Американский принц

ГЛАВА 17

Грир

Настоящее

Я открываю глаза уже утром. Понимаю это по тому, как свет льется через окна, как он проникает через деревья, огибая низкие горы Мэриленда. Чувствую, что мне тепло, и сразу же понимаю почему — поджарые мускулистые мужчины устроились по обе стороны от меня. Я лежу на боку, Эмбри растянулся на спине передо мной, с обернутым вокруг него одеялом. Одна нога наполовину свисает с края кровати, а согнутая рука лежит над лицом, словно блокируя слабый свет, льющийся из окна. Мужчина тихонько похрапывает, дышит тяжело и ровно, а его восхитительная грудь вздымается вверх и вниз. М-м-м.

Говоря о мужской груди… сзади меня обхватывают сильные руки, крепко прижимая к себе, а также к твердому прессу и еще более твердой эрекции. Я инстинктивно выгибаюсь, вжимаясь в нее, и мощные, покрытые волосами ноги обхватывают мои собственные, теснее прижимая задницу к телу. И я понимаю, что Эш не спит.

— Доброе утро, принцесса, — бормочет он мне на ухо.

— Доброе утро, — шепчу я в ответ. Сквозь преграду сонных мыслей что-то давит, пытаясь прорваться, но эта преграда все еще слишком толстая, к тому же — очень твердый и теплый Эш лежит рядом со мной.

— Как спалось? — спрашивает он.

— Крепко, — переворачиваюсь в кольце его рук, чтобы смотреть мужу в лицо.

Это — то же лицо, в которое я смотрела, когда произносила свадебные клятвы… те же высокие скулы, тот же гордый лоб, такие же полные твердые губы. Но кое-что все же отличается — под его глазами залегли тени, вызванные недостатком сна, которые совсем недавно почти полностью исчезли, теперь же вернулись. Его глаза наполнены мыслями о чем-то темном, полны грустных размышлений, и я вижу морщинку, залегшую между бровями, выдающую его волнение.

Я тянусь к этой линии, пытаясь разгладить ее большим пальцем.

— А тебе как спалось?

Он пожимает одним плечом.

— Я практически не спал. Я наблюдал за тобой.

— Должно быть, было скучно, — замечаю я.

Он качает головой, и, подражая моему движению, тянется рукой к моему лицу, чтобы погладить его большим пальцем.

— Я могу поспать в любое время. А увидеть тебя в безопасности моих рук… это мне было нужнее, чем несколько часов сна.

Безопасность.

Что-то ужасное давит на меня, вонзаясь в мозг ногтями и зубами, и я напрягаюсь. Все еще чувствую на себе руки Мелваса, ощущаю вкус яблок во рту. Чувствую грубую руку, потирающую мой лобок.

Я отодвигаюсь от своего мужа, тяжело дыша, и он позволяет мне это сделать, но перекатывается ко мне, удерживая свой вес на локтях и коленях, чтобы не прижимать меня, однако я все еще нахожусь в ловушке его тела. Он прижимает ладонь к моему лбу, его зеленые глаза, единственного и неповторимого цвета во всем мире, внезапно потеряли всю яркость и глубину. Я не могу вынести его взгляд, не сейчас, когда чувствую призрак грубых прикосновений Мелваса, когда ощущаю во рту вкус тех ужасных яблок.

— Грир, — тихо говорит Эш. — Посмотри на меня.

Неохотно и прилагая огромные усилия, я делаю то, что он хочет.

— Я здесь для твоего гнева, страха и стыда. Выплесни все это на меня, Грир. Ударь меня ими, сожги, выцарапай всё на моей коже. Выплачь, прошепчи, прокричи их. Я хочу прочувствовать все. Я возьму все это, потому что обещал заботиться о твоей боли и твоем удовольствии, ведь так? Разве это не боль? — Я слегка киваю, и он продолжает, — Значит, она принадлежит мне?

Он не может знать, не знает, что это за хаос. Мои чувства — зал из зеркал, искаженных, растянутых и гротескных, и все же, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в одно из них поближе, то вижу в стекле все дешевые трюки, которые делают его таковым. Я понимаю, эти чувства, если попытаюсь, я даже могу назвать их своими в каком-то странном абстрагированном роде. И все же, в тот момент, когда я усиливаю концентрацию, извращенные образы возвращаются пустой насмешкой над настоящими ощущениями и реакциями.

Я не хочу всего этого — тогда, как он может этого хотеть?

Изо всех сил пытаюсь выразить всё словами, но не могу.

— Это не твоя проблема, — говорю я ему, отворачиваясь от Эша, чтобы посмотреть на Эмбри, который все еще глубоко спит и храпит.

Муж нежно поворачивает к себе мою голову, но в этой нежности чувствуется неизбежность, как неизбежны океан или ветер. Я могу сопротивляться или отказаться, но, в конце концов, он победит. Не посредством силы и принуждения или чего-то в этом роде, а из-за своей воли, из-за исключительной неумолимой воли, которая, в конечном счете, сокрушит меня, как бы я ни старалась.

— Пусть это будет моей проблемой, — говорит он.

Я снова позволяю ему повернуть мою голову, позволяю ему выжечь внутреннюю часть моей души этим его взглядом короля, который ничего не упускает из вида.

— Ох, принцесса, — говорит Эш с неподдельной печалью в голосе.

— Не жалей меня, — шиплю я. Не знаю, почему это меня рассердило, почему его доброта меня расстроила, но именно это я сейчас чувствую.

— Я бы не посмел, — говорит он. — Думаешь, я испытываю жалость к тебе? Думаешь, считаю тебя слабой?

Эш встает на колени, и что-то в его позе заставляет мое сердце биться немного быстрее. Все дело в том, как преднамеренно расслаблены его плечи, как руки небрежно лежат на раскрытых бедрах. Он обнажен, его полу-возбужденный член прижат к бедру, но из-за этого Эш не кажется менее опасным. На самом деле, каким-то образом это делает его ещё опаснее, как будто даже подобие цивилизованного поведения исчезло у него вместе с одеждой.

Хотя то, как он наклоняет голову и изучает меня, очень цивилизованно. Очень спокойно.

— Встань у кровати.

— Сейчас мне не хочется играть в эти игры, — угрюмо говорю я.

— Это не гребаная игра. Встань у кровати.

Смотрю на него, сузив глаза, все противоречивые чувства во мне сменяются одним: гневом.

— Отвали.

— «Отвали» — не твое стоп-слово, ангел. Ты можешь злиться на меня, можешь говорить все, что захочешь, но если ты не скажешь «Максен», ничего не изменится. — Эш указывает на сторону кровати, у которой я должна встать. Теперь его член полностью тверд. — Делай, что говорю.

Я прикусываю щеку изнутри. Свирепо смотрю на него. Как, черт возьми, он смеет указывать мне после всего того, через что я прошла? После того, что со мной сделали? Гнев выводит меня из пустого замешательства, разбавляя всепоглощающую грусть, и я встаю с кровати, становясь рядом с ней, попутно сваливая одеяла в беспорядочную кучу, делая своё тело как можно более недоступным, поворачиваюсь спиной к Эшу и скрещиваю руки на груди.

Я слышу тихий смешок, как будто моя вспышка раздражения кажется ему милой, а не является выражением чувств взрослой женщины. Поворачиваюсь, чтобы сердито на него посмотреть, но замираю из-за выражения его лица, на котором сверкает улыбка чистого обожания и любви.

— Ты — испорченная принцесса, — говорит он мне, сжимая одеяла в кулаках. — Мне не терпится тебя за это наказать.

Я открываю рот… ну, я даже не знаю… Чтобы сказать ему, какой он ублюдок, какой он равнодушный долбанный мудак. Чтобы рассказать ему, как странно в моем сознании ощущается то похищение, словно я надела плащ из крапивы. Двинешься в одну сторону, и твое тело ужалит. Двинешься в другую, и будешь спасена от жалящих волосков, но знаешь, что тебя снова ужалит, это всего лишь вопрос времени. Ты одновременно чувствуешь и не чувствуешь этого, и все эти ощущения сменяют друг друга за микросекунды.

