Аромат теней

15

Когда-то я представляла себя чужаком во тьме, но сейчас, когда ехала назад, в квартиру Оливии, я вспоминала свою встречу со строительным рабочим — я проклинала себя за то, что помню его имя, Марк, — вспоминала, какая боль отразилась на его лице, когда он понял, о чем я говорю. Вспоминала свои слова. Слова, которые никогда бы не произнесла Оливия. Я ерзала на сиденье, чувствуя себя неловко. Как я узнала, тьма приходит во многих формах.

А то, что произошло в магазине комиксов? Карл казался не просто искренне удивленным, что я могу брать комиксы и Тени, и Света, я во взгляде Зейна заметила страх, когда тот смотрел на комиксы у меня в руках.

Значит, это ты.

Единственная. Слова Майкаха.

И слова Уоррена: Ты первый знак.

Я оставила машину на месте Оливии в подземном гараже, взяла из багажника комиксы и решила все их прочесть за ночь. Мне нужно заполнить пробелы, оставленные Майкахом и Уорреном в моем обучении сверхъестественному… и в моей жизни.

Когда я вставляла ключ в замок, зазвонил телефон, и, не уловив никакого необычного запаха, я побежала в спальню и сняла трубку. Луна протиснулась своим шелковым телом у меня меж ног, отчего я едва не упала.

— Алло. — Я присела на край кровати и наклонилась, гладя кошку по голове. Луна изогнулась у меня под рукой. Я узнала голос Уоррена.

— Оливия, пора. Мы должны убрать тебя отсюда, в убежище. — В голосе его звучала паника, говорил он задыхаясь.

Моя рука застыла на спине Лупы.

— Я же еще не готова.

— У нас нет выбора. Все агенты отозваны с улиц.

— Почему?

— У меня нет времени на объяснения… подожди. — Послышался приглушенный звук, как будто Уоррен прикрыл микрофон рукой или прижал его к груди. Полминуты спустя он возник снова. — Помнишь, я рассказывал тебе, что Тени сумели найти способ убивать наши звездные знаки? Одного за другим?

Я кивнула, хотя он не мог этого видеть.

— Так вот, они выследили нас; не представляю как, но у них есть следующая цель. Поэтому мы все должны уходить.

— И кто же эта цель? Он помолчал.

— Я.

Я встала и подошла к окну, где в долине снова сгущались тени.

— Но зачем скрываться мне? Ведь Оливия — Арчер. Ее, то есть меня, не тронут.

— Джоанна Арчер, — ответил он, удивив не только тем, что использовал настоящее имя, не и тем, что назвал его полностью, — я им нужен не из-за моей замечательной личности. Я им нужен из-за тебя.

Вот как.

— Встретимся в ресторане «Пеппермилл» на бульваