Он застыл.

— Позвольте мне поблагодарить тебя, — молил я. — Позволь мне сделать так, чтобы ты чувствовал себя лучше. Используй меня. Используй меня, как тебе нужно.

— Ох, именно этого ты хочешь, да? — выдохнул Эш. Он наклонился, его бедра на моей пульсирующей эрекции, и я почувствовал его собственную несгибаемую выпуклость, прижавшуюся к моему животу. Она была огромной. Он мог бы разорвать меня на части. — Ты не позволил мне заполучить тебя в любое другое время, не после поцелуев, не после любовных писем, но позволяешь сейчас, когда истекаешь кровью, а я в ярости, вот когда ты открываешь себя для меня? Вот когда я все получу?

Как мне заставить его понять? Что это должно было быть именно так? Что меня нужно завоевывать, а не обхаживать? Потому что это было ново и для меня; только с Эшем существовала эта часть меня. Я все еще едва мог подобрать слова к этому в моей голове.

Но, возможно, он увидел это на моем лице. Возможно, он уже знал ответ. Он наклонился и укусил мою шею — не мягко, а сильно, так яростно, что я закричал. Его рука оставила мои волосы и начала нетерпеливо дергать за застежки на липучке и за молнии на моей форме, снимая ее с меня, немного заботясь о моем плече, но недостаточно, чтобы я чувствовал ласку. Он все еще был в ярости, все еще был монстром, все еще был темным и неистовым принцем из сказки, а я был тем человеком, которого он спас.

Мою футболку сняли так же грубо, и не было ни восхищения, ни ласки, ни поглаживания, ничего, что могло бы отвлечь Эша от его неумолимого гнева. Он слез с меня, и в один момент я сидел у дерева, а затем меня опрокинули на рюкзак. Нетерпеливые руки потянули за нейлоновый пояс, стянули мои штаны до бедер. Воздух был прохладным — а не холодным, но близко к этому — и я почувствовал, как побежали мурашки по моей спине, по бедрам и по твердой плоти моей задницы.

Сквозь морфий и боль пришел небольшой момент смущенной паники — что я делал? Никогда не было такого, чтобы я был бесцеремонно раздет и неприкрыт, чтобы со мной обращались как с удобной дыркой для траха…

Но мысль об этом, о таком бесчеловечном отношении, когда обычно мои любовники обожали и боготворили меня, привела меня опасно близко к тому, чтобы излиться фонтаном спермы на этот рюкзак.

Эш надавил предплечьем на мою поясницу, пригвоздив меня к месту, и принялся размазывать вазелин в нужном месте, который достал из аптечки первой помощи.

— Именно этого ты хочешь? — спросил он не так уж холодно. Кончик пальца прижался к моему входу, скользнул внутрь по костяшку, и я дернулся в обратном направлении. Это казалось неправильным, мое тело интерпретировало вторжение как боль, но я делал это достаточно раз, чтобы переписать это чувство как удовольствие. Через несколько секунд Эш добавил второй палец, все глубже и шире, и задел мою простату.

— Ответь мне, — потребовал Эш. — Именно этого ты хочешь?

— Да, — застонал я.

— Ты позволишь мне использовать тебя, не так ли? Оттрахать тебя так, как я хочу?

Ловкие пальцы исчезли, я снова застонал, бессознательно раскачивая бедрами, чтобы создать трение моего члена о рюкзак.

— Да, — пробормотал Эш себе под нос. — Да, ты этого хочешь.

Я оглянулся назад, не ожидая увидеть то, что предстало предо мной: Эш без куртки, футболка облегает его мускулистые плечи и грудь, бицепсы одной руки то напрягались, то расслаблялись, когда он трахал себя в смазанный вазелином кулак, через расстегнутую ширинку штанов. Все в нем передавало его власть надо мной, его право взять то, что он хотел: тот факт, что он все еще был полностью одет, это резкое скольжение члена в кулаке, его предплечье все еще жестко прижимающее меня к месту.

Наконец, когда член стал достаточно скользким и блестящим, Эш наклонился ко мне, все так же удерживая меня на месте, и вжался широкой головкой члена в мой вход. Он казался огромным, невыносимо большим, монстром, и я извивался и ойкал, инстинктивно пытаясь избежать насилия.