Как только я собираюсь все это сказать, то понимаю, что это не совсем так, по крайней мере, не прямо сейчас. Моя злость на Эша отодвинула на задний план память о Мелвасе — не очень далеко — но достаточно для того, чтобы в этот момент я могла жить и дышать, не думая о событиях последних дней моей жизни.

Эш игнорирует меня или, по крайней мере, притворяется, что это делает, обматывая одеяла вокруг своей руки последний раз, и легко сдергивает их с кровати. За ними следует простынь, которая поддается сложнее, поскольку она обернута вокруг бедер Эмбри. Но Эш силен, мышцы на его груди и руках напрягаются, когда он тянет, а мне приходится скрестить руки на груди, чтобы скрыть, как сильно затвердели мои соски при виде того, как он работает телом.

Глаза Эмбри распахиваются, он стонет и перекатывается на живот.

— Я не хочу идти в школу, ма, — говорит он в подушку, его голос приглушен.

— Не могу решить, что чувствую из-за того, что ты назвал меня мамой, — сухо говорит Эш.

— Тебе должно быть стыдно, — говорит Эмбри в подушку. — Она злая. Прямо как ты.

Этого достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться, совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы заставить расслабить плечи.

Эш игриво шлепает Эмбри по голой заднице, но оставляет на нем ярко-красный отпечаток своей руки.

— Пора проснуться, Патрокл.

— Патрокл? — спрашиваю я.

Эмбри со вздохом переворачивается на спину.

— Эш думает, что мы находимся в древнегреческой эпопее из-за кражи жены.

— Справедливости ради, стоит сказать, — говорит Эш, поднимаясь с кровати, — что тогда я не понимал, насколько пророческим это выглядит.

Эмбри садится.

— Ха-ха.

Эш молчит, изогнув бровь, ничего не говоря.

— Правильно, я насмехаюсь над тобой, — с достоинством говорит Эмбри. — Ты выбрал эту игру, потому что тебе понравилась идея, в которой ты — могущественный Ахиллес, а я — твоя игрушка для траха.

— Ты же знаешь, что в «Пире» Платона говорится, что именно Ахиллес — игрушка для траха, верно?

— Еще раз «ха-ха», — снова усмехнулся Эмбри. — В первый раз, когда меня поцеловал, ты процитировал мне Эсхила. Не Платона.

Вот теперь я действительно улыбаюсь, несмотря ни на что, поэтому мне приходится напомнить себе, что я злюсь. Попытаться показать гнев. С некоторым трудом мне снова удается нахмуриться.

Эш драматично вздыхает.

— Это имеет значение?

— Именно ты поднял эту тему.

Эмбри смотрит на меня, и его фальшивая улыбка исчезает.

— Грир, — говорит он, голосом, который позволяет мне понять, что он может видеть все те вещи, которые я не хочу, чтобы он видел.

— Точно, — говорит Эш, снова выглядя по-деловому. — Эмбри, мне нужна твоя помощь.

Эмбри смотрит на меня еще раз, его сине-голубые глаза мерцают, когда он снова смотрит на Эша.

— Все, что угодно.

Эш подходит к обычному деревянному стулу, стоящему в углу. Это старый стул — одна из тех вещей, которые каким-то образом пережили президентство Эйзенхауэра, но в тот момент, когда Эш в него садится, он становится троном. Соломон ждет, чтобы поделиться своей мудростью. Даже его нагота каким-то образом делает его более царственным, ещё более могущественным.

Он щелкает пальцами. Шесть месяцев, предшествующих нашей свадьбе, сцены, которые мы ставили, прихорашивание, восхитительная, излюбленная подготовка — это перекрывает все. Через секунду я оказываюсь около него, на коленях, с руками за спиной, сцепленными в замок, а в следующую моя голова опущена. Нет времени для гнева — в некотором смысле, для него даже нет места. Эш щелкает пальцами, я подчиняюсь. И как только мои колени касаются пола, плащ из крапивы немного поднимается. Никто не может причинить мне боль, когда я у ног Эша. А что еще важнее, я не могу причинить боль себе. Ни мыслями, ни чувствами, ни воспоминаниями. У Его ног я принадлежу ему.

Выполняю прихоти президента.

— Стоп-слово? — спрашивает Эш, сигнал о том, что скоро всё встанет на свои места.

Так как мои глаза опущены, я могу видеть лишь его голени, лодыжки и стопы, посыпанные угольно-черными волосками, которые я так обожаю. Я сосредоточена на них, когда отвечаю:

— Максен.

— Используй его, если понадобится, — говорит он, и на данный момент это все еще Эш, все еще человек, который не может спать, когда меня нет рядом. — Я собираюсь подтолкнуть тебя. Это будет сложно.

— Зачем мы это делаем? Сэр? — не забываю добавить я.

Он наклоняется вперед; я вижу кончики его пальцев, попавшие в область моего зрения.

— Потому что ты думаешь, что я считаю тебя слабой. Потому что прямой сейчас ты боишься своей слабости. Потому что твоя боль принадлежит мне и никому другому, даже тебе. Потому что… — Эш делает вдох, и я почти чувствую боль и потребность, которые от него исходят. — Потому что я чуть тебя не потерял, Грир. Поверь мне на слово, я хочу, чтобы одной ночи, когда я держал тебя в своих руках, было достаточно для того, чтобы облегчить эту боль, разрушить эту новую преграду между нами, но это не так. — Он осторожно запускает пальцы в мои волосы. — Понимаешь, мне это тоже нужно. Мне нужно, чтобы всё было именно так.

Я как можно сильнее наклоняюсь навстречу его прикосновению, подталкивая его руку, словно кошка.

— Значит, это для нас обоих?

— Возможно, больше для меня, чем для тебя. Эмбри рассказал мне, что произошло в Карпатии, о том, что ты попросила его сделать.

Эмбри сел позади нас. Я обеспокоенно поднимаю глаза на Эша, но он проводит пальцем по моим губам, и нажимает на них подушечкой.

— Один демон за раз, Грир.

— Никто не может бороться с одним демоном за раз, — говорю я, наслаждаясь прикосновением его пальцев. — Демоны ходят под руку, действуют сообща. Они идут в комплекте.

Эш просовывает два пальца в мой рот, заставляя замолчать.

— Не сегодня, не для тебя. Я рад, что Эмбри был там, чтобы дать тебе то, в чем ты нуждалась. Я не сержусь… ревную, вероятно. — Он смотрит на Эмбри, делая глубокий вдох, а потом снова смотрит на меня. — Ладно, да, я очень сильно ревную, но он спас тебя от Мелваса. Я бы отдал ему что угодно. А ты… ты прошла через ад… думаешь, что есть какой-нибудь бальзам, какое-нибудь утешение, в котором я мог бы тебе отказать после этого? Сегодня мы даже не будем об этом думать — сегодняшний день посвящен тому, чтобы ты находилась здесь, у моих ног, ведь мы оба знаем, что именно здесь твое место. Мою ревность отложим на другой день.

Я довольно долго посасываю его пальцы, а затем киваю. Это нужно нам обоим. Один демон за раз.

Я могу это сделать.

Эш откидывается назад.

— Хочешь пройти через то, что я запланировал?

Я прикусываю губу изнутри, мозг просто взрывается. Профессор Грир хочет пройти через это. На самом деле, профессор Грир хочет сказать «Максен» прямо сейчас и потребовать массаж вместо сцены. Но более сумасшедшая часть меня упрекает профессора Грир в трусости. За восемь месяцев Эш ни разу мне не навредил, никогда не толкал меня туда, куда мне не нужно было идти. Если он считает, что мне это нужно, тогда я должна учитывать, что он может быть прав.

Мне действительно это нужно. Хотя, отчасти я не могу это правильно объяснить. Мне нужно что-то грубое. Что-то приземленное. Боль для избавления от боли.

