Американский принц

ГЛАВА 27

Эмбри

Настоящее

Утром Грир уехала, чтобы позаботиться о пентхаусе своего деда. Я поднимаюсь по лестнице, и в резиденции тихо, если не считать звуков венского вальса, доносящихся из кабинета Эша. Мое сердце сжимается от этих звуков, от воспоминаний о нашем первом танце, о том, как я впервые прижал его к себе. Мне приходится остановиться в коридоре, чтобы стряхнуть их. Если буду думать о том, как мы танцевали в те далекие дни, у меня не хватит духу сделать то, что требуется, а сделать это необходимо.

Но, когда вхожу в кабинет, теряюсь, потому что Эш без рубашки и босой, тянется через стол за папкой. Я просто прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю за ним. Упругое тело, рельеф мышц на плечах и спине. Дорожка волос, спускающаяся вниз от пупка.

— Опять Штраус? — спрашиваю я.

Эш поднимает взгляд, и легкое удивление от моего присутствия сменяется улыбкой, такой теплой и счастливой, что мне приходится отвести взгляд.

— Композиция напоминает мне о тебе, — нежно произносит он, и я борюсь с желанием закрыть лицо руками. Я всегда становлюсь абсолютно бессильным, когда читаю по его лицу, как он меня любит; такой невинный пустяк, как прослушивание музыки, а у меня колени подкашиваются.

До сих пор. Будь сильным.

Эш выпрямляется и потягивается, а я перестаю отводить взгляд. Возможно, это последний раз, когда я вижу, как перекатываются мышцы его пресса, как соблазнительно натягиваются брюки на стройных бедрах.

— Сложно удержаться и не подойти, — ворчит Эш, — когда ты так смотришь на меня.

— Почему ты не можешь подойти? — Не знаю, почему спрашиваю это. Лишь знаю, почему не могу подойти я — мне известно гораздо больше причин, чем ему. Но в данный момент мы просто двое мужчин, изголодавшихся друг по другу, мужчин, которым посчастливилось остаться наедине.

— Я забыл почему, — бормочет Эш, обходя свой стол и направляясь ко мне. — Это как-то связано с тем, что ты невыносимый мудак. — Он опирается одной рукой о дверной косяк рядом с моей головой, и я чувствую запах дыма, и жар, исходящий от его обнаженной мускулистой кожи.

— Ты всегда знал, как наказать меня за то, что я мудак. — Глаза Эша вспыхивают.

— Так вот чего ты хочешь, Маленький принц? Чтобы тебя наказали?

— Я… — Слова застревают на полуслове, когда Эш наклоняет голову к моей шее, проводя кончиком носа по моему подбородку.

— Я тут подумал, что есть еще кое-что, чего мы с тобой не делали, — выдыхает он мне в шею, его слова отдаются во всем теле. — То, что я тебе обещал.

— О, правда? — Я произношу это вроде бы непринужденно, но слова выходят сдавленными от растущего желания.

— Да, — шепчет он мне на ухо, и затем я скорее чувствую, чем слышу, как расстегивается пуговица на его брюках. Я чувствую, как жужжат металлические зазубрины его молнии. Я слышу его вздох, когда тяжелая эрекция высвобождается из штанов.

Он хватает мою руку и прижимает к своему сердцу.

— Ты помнишь? — небрежно спрашивает он, перемещая наши руки с его твердой теплой груди на столь же твердый теплый живот. — Помнишь, что я обещал?

— Я… Возможно…

— Тогда позволь мне освежить твою память. — Его приоткрытые губы касаются мочки моего уха, пока наши руки скользят под пояс его брюк и обхватывают бедра. Они перемещаются до тех пор, пока я не достигаю его голой задницы.

По телу проходит дрожь.

Конечно, я и раньше хватал Эша за зад, когда отсасывал ему, или, когда он врезался в меня, прижав мои колени к своей груди. Но никогда не было такого, чтобы он направлял меня туда и сознательно, осторожно позволял мне исследовать эту часть его тела. А я исследую, даже не успев остановить себя, сжимаю его упругую задницу, перемещая другую руку так, чтобы она повторяла движение первой, наполняя ладони теплой, мускулистой плотью.