— О нет, — вздохнул Эш. — Ты не ускользнешь так легко. — Он просунул под меня руку, под таз, чтобы я больше не смог двигаться вперед, а затем продолжил вторжение, его сильно разбухшая головка протиснулась через первое кольцо мышц, а затем через второе.

Это не было ни с чем несравнимо. Грубость, боль от моих огнестрельных ранений, морфий. Годы нужды, желаний и мастурбации украдкой от мыслей столь же испорченных, как и то, что сейчас происходило. Было больно, так ужасно больно, что у меня перехватило дыхание, и все же мой собственный член ощущался твердым как камень, мокрым от предсемени и пульсирующим от жара нужды.

Его ногти разжигали огонь на моей спине, и я выгнулся в ответ, от чего Эш безжалостно рассмеялся позади меня. Он толкнулся еще на один дюйм, из-за нового угла его головка прижалась к выступающей железе на моих внутренних стеках, и я упал в пьянящем морфийевом экстазе. Теперь мое тело полностью распласталось на рюкзаке.

Эш последовал за мной, устремляясь вниз до тех пор, пока вся его длина не оказалась внутри меня.

— Бля, как же горячо в твоей заднице, — прошипел он, казалось, почти разозлившись на то, как хорошо ему стало. Он придавил меня своими бердами, вышел из меня на несколько дюймов и начал раскачиваться туда-сюда, чтобы тереться о то место внутри меня.

— О, боже, — пробормотал я. Мои бедра терлись о рюкзак — это был рефлекс, я бы не смог остановиться, даже если бы захотел, и позади меня послышалось еще больше жестокого смеха.

— Ты собираешься кончить, как подросток, изливающийся на подушку? — Его рука скользнула мне под горло и надавила, от чего я выгнулся к нему. Теперь Эшу было удобно говорить мне на ухо и одновременно медленно двигаться во мне, словно поршень, то вставляя в меня свой член, то высовывая его. — А?

Я яростно вздрогнул, дьявольский жар пронзил мой пах. Яйца подтянулись, бедра так напрягались, что причиняли чуть ли не больше боли, чем огнестрельное ранение в голени, а морфий возводил все это на грань реальности. На мгновение мужчина позади меня с холодным смехом и унизительными насмешками действительно стал испорченным сказочным принцем. На мгновение это стало тем, что произошло несколько лет назад в тот день, когда он стоял надо мной, придавив ботинком мое запястье — после того, как победил меня на тренировке, и перевернул меня, чтобы окончательно закрепить мое поражение самым полным из возможных способов.

Эш удерживал руку на моем горле, и уронил голову, отдавшись ощущениям. Он трахал меня, его толчки становились глубже и жестче, они были достаточно сильными, чтобы каждое движение отражалось болью в моем плече, достаточно сильными, чтобы ослабить перевязку на моей ране.

— Бля, — сказал Эш себе под нос, — именно это мне и было нужно. Проклятье, не двигайся… — Мои бедра снова терлись о рюкзак, мой оргазм был лишь в нескольких секундах, — …не двигайся, черт побери! Я хочу, чтобы ты не двигался.

Это все, что мне было нужно: это явное подтверждение того, что он действительно использовал меня, что прямо сейчас для него я был всего лишь тугой дыркой, которая не могла сопротивляться. И я кончил, потираясь о рюкзак, сексуально озабоченный подросток, как он и сказал, а не мужчина с несколькими подтвержденными убийствами и гаражом, полным спортивных автомобилей. А Колчестер был внутри меня, Колчестер удерживал меня за горло, Колчестер показывал мне ту часть себя, которая была наполнена безграничной жестокостью и эгоистичной животной силой. Колчестер, Эш, мой капитан, пронзал мое тело своим членом, как завоеватель, как король.

