Ами-Де-Нета [СИ]

Глава 20

Увиденное в игре не давало Даэду спать. Он ворочался, вспоминая прозрачную воду, летний шум, горячее солнце, обжигающее голые плечи. Ловил в памяти обрывки разговоров, соединяя картинки игры с тем путешествием, в которое отправил его Янне-Валга. Теперь он был уверен — это один и тот же мир, и он в нем — настоящий. А теперь оказалось, что и Неллет там настоящая тоже. Мысли плелись, ветвились, нащупывая направление, и он садился в постели, упираясь руками в жесткий край узкой кровати и напряженно глядя перед собой. Слишком много путей, куда можно думать. Как выбрать верный? Путь знаний, которые у него столь обрывочны и неполны, что в сердце приходило отчаяние. Или же путь веры, на котором все узнанное нужно отбросить и просто идти, делая шаг за шагом, стремиться к главной цели.

Оба пути казались ему ложными, вернее, неодолимыми. Может ли он надеяться получить столько знаний, чтоб обогнать ученых Острова, умеющих путешествовать между мирами (и возвращаться, уточнил для себя), предсказывать будущее, изменяться, превращаясь в существ, органичных для чужих миров? Вряд ли. И времени на попытки уйдет безнадежно много. А путь отчаянной веры казался ему сходным с капризом ребенка, который падает навзничь, колотя руками и ногами, с воплем «хочу» не заботясь о том, как именно исполнится желание. Может ли он так вести себя с Неллет, требуя для себя счастья, не думая о последствиях, которые обрушит на нее?

За стенами его жилища расцветал день, слышались в коридоре негромкие шаги и голоса, и он знал, на площадках, окружающих жилую сердцевину, царит яркое летнее солнце, в небесной пустоте облака круглят мощные спины, громоздясь вокруг Башни. Ему нужно поспать, чтоб прийти к Неллет со свежей головой. Но сон не приходил, испуганный отчаянным желанием Даэда до возвращения в покои принцессы решить хоть что-то. Но время шло и ничего не решалось. Он вставал, ходил по небольшой комнате, делая несколько шагов по диагонали, пил воду из чеканного кувшинчика. Снова валился на постель, ногами взбивая смятые простыни. И, промучившись несколько часов, вдруг захотел оказаться у небесных охотников. Конечно, Янне и сам измучен своей безнадежной страстью к придуманной им самим Неллет, но все равно он так бесшабашен, и жизнь на витке такая простая. Сон, вкусная еда, риск на охоте, веселье от того, что остался в живых. Нет времени думать о невозможном. Или бояться совершить ошибку, приближая возможное, но такое далекое.

«Нужно попросить Неллет, чтоб отпустила меня туда снова…»

Желание шло вразрез со всеми мучительными размышлениями, и удивленный тем, что побег к охотникам кажется ему самым верным решением сейчас, Даэд улегся и через минуту спал, закинув руки за голову.

А в следующую встречу с Неллет ему не пришлось обсуждать то, что его занимало больше всего.

— Отошли кенат-пину, — сказала она, сидя в постели с руками, уложенными поверх покрывала, — нам с тобой нужно многое успеть.

Когда он вернулся, Неллет молча ждала, следя взглядом, как вытаскивает свиток с летописью. И кивнув, сказала, сидя по-прежнему неподвижно:

— Пиши. История Агейи, девочки, что стала моей названной сестрой.

Даэд поднял голову от свитка, держа перо на весу. Принцесса спокойно встретила вопросительный, полный недоумения взгляд.

— После того, что мы узнали. Нель! К чему писать какие-то, что-то… То, что совсем сейчас неважно!

— Если бы я не устроила игру, ты жил бы дальше, в неведении.

— Но игра была!

— И считал бы то, что делаешь, важным, — будто не услышав, закончила она. Повторила снова:

— История Агейи. Записал?

Буквы послушно сплетали кончики, становясь словами, выбрасывали вверх и вниз острые завитки. Даэд, записывал, стараясь не вникать в смысл, чтоб не ошибиться в словах, но картинки сами вставали перед глазами, повинуясь негромкому голосу Неллет, которая говорила, глядя куда-то за его плечо.

После подъема, как и попросил Калем, она поговорила с Натен, изо всех сил стараясь не оглядываться на зевающих и смеющихся девочек, которые заправляли постели. Натен, держа в руках подушку, выслушала серьезно, тоже не глядя по сторонам. Кивнула. И аккуратно уложив подушку, взяла зубную щетку, повесила на локоть полотенце.

После завтрака в большой столовой они отошли к окну, сблизили головы, шепчась. И так же поступили перед обедом.

На занятиях Неллет писала, невнимательно слушая учителей, и пыталась разобраться, верно ли они поступают. На душе было муторно. С одной стороны, конечно, нужно поймать шпиона, Калем прав. С другой, тяжело представлять, что придется задавать вопросы, устраивать разбирательства. Но, скользя взглядом по черным, рыжим и светлым макушкам, по худеньким и пухлым детским лицам, поняла — некуда деваться. Лучше знать, чем смотреть с подозрением на всех подряд.

Вечер выдался тихий, как в сказке. В саду сверчки нежно пели свою колыбельную. Девочки пришли раньше, сели в нише на каменные выступы, забросанные мягкой сухой травой. И, перебрасываясь незначащими словами, стали ждать Калема.

Он появился, насвистывая и держа руки в карманах широких штанов. Встал вполоборота, не протискиваясь внутрь ниши. Сказал страшным, утрированно секретным и очень громким шепотом:

— А я сегодня такое узнал, упадете! Рассказать?

— Еще бы! — Натен поднялась, подходя ближе и подставляя ухо.

Калем шагнул к ней, будто бы собираясь поведать секрет. И вдруг, резко повернувшись, метнулся к смородине, почти упал, расталкивая густые ветки. В кустах ойкнуло, пискнуло, зашебуршало ветками, раскачивая их. Девочки подошли ближе, глядя, как Калем исчезает в зарослях, пыхтя и ругаясь.

Через минуту он показался снова, пятясь, выбрался на вечерний свет, крепко держа за шиворот худую маленькую девчонку с перекошенным в злой гримаске лицом.

— Пус-сти, лошак облезлый!

— Ага, — он тряхнул жертву, поворачивая лицом к свету. И вскрикнул, тряся свободной рукой:

— Кусается!

— Червячка! — ахнула Натен, подскакивая и хватая девочку за согнутые локти, — ты, как тебя там? Агеша?

— Пусти! — снова крикнула пойманная, стараясь наступить Натен на ногу. Билась, как ободранная птица, мотая чернявой головой с двумя тонкими длинными косичками, таким же жалкими, как и великоватое серое платье, из ворота которого торчала тощая шея.

— Агейя, — мрачно поправил Калем, суя в рот укушенный палец, — вот, сыч ее заклюй, до крови прокусила.

— Сам ты сыч, — огрызнулась Агейя, тяжело дыша и с ненавистью глядя на обидчика.

Она уже не рвалась, Натен крепко держала ее своими железными руками, прижимая спиной к животу.

— Заткнись, — посоветовала в темную макушку с нещадным пробором, — а то сверну голову, как дядя Санк курице. Ну? Успокоилась?

— Он пусть заткнется! Тьфу на его башку.

— Помолчи, — сказала Неллет, морщась, — ты чего злая такая? Зачем подслушивала нас? Скажи, что не будешь больше, и Натен тебя отпустит.

— Ага, — язвительно отозвалась Натен, — отпущу. Не помнишь, как ее наказывали, когда отбирала у малышни монетки? А еще воровала персики и продала их молочнику! Мои персики, между прочим, я их растила на осенний бал, а эта насекомая три моих дерева ободрала, с ветками прямо.

— Она мальчишкам карточки продавала из сигарных коробок, — поддержал ее Калем, — такая проныра, все денежки себе копит, жадина. И ворюга. Теперь к нам прилипла. Тебе что, наставница платит монетки, чтоб ты доносила на всех?

— Вовсе нет! — у Агейи скривился тонкий рот, по щекам потекли слезы.

— Ерунда какая, — Натен тряхнула ее, спихивая со своих ботинок, — слезь с ноги, больно. Я говорю, ерунда выходит. Она же, как псина бродячая, будем на нее кричать, будет кусаться. Агейя, я тебя отпущу и поговорим. Хорошо?

— Приедет когда моя мама, — с угрозой пообещала девочка, — она всех вас засадит в тюрьму. Повелит и вас высекут розгами.

— Ах-ах, — Натен насмешливо покачала головой, — и кто же у нас такая мама-повелителька?

— Волшебница! А еще — морская царевна лагуны! А еще — королева степных кобылиц!

Калем согнулся, упираясь руками в колени и кашляя от смеха. Неллет тоже рассмеялась, представив себе копию Агейи с тощими шнурками черных косичек — на злой и быстрой степной кобыле, в короне и с луком в руках.

— Нет у тебя мамы, Червячка, и прекрати ругать моих друзей! — Натен кажется, рассердилась всерьез, снова тряхнула девочку.

— Нати, правда, отпусти ее, — вступилась Неллет, — ты верно сказала, ерунда, а не разговор. Агейя, давай просто поговорим, а?

Девочка угрюмо кивнула. Потом со злобой в черных глазах посмотрела на Калема:

— Он пусть уйдет. А то палец совсем откушу.

— Еще чего! — Калем шагнул ближе, демонстративно суя руки в карманы.

— Калем, — попросила Неллет, — ну, пожалуйста. Подожди там, на тропинке. Вдруг кто услышит.

Мальчик фыркнул, но послушался. Отошел, встал спиной к ним под крайним деревцем, ковыряя ногтем кору. Издалека, со двора в сад доносились крики — воспитанники догуливали свой последний перед сном час на свежем воздухе.

Натен отпустила локти пленницы, но подумав, крепко взяла ту за платье на спине, серая ткань натянулась, перекашивая сбитый передник. Агейя прижала одну руку, тощую, как птичья лапка, к карману на животе. Исподлобья глянула в серьезное лицо Неллет.

— Слушай, — сказала та, — ну правда, это нехорошо, что ты прячешься. Ты сама или тебя кто послал? Может быть, веа Клодэй попросила?

— Вот еще…

— А чего же ты хочешь? — Неллет развела руками, не зная, как дальше быть.

— Еще раз увидим, — с угрозой пообещала Натен за плечом девочки.

Но та ее перебила.

— С вами хочу. Чтоб тоже — друзья и всякие секреты.

Они помолчали все трое. Агейя опустила лицо, разглядывая свои нечищенные ботинки. Неллет внимательно смотрела на нее, а Натен скривилась с возмущением и подвела глаза горе, показывая — ее нам еще не хватало.

— Понимаешь… — Неллет на секунду задумалась, не зная, получится ли объяснить, — мы друзья сами по себе. Потому что мы… мы любим друг друга. С первого дня. Это ведь нельзя нарочно сделать, это должно само. А тебя мы не знаем совсем. Ну, то что знаем, оно не сильно хорошее. Как же мы станем дружить, если в сердце этого нет?

Агейя подумала, быстро вытирая мокрые от недавних слез щеки. Неллет с надеждой смотрела на худое бледненькое личико с темными глазами. Снова спросила:

— Понимаешь, да?

— Ага. Только я все расскажу наставнице. Если не возьмете меня дружить.

— О-о-о! — Натен покачала головой и сокрушенно цокнула языком.

— Ничего ты не поняла, — Неллет сердито махнула рукой, — ну и ладно, рассказывай. Все знают, что мы дружим. Нашла секреты.

— Про новые вассы расскажу, — хрипло посулила девочка, — которые вы стали сами плести, без позволения. А еще — про тварей в комнатах веа. Тогда ее выгонят из начальства. А еще… как ты рассказывала Натен…

— А я оторву тебе голову, — сладким голосом пообещал от дерева Калем, — если не заткнешься.

— Лошак!

— Жаба!

— Перестаньте! — Неллет взяла Агейю за руку, оттаскивая ее от Натен, — как ты собралась дружить с Калемом, если ты его…

И замолчала, качнувшись на вдруг ослабевших ногах.

— Я сама расскажу веа Клодэй, — Натен уперла руки в бока, меряя девочку суровым взглядом, — и пусть тебя выгонят из школы. Насовсем.

— Натен, — Неллет крепко сжимала худую ладонь с тонкими косточками пальцев, — подожди. Я сама. Я…

Она шагнула к нише, ведя за собой Агейю. Встала там, загораживая спиной угасающий закатный свет.

— Я буду дружить с тобой. Хочешь? А потом станем уже все вместе.

Агейя недоверчиво смотрела снизу вверх.

— Ты? Ты будешь гулять со мной? Как с Натен? Разговаривать? И в столовой рядом сидеть? Будто мы наилучшие подруги?

— Да, Агейя. Но я все равно буду дружить с Калемом. И с Натен. Но и с тобой тоже. Если тебе так понравится.

Тонкие бледные губы разошлись в улыбке, показывая мелкие зубки.

— Хорошо. Я согласна. Пойдем теперь. Уже скоро в спальни, пойдем вместе обратно.

— Я провожу тебя. И вернусь поговорить с друзьями. Я их люблю, и мне нужно разговаривать, понимаешь? Тебе ведь нужно.

Агейя просунула руку под локоть Неллет, прижалась к ее платью, приноравливаясь к шагам. Проходя мимо Калема, скорчила ему рожу.

Натен встала рядом с мальчиком, глядя, как за ветвями скрываются новые подружки. Агейя болтала о чем-то, вскрикивая и жеманно смеясь.

— Приехали, — мрачно сказала Натен, — и что теперь?

— Подождем Нель. Она ее за руку держит. Может, расскажет, чего поняла про нее. Орехов хочешь? У меня полный карман.

Расталкивая ветки, Калем уселся на бывшую тайную лавочку, вытянул ноги, шаря в кармане. Натен устроилась рядом, тоже вытягивая длинные ноги, укрытые серым подолом. Брала из ладони Калема орех и раскусывая тонкую скорлупу, стряхивала кусочки на траву, где валялись фантики. А белые крошки сладкой мякоти отправляла в рот.

Ночью Неллет и Натен стояли в умывальной у широкого подоконника. Натен внимательно слушала шепот подруги, переминаясь ногами в шлепках по холодному каменному полу.

— В ней внутри что-то очень плохое. Мне непонятно что. Нет, не так. Не насчет монеток и персиков. С ней самой что-то было. Ее отец. Он может приехать. И она сильно боится. Но я не поняла, чего именно. И мне ее жалко, Нати.

— Одни неприятности будут, вот увидишь, — пообещала Натен со вздохом, — а когда он приедет, сказала? И не отец это. Отчим. Она сирота.

Неллет пожала плечами, поправила ворот ночной рубашки, спустившийся с плеча. От черного стекла тянуло ночным холодком. И такое же черное стекло увиделось ей в сердце Агейи, за которым кроме холода и отчаяния она ничего не смогла разглядеть.

— Не сказала она. Вообще о нем не говорила. Это я сама увидела, внутри. А еще, Нати, — Неллет тихо и удивленно рассмеялась, — у нее в голове и правда, ее мать — волшебница и царевна. Настоящая.

— Сама себе, значит, врет, — авторитетно постановила Натен, по-взрослому качая головой, — напридумывала сказок и верит в них.

— Нет. Там что-то другое. Настоящее и одновременно — будто вранье. Но такое… я не могу сказать точно. Будто бы правильное. Нужное.

Неллет замолчала. И Даэд, отложив свиток, встал, наливая из кувшина в кубок красного туама, исходящего сладким горячим паром. Подал Неллет, придерживая серебряное донце. Она благодарно кивнула, сделав несколько глотков. Протянула руку, беря положенный к туаму белый тоненький хлебец.

— Я очень виновата перед Агейей. Хорошо, что она простила меня. Но именно моя вина заставила ее остаться. Кто-то остался там, Дай. Когда мы сотворили Башню. И я рада, что Агейя осталась не одна.

— Ты была добра с ней. Разве нет?

— Я поздно поняла, что происходило на самом деле. А еще я ведь была совсем девочкой. Мы дружили год. И в конце того года дружили уже вчетвером, по-настоящему. А потом Натен сделала это. А я не остановила ее. Я, как и она, полагала, что мы делаем правильно. Делаем лучше для Агейи. Возьми свиток. Я хочу закончить, чтобы оставить мысли бумаге, а то ко мне придут нехорошие сны. Это плохо для равновесия Башни.

Даэд поставил на поднос кубок. Но перед тем, как писать дальше, вышел, и поклонясь новому кенат-пине, отослал его к стражу. За шатром принцессы, далеко среди колонн мелькали цветные платья девушек, наводящих порядок в оранжерее. Помедлив, Даэд ушел туда и вернулся, поставил рядом с напитками узкую вазу на широком основании. Неллет улыбнулась, трогая пальцем вывернутые лепестки роскошного желтого ириса.

— Спасибо, Дай. Мои любимые. Они росли там, в цветнике нашей школы.

— Вот на что похожа твоя опочивальня, моя принцесса. На цветок ириса.

— Да. Я так хотела. Ты готов писать дальше?

Веа Клодэй вздохнула, когда девочка ушла, пробормотав положенные слова благодарности за устроенный праздник.

— Бедный ребенок. А ведь у нее такой прекрасный отец. Заботится, и присылает нам множество нужных вещей. Дорогих. Зимой оплатил поездку на снеговые скалы. Хорошо, что вы, девочки, взяли ее под крыло. Может, получится из нее добрый человек.

А через два месяца состоялся праздник мэйо. Бал зеленой листвы. Старшие после этого праздника покидали школу, а младшие переходили в следующий класс.

В шкафчике Неллет висело новое платье. И для Натен они сшили платье, не менее прекрасное. Калем с мальчиками пропадал в саду и в мастерских, где наставник по ремеслам джент Сарус помогал им делать фонарики из живых цветов и веток с зелеными листьями.

А еще девочки решили сделать Агейе сюрприз и тайно сшили ей новое платье, хотя младшим было достаточно украсить цветами свои старые парадные одежки.

— Раз уж она с нами, эта привяза, — решительно заявила Натен, — нечего тогда нас позорить. Будет на балу, как новая монета.

— Нет, — сказала Агейя, сидя на кровати Неллет и глядя на голубое воздушное платьице, которое девочки держали перед ней на руках, — не хочу. Не буду надевать. Сами носите.

— Агей, так нельзя, нехорошо, — Неллет встряхнула тонкую ткань, и та заблестела в электрическом свете, — посмотри. Мы так радовались, что это для тебя. Шили по ночам. Чтобы ты была красивой.

— Я не хочу красивой! — у девочки задрожали губы.

Натен по своей привычке закатила глаза и пробормотала что-то. Неллет свернула платье, опуская руки.

— Ладно. Если не хочешь. Но жалко. Мы так старались. Я очень радовалась, что ты будешь с нами и такая красивая.

Она убрала платье в шкаф. Агейя сползла с кровати, подошла к ней, кусая губу и думая о чем-то. Уточнила:

— Ты так хотела, да?

Неллет кивнула. За дверями слышалась музыка и радостные возгласы. Во всем доме царила радостная суматоха. Через полчаса начнется обед, потом все перейдут в танцевальный зал, украшенный зелеными фонариками и гирляндами из цветов. Ко многим приехали родители. Калем уже водил своих по территории школы, хвалясь тем, что он сделал за этот год, и скоро появится отец Натен — высокочтимый мастер джент Тен. А они с Неллет все еще не одеты, стоят в спальне, уговаривая упрямую Агейю прихорошиться.

— Ладно, — тоненько сказала девочка, — если вы так хотели. Если вам понравится. Я надену его.

— Выйдем все вместе, — обрадовалась Неллет, быстро вынимая и расправляя голубое платье, — все как увидят!

— Упадут, — подсказала Натен, вертя перед собой Агейю.

— Ударятся об пол, — засмеялась Неллет.

И Агейя, разглядывая себя в высоком зеркале, нерешительно улыбнулась тоже. Неллет быстро надела свое платье, цвета молодой листвы, встала рядом, отражаясь тоже. А Натен, подойдя сбоку, тронула Агейю за плечо.

— Обещаешь пойти с нами, как положено прекрасным нарядным миссе?

— Обещаю.

— Клянешься? — грозно вопросила Натен, берясь за кончик тощенькой черной косички.

— Клянусь, — засмеялась Агейя.

— Сто лет хотела это сделать, — Натен щелкнула ножницами, и большая часть косички осталась у нее в руке, — повернись, вторую обрежу.

Агейя молчала, на мгновенно побелевшем лице резко выделялись темные, ставшие почти черными глаза.

— Ну что ты? — ласково укорила ее Неллет, — смотри, расчешем сейчас и заколем, сверху венок из мелких роз. Белых. Да ты совсем у нас красавица.

— Я… — девочка прокашлялась, — я поклялась. Все хорошо будет. Да?

— Конечно!

— Мы вместе будем. Да?

Они закивали, смеясь. Агейя тоже улыбалась. До сих пор сердце Неллет ныло от воспоминания о том, какая она была жалкая и напряженная, эта улыбка на бледном лице. Изо всех сил девочка старалась быть настоящей, хорошей и красивой подружкой. Не испортить праздник тем, кто ее любит.

«Есть вещи, которые не перестают болеть, даже если время уносит их в неизмеримые дали». Она мягко улыбнулась Даэду, который поднял глаза, ожидая продолжения рассказа.

Отца Агейи Неллет увидела не сразу. Танцевала, смеясь и поправляя приколотую к плечу розу, уже совсем уставшая и горячая от множества танцев, вкусной еды и выпитых стаканчиков с легким детским вином, настоянным на цветочных лепестках. Иногда находила взглядом Агейю и радовалась тому, что та, оттаяв, тоже смеется, играя с младшими в праздничные игры, где танцы сменялись догонялками и фантами с загадыванием желаний. Помахала рукой Калему, который сидел за столом, между отцом и матерью, блестел вымытыми щеками и нещадно приглаженными на пробор волосами.

И вдруг, в повороте наткнулась на чей-то резкий внимательный взгляд, ударивший ее, как хлесткий кончик мокрой веревки. Тяжело дыша, Неллет остановилась, отпуская руку высокого мальчика из выпускного класса. Улыбнулась ему извинительно. И отошла к стене, стараясь за плечами и головами снова увидеть, кто это так посмотрел на нее.

Мужчина стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Худощавый и стройный, с темными волосами, зачесанными со лба, в строгой одежде с витой цепью высокородного на груди. В ответ на ее взгляд кивнул, прикладывая руку к сердцу. И подошел, обходя танцующих. Наклонился, чтоб Неллет расслышала слова через общий веселый шум.

— Мое почтение, высокородная миссе Неллет, принцесса великого острова, позволите ли пригласить вас на танец?

Неллет кивнула, подавая ему руку.

— Меня зовут Теннет, джент Колин Теннет, владелец химических рудников на западных плоскогорьях Зану. Я прибыл специально, увидеться с дочерью на празднике Мэйо, и принести вам мои горячие благодарности, миссе. За любовь и заботу о ней.

Кивком головы он показал в угол, где смеялась Агейя, кивая кому-то темной головкой в цветочном венке и держа воздушный подол платья пальцами.

— Она растет настоящей красавицей, — джент Теннет вздохнул, аккуратно ведя Неллет в танце, — и так похожа на свою мать. Я думал, не дождусь, не увижу сходства. Знаете, миссе, этот момент, когда из нескладного тонкого стебелька вдруг развивается нежный бутон и вот-вот брызнет лепестками, испуская дивный аромат. Несчастен тот, кто пропускает главные мгновения жизни. Я стараюсь не пропускать их.

Неллет переставляла ноги, которые стали вдруг тяжелыми, как чугунные тумбы. И умирала от желания отдернуть руку, мягко н крепко взятую мужскими пальцами. Но не могла, потому что пыталась через прикосновение поймать причину угрозы, исходящей от собеседника. Что-то в нем было такое, что насмехалось над сладкими речами, а еще — над ней самой, говоря вещи, кажется простые, но непонятные, сопровождаемые такими же непонятными образами.

— А где она? — хрипло спросила Неллет, отчаявшись понять его мысли сама, — где ее мама?

— Она умерла, — почти рассеянно ответил джент, изящно заверчивая девочку в фигуре танца и снова слегка прижимая к кафтану из тонкого сукна, — такая трагедия. Но это случилось три года назад, и думаю, Агейя уже перестала тосковать. О, моя девочка увидела меня.