Эш возвращает свои руки к моему лицу, а затем, когда мои прикосновения становятся глубже и грубее, опускает их на шею. Он настолько неподвижен, что я задаюсь вопросом, может, ему не нравится, что я вот так прикасаюсь к нему. Вдруг он позволяет мне, потому что я этого хочу, но на самом деле не получает от этого никакого удовольствия.

Затем я нежно провожу кончиком среднего пальца по горячей морщинистой коже его входа, и он издает звук, такой беспомощный и прерывистый, что я ощущаю его у себя на языке. Эш прижимается ко мне, его руки скользят вниз по моей груди, сжимая лацканы моего пиджака в кулаках, а голова еще глубже утыкается в выемку на моей шее. Я сильнее прижимаю кончик пальца ко входу, ощущая жар на грубой подушечке, и Эш вознаграждает меня дрожью и стоном, который приглушает воротник моей рубашки.

Я и представить не мог, что у меня будет такое: президент Максен Колчестер, без рубашки, прижимался ко мне, тяжело дыша, пока я ласкал его задницу.

— Сложно не… — выдыхает он и замолкает, не в силах подобрать слова, но каким-то образом я понимаю, что он имеет в виду. Ему сложно не брать контроль в свои руки. Трудно сохранять спокойствие и позволять другому человеку доставлять ему удовольствие, ведь он так привык получать его на своих условиях.

Но Эш справляется, позволяя моему пальцу совершать нежные неторопливые движения, пока я не погружаюсь в него по самые костяшки и, наконец, не задеваю то место глубоко внутри, которое заставляет Эша вскрикнуть и прижаться ко мне. И, черт возьми, слышать эти всхлипы в его охрипшем голосе и чувствовать, как его задница раскаляется вокруг моего пальца, почти невыносимо. Этого слишком много, особенно когда он начинает тереться своей эрекцией о мое бедро.

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — бормочет он, все еще сжимая мой пиджак в кулаках. — Сейчас. Сегодня.

Как долго я ждал этого гребаного момента? И сегодня он сам этого хочет, именно в тот вечер, после которого больше не будет моим? Я ненадолго задумываюсь, не сделать ли это, массируя его простату и потираясь своим спрятанным в штаны членом о его пах, но мне даже не требуется напоминать себе, насколько это будет неправильно. Я и так это знаю.

Уже знаю.

— Эш, мы не можем, — говорю я, сожалея о том, что мой голос звучит сдавленно, и вынимаю из него палец. — Грир.

Эш кивает, уткнувшись в мою шею, но я вижу, что он все еще охвачен возбуждением.

— Мы точно не можем? Даже чуть-чуть?

Я едва не улыбнулся его мольбе, потому что так приятно видеть его таким, моего сильного короля, ради меня готового стать уязвимым, но чувствую, как слезы жгут мне глаза, подступая к горлу. Почему именно сегодня я застал его за прослушиванием вальса? Именно в этот вечер он решил, что хочет отдать мне что-то особенное?

Почему именно сегодня он напомнил мне о том, как сильно меня любит? Заставил меня вспомнить, как сильно я люблю его?

— Эш, — повторяю я, надеясь, что он не услышит слез в моем голосе. — Ты же знаешь, что мы не можем.

В какой-то момент мне кажется, что он собирается поспорить, и если он это сделает, то я пропал. Я и так едва в состоянии держаться за здравый смысл и мораль, и если он попросит, я уступлю. Я не могу отказать себе в удовольствии насладиться изгибами длинных бедер Эша, напряженным рельефом его живота, всхлипами и стонами, мыслью о том, как он кончает себе на живот, пока я глубоко вгоняю свой член в его гостеприимную попку…

— Ты прав, — наконец с тяжелым вздохом произносит он, и кажется, что сам воздух вокруг нас разряжается. — Ты прав. Я говорил, что мы не могли позволить себе это раньше, и не должны были сейчас. Это причинит боль Грир. — Он поднимает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, и его красивые губы изгибаются в печальной улыбке. — Неужели ты не можешь все уладить с Абилин, попросить прощения у Грир, чтобы мы снова могли быть вместе?