Наконец, я качаю головой, все еще глядя вниз.

— Я не хочу знать. Я просто хочу… — Чёрт. Неужели я никогда не смогу объяснить то, что чувствовала из-за тех нежеланных прикосновений? — Я просто хочу почувствовать себя твоей. Не его.

Я не произнесла имя, но Эш понимает. Его руки сжимаются в кулаки.

— Ты не его, — говорит он яростно. — Ты — моя.

Киваю, хотя слезы обжигают мои глаза. Это такая основополагающая истина — Мелвас не в силах изменить то, кто я, то, кому я себя отдала, то, какого именно секса я страстно желаю — все же, прямо сейчас плащ из крапивы вернулся, и он жалит. Изнасиловал бы меня Мелвас, если бы по всему моему телу не было отметин оставленных Эшем и Эмбри? Если бы на моей коже не было того неоспоримого запаха покорности? Было ли во мне что-то, что побудило его к изнасилованию?

Эш берет мое лицо за подбородок пальцем, мокрым от моего рта. И сейчас я вижу перед собой не мужа, а моего Господина.

— Скажи мне что-то одно, что ты помнишь из этого кошмара, — приказывает он, его взгляд становится неумолимым и ищущим. — Цвет, запах или вкус…

— Яблоки. — Начинаю дрожать из-за этого слова, словно оно — яд на языке. — За обедом были яблоки, затем он привел меня обратно в комнату, но я все еще чувствовала их вкус, пока он… — Я замолкаю.

Эш выпускает мой подбородок и смотрит на Эмбри.

— Кухня. Ты знаешь, где они лежат.

Эмбри выходит из комнаты, а затем, как Эш постукивает пальцами по своим голым бедрам. Я смотрю на них, не опуская взгляда на пол и не смотря ему в лицо, просто пялюсь на его руки и думаю о яблоках. Вспоминаю их кислый вкус, как из-за них мой рот наполнялся слюной, как я не могла избавиться от этого вкуса, несмотря на то, что много раз сглатывала. Как я все еще ощущала их вкус, когда Мелвас касался меня.

Пальцы Эша перестают постукивать.

— Скажи это, ангел.

— Я не хочу этого делать, — выпаливаю я.

— Потому что думаешь, что это не поможет? Или потому, что это будет тяжело?

— И то и другое. Будет тяжело, и всё будет напрасно.

Мужчина снова берет меня за подбородок, впиваясь своими зелеными глазами в мои.

— Это риск, на который я готов пойти, — говорит он. — Потому что это мой риск, ведь так?

Я хмурю брови. Конечно, всё не так… именно мое тело насильственно подчинено и обнажено перед Мелвасом, именно мой разум и воспоминания были отравлены этим… и…

Безжалостные пальцы тянутся вниз и щиплют мой обнаженный сосок. Я пищу, затем писк превращается в длинный крик, когда Эш сильно выкручивает его.

— Больно?

— Да, сэр, — Я ловлю ртом воздух.

— И кому принадлежит эта боль? Тебе или мне?

— Вам, сэр.

Он отпускает сосок, и шлепает по груди.

— А эта боль?

— Вам.

Муж хватает меня за волосы и поворачивает голову на бок, чтобы беспрепятственно укусить меня в плечо. К этому моменту тело поет, а нервная система сбита с толку и посылает мне все виды электрических сигналов.

— А эта боль?

— Она Ваша, сэр, — удается выговорить мне.

Его рука падает мне на грудь, кончики пальцев пробегаются по верхней части левого холмика, затем останавливаются на сердце. Движение собственническое, осторожное и преднамеренное. Очень тихо, очень медленно, он спрашивает:

— А эта боль? Кому она принадлежит?

Мне хочется спорить, хочется кричать на него, что эта боль не может принадлежать ему, что всё это произошло не с ним, а со мной, но я уже достаточно погрузилась в гармонию нашего момента, чтобы ответить:

— Это боль тоже принадлежит тебе.

И как только я это произношу, сама же всхлипываю, больше ничего не скрывая, не отмахиваясь от этого. Вся эта боль прямо передо мной, и я сама не замечаю, как умоляю его забрать её.

— Пожалуйста, сделай так чтобы все ушло, — умоляю я, слезы текут по моим щекам. — Забери ее у меня.

— Всегда. — Не прилагая никаких усилий, Эш наклоняется и берет меня на руки, сцеловывая соленую воду с моего лица. Я чувствую, как его язык скользит по моей щеке, когда он слизывает слезы, словно вампир, питающийся слезами, а не кровью. — Это мой риск, потому что эта боль уже моя, ангел. Отдай ее мне на весь следующий час, доверься мне всего на один час. Позволь мне нести ее за тебя.

Я киваю, все еще хлюпая носом, скрутившись клубком на его коленях. Эш проводит руками по моим волосам, и в его груди зарождается благодарный рык, когда он пропускает сквозь пальцы мои шелковые пряди. Я чувствую у своего бедра его обжигающую эрекцию и почти улыбаюсь — его одержимость моими волосами никогда не перестанет меня изумлять.

Входит Эмбри с яблоком в руке. Когда он видит меня на коленях Эша, в его взгляде мелькает что-то, что я не могу прочитать, нечто обжигающее и ревнивое. Но это исчезает так же быстро, как и появилось, он закрывает дверь спальни и подходит к нам, протянув яблоко.

— Ты готова, маленькая принцесса? — спрашивает Эш. — Щелкни пальцами, если тебе нужно будет остановиться, и мы остановимся. В противном случае, помни, что твоя боль — это моя боль, и то, что я делаю это для нас. Для всех нас. — я чувствую, как он поднимает глаза на Эмбри; член Эмбри поднимается под взглядом Эша, и он кивает.

— Да, — шепчу я. — Я готова.

— Тогда открой рот, ангел. Так же, как ты делаешь, когда внутри него мой член. О, хорошо, очень хорошо. Какой у тебя симпатичный язычок, моя маленькая жена, такой розовый и мокрый. Как и другие части твоего тела. Эмбри, ты знаешь, что делать.

Эмбри идет ко мне со слегка извиняющимся выражением лица, чтобы поместить яблоко мне в рот, но теперь его член полностью твердый, кожа на головке туго натянута и потемнела. В тот момент, когда Эш бормочет: «Прикуси его», мои зубы прорезают плоть яблока, лицо Эмбри становится воплощением чистой опасной похоти. Той похоти, в которой он теряет самого себя, такой, какую я видела в Карпатии, когда он притворялся моим мужем, выдавая себя за похитителя, такой, какую я видела в ночь, когда он мощными толчками лишил меня девственности.

Я так отвлекаюсь, смотря в лицо Эмбри (который выглядел словно мистер Дарси, если бы вышеупомянутый мистер Дарси затрахивал женщин до полусмерти), что даже не думаю о яблоке, пока сок не попадает мне на язык. Но в тот момент, когда я его ощущаю — этот сладкий, терпкий и немного цветочный вкус — сразу дергаюсь и начинаю дрожать в объятиях Эша, чуть ли не выплевывая этот чертов фрукт.

— Уронишь яблоко и получишь ремня, — предупреждает Эш, как раз в тот момент, когда оно вот-вот должно выпасть у меня изо рта, поэтому мне приходится сильнее прикусить, чтобы оно не упало. Сок стекает вниз из уголка рта и по подбородку. Мне на самом деле не хочется получить ремня. Правда-правда, хотя я знаю, что кайф, который я буду ощущать после, ни с чем несравним, ведь то, как он втягивает меня в настоящее и заставляет исчезнуть все мысли из головы, вероятно, именно то, что нужно прямо сейчас.

— Оближи ее, — говорит Эш Эмбри, и на мгновение я оказываюсь в замешательстве, но затем чувствую, что сок яблока капает мне грудную клетку и стекает по холмикам грудей.

Эш откидывается назад, чтобы посмотреть шоу: на меня, сидящую у него на коленях и свободно лежащую на его руках, в то время как его же любовник подходит и опускается на колени между широко расставленными ногами мужчины. Эмбри наклоняется вперед, прижимаясь голодными губами к моей плоти, слизывая сок так, как до этого Эш слизывал мои слезы.

«Это напоминает одну поэму», — подумала я, ощущая головокружение, когда горячий рот Эмбри движется к соску, который чуть раньше ущипнул Эш, а затем к другому, и слизывает каждую капельку сока с моей кожи. Его рот оставляет влажные линии на моей грудной клетке и на ключицах, а язык легко и трепетно движется во впадинке под моей шеей. Каждое движение его губ устремляется прямо к моему клитору.

«Рынок Гоблинов, — вспомнила я. — Вот как называется поэма». Викторианская поэма о двух сестрах, Лиззи и Лауре, которые должны противостоять запретным плодам таинственных мужчин — гоблинов. Я разбирала ее со студентами в Кембридже, и, когда Эмбри припечатывает губы на пульсирующем местечке у меня на шее посасывая ее, я вспоминаю некоторые строки:

— Ты соскучиться успела?

Я спасла тебя, дружок!

Что ты медлишь?..

Обними же!

Я тебе добыла сок! И подставила ей щеки:

На, целуй! И не жалей!..

Крепче!.. Брось стесненье это.

Ешь меня, а хочешь, пей!.. / перевод М. Лук/

Затем Эмбри слизывает сок с моего подбородка, его губы, щекоча, порхают вдоль линии моей челюсти, которая напряжена из-за того, что я удерживаю яблоко. Он целует кожу вокруг него, по краям моих растянутых губ.

— Все чисто, — шепчет он мне в кожу.

— Спасибо, Эмбри, — произносит Эш, хриплым голосом.

Я чувствую, как сильно на него повлияло наблюдение за тем, как Эмбри слизывал сок с моей кожи, а затем ощущаю это еще больше, когда он с легкостью меня поднимает и перемещает, и вот я уже лежу животом на его коленях, попкой вверх. Его горячая твердая как сталь эрекция упирается в мой голый живот, и из-за новой позы мой клитор пульсирует, я ощущаю дуновение воздуха между своих ног, прямо на моей обнаженной киске.

Меня не должно это удивлять после всего того, что мы все делали и, что пережили, но все равно удивляет… я мокрая. Такая мокрая, что лежу с яблоком во рту, напоминающем мне о похищении, с приподнятой для порки задницей, с телом, ставшим вещью для двух единственных мужчин во всем мире, с которыми я хочу всё разделить.

— Держи яблоко своим маленьким ротиком, принцесса.

Шлепок.

Жар расцветает под ладонью Эша, и он поднимает руку, чтобы снова меня шлепнуть. На этот раз — сильнее, быстрее, шлепок разнесся по всей комнате. Я вздрагиваю, и яблоко начинает выскальзывать, заставляя меня глубже вонзить в него зубы. Эмбри, все еще на коленях, передвигается в сторону от ног Эша, так чтобы иметь возможность видеть мое лицо, и берет меня за руки. Затем прижимается своим лбом к моему.

— Не забывай дышать, — советует он, и я киваю, хотя это так тяжело делать, когда чертово яблоко зажато между моих зубов и…

Шлепок, шлепок.

Яблоко заглушает мой крик, больше сока проливается мне на язык и бежит по подбородку. Я ощущаю его вкус, и это вкус Мелваса, чувствую его дыхание на своей шее…

Шлепок, шлепок, шлепок.

Эмбри сжимает мои пальцы. Мои зубы сжимают яблоко.

Шлепок. Шлепок.

Шлепок.

Это продолжается снова и снова, сильный и глубокий удар, потом серия легких и быстрых ударов, пока становится неважно, какие из них сильные, а какие легкие, все они причиняют боль, все они обжигают кожу. Горит моя кожа, горят задница и бедра, и все это время рот мне затыкает гребаный фрукт.

Моя задница, пальцы Эмбри, яблоко. Меня не существует за пределами этих трех элементов, этих трех ощущений. Именно из-за этих моментов я живу, они — мой единственный якорь для реальности. И я могу лишь дышать, держать во рту яблоко, пока боль и жжение изгоняют из моей головы все мысли. Все воспоминания. Есть только карающие руки Эша, успокаивающие — Эмбри и сладкий сок на моем языке.

Муж благодарно проводит рукой по моей попке, но даже эта нежная ласка обжигает кожу. Я просто на грани исчезновения, по-настоящему потеряна для себя — чуть больше боли, и я просто растворюсь в пространстве, чего практически жажду. Но Эш удерживает меня на грани сознания, замедляя боль и мой пульс.

Палец пробегает по дырочке, дразняще скользит мимо мокрых складочек и проникает внутрь.

— Для кого ты такая мокрая?

— Для вас, сэр, — я пытаюсь сказать через яблоко. Но выходит лишь приглушенный влажный звук.

— М-м-м. И в ком ты нуждаешься?

— В вас, сэр, — каждый раз, когда я пытаюсь говорить, яблоко оказывается опасно близко к падению, и мне приходится кусать его сильнее.

Палец мужа, мокрый из-за того, что находился во мне, скользит вверх до тугого сморщенного входа в мою попку. Он двигается кругами, уже не дразняще, а твердо, умело работая над открытием отверстия, а затем плавно проникает внутрь. Я выгибаюсь, мои руки сжимают ладони Эмбри, и пытаюсь дышать. Пальцы Эша были там раньше, несколько раз, но каждый раз ощущается в новинку, таким же мощным и грязным, как и предыдущий.

— А это для кого? — спрашивает Эш, вдавливая палец по костяшку.

— Для вас, с…

Это все-таки происходит. Яблоко выпадает изо рта, ударяется о пол и катится к лодыжке Эмбри, где приземляется укушенной стороной вверх.

— Ох, дорогая, — Эш выражает неодобрение. — Мы уронили яблоко.

Широко раскрыв глаза, я поворачиваюсь, чтобы на него взглянуть и начинаю умолять:

— Пожалуйста, я верну яблоко на место, буду ходить с ним во рту столько, сколько вы захотите, пожалуйста…

Я замолкаю. Молчаливо выгнутая бровь Эша не выдает ничего, кроме легкого веселья, веселья того же рода, как если бы вы подобрали извивающегося котенка или кролика, еще более очаровательного в своем бессмысленном барахтании. Его руки скользят под меня, а затем Эш несет меня к кровати и наклоняет над ней, а Эмбри передо мной ложится на живот, чтобы снова иметь возможность держать меня за руки. Я не хочу ремня, не хочу ощущать этого, но я в то же время хочу. Хочется перестать думать, чтобы право собственности Эша на меня было очевидно и отпечаталось на моем теле. Я хочу «свободного падения» капитуляции, жалящего напоминания о том, что могу выбирать и контролировать происходящее. Я сама могу выбрать ужасную боль или ослепительное удовольствие, могу выбрать сон, поцелуи или место. Мое тело принадлежит мне и только мне.

Впервые после возвращения в Америку я в это верю.

— Три — волшебное число, — говорит Эш, и его рука скользит по моей коже. — Посчитай за нее, маленький принц.

Ремень чувствуется, как огонь, укус и щелчок, настолько сильный, что я не ощущаю боли в полную силу, пока он не исчезает. Моя задница уже горит от шлепков, разминка и помогает, и заставляет место удара ремня болеть еще больше.

— Один, — шепчет Эмбри, крепче сжимая мои руки. — Не забывай дышать.

Я все время забываю дышать. Глубоко вдыхаю в тот момент, когда приходит второй удар, на этот раз удар немного сильнее и ремень врезается чуть ниже на моей заднице. Со свистом воздух покидает легкие, а Эмбри протягивает руку, чтобы провести ею по моим волосам.

— Два. Еще один, Грир. Последний.

