Ами-Де-Нета [СИ]

Глава 16

Солнечные лучи косо падали на растянутые пальцами нитки. А сами пальцы — розовые, почти прозрачные в золотом неярком свете.

— Сюда вот, — подсказал за плечом хрипловатый голос, и как всегда, Неллет смешалась, пальцы дрогнули, роняя петлю.

— Калем, — строго попеняла Натен, стоящая напротив, подняла глаза, укоризненно качая головой. При каждом движении свет скользил по щеке, трогая округлость маленького уха и золотистый пушок на коже.

Неллет молча нагнулась, подхватывая длинные концы шерстяной нитки. Прикусила губу, снова накидывая петли. Как надо. Как показала ей Натен. Но неудобно сложенные пальцы не слушались и она, выдохнув, перекинула петли, как было удобнее.

— Не так! — возмутилась Натен, протянула руки, но не решилась тронуть плетение, только ткнула воздух пальцем, — сюда и сюда.

— Мое — другое, — возразила Неллет, — мое вот так.

— Ну, конечно! — Натен опустила руки, встряхивая, показать жестом — она отказывается принимать изменение. И отошла в тень, сжав губы и нахмурившись. Пробормотала что-то себе под нос.

— Она говорит, ну конечно, ты ж у нас самая принцессная принцесса, — тут же перевел Калем в слова ее недовольное бормотание, — ты ж лучше всех знаешь, как надо.

Неллет скомкала нити, шагнула ближе к обиженной девочке. Быстро оглянулась на меркнущий свет в щелястой стене сарая. Но сейчас обида Натен была важнее страха наступающей ночи.

— Я не потому, — попробовала объяснить, прижимая одну руку к груди, — вот тут, оно не хочет, чтоб мой палец совался сюда. Натен, понимаешь? Это твой палец. Должен тут.

— Твоя васса, — сердито отозвалась Натен, — и вообще я пошла бы отсюда, у меня дел куча. Мисери Лоун снова начнет меня стыдить. А кто виноват?

— Иди, — покаянно согласилась Неллет, — правда, иди.

— Угу. А ночью не спать, потому что ты кричишь, как голодная сычиха, да? Нет уж. Пока свет не ушел, нужно доделать. Дай.

Она отобрала у Неллет моток. Ловко распутывая петли, смотала, опустила в карман передника и вытащила длинный конец нити, складывая его вдвое. Шепча про себя, накидывала петли на пальцы, подтягивала, поворачивала руки, потом растянула, подставляя слабому свету. На растопыренных согнутых пальцах задрожала, натягиваясь, неровная паутина из толстой шерстяной нити синего цвета.

— Вот! Просто же!

Неллет коснулась костяшки ее согнутого пальца:

— Ты так можешь. А я могу по-другому. Извини. А так — нет.

Говоря, старалась не оглядываться, зная, за их спинами стоит Калем, покачиваясь на подошвах, смотрит, не вынимая рук из карманов коротких штанов. И сразу покраснела, думая о его блестящих глазах и растрепанных волосах над широким лбом. Вздрогнула, услышав голос, будто в ответ на ее мысли.

— Дай ты ей. Пусть совсем сама. Это ж ее васса.

Натен фыркнула, скидывая петли с пальцев. Паутина провисла, теряя форму.

— Двадцать десятый раз, да?

— Нет, — решительно сказала Неллет, — не сама. Натен, встань тут. Калем… — она кашлянула, справляясь с голосом, — а ты здесь вот, напротив. Нужно вместе.

— Вассу никто не делает вместе! Ты еще вместе с Калемом сядь на горшок!

— Натен! — краска смущения так горячила щеки Неллет, что она перестала видеть. И сарай с его высокой крышей, пропадающей в сумраке, и двоих друзей в слабых лучах, пронизывающих пустоту скачущими пылинками.

— Давай, — Калем встал напротив, поднял руки, топыря короткие сильные пальцы, — говори, чего делать.