Я не хочу честности.

Я не хочу ничего, кроме возбужденной плоти, любви и запаха секса, витающего в воздухе вокруг нас.

Но я все равно поступаю так, я выбираю путь морали. Пора становиться хорошим человеком.

— Я собираюсь жениться на Абилин, Эш.

Он отпускает мой пиджак.

Я делаю глубокий вдох, решая начать с самого главного.

— Я ухожу с поста вице-президента. Официальное заявление об отставке поступит в офис завтра, но я хотел сначала поговорить с тобой.

У Эша такое выражение лица, будто я только что дал ему пощечину. Он отшатывается, быстро моргает и отворачивается.

— Эш…

— Дай мне гребаную минуту, Эмбри.

Но я не могу, просто не могу, потому что Эш повернулся ко мне спиной, и нотки боли в его голосе… они разрывают меня, вызывая нестерпимую боль.

— Ты должен понимать, что я не смогу стоять в стороне и смотреть, как ты не в состоянии защитить Грир.

Мои слова опускаются между нами, как железный занавес, и он оборачивается с непроницаемым лицом. Его брюки снова застегнуты, он прислоняется к краю стола и скрещивает руки на груди. В нем не осталось и следа от ранимого умоляющего мужчины, каким он был минуту назад, — он снова стал властным королем.

— Смотреть, как я не в состоянии защитить Грир, — медленно повторяет он, словно не уверен, что правильно меня расслышал.

Достаточно одного взгляда его зеленых глаз, скользнувшего по моему лицу, и он видит всю правду. Точно так же, как он понимал, за каким выступом скалы скрываются сепаратисты, как он мог провести своих людей по единственной безопасной тропинке в горящей деревне — также он может смотреть на меня и вытаскивать скрытую правду из моих слов. Я до сих пор не понимаю, как ему это удается, даже спустя столько лет, но, по крайней мере, я хорошо его изучил, и был готов.

Он глубоко вздыхает, а затем кивает сам себе.

— Как республиканец или демократ?

Я знал, что он интуитивно сразу раскусит правду, но меня все равно задевает этот долгий вздох, его покорный кивок.

— Республиканец.

— Полагаю, Морган будет твоим вице-президентом на выборах?

— Если я пройду праймериз.

— Ты пройдешь. — В голосе Эша звучит усталая гордость, от которой я замираю. Мне приходится на мгновение отвести взгляд.

— Что ж, ты понимаешь, почему я должен жениться на Абилин — я не могу позволить потенциально беременной моим ребенком женщине ходить без кольца во время предвыборной кампании.

— Значит, ты женишься на той, которую не любишь, только для того, чтобы досадить мне. — В его голосе слышится безучастность и усталость. — Ты сделаешь больно Грир, причиняя боль мне.

— Я не пытаюсь причинить тебе боль, Эш.

При этих словах он издает приглушенный смешок.

— Я серьезно.

Он выпрямляется и приближается ко мне на шаг.

— Я тоже, Эмбри. Я на самом деле должен в это поверить? Ты уходишь со своей должности, чтобы замахнуться на мою, потому что не хочешь причинить мне боль? Хочешь сказать, что я не смог защитить свою жену, и поэтому ты бросил нас обоих ради человека, которого ненавидишь, чтобы она не причинила мне боль?

Я набираюсь решимости, которую копил на случай такого исхода.

— Дело не в этом, Эш. Вопрос в выборе, который обезопасит Грир. Кто-то должен остановить Мелваса, но ты этого не сделаешь.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Эш с болью в голосе. — Откуда ты знаешь, что я этого не сделаю? То, что я не объявил войну и не пошел на убийство, не означает, что я не собираюсь делать все что в моих силах, чтобы защитить свою жену и страну.

— Разница в том, что я не боюсь делать то, что нужно. А ты, думаю, боишься.

— Ты уходишь от меня. Потому что считаешь меня трусом.

Я этого не отрицаю. По крайней мере, я обязан посмотреть ему в глаза, когда правда встанет между нами.

— О, боже мой, — говорит Эш, проводя руками по волосам, а затем сцепляя пальцы на затылке и расхаживая взад-вперед, пока правда доходит до него. Раньше он реагировал с бесстрастной логикой солдата, оценивая и изучая пейзаж, но теперь… теперь он реагирует как мужчина. — Боже мой. Ты бросаешь меня. Снова уходишь от меня, и я почти… я почти позволил тебе… — его голос сильно дрожит. — Я не могу поверить, что почти позволил тебе…

Он перестает расхаживать по комнате и расцепляет руки, уставившись на свои пустые ладони. Интересно, вспоминает ли он сейчас, как сжимал лацканы моего пиджака, когда прижимался ко мне.

В груди у меня все сдавливает.

Будь сильным. Вспомни лицо Грир в Карпатии, вспомни ее слезы.

— Мог бы и догадаться, — шепчет он себе под нос. — Я должен был догадаться.

— Эш.

Он поворачивается ко мне, и от него исходит столько гнева и боли, что я отступаю на шаг.

— Как всегда, Эмбри. Всегда. Я отдаю и отдаю, а ты делаешь мне больно. Ты швыряешь эту боль мне в лицо.

— Эш.

— Нет, — яростно произносит он. — Не смей. Ты поступаешь так снова и снова. Я делаю предложение, а ты отвергаешь меня, я второй раз делаю предложение, а ты снова отказываешь. Я впускаю тебя в свой брак, в свое сердце, в свою постель, а потом ты меня бросаешь. Сейчас ты не просто бросаешь меня, ты пытаешься украсть для себя то, что должно было принадлежать нам.

Несмотря на его ярость, в его глазах блестят слезы, и я чувствую, будто с меня заживо сдирают кожу.

— Я люблю тебя, Эш, — шепчу ему. — Я всегда любил тебя.

— Правда? Потому что я всегда любил тебя, и, очевидно, этого оказалось недостаточно.

Я делаю глубокий вдох, снова набираясь решимости.

— Ты говоришь так, будто для меня это легко. Это чертовски нелегко, Эш, это разбивает мое гребаное сердце. Мне было больно говорить тебе «нет» оба раза, я ненавидел себя за это, но я должен был — точно так же, как я должен сделать и сейчас. Разве ты не видишь этого?

Теперь я протягиваю обе руки, как будто умоляю его взять их в свои.

Эш не двигается. Лишь сжимает челюсти.

— Я не понимаю. Нисколько. Я вижу, что ты, как всегда, ведешь себя эгоистично. Ты заботишься только о себе и никогда по-настоящему не заботился обо мне, — на последних словах его голос срывается, и он отворачивается, чтобы я не видел его лица.

Эти слова разрушают меня, причиняют боль и хоронят в грязи моих собственных грехов, но одновременно они чертовски меня бесят. Как он смеет обвинять меня в эгоизме, когда понятия не имеет — ни малейшего, блядь, представления — что я для него сделал? О том, что я все еще делаю для него?

Выпрямившись, я произношу так холодно, как только могу.

— Мерлин сказал, что я не могу выйти за тебя замуж.

Проходит минута, прежде чем до него доходят слова. Эш смотрит на меня, опираясь одной рукой о стол, как будто ему нужно успокоиться.

— Что, прости?

— Еще в Карпатии. Когда я ехал на базу после реабилитации, он сел со мной в поезд и объяснил, что мы не можем быть вместе официально. «Если ты по-настоящему любишь его, принесешь любую жертву». Я знал, что он прав — черт возьми, даже идиот бы понял, что ты создан стать великим. И если бы этот разговор случился сейчас, в этом году, я бы послал Мерлина на хрен. Но тогда… Эш, тогда я не знал, сможешь ли ты делать то, для чего рожден, если мир узнает о нас. И даже в прошлом году, когда ты сделал предложение… Возможно, эта страна не переизбрала бы тебя, если бы люди узнали, что ты бисексуал, и как это могло оказаться на моей совести? Ты откажешься от своей мечты ради меня? Я ненавижу это, ненавижу, но я сделал выбор, послушав Мерлина много лет назад. Твое будущее важнее нашего.

Теперь Эш действительно опирается на свою руку, тяжело дыша.

— Я не… Ты не… Ты реально хотел выйти за меня?

— Господи, Эш, я бы зубами свернул эти горы, если бы это позволило выйти за тебя замуж. Я бы переехал с тобой в Канаду или на лошадиную ферму — я бы сделал все что угодно, поехал бы куда угодно. Были дни, когда я думал лишь о том, чтобы ты был всецело моим, не прятаться, а просто принадлежать тебе, как мы оба хотели. Но я не мог. Я могу винить Мерлина сколько угодно — и я виню, — но, в конце концов, это мой выбор. Ты должен был спросить меня.

— Ты должен был рассказать мне, — говорит он.

— Ты бы проигнорировал меня! Ты всегда был таким упрямым и благородным. Если бы я рассказал тебе, ты бы отказался от своего будущего, и мы бы разводили лошадей где-нибудь в Монтане.

— И что в этом ужасного? — едва не заикаясь, спрашивает Эш.

— Ты бы не закончил войну в Бадоне. У нас не было бы Грир.

При упоминании Грир его лицо проясняется. Даже посреди всего этого беспорядка его любовь к ней горит чисто и ярко, как ненасытное пламя.

— Это не тебе решать, — говорит он, глядя на меня снизу вверх. — Я не нуждаюсь в защите, я никогда не просил, чтобы мне лгали. Господи Иисусе, Эмбри, все эти годы я думал… Думал, что ты не любишь меня так же сильно, как я люблю тебя. И это причиняло сильнейшую боль, боже, такую боль, что иногда я не мог дышать. Это все равно что пытаться дышать под водой. Я жил с этим долгие годы. Годы.

Совсем не этого я ожидал от своего откровения. В самые одинокие моменты самых одиноких ночей, когда я мечтал рассказать Эшу правду о том, почему ответил отказом, я никогда не представлял себе этого.

— Мне достаточного обычного «Спасибо», — говорю я, слегка хмурясь.

— Спасибо? — требовательно спрашивает он, набрасываясь на меня. — Ты, что, хочешь, чтобы я поблагодарил тебя за то, что разбил мне сердце? За то, что долгие годы мучил меня?

— Я тоже страдал! — В моем голосе проскальзывает гнев. — Это убивало меня, но я поступил так ради тебя!

— Я вообще не просил тебя об этом! Ты не можешь винить меня за то, чего я никогда не просил тебя делать, — за тайну, которую тебе не следовало хранить!

Я смотрю на него, и теперь мой гнев наполняет вены.

— Ты даже не представляешь, какие секреты я храню ради тебя, президент Колчестер, так что тебе следует быть чертовски осторожным.

Эш смотрит на меня в ответ, и на его идеально очерченной челюсти ходят ходуном желваки.

— Есть еще что-то, о чем ты мне не рассказал?

Ну, и что же это, черт возьми?

Сказал «А», говори и «Б», верно? Будь проклята Абилин, будь проклята Морган, будьте прокляты все жертвы, на которые я пошел за последние два месяца. Стоит отказаться от всего этого, чтобы причинить боль Эшу сейчас, причинить ему такую же боль, какую он причинил мне.

— Абилин шантажирует меня и мою сестру, чтобы навредить Грир, но она шантажирует нас секретом, о котором ты даже не подозреваешь.

Эш молчит.

И я не заставляю его долго ждать.

— У тебя есть сын, Эш. От Морган. Его зовут Лир, и ему четырнадцать лет. Зеленые глаза, черные волосы и красивая мордашка — так и должно быть, верно? В конце концов, он унаследовал эти черты от обоих родителей.

Эш рухнул. На самом деле он сгибается, едва удерживаясь на ногах, опираясь рукой о стол. Он сгорбился, закрыв глаза.

— Нет, я бы знал. Она бы мне сказала, хоть что-нибудь…

Я качаю головой, хотя он и не смотрит на меня.

— В ту неделю в Праге она принимала противозачаточные, но однажды ночью ей стало плохо, помнишь? Этого оказалось достаточно. И когда она вернулась в Карпатию, то собиралась рассказать тебе. Она была на третьем месяце беременности, когда ты решил сжечь ее в церкви. Будешь винить ее за то, что она не рассказала позже? Что ты чуть не убил и своего собственного ребенка?

У Эша перехватывает дыхание от застаревшего чувства вины, и я вижу, что разбередил свежую рану.

Хорошо.

Поэтому я продолжаю.

— Моя мать убедила Морган позволить нашей тете Нимуэ воспитывать мальчика как своего собственного, и Морган согласилась. Именно этим Абилин угрожает нам. Она собиралась рассказать обо всем прессе — что ты зачал ребенка с собственной сестрой, а потом чуть не убил их обоих. Морган не могла смириться с тем, что Лир будет публично опозорен, и она умоляла меня помочь. Поэтому я принял предложение Абилин: ее молчание в обмен на мое участие в ее стремлении навредить Грир, потому что я знал, что правда о Лире причинит гораздо больше вреда, чем несколько месяцев, пока Грир будет думать, что мне действительно нравится Абилин. Видишь ли, я, в отличие от тебя, способен принимать сложные решения, чтобы защитить ее.

Эш тяжело опускается в ближайшее кресло.

— У меня есть сын, — ошеломленно произносит он.

— Да.

— От моей сестры.

— Да.

Он закрывает лицо руками, и чувство удовлетворения, которое я испытывал ранее, наблюдая за Эшем, улетучивается. Я смотрю на поникшие сильные плечи и гордую голову. И внезапно я не чувствую ничего, кроме усталости. Из-за того, что этот путь позади и что ждет нас впереди. Из-за тяжести отравленной ложью любви и раскрытых секретов, которые мне придется нести с собой остаток жизни.

Я подхожу ближе и провожу пальцами по его волосам. Они такие густые и черные, голова у него такая большая, а шея такая сильная. Его кожа теплая и живая, даже когда он тяжело дышит, с трудом сдерживая боль. Прошло четырнадцать лет, с тех пор как я встретил своего короля, но четырнадцати лет никогда не будет достаточно, чтобы познать каждую грань его глубокой любви и силы. На это не хватит вечности.

Я наклоняюсь и целую его в макушку.

— Прощай, Ахиллес, — шепчу я и оставляю Максена Эшли Колчестера одного, с лицом, закрытым ладонями.

Я ухожу, сажусь в свою машину и возвращаюсь домой, вспоминая ощущение его волос на своих губах.

Я думаю, что перестану любить его. Я свыкнусь с этим, сгорю дотла.

И все же, впервые, я знаю, что должен сделать. Знаю, что я хороший человек, знаю, что был бы достойным лидером. Я знаю, что могу остановить Мелваса и защитить Грир. Я знаю, как это сделать.

Я должен быть не просто принцем.

Я должен стать королем.

«Американский король» — следующая (и последняя) книга трилогии.

Переводчик: Наталья Л.(1-19 гл), Ольга С. (с 20-ой главы)

Редакторы: Марина К. (1-16 гл), Кира М. (с 17-ой главы), Мария П.

Вычитка и оформление: Анна Б.

Обложка: Таня П.

Специально для группы: K.N ★ Переводы книг

(vk.com/kn_books, t.me/kn_book)