Почему-то последний удар всегда самый худший, и этот раз — не исключение, кожный ремень вгрызается в нежную кожу в том месте, где бедра переходят в задницу. Я вскрикиваю от боли, пихаясь ногами и прижимая лицо к кровати, слышу проникновенный голос Эмбри:

— Дыши, дыши, дыши.

Ремень падает на кровать, а затем Эш одним толчком разводит мои ноги и пронзает своей мощной эрекцией. Удовольствие заставляет все мое естество петь громче, мелодия поднимается к кончикам пальцев и к коже головы, мои спутанные нервные окончания превращают все происходящее в восхитительные ощущения.

— Боже, ты мокрая, — бормочет Эш из-за моей спины.

Эмбри стонет передо мной, все еще лежа на животе, и, поднимая глаза я вижу, что он просовывает руку под себя и потирает член, пока наблюдает за тем, как Эш проникает все глубже в меня.

— Каким он ощущается? — спрашивает меня Эмбри, его глаза все еще приклеены к тому месту, где бедра Эша двигаются у моей задницы.

— Большим, — говорю я, извиваясь. Чем зарабатываю шлепок по попке от Эша, а затем он снова сводит вместе мои лодыжки, делая меня еще более узкой для него.

— Да, — выдыхает Эмбри, все еще потирая себя. — Он такой.

Я получаю еще один шлепок по попке.

— На кровать, — говорит Эш, хриплый звук его голоса заставляет меня гордиться, посылая трепет по всему телу. Я сделала его таким, лидера свободного мира. Не делая ничего особенного, просто будучи самой собой, всего лишь давая ему всё, что нужно, а взамен позволяя ему дать то, что нужно мне. Я жду, что он будет трахать меня на кровати, но вместо этого он садится рядом со мной у изголовья кровати, его член блестит в теплом свете. — На спину, — говорит он мне. — Раздвинь ноги. Прямо сейчас Эмбри нуждается в твоей киске.

Мое дыхание учащается, когда я подчиняюсь, мои уже напряженные соски сморщиваются в болезненно тугие пики, когда я устраиваюсь на спине, в то время как Эмбри смотрит на меня своими расплавленными голубыми глазами.

— Могу я? — спрашивает Эмбри у Эша дрожащим голосом.

— Я не спрашиваю ни одного из вас, — резко отвечает мой муж. — Я ожидаю, что ты возьмешь ее. Ожидаю, что ты ее трахнешь. Ожидаю, что ты заставишь ее кончить. И ожидаю, что она позволит тебе это сделать.

Грубые слова заставляют меня сильно дрожать. Почти так же сильно, как горячий изумрудный взгляд, изучающий мое лицо.

— Смотри на меня, пока он будет внутри тебя, — говорит он. — Я хочу видеть твое лицо.

— О, Эш, — шепчу я. Сейчас я лишь сочетание гормонов и электричества, лишь то, что он делает со мной своими словами. Он тоже это понимает, изгибая губы в удовольствии и наблюдая за тем, как Эмбри заползает между моих ног и проникает внутрь.

Массивный темный член моего мужа указывает прямо на потолок, но он игнорирует это, скрестив руки на своей широкой груди, и наблюдает за тем, как его лучший друг вбивается в мою киску, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, пока глаза Эмбри не прикрываются, и он не начинает терять контроль. Эмбри полностью опускается на меня, наши животы соприкасаются, его предплечья оказываются под моими плечами, а лицо утыкается мне в шею, он врывается в меня быстрыми, собственническими толчками.

Ну, не совсем собственническими. Основание его члена нажимает на мой клитор при каждом толчке, наклон таза гарантирует, что каждый раз он будет попадать в это идеальное место. И по мере того, как зарождается мой оргазм, я знаю, чего хочу больше всего. Знаю, что мне нужно. И если Эш сделал это, чтобы напомнить себе, каково это — клеймить меня, то я — потому что хотела снова почувствовать всю мощь своего собственного вклада… не говоря уже о том, что я хотела этого много лет…

Мы с Эшем все еще смотрим друг другу в глаза, я протягиваю к нему руку, проскальзываю ладонью под его скрещенными руками, чтобы положить ему на грудь.

— Я хочу попросить тебя кое о чем.

Эмбри не замедляет темп и не поднимает лица от моей шеи, но я знаю, что он слушает, желая узнать, что же произойдет дальше.

Эш захватывает мою руку, перемещая ее по твердым кубикам своего живота, чтобы положить ее на свой ожидающий член. Он использует мою руку, как ему нравится, своей большой ладонью прижимая мою маленькую, задавая давление и темп.

— Откуда ты знаешь, что я уже не планировал это сделать?

— Ты не знаешь, о чем я собиралась просить, — говорю я. Мне хотелось, чтобы эти слова прозвучали дразняще и застенчиво, но тело Эмбри — машина, которая вытесняет любые чувства, помимо моего зарождающегося оргазма, и поэтому я произнесла это задыхаясь, тяжело дыша.

— Не имеет значения, — непринужденно говорит Эш, что звучит излишне высокомерно. Это факт. — Я сделаю с тобой все, что захочу, а ты позволишь мне.

Муж все еще использует мою руку, чтобы гладить свой член, но при этом даже не смотрит на нее, его глаза все еще прожигают мои. Я вспоминаю тот момент, когда мы впервые встретились в Лондоне много лет назад.

— Все, что угодно, — говорю я, повторяя слова, которые сказала молодому солдату в незнакомой библиотеке. — Я позволю тебе делать со мной все, что угодно.

Я действительно так думаю, сейчас это даже больше, чем в шестнадцать лет, — «все что угодно» — это такие весомые слова для женщины. Я видела ужасы «всего, что угодно», чувствовала их, и все же, в глубоких зеленых омутах моего мужа я заново открываю то, что всегда инстинктивно знала, когда дело касалось его. То, что с ним «все, что угодно» — это восхитительный прорыв дамбы, которую я хотела посетить девушкой, «все что угодно» — это царство вещей, приятных и пугающих, «все что угодно» — это любой порочный акт наказания, трансформированный в нечто любящее, с взаимного согласия и для общего удовольствия.

Губы Эша подергиваются от моих слов — он помнит тот момент в библиотеке так же, как и я, — и его «маска господина» дрожит на мгновение, показывая усталого, но игривого мужчину под ним.

— И именно это делает тебя такой опасной, — бормочет он, и ладонью убирает волосы с моего потного лица.

— Я сейчас кончу, — шепчу я им с Эмбри.

— Хорошо, — говорит Эш, — в тот же момент Эмбри кусает мою шею в знак признательности. — Для кого ты кончаешь, Грир?

— Для вас, сэр, — говорю я, извиваясь под его другом.

— Хорошая девочка. Пусть Эмбри почувствует тебя. Он этого заслуживает, не так ли? После всего того, что он сделал, чтобы ты была в безопасности?

Я сейчас потеряла дар речи, и думаю, что, возможно, Эмбри тоже, потому что он стонет, когда Эш говорит:

— Вытащи его после того, как она кончит, Эмбри, пусть твой член будет твердым для меня, — Эмбри не протестует, издавая лишь один мучительный стон.

— Хороший мальчик. Ты заработал себе теплую киску после того, как так хорошо мне служил, не так ли? Некоторое время между ног моей жены. Там восхитительно, правда? Так хорошо получить то, что заслуживаешь.

Слова Эша звучат жестоко и унизительно, но в самом лучшем смысле, однако, еще лучше — видеть, как они влияют на Эмбри. Его толчки меняются — долгие и наполненные необходимостью — становятся грубыми и сильными, — его пальцы вжимаются мне в спину, зубы вонзаются в шею — настоящий самец. И когда я смотрю на лицо Эша, я знаю, что это специально — он знал, что его слова подействуют именно так, что эти идеи — идеи, прожигающие мысли Эмбри, когда он думает, что никто его не видит.