И мой оргазм все длился, длился и длился, густые полосы спермы забрызгивали рюкзак, а Эш удерживал мое тело изогнутым, чтобы было удобно наблюдать за всем этим через мое плечо, словно я демонстрировал ему шоу. И как только я излился, он толкнул меня на рюкзак и отпустил, словно мой оргазм разозлил его и в тоже время возбудил сверх меры. Почти весь его вес был на мне, я чувствовал, как мышцы его бедер, живота и груди работали вместе, чтобы он толкался в меня мощными бедрами, работали над тем, чтобы похоронить во мне этот член глубоко, жестко и быстро. Я мог лишь дышать, мог лишь сдерживать рваные гортанные стоны, так и норовящие вырваться из моего горла; все дело было в его массивном теле, распластанном поверх моего, а еще в этом огромном члене, неумолимом, жадном и неудовлетворенном, решившем выжать из меня все, чего он хотел, прежде чем кончить самому.

Эш, казалось, потерялся в себе, его выпады и резкие реплики, что были раньше, исчезли, он снова и снова меня пронзал, было слышно лишь неровное кряхтение, чувствовалось лишь неумолимое вторжение члена.

И тут, без предупреждения, его зубы вонзились в мое плечо, и он взорвался шквалом садистских толчков, из-за которых у меня на глаза навернулись слезы. Я ощутил ожог его спермы, его горячие струи, а еще чувствовал, как из огнестрельной раны вытекает свежая кровь и течет по моей груди, и сквозь слезы пришло странное головокружение. Колчестер — Эш — только что меня оттрахал до потери сознания, только что излился в меня, и тот же момент кровь вылилась из меня, словно он был вампиром, королем фей или волком. Я ждал этого четыре года, и это было смертоноснее, жестче и красивее, чем я надеялся.

Мгновение мы просто лежали, Эш все еще был распластан на мне, а затем — невозможное — он снова начал двигаться внутрь меня. Все еще чертовски жестко.

— Надеюсь, ты не думал, что так легко отделаешься, — пробормотал он мне на ухо. Он переместил свой вес и приподнял вверх мое тело, и я почувствовал, как тонкие струйки крови просачиваются из моей раны и спускаются вниз по животу. Кровь меня не волновала, и определенно, не было похоже, что она волновала Эша, судя по тому, как он растопырил пальцы под лунным светом, чтобы ее рассмотреть.

Больше перемещения и движения, а затем мой быстро разбухающий член встретился с теплой ладонью, покрытой вазелином. Его пальцы сомкнулись на мне, и мои глаза с трепетом закрылись по собственному желанию. Эш подвесил меня между двумя реальностями: реальностью его толстого члена, поглаживающего меня изнутри, и реальностью его скользкого кулака, двигавшегося туже и жестче, чем делал я сам, но каким-то образом даже идеальнее по той же причине.

— Я собираюсь… — я замолчал, это уже происходило, темный смех Эша звучал в моих ушах, пока он продолжал передергивать мне во время моего оргазма. Через несколько минут он снова кончил с низким рычанием и вышел из меня после того, как его конвульсии замедлились. Я думал, что на этом все, но когда я увидел — что-то совершенно невероятное — что он все еще был твердым, то знал, что это не так. Он перевернул меня на спину и с нетерпением стянул мои сапоги и брюки, а затем снова вошел в меня.

— Тебе нравится, быть оттраханым вот так? — спросил он, прижимаясь грудью к моей груди, животом — к моему животу, теперь мой член был зажат между плоскими мышцами наших животов. Всякий раз, когда он отстранялся, на поверхности его идеально вылепленного пресса появлялись мазки крови и предсемени.

Мы оба застонали при виде крови.

— Да, — удалось выдавить мне.

О, боже, мой член ни за что бы ни смог снова подняться, ни за что не смог бы кончить, но это произойдет, я уже это чувствовал. Эш наклонил голову, чтобы прихватить губами меня за подбородок, и я повернулся к нему и смотрел на его лицо лихорадочными глазами. Теперь он был всего лишь полумонстром, и в его лице я снова видел своего Ахилла, мужчину, который танцевал со мной, и было ли неправильно, что я так жаждал их обоих? И мужчину, с которым танцевал, и мужчину, который вбивался в меня?

И тут Эш замер, лишь на мгновение, и рукой провел по моей щеке.

— Ты так прекрасен в лунном свете.

Он просунул под меня руку, обнимая и трахая. Его теплые твердые губы нашли мои и поцеловали, из-за чего воздух покинул мои легкие. Когда мы кончили, мы кончили мягко и болезненно, наши пальцы вонзились в спины друг друга, а наши зубы — в шеи друг друга.