— Пусть само, — теперь Неллет старалась не смотреть прямо, повертывала лицо, чтоб обращаться к сердитой Натен, которая тоже подошла, неохотно подымая руки в длинных рукавах серого платья.

— Нужно закрыть глаза. Натен, ты сделай петлю, любую, а нитки передай мне. А я потом… передам. Дальше. И так, по кругу.

— О-о-о, — Натен не нашлась, что ответить, но Неллет поняла возмущение. Тонкое искусство плетения васс, гармонизирующих пространство. Оно требовало напряжения и контроля. Это особенно подчеркивала мисери Лоун, рисуя на доске сотни петель и заставляя выучивать комбинации согнутых и выпрямленных пальцев. Контроля! И вдруг — закрыть глаза. Доверить нитку вассы другому, который тоже стоит, ослепнув, и ловит ее наощупь.

— Дело говорит, — негромко поддержал Калем, — давай, времени почти ничего.

В сарае наступила тишина, только детское дыхание и в дальнем углу шуршала, попискивая, нахальная мышь. Снаружи долетали крики детей, даже шум города, смягченный высоким забором и расстоянием, но это казалось ненастоящим. А настоящее сейчас было тут, шесть рук парили в спокойном воздухе, и Неллет ощущала идущее от них живое тепло.

Закрыв глаза, они почему-то и замолчали тоже. Бочок маленького клубка коснулся тыльной стороны ладони Неллет, она повернула руку, подхватывая его. Палец, который оказался ближе, согнула так, как подсказывала нить. Петля сама скользнула к основанию пальца и легла плотно, будто устроилась отдыхать. Неллет перекатила в ладони клубок, беря его кончиками пальцев. И по изменившемуся дыханию Калема поняла — подхватил. Дальше все пошло плавно, но быстро. Нитка сновала в небольшой пустоте, натягивалась, формируя узор, и дети, как во сне, не открывая глаз, делали маленькие шажки, расступаясь и снова сходясь, будто танцевали странный танец без музыки. И наконец, замерли, мерно дыша и боясь открыть глаза.

— Все, — удивленно сказала Натен, — кончилась. Клубок, он все.

Посмотрели одновременно. На поднятых руках поблескивало сложное плетение, виясь прихотливыми сквозными узорами, через которые виден был усыпанный соломинками пол, серые подолы длинных платьев и не чищенные башмаки Калема.

Над синим кружевом, блестящим светлыми шерстинками по натянутым нитям, Неллет наконец, посмотрела в лицо Калема, и улыбнулась. Тот кивнул с уважением, переминаясь уставшими ногами.

Натен прислушалась. Из дальнего края двора пела нежная, но требовательная мелодия. Медный рожок, который висел на поясе мисери Лоун, ночной сестры пансиона, звал всех к ужину.

— Раз, — сказала Натен, приподнимая руки с растянутым плетением.

— Два, — подхватил Калем, поднимая свои.

Неллет закусила губу и тоже подняв руки, стряхнула петли в сумрачный воздух одновременно с друзьями:

— Три!

— Васса-васса-васса, — шептали хором, пока синяя паутина, мгновение повисев, сама втянула петли в обвязку края и плавно обвисла, собираясь упасть.

Неллет присела, ловя плетение на ладони. Засмеялась, снизу глядя на стоящих ребят.

— Сверни, — Натен поправляла воротничок из белого кружева, быстро отряхивала белоснежный передник, туго схватывающий талию, — и в карман. Если влезет.

Паутина послушно сложилась вчетверо, Неллет аккуратно уложила ее в карман, пришитый к фартуку спереди, и тоже проверила, все ли в порядке с одеждой — мисери Лоун строго следила за внешним видом воспитанников.

Калем хмыкнул и пошел к закрытой двери, выворачивая каблуками ворошки старого сена, рассыпанные по земляному полу. Натен покачала головой.

— Снова получит утреннее дежурство. За ботинки. А мы с тобой будем спать, Нель. Славно, что васса вышла такая красивая и прочная. Кто тебя научил? Во дворце?

— Нет. Оно как-то само.

Когда девочки вышли в просторный двор, засаженный подстриженными кустами и переполненный круглыми цветочными клумбами, Калема уже не было видно. Ушел на другую сторону дома, где располагались спальни мальчиков. А на крыльце, держа в опущенной пухлой ручке завитушку медного рожка, мисери Лоун нетерпеливо постукивала каблуком зеркально начищенного ботика, что выглядывал из пены кружевных нижних юбок. Черные глаза блестели, будто их тоже начистили ваксой.

— Опять, — начала мисери с укоризной, ступая в сторону, чтобы освободить проход, — как всегда, миссе Неллет и миссе Натен, мне что вам?…

Неизвестно, чем на этот раз собиралась погрозить девочкам наставница, потому что, в ответ на строгий взгляд Натен, смешалась, как то бывало часто, и закончила почти жалобно:

— Суп совсем остынет! Руки! Руки вымойте!

— Она точно тебя боится, — шепотом хихикнула Неллет в длинном коридоре, когда торопились в умывальную комнату, а далеко впереди слышался шум из ярко освещенной столовой.

Натен солидно кивнула.

— Еще бы. Я вырасту и стану хозяйкой ткацкой фабрики. А она так и останется мисери-наставницей всяких олухов, пока не сделается совсем старушкой. Но я не хочу с ней ругаться. Ло нормальная мисери, это тебе не джент Пенев.

Неллет округлила глаза и сделала пальцами знак, охраняющий от ночных тварей. Обе рассмеялись, входя в умывальную. Ледяная вода в кранах шипела, плеская в стороны, и руки сразу покраснели.

— Эту вассу не вешай, — вполголоса наставляла Натен подругу, — под подушку спрячь. По ней сразу видно, что не в две руки плетена. Не надо, чтоб спрашивали, а то вдруг отберут.

— Утром пусть отбирают, — беззаботно сказала Неллет, вытирая красные руки жестким полотенцем, — мы втроем еще лучше сделаем, да?

— Глупая ты, Нель, хоть и принцесса. А вдруг завтра случится что? И мы не соберемся втроем? А сама ты вассы плетешь, как дите несмышленое.

— Я могу! Только когда мы вместе, нужно совсем другое! Я так чувствую.

— Не кричи.

Неллет послушно понизила голос, немного испуганно глядя в зеркало на отражение подруги.

— А что может случиться, Нати? Завтра. Ты что-то знаешь?

— Да нет же! Просто так говорят, никто не волен знать завтрашнего дня, начиная от только сделанного шага. Папа всегда так говорит. А ты снова испугалась, да? Из-за сна?

Неллет кивнула. Они стояли посреди большой умывальной, за узкими дверями блестели панели туалетных кабинок, в наружную дверь проникал шум из коридора. Не выходили, чтобы договорить наедине.

— Расскажешь? Там был кто из наших?

Неллет отрицательно покачала головой. Ресницы ее блестели и Натен быстро погладила острый локоть в сером сукне платья.

— Ладно, молчи. Бедная ты, Нель. На, а то мисери Ло обругает.

Натен сунула подруге мягкий комок темно-зеленой шерсти. Та расправила маленькую паутинку с кисточками на уголках. И кивнула. Эту вассу она повесит в изголовье, как делают все ученики в пансионе, и та охранит ее сны от зла и кошмаров. А тройная васса будет лежать под подушкой, расправленная на простыне. И по-настоящему поможет Неллет именно она.

Во всяком случае так надеялась Неллет — ученица второго года пансиона веа-мисери Клодэй, лучшей школы для старших детей городских ремесленников, тех, кто наследует цеха и ремесла.

Этой ночью Неллет приснился странный город. Он вырастал из горного массива тонкими линиями высоких домов, таких высоких, что они гнулись, плавно сгибаясь дугами, усеянными окнами с решетчатыми балкончиками. А крыши пластались в ярком свете, похожие на плоские шляпы, сотканные из цветочного пуха.

Вроде бы ничего страшного, думала маленькая, как букашка, Неллет, стоя на площади среди странных домов и разглядывая склоненные к ней прозрачные крыши. Вот только дверей нигде нет, и за решетками балконов шевелятся черные маленькие тени. По лицу чиркнула тень, метнулась острыми перепончатыми крылышками. Другая упала сверху, целя в лицо разинутой пастью с острыми белыми зубами. Заскрежетала, будто хрипло смеялась. Неллет вскрикнула, закрываясь рукой. И побежала, отмахиваясь от тысяч летающих зверьков, которые проносились, смеясь и больно щипля растрепанные волосы. Совсем некуда деться. Только гнутые стебли-дома насмехались дырками окон. И длились бесконечно. Вдруг огромная тень застила солнечный свет. Две колонны встали рядом, приминая десяток домов, с раздавленных крыш разлетались, яростно пища, летучие твари. Одна колонна пришла в движение, оторвала от земли гигантскую платформу, вознося ее в светлое небо. И понеслась вниз, грозя раздавить бегущую в ужасе девочку. Растопчет, мелькнуло у нее в голове.

В тихой спальне, полной сонного дыхания спящих девочек, Неллет застонала, поворачиваясь на бок и свешивая с кровати руку. Натен на соседней кровати открыла глаза — блестящие, совсем не сонные. Села, спуская босые ноги на холодные доски пола. Нагнулась, всматриваясь в искаженное ужасом лицо с пылающими щеками. У самой двери дремала в кресле мисери Лоун, нельзя ее будить. И Неллет нельзя разбудить тоже, знала Натен. Разбудишь, она запомнит именно этот ужасный сон, и в ее бедной голове он останется явью, жестокой, безжалостно ранящей сердце. Перейдет в явь. Но не в реальную, которая их окружает, а явь только для самой принцессы. Натен не очень понимала этого, хотя Неллет несколько раз пыталась объяснить, что происходит с ее снами и реальностями. Зато она знала точно — если сестры наставницы узнают о том, что творится в голове ученицы Неллет, ее отправят в больницу, где лечат эти самые головы, не поглядят, что она принцесса. До сих пор вассы, сплетенные в две руки самой Неллет, или подаренные ей подругой, помогали, но с каждым месяцем девочка становилась все старше, и сила их слабела.

Натен осторожно подняла вялую руку подруги, приподняла край подушки и уложила ее там, прижимая пальцы Неллет к расправленной вассе. Посидела, наблюдая, как выравнивается дыхание и с лица сбегает лихорадочный пятнистый румянец.

— Вот и славно. Спи, Нель, — сказала шепотом и снова легла.

Неллет вздохнула, держа пальцами грубые шерстяные нитки.

Во сне она стремительно вырастала, оставляя внизу те страшные колонны, которые оказывается, просто ноги, в хороших дорогих сапогах. И скоро оказалась под небом, напротив богато расшитого камзола, стянутого кожаными перевязями. Сверкали перламутром пуговицы в два ряда. А лицо было выше ее лица и Неллет подняла голову, навстречу лениво-благожелательному взгляду.

— Доброе утро, принцесса, — Кассиус Монго прижал к груди холеную руку в знак уважения, — счастлив видеть тебя тут, в слое цветов и бабочек.

— Там город, — сказала Неллет, боясь переступить и помня о раздавленных подошвами домах, — внизу. Нам нельзя тут. Они не так, чтоб хорошие, но может, просто злятся, что мы ломаем.

— Ах, дети, — Кассиус оглянулся, будто призывая кого-то невидимого посмеяться вместе с ним выдумкам ребенка, — это просто цветы, милая. Смотри, их тут миллионы. Королеве нравится этот сон, и завтра во дворце начинается праздник утренних цветов. Их принесут отсюда.

— Нельзя! Ты не понимаешь, да? Они не просто живые. Они строили это. Живут внутри. Ты убил, наверное, тысячу, когда поставил ногу.

— Океан цветов, космос благоухания. Нас ждет восхитительный год цветочных удовольствий. А знаешь, что?

Он наклонился, будто рассказывая важнейший секрет:

— Специи из этих растений, так похожих на обычные одуванчики, обжигают язык и приносят многослойные сны. О страшных битвах и диких демонах. Как наши фильмы, только в тысячу раз интереснее и чудовищней. Детям нравятся фильмы, а эти нравятся всем во дворце.

— Специи? — растерянно спросила Неллет, просто так спросила, уже видя мысленно, как перемолотые лепестки и стебли обволакивают язык, лепя на него миллионы скрежещущих черных тварей. А те с каждым глотком проваливаются в желудок и оттуда в кровь.

— Кассиус!

Но врач продолжал говорить, покачивался, переставляя ноги, и снизу, от подошв шел одуряющий запах: давленой травы, сладкого аромата сорванных лепестков. И ненависти погибающих и остающихся без жилья нездешних созданий.

Неллет сжала под подушкой вассу, просовывая в плетение пальцы.

— И мы… — мужчина замолчал, моргая красивыми ресницами на ухоженном длинном лице. Оглянулся, не понимая, где находится.

— Проснись, — Неллет с мрачной радостью выкрикнула приказ, а в спальне губы ее чуть шевельнулись, приоткрываясь.

— И больше ты сюда ни ногой, понял? Тупой лощеный пень!

Кассиус пискнул, сложился, уменьшаясь и вертясь, побыл там, внизу, блестящим цветным камушком. И только Неллет собралась пнуть его ногой в нечищенном ботинке, исчез, оставляя на смятых стеблях маленькую пустоту.

— Тоже мне, — прокомментировала Неллет хриплым мальчишеским голосом, сунула руки в карманы коротких штанов и прыгнула, сгибая коленки. Пока летела, так же держа руки в карманы, поняла — Кассиуса прогнала не сама, это Калем помог. Приснившись ей — став ею. Вернее, она стала им на время сердитых нужных слов. С размаху плюхнулась на свою постель, ощупала голову, трогая свои собственные кудрявые волосы. И засмеявшись, упала навзничь, полная благодарности Натен за вассу и заботу, а Калему — за подаренную во сне решительность.

Она хорошо выспалась, впервые за последний год, открыла глаза в нежный утренний сумрак, улыбаясь и слыша уже сонную песенку соловья, что доносилась в приоткрытое окно за головой. Натен рядом крепко спала, иногда похрапывая, и лицо ее было совсем взрослым, озабоченным. Неллет лежала на боку, разглядывая подругу и слушала краем уха, как за окном негромко и укоризненно вещает что-то повариха, толстая мисерис Колина, спрашивая и не дожидаясь ответа, перебивает ответы, сказанные таким же негромким мальчишеским голосом.

Это Калем, поняла Неллет, его разбудили перед рассветом, как и сказала Натен, отправили помогать на кухне, где в больших кастрюлях варилась картошка и булькал густой ягодный кисель.

— Знала бы твоя бедная мать, джент Калем! — голос удалялся в сторону высокого забора, где расположились баки с водой, снабженные кранами, — эх ты, а ведь скоро совсем большой.

Что ответил Калем, Неллет не расслышала. А повариха снова ворчала что-то, проходя под окном, теперь уже в сторону кухни.

Девочка села, торопливо собирая в жгут длинные волосы. Еще раз посмотрела на соседнюю кровать. Натен спала. И спали все двадцать воспитанниц, раскидав руки и белея лицами на белых подушках.

Неллет сунула ноги в сабо на мягкой резиновой подошве, накинула поверх ночной рубашки халат и осторожно пошла мимо спящих к выходу. Кресло перед столиком, где сидела ночная сестра-дежурная, тоже стояло пустое. Сейчас в огромной кухне сестры и кухонные работники пьют утренний кофе, готовясь приступить к новому дню. А еще с ними садовник с помощником. Полчаса утренней пустоты и безлюдья. Может быть, Калем, специально делает так, чтобы ему доставались штрафные дежурства, подумала Неллет, она вот тоже нередко просыпается ранними утрами, чтоб успеть пройти тихим садом, по траве, покрытой росой, услышать щелкающего над головой соловья, прячущегося в густой листве. Постоять перед ажурной решеткой ворот, мимо которой скоро поедут тележки молочников и торговцев овощами. И почему-то пробуждения Неллет часто совпадали с дежурствами Калема.

Хорошо, что Натен знает про это, думала Неллет, огибая длинное двухэтажное здание с дальней стороны, чтоб выйти к невидимой от кухни стене с баками для воды. Это лучше, чем краснеть и молчать, не зная, обидится ли подруга на то, что двое иногда проводят время без нее. А врать Натен Неллет не умела и не хотела. Казалось ей — соври, и дружбе придет конец.

— А, — сказал Калем, поправляя ведро под хрустальной тугой струей, — проснулась, принцессная принцесса? Как оно там, в мирах?

Неллет потуже завязала пояс халата, переступила озябшими ногами.

— Сегодня очень хорошо. Нет, там было не очень, но я справилась. Из-за нашей вассы. А ты не помнишь?

— Чего? — Калем отодвинул полное ведро и сунул под кран пустое. Вода зазвенела, ударяясь о сверкающую жесть.

— Ты там был. Ночью. Ну, во сне.

— Целовались, да?

Неллет покраснела, прикусывая губу. Калем скорчил ей рожу и рассмеялся. Он тоже был еще в ночной одежде — длинных пижамных штанах и распахнутой на груди рубашке с тесемками. Русые волосы торчали в стороны над широким лицом с коротким чуть приплюснутым носом.

— Ладно, — сказал примирительно, — я ж шучу. Поможешь собрать ягоды? Колина велела набрать клубники и смородины. Для пирожных. Я только воду отнесу.

— Я подожду тут. — Неллет ушла за бак и присела там на теплую каменную закраину платформы, скинула обувь с одной ноги и поджала, обхватывая колено. Стала смотреть на одуванчики, мягко блестящие капельками росы. И думала — так, ни о чем, почти дремала.

Калем вернулся быстро, сунул ей плоскую корзинку. Зашлепал впереди к узкой тропинке, ведущей к большому аккуратному огороду. Нелет шла следом, смотрела на его немного разболтанную походку и немножко грустила. Калем и Натен были намечены друг другу. С самого раннего детства. Поэтому и попали в один пансион, так договорились их семьи. Натен наследовала от отца большую ткацкую фабрику, должна бы от матери, но веа-мисери Тен умерла несколько лет назад, потому дела вел отец. А родители Калема владели производством бумаги, но кроме этого — держали рисовальную мастерскую. Именно там создавались эскизы новых тканей и мебели, и хотя бумажные фабрики были основным делом династии мастеров Калемаа, но быть рисовальщиком — это почет и уважение от всех цехов и династий. Сам Калем рисовал великолепно, и родители возлагали на мальчика серьезные надежды. А еще он был старшим сыном, так что все складывалось, как должно ему сложиться. И надо же, чтобы ко всему этому, немного мрачно размышляла Неллет, сидя на корточках и срывая крупные мокрые ягоды, они с Натен очень дружили и были совершенно согласны соединить жизни в день шестнадцатилетия Натен.

— Рот открой, — голос Калема перебил печальные размышления.

Неллет послушно открыла рот, раскусила огромную клубничину, глотая сочную, освежающе сладкую мякоть.

А Калем уже отвернулся, быстро складывая в корзинку собранные ягоды.

— Давай скорее. Если успеем, я тебе покажу. Что-то. Секрет.

Неллет заторопилась, стараясь не терять осторожности. Ягоды такие спелые. Еще не хватало, чтоб Калема обругали за неаккуратность при сборе.

— Иди за сарай, — велел он, когда обе корзинки наполнились, — я отнесу и мухой обратно.