Но Эш видит. Поэтому, когда он шепчет: «Трахни ее сильнее, Эмбри, трахни ее так, как хотел все это время», я знаю, что он делает. Подпитывает, и дразнит голодную ревность между ними. Это разжигает вице-президента, разжигает меня, как бочка, падающая вниз с водопада, я внезапно перехожу от ожидания к бессвязному экстазу, дико сжимаясь вокруг члена Эмбри, хватая ртом воздух, а конвульсии вытесняют все мысли и знания из моего тела. Нет ничего, кроме глубокого природного освобождения, чистого гормонального удовольствия.

Эмбри повинуется Эшу и выходит, но я вижу по его сжатой челюсти и подтянутым яйцам, что он практически на грани. Он опускается на пятки. Затуманенный взгляд немного обостряется, когда Эш говорит:

— В дальнем ящике стола должна быть смазка. На обычном месте.

На обычном месте?

Мне любопытно, но потом я вспоминаю те месяцы между смертью Дженни и мной. Я дрожу от чистейшей похоти, когда задумываюсь, сколько раз мужчины передо мной трахались в этой постели — мысли об этом возбуждают, и в то же время наполняют знакомым чувством страха и опасения. Между ними так много всего было, столько любви, секса и горя, я чувствую себя помехой между ними. Словно я всегда буду по другую сторону занавеса, слишком плотного, для того, чтобы можно было выбраться в одиночку.

— Трахать вас обоих в моей постели — настоящий подарок, — говорит Эш, словно чувствуя, о чем я думаю. — Я никогда и представить себе не мог… — Он замолкает, а затем протягивает руку за тюбиком, который передает ему Эмбри, снова становясь холодным. — На живот, Грир. Держи голову так, чтобы Эмбри мог трахнуть твой рот, если захочет.

Эмбри хочет, поэтому он становится на колени рядом со мной, проталкиваясь мне в рот в тот момент, когда я готова. Эш кладет подушку под мои бедра и щиплет попку, а я верчу ею перед ним.

— Не проверяй меня, Грир, — предупреждает Эш. — Тебе же лучше, если я буду терпелив.

Но его голос и руки, начинают грубо и жадно двигаться по моих бедрам… терпение Эша рассыпалось, уничтоженное шансом трахнуть мою задницу. И он не теряет времени, и, как только я готова, скользит пальцем в плотный розовый бутон, растягивая по бокам, подготавливая меня к своей огромной эрекции. Он добавляет второй палец, и я издаю стон вокруг члена Эмбри, из-за которого тот хватается за изголовье кровати и за мои волосы, бормоча проклятия себе под нос.

— Дождаться не могу, чтобы трахнуть тебя сюда, — говорит Эш, и теперь его пальцы начинают толкаться в меня медленным, прокручивающим движением. — Мой маленький принц был первым мужчиной в тебе, но я стану первым мужчиной, который проникнет в твою попку, и даже сказать не могу, сколько раз я думал об этом. Как горячо там будет. Как туго. Как грязно.

Я отрываюсь от Эмбри и счастливо улыбаюсь Эшу через плечо, со словами:

— Да, прошу.

— Грязная девочка, — выдыхает Эш, сильнее работая пальцами, и посылая восторг наслаждения по моей коже. — Чертовски грязная девчонка.

А затем муж устраивается между моих ног, его пальцы оставляют меня, чтобы подготовить член. Я жду, что Эмбри продолжит трахать мой рот, особенно когда чувствую, как его рука обхватывает мой подбородок и снова поворачивает меня к себе лицом, но вместо его члена, я встречаю его губы, и он целует меня долгим, затяжным поцелуем.

— Я тебя люблю, — шепчет он мне в рот. — Я очень сильно тебя люблю.

Когда он отстраняется, я вглядываюсь в него. Думаю, я никогда его не пойму, даже если у меня будет миллион лет. Никогда не пойму, как он в считанные секунды переходит от эгоизма к бескорыстию или его непостоянство и удивительную способность как любви, так и к ревности. Ведь зачем нужно произносить эти слова сейчас, когда Эш вот-вот меня трахнет, зачем говорить их так, чтобы не слышал Эш?

Прежде чем мне удается получить ответы от этого почти безупречного аристократического лица, он говорит немного громче:

— Продолжай дышать, пока Эш входит в тебя, продолжай дышать и толкайся ему на встречу. Он хорошо тебя подготовил, но первый раз всё равно будет неприятно. Просто дыши.

Я киваю, а пальцы Эша скользят вверх по моей спине. Знаю, не глядя, — это не для того, чтобы меня поощрить или успокоить; он поглаживает мои бока и позвоночник, как покупатель, призовую лошадь, как коллекционер проводит рукой по капоту своего нового спортивного автомобиля. Это прикосновение владельца, собственническое, признающее, эгоистичное. На мгновение его рука останавливается на моей шее, и это — вполне ясное послание. Я — его игрушка, его зверушка, его жена. Он будет делать со мной все, что захочет.

По-другому и быть не может.

Эш наклоняется ко мне, и я чувствую первый толчок его головки ко входу, простое касание практически без давления. Снова толчок, на этот раз, сильнее, затем отступ.

— Расслабься, — говорит Эмбри, потираясь носом о мой нос. — Ты напрягаешься.

Напрягаюсь, и даже не знаю, почему. Я хочу этого, долгое время этого хотела, я так возбуждена, что моя киска кажется тяжелой и набухшей, еще там много смазки и я уже подготовлена… это похоже, на некое вторжение, глубокое и странное, почти неправильное, но не совсем.

При следующем вдохе, Эш нажимает на мою дырочку и продолжает надавливать, скользкая смазка выполняет свою работу, делая все мокрым и скользким, но, о боже, ох, черт…

— Господи, — произносит муж сквозь стиснутые зубы, когда его головка безжалостно сжимается моей девственной дырочкой. — Боже, так чертовски хорошо, — он толкается все глубже, преодолевая первоначальное сопротивление.

— Вот, черт, черт, — бормочу я, закрывая глаза. Больно, больно, больно.

— Поцелуй ее, Эмбри, — говорит Эш, поглаживая мое бедро, словно я норовистая кобыла, но его рука дрожит, и я знаю, что прямо сейчас он едва сохраняет самообладание.

Рот Эмбри прижимается к моим губам. Его поцелуй сладкий, нежный и успокаивающий — резкий контраст с жаждущим членом, растягивающим мою чувствительную плоть, — я чувствую себя плененной им, осторожные, нежные движения его губ отвлекают меня от моей боли, вовлекая во что-то другое. Что-то, что ощущается как боль, разгорающееся пламя в солнечном сплетении, задержка дыхания, — мое тело превращается во что-то другое.

— Дыши, дорогая, — говорит Эш. — Ты хорошо справляешься.

Чувствую, как он прорывается в меня, наконец-то. Наконец-то раскаленная головка прошла через кольцо мышц и сейчас толкается глубоко внутри.

— О, черт! — шепчу я в губы Эмбри, но мой голос отличается от прежнего, в нем больше нет паники, он наполнен изумлением. Мне все еще больно, если «больно» — правильное слово. Все еще что-то кажется неправильным. «Тяжесть» в груди тянется к «тяжести» в животе из-за искусного траханья Эмбри, и мое тело реагирует, прежде чем я сама это осознаю, оно ерзает и извивается на тостом члене между ягодицами, пытаясь глубже его принять.

За свои усилия я вознаграждена сильным шлепком, а затем член толкается, входя полностью, так глубоко, что я чувствую его яички у моей киски. Эмбри приподнимается, чтобы лучше видеть, его красивый рот приоткрыт, а дыхание — быстрое и неровное.

— Посмотри на это, Эмбри, — говорит мой муж, и тот послушно подползает. Эш обхватывает мои ягодицы и раздвигает их как можно шире, обнажая место нашего соединения. — Посмотри, как сильно она растянулась вокруг меня. Посмотри, как сильно ее задница сжимается вокруг моего члена.

Я не вижу Эмбри, но я слышу тихую потребность в его голосе, когда он спрашивает:

— Тебе хорошо?