Он помахал рукой и склонился над запястьем Неллет, щекоча кожу тщательно подстриженными короткими усами, — прошу простить, принцесса, я должен уйти.

Неллет молчала, и Даэд терпеливо ждал, незаметно трогая кончиком пера блестящее озерцо чернил в вычурной плошке, чтоб поймать новые слова на лету, не отвлекаясь, когда принцесса заговорит. Трижды успел коснуться чернил…

— В том возрасте я увидела ее еще один только раз. Нет, дважды, но один из них — во сне.

Неллет видела, как джент Теннет заговорил с дочерью, поклонился, беря тонкую руку в пене голубых кружев. Но тут подошел Калем, пригласил на танец, и она кивнула, радуясь внезапному счастью — весь вечер он танцевал только с Натен.

Над крышами пансиона стояла изумительная бархатная ночь, полная ярких звезд и томного соловьиного пения, и все, усталые от длинного вечера, притихли, рассаживаясь в главном дворе на длинные скамьи и пухлые обитые шелком табуретки. Молча смотрели, как улетают оранжевые фонари желаний, посланные в ночное небо старшими детьми, которые уже почти прощались с учителями и классами.

Неллет сидела одна, вернее, к ней пришла веа Клодэй и положила руку ей на плечо, понимая, как с благодарностью поняла девочка — ей может стать тоскливо от того, что Калем и Натен завершают праздничный день рядом со своими родителями. Потому и за Агейю она не особенно волновалась, зная — та сейчас рядом с отцом. И он, несмотря на опасения Неллет, оказался в итоге не таким уж и страшным. Красивый и вежливый, очень спокойный. А ее страхи, что так и не успели оформиться в нечто конкретное, они могут быть связаны с этой его рассеянностью, подумала Неллет, так же рассеянно размышляя, вот я сижу — устала от хорошего, печалюсь, что ни королева Ами, ни отец не приехали, может быть, джент Теннет прячет за показным равнодушием какие-то свои личные печали.

Утром, решила она, прижимаясь плечом к основательному боку веа Клодэй, завтра мы спросим у Агейи, и все станет понятнее.

Глубокой ночью Неллет села в постели, отчаянно пытаясь увидеть в темноте спальни что-то привычное, то, что выдернет ее из сна. Медленно возвращалась в реальность, держась глазами за блики на спинках кроватей, потом — за еле заметно светлеющие оконные переплеты. Темные крылья люстр под смутным потолком. Далекая дверь, рядом с которой неяркое пятнышко ночника у кресла мисерис Лоун.

Сон отступил, бледнея, и Неллет выдохнула, поворачиваясь и нащупывая под подушкой плетение вассы. Сжав в кулаке нитяные кисточки, снова легла. Боясь закрыть глаза и снова увидеть зеркало, из которого на нее смотрели темные глаза Агейи, полные безнадежного отчаяния. Она была ею во сне и смотрела на себя, тускло радуясь худому лицу, тощим косичкам, падавшим на костлявые плечики. В том сне, который так не хотел уходить, за ее отражением выплыло, утверждая себя в сумрачной глубине, отражение джент Теннета. Сначала пуговицы на дорогом камзоле, потом рука, еле касаясь худого плеча. После — его приятное лицо с правильными чертами — он сел позади, осматривая дочь, и губы под короткими усами сложились в жалостливую, чуть презрительную улыбку.

— Даже странно, что ты так не похожа на мать. Вернее, как может сходство быть столь невероятно непривлекательным? Похожа. Но я не вижу и следа красоты Антейи!

Он помолчал и продолжил уже ласково (а в зеркале в обратном порядке проплыли: холодное лицо, рука на согнутом локте, ряд блестящих пуговиц на животе):

— Не печалься, крошка. Ты еще мала, и возможно, красота матери расцветет в тебе. Нужно пересмотреть детские портреты Анты…

Неллет лежала, неловко вывернув руку, чтоб держать вассу, не вынимая ее из-под подушки. И одновременно сидела, с окаменевшей спиной, ощущая присутствие мужчины, который хотел чего-то, но терпеливо раздражен от необходимости отодвинуть желание. Не зная, сложится ли будущее так, как нужно ему.

А потом заснула снова, когда васса сработала, защищая ее от прикосновений чужих душ.