В огромный сарай они пробрались не как обычно, через большие щелястые двери, куда закатывали повозки и всякую хозяйственную технику, а с задней стороны, через маленькую невидную дверцу. Калем плотно прикрыл ее и вокруг воцарилась темнота, полная душного запаха сена, старой пыли и машинного масла. Оказалось, тут, под огромным сеновалом, который расположился над их головами, была маленькая каморка, закут, из которого шел коридорчик уже в большую часть сарая. Без окон, такая тесная, что Неллет почти прижалась к плечу и локтю мальчика. Сразу отступила, загремев чем-то под ногой. И замерла, когда из угла донесся еле слышный писк. Почти такой, какой был в ее сне. Только совсем тихий. И еще — не злой, а жалобный.

— Тихо ты. Пороняешь тут все.

Щелчок зажигалки засветил маленький огонек в руке мальчика. Свет запрыгал, показывая его лицо, плечо, пошел вперед, а там стена и понизу навалены какие-то старые вещи, тазы и ведра, ворох тряпья. Калем присел на корточки, головой и плечами закрывая место, куда светил. Писк усилился.

— Ну? Иди, не укусят.

Неллет присела рядом. В низкой коробке с помятыми боками ползали крошечные котята, поднимали головы с острыми ушками, смотрели, не видя, мутными, чуть приоткрытыми глазами.

— Нравится? — Калем отвел руку с зажигалкой и другой рукой погладил черного котенка на голове. Тот запищал, пытаясь подняться, но голова перевесила и он ткнулся носом в подстеленную тряпку.

— Какие маленькие!..

— Потрогай. Не бойся. Это врут все, что кошки — демоны из другого мира. Вот ты. Ты видела там кошек, хоть раз?

Неллет молча покачала головой.

— Извини, — примирительно сказал Калем, — чота забываю все время, не надо про это днем. Я не хотел.

— Ничего. Сегодня хорошо все. Из-за новой вассы, наверное. А чего они пищат? Им нужно поесть, да?

— Поедят, не бойся. Вон Исса, прячется. Тебя боится.

В углу сверкнули и погасли глаза, Калем отвел огонек зажигалки. Встал, касаясь плеча девочки.

— Пойдем, а то она ждет, чтоб покормить. Три штуки. Здорово, да? Это для Натен, на ее день рождения.

Он уже открыл дверцу. Неллет попыталась рассмотреть, как невидимая Исса, прыгнув в коробку, кормит своих малышей, но в каморке стояла кромешная темнота, и котята не пищали.

— Как думаешь, понравится ей? — Калем поднял ногу, стряхивая с пижамной штанины соломенную труху.

— Наверное. А где они будут жить? Веа Клодэй не позволит. В комнатах.

Калем беззаботно пожал плечами. Дернул тесемку на вороте рубашки.

— Если не позволит, мы с Натен убежим. Заберем котят, Иссу, и станем жить на берегу Лагуны, построим там дом. Ты была на берегах за мысом?

— Была. Нет, не была. — Неллет не слышала своих слов, поглощенная печалью и обидой. Она совсем не нужна им. Убегут вдвоем, сказал Калем. А ее бросят тут. Оставят. Вместе они — только потому что так получилось. Ее привезли и поэтому они вместе. А если бы не привезли, они прекрасно бы, без нее…

— Жалко, что ты у нас принцесса. Убежали бы вместе.

— Правда? — Неллет снова обрела слух. Не решалась улыбнуться, боясь — Калем подшучивает над ней.

— Конечно. Но тебя везде найдут, это раз. А еще — ты потом должна найти себе мужа. Или тебе найдут. И кто знает, этот твой — понравится ли ему с нами жить. Там же дикое все.

Рассуждая, он выглядел старше своих десяти лет. Но закончив, потер макушку, и Неллет засмеялась, так смешно встали дыбом короткие волосы.

— Тебе пора уже, — спохватился Калем, — смотри, Натен не говори, ясно? У них глаза откроются, вот-вот. Как раз на день Натен мы ее приведем и ей покажем. Беги, а то мисери Ло вернется и устроит шум.