— Нет слов, чтобы описать, как чертовски хорошо мне сейчас.

Палец, — думаю, он принадлежит Эмбри — проводит по месту, где я растянута вокруг эрекции Эша. Я дрожу, Эш — тоже. Слышу, как Эмбри шепотом задает вопрос, за которым следует его согласие, тоже шепотом, поэтому оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как Эмбри прикусывает губу, протягивая руку к моему мужу. Он кажется нерешительным, взволнованным, словно прикасаться к Эшу таким образом — не то, что ему часто приходится делать, поэтому, он хочет запомнить каждую секунду. И вместо того, чтобы потянуться к груди или бедрам, Эмбри скользит рукой по подбородку Эша, большой палец его руки поглаживает серебристую полоску волос любовника.

В тот момент, когда Эмбри касается его, Эш замирает, его член все еще внутри меня, руки на моих бедрах. Его глаза с трепетом закрываются, Эмбри обнимает ладонями лицо и раскрывает губы. В течение долгого мгновения никто не двигается, все застыло, застыло во времени, я не понимаю, но это по-прежнему разрывает мое сердце пополам. Боль между ними ощутима, такая же реальная, как наш пот и наша плоть, осязаемая и живая. И если раньше я думала, что именно Эш держал в руках всю власть в этих отношениях, то теперь я ясно вижу: Эмбри держит в своих руках сердце моего мужа, но даже не подозревает об этом. Он слишком занят, разглядыванием деталей лица Эша, чтобы заметить выражение его лица, слишком занят, проявляя любовь, чтобы увидеть чью-то взаимность.

Это разбивает мне сердце.

— Поцелуй меня, — тихо говорит Эш. — Пожалуйста.

Секунду поколебавшись, Эмбри наклоняется и прижимается губами ко рту мужа. Электрический разряд пробегает по его телу, когда их рты соприкасаются. Эш вздыхает, длинные ресницы покоятся на его щеках, рука покидает мое бедро и обхватывая талию Эмбри, притягивает к своему боку. Затем с некоторой неохотой он отстраняется и посылает мне печальную улыбку.

— Мы игнорируем нашу принцессу.

— Трудно чувствовать игнор, когда ты внутри меня, — говорю я с ответной улыбкой.

— Тем не менее, если ты улыбаешься, значит, у нас есть работа, — рычит он, в основном игриво, хотя в его словах присутствует нечто темное. Я вспоминаю, почему мы это делаем — мы все чего-то хотим от этой сцены — и я знаю, что Эш не остановится, пока не получит своё.

Он что-то шепчет на ухо Эмбри, и тот кивает, стреляя в меня озорным взглядом, немного откидываясь назад, чтобы дать Эшу место и помочь мне стать на четвереньки. Все еще погруженный глубоко в меня, он обнимает меня за живот и переворачивает нас так, что он оказывается на спине, а я на нем. Моя спина лежит на его груди, он тянется рукой к моей голове, чтобы убедиться, что она удобно лежит, и что волосы не закрывают мне лицо. А затем Эмбри устраивается у нас между ног, и я знаю, что будет дальше.

— Не знаю, смогу ли я, — выдыхаю я.

— Сможешь, — говорит Эш мне на ухо. Он находит мои лодыжки своими ногами и разводит их, полностью обнажая мою мокрую киску перед Эмбри, который теперь стоит на коленях между нашими ногами, его грудь вздымается от волнения. — Ты сможешь, и тебе понравится.

Одна рука Эша лежит на моем животе из-за чего мой таз опущен, а другая обхватывает горло, заставляя головой прижаться к его плечу, чтобы мое тело выгибалось в одну длинную тугую арку, и обе мои дырочки были легко доступными для мужчин.

— Вот черт, это горячо, — говорит Эмбри, всматриваясь в нас, пробегая кончиками пальцев по моим мокрым лепесткам, которые теперь раскрыты для него, вокруг того места, где соединены мы с Эшем.

— Она твоя, трахни ее, — произносит Эш, он говорит как мировой лидер, как милостивый хозяин, как король, распределяющий награду. — Тебе понравится.

Эмбри устраивается над нами, одна рука на основании его члена, а другая — у головы Эша.

— Я могу войти в нее?

Я извиваюсь в невообразимой похоти из-за того, как они говорят, не замечая меня, по тому, как Эмбри просит разрешения у Эша, а не у меня; явное унижение от этого почти столь же мощное, как и их тела, доводящие меня до оргазма.

— Тебе бы этого хотелось?

— Боже, да, — стонет Эмбри.

— Действуй, — приказывает Эш, и Эмбри наконец-то направляет огромную головку своего члена к моему входу, который теперь настолько мокрый, что я слышу звук того, как он двигается по мне. Но когда он толкается внутрь, сразу же ощущается отличие от нашего предыдущего траха и я глубоко вдыхаю.

— Я не буду спешить, — обещает Эмбри. — Я знаю, что там узко… — Его голос прерывается на последнем слове, словно даже думать об этом — уже слишком, и, так как грудь Эша вздымается подо мной быстрыми неглубокими вздохами, я предполагаю, что он чувствует то же самое.

Эмбри держит слово, легонько продвигаясь вперед, хотя с одним толстым членом внутри, я бы не использовала слово «легко» для входа второго члена. Скорее, это похоже на медленное вторжение; несмотря на то, что я мокрая, это мощно, и немного жестко, и кажется, что с каждым твердым сантиметром настоящий Эмбри исчезает, а его темная сторона берет верх. Эмбри, живущий в условиях хаоса и насилия, Эмбри, настолько поглощенный своим желанием, что едва может увидеть кого-то еще вокруг себя.

Он проникает до половины, посылая волны пронзительного удовольствия через мой живот к груди. Я чувствую, как пот собирается под рукой Эша на моей шее, холодный и влажный пот на лбу, он застилает туманом голую кожу моего живота.

— Не знаю, смогу ли. — Я снова задыхаюсь.

Зубы Эша прихватывают мочку моего уха.

— Ты сможешь, — говорит он голосом господина. — Возьми его. Возьми всех нас.

Эмбри толкается глубже, и я выкрикиваю, полу-боль, полу-восторг, а грудь Эша с рычанием вздымается подо мной, каждое его движение сжимает и массирует член мужа. А затем Эмбри проникает по самое основание, глядя на меня сверху вниз потерянным взглядом. Я смотрю на него точно такими же глазами, умоляя.

О милосердии или, возможно, о жестокости. Я и сама не знаю, о чем.

Эмбри делает экспериментальный толчок, и я снова вскрикиваю от боли-удовольствия, которые ощущаются в животе словно раскаленное железо.

— Прости, — ему удается сказать сквозь зубы. — Мне так чертовски жаль, но господи, это так чертовски хорошо… — Еще толчок, и Эмбри издает низкий стон с закрытыми глазами, и я знаю, что от него не стоит ждать пощады. Ему слишком хорошо, там слишком туго, горячо и влажно, слишком грязно.

— Как ты, принцесса? — проверяет Эш, когда Эмбри выходит из меня и снова толкается.

Слова и мысли начинают ускользать от меня. Воспоминания, намерения — сейчас я даже не могу вспомнить, почему я здесь, как я, в конце концов, оказалась проткнутой, словно бабочка между своими мужем и любовником.

— Полна, — это единственное слово, которое я могу вспомнить. — Я чувствую себя наполненной.

— Наполненной кем? — спрашивает Эш. Рука, которую он держал на моем животе, теперь скользит к моему клитору и умело его массирует.

— Моим Господином, — говорю я. — И моим Эмбри.

— Нашим Эмбри, — поправляет меня Эш, и Эмбри роняет голову, словно не хочет, чтобы мы видели, что с ним делают слова мужа.