До этого момента я никогда не был религиозным или одухотворенным. Впервые в жизни я почувствовал, что бог может существовать, и если был бог, он или она создали человечество именно по этой причине, именно для этого липкого, перехватывающего дыхание, эротического болезненного момента.

После Эш вытер и снова перевязал рану, которая открылась, дал мне вторую дозу морфия, использовал остатки марли и спирта, чтобы очистить кровь и сперму, которые окрасили нас обоих.

— Конечно же, это должно было быть кровавым, — пробормотал я, новая порция морфия уже текла по моим венам.

— Хм? — спросил Эш, проверявший мою повязку.

— Это просто… это кажется правильным. Что все произошло именно так. С болью и насилием.

Эш молчал, пакуя вещи, а затем, помогая мне надеть футболку и куртку.

— Все не должно произойти именно так, — наконец-то сказал он. — И в следующий раз произойдет не так.

— Ты говорил это в своем письме, — сказал я.

Эш привел все в порядок, а затем сделал что-то неожиданное: лег рядом со мной и прижал меня к своему боку, мое раненое плечо было вверху, а голова на его груди. Это было немного нелепо — я был выше, отчего мои ноги чуть выступали дальше его ног, но, тем не менее, это ощущалось хорошо. Это ощущалось правильно.

— Я сказал именно то, что думал, — сказал мне Эш. — Я могу быть любым мужчиной, каким ты захочешь. Так долго, пока могу быть твоим мужчиной.

Я вздохнул.

— Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня.

— Эмбри, это брехня…

— Нет, — прервал я, — ты не понимаешь то, что я говорю. Нет, «я не хочу, чтобы ты менялся ради отношений», а «я вообще не хочу, чтобы ты менялся, особенно ради меня, потому что я хочу, чтобы ты был таким, какой ты есть». Кроме того, не думаю, что ты сможешь измениться, Эш. Думаю, ты мог бы попробовать на какое-то время. Думаю, ты мог бы это скрыть, если бы пришлось. Но я думаю, что внутри тебя всегда будет зудящий темный угол, кричащий в темноте, чтобы его высвободили. Это съест тебя изнутри.

Мы долго лежали, слушая ветер в листьях и звуки ночных животных. Рука Эша лениво скользила по моей руке, и, несмотря на самый грубый секс, который у меня когда-либо был, несмотря на пулевые ранения и на то, что мы застряли посреди зоны военных действий, я почувствовал какое-то приятное умиротворение. Я понял, что все дело было в Эше. Эш заставил меня это почувствовать. Чувствовать себя защищенным и лелеемым, хотя я уже был очень хорош в том, чтобы защищать и лелеять самого себя. Но все было иначе, когда это исходило от кого-то другого, полагаю, все социальные пружины человеческого мозга были созданы, чтобы вознаградить чувство внимания, исходящее от другого человека.

Впрочем, это не казалось какими-то пружинами. Это было похоже на раскаленную магию, тайную алхимию, которые были созданы скольжением его пальцев по разорванному рукаву моей куртки и устойчивыми ударами его сердца под моим ухом. Забавно, что он предупреждал меня, что я окажусь на земле со слезами на глазах, и именно так и было, я лежал на земле с глупым счастливым теплом, покалывавшим мои веки, за исключением того, что мое тело заполняла его теплота, а мои слезы скатывались на его покрытую курткой грудь, а не в грязь.

— Не знаю, почему я такой, — сказал Эш после нескольких долгих минут. — И я перехожу от принятия вещей, которых хочу, к ненависти из-за того, как они мне нужны. Но если ты, Патрокл, не возражаешь из-за того, какой я, то я постараюсь не беспокоиться об этом. До тех пор, пока ты не исчезнешь.

— Я покончил с бегством от тебя, — честно сказал я. — Я пробовал, и это не имело значения… ты преследовал меня, куда бы я не поехал.

— А ты преследовал меня, — пробормотал он, переворачиваясь, чтобы снова прижаться губами к моим губам. — Мой маленький принц.

И вот так начался очередной акт нашей трагедии.