Я тянусь рукой назад, цепляясь за шею Эша, а другой рукой обхватываю шею Эмбри. Тяну Эмбри для поцелуя, и он, застонав, подчиняется, все еще двигаясь внутри меня. Его рот теплый, сладкий, нетерпеливый и больше не нежный. Эш убирает руку с моего горла, чтобы схватить за волосы Эмбри, и дернуть его для поцелуя, пока я с нетерпением не возвращаю Эмбри себе. Вскоре мы двое вовлечены в разгорающуюся битву за рот Эмбри, мы все — клубок из хватающих ртом воздух тел, вращающихся бедер и приглушенных стонов. Эмбри целует Эша, а потом меня, затем Эш целует меня, потом мы втроем объединяемся в поцелуе, в запыхавшемся дразнящем действе. Я начинаю забывать, где, чьи губы, где, чей язык, чей член получает удовольствие в моей заднице, а чей — в моей киске.

Это похоже на мою первую брачную ночь — наши отдельные пары разошлись, и есть лишь мы трое, мы втроем двигаемся, целуемся и дышим, как единое целое. В этот момент нет разделения, нет подозрений и нет ревности — есть лишь единство. Экстаз. Первобытная потребность трахаться вместе со священным желанием души любить другую душу как можно более яростно.

Спаривание. Вот что это. Слово, которое означает и трах, и разделение чьей-то судьбы.

— Прекратите, — бормочет Эш. — Вы принадлежите мне, и я хочу этого. Прямо сейчас.

Мне не нужно спрашивать, что он имеет в виду; муж может чувствовать это так же хорошо, как и я — сжатие моих мышц, частое сокращение вокруг членов внутри меня. Я скоро кончу, и когда это произойдет, то только для него, для его удовольствия.

— Вот так, — говорит Эш, — вот так. — Он надавливает на мой живот, чуть выше лобка, и мой стон звучит непристойно, он кажется таким чертовски неприличным, словно муж надавливает, чтобы для них с Эмбри все было еще уже, для того, чтобы понять, сможет ли он сам почувствовать наполненность, но это лишь нажатие на точку «G» в ответ на беспощадные толчки Эмбри.

— Да, — сам себе говорит Эш, когда я начинаю взрываться, пока он нажимает сильнее, — вот оно, принцесса. Сделай все хорошо, чтобы мы смогли сильно кончить внутри тебя. Заставь нас дать тебе больше, чем можешь принять.

Мой муж настолько развращен и, следовательно, неотразим для меня, что я всхлипываю, когда внутри закручивается последний виток оргазма. Когда напряжение между этими двумя членами, трущимися во мне, колеблется в точке прямо за клитором на одну чудесную минуту. Я не могу вдохнуть, давление внутри просто сокрушительно, оно плавит, убивает, и я не осознаю, что царапаю руки, спины, взбрыкиваю бедрами, пока Эмбри не говорит:

— Эш, держи ее неподвижно. — И он меня сдерживает.

А затем Эмбри предоставляет свободу своим бедрам, в то время как Эш еще сильнее надавливает на мой живот, я ощущаю лишь бугрящиеся мышцы его живота и сгибающиеся бедра, а так же глубокие и быстрые толчки члена о мою точку «G».

На мгновение всё замирает, мерцающее напряжение обжигает, а затем я взрываюсь, так сильно сжимаясь вокруг этих членов, что мне больно, так сильно, что чувствую, как мышцы живота бугрятся и дергаются, электричество искрится по коже моей головы, опаляя кожу всего тела.

— Чёрт, не могу остановиться, — говорит Эмбри, когда я извиваюсь и стону под ним. — Мне нужно… я должен…

— Давай, — грубо говорит Эш. — Покажи мне, как сильно тебе нравится трахать мою жену. Покажи мне, насколько ты благодарен.

Эмбри подчиняется, каждая мышца выделяется резкими напряженными линиями, когда он бормочет «Вот, черт» и начинает наполнять меня своей спермой.

— О, Грир, вот, черт, детка, как же хорошо, — он трахает меня сквозь свой оргазм, продлевая его еще более глубокими ударами, пульсируя достаточно сильно, чтобы я чувствовала его, даже когда длится мой собственный.

— Да, — стонет он, немного приподнимаясь и используя новый угол, чтобы выплеснуться в меня до последней капли. — Как же хорошо, детка. Так чертовски хорошо.

Он выходит со звуком, который можно назвать только изумлением, и тогда я чувствую то, что он оставил во мне, теплую влагу его семени, когда оно медленно вытекает. Эмбри смотрит на него голодными глазами, смотрит на то, как Эш тянется вниз, чтобы увидеть, что тот смог мне дать. Муж рычит в одобрении, свидетельства того, что его друг использовал меня, чтобы кончить возбуждая в нем какую-то глубокую животную похоть.

— Моя очередь, — хриплым голосом говорит он мне на ухо.

Он двигает бедрами подо мной, его мощный торс и бедра напряжены от работы, когда он входит членом в мою задницу и выходит из нее, и я с удивлением обнаруживаю, что сейчас это совсем не больно. Это только чувствуется, в моей киске какое-то другое ощущение, но столь же сильное, столь же мощное. Возможно, даже больше, учитывая то, насколько много нужно уязвимости и повиновения. С одной рукой на моей мокрой киске и другой — на моем выгнутом горле, моему мужу нужно лишь десять или пятнадцать толчков, чтобы достигнуть критической точки. Тело Эша — прочная плита потных работающих мышц подо мной, его руки — лучшие виды цепей, а его эрекция просто огромна и втиснута так глубоко. Я чувствую, как его крупный член становится нереально большим, крепкие мышцы — еще крепче, а затем он произносит жестким голосом:

— Вот оно, принцесса. Он приближается.

Нет слов, чтобы описать, каково это — ощущать, как мой муж кончает внутри меня. После всего, через что я прошла: похищение, секс с его принцем, его наказание, удовольствие, гармония, которой достигли мы трое — это все так похоже на нашу брачную ночь. Ранимые и восхитительные звуки, которые он сейчас издает, горячий пульс его эякуляции в том месте, где никто не был, наконец, близкие и потные объятия — я понимаю, что плачу, и это больше, чем освобождение, которое может мне дать хорошая сцена, это глубже и важнее. Это уверенность в том, что ничто не может разорвать любовь, которую чувствует ко мне этот мужчина, независимо от того, насколько далеко меня заберут или, как далеко я убегу, независимо от того, как я поступила с Эмбри. Также — это уверенность в том, что никакое насилие или жестокость не смогут лишить меня уверенности в себе, а также способность выбирать и любить.

«Это брак», — думаю я сквозь дурман. Радость и боль, связанные друг с другом.

И в горе, и в радости.

Я опять начинаю плакать, когда Эш изливается в меня с длинными, порочными выдохами, когда Эмбри смотрит на нас и со смесью пытки и желания любознательного принца, я все еще чувствую слабый привкус яблок во рту, уже не горький, а сладкий. Знаю — все произошедшее со мной никуда не денется — не исчезнет. Не так, как мне бы хотелось. Но эти события не будут определять меня, не разрушит мой брак, секс, любовь и не лишит умения прощать.

Эш был прав — я считала себя слабой. Даже если бы я не сформулировала это для самой себя, все равно присутствовал страх, что я виновата, что спровоцировала ситуацию, и если бы не нынешние обстоятельства, то страх, что у меня не будет сил терпеть боль или грубость от мужчины, за которого я вышла… мужчины, за которого я вышла именно по этой причине — потому что хотела грубости от него… Эш доказал, что я ошибаюсь по всем фронтам.

Этот мужчина.

Этот умный, жестокий, величественный мужчина.

Был еще момент, после душа, после того, как они с Эмбри провели восхитительный час между моих ног, поедая меня и целуясь друг с другом, пока Эмбри не заснул. Эш перевернул меня и проскользнул в мою киску без предисловий или разрешения — потому что, когда мы находимся наедине, я его, и ему не нужно ни то, ни другое. Он посмотрел мне в лицо и спросил:

— Чья это боль?

Ответ пришёл без раздумий, без сомнений.

— Твоя, мистер президент. Вся она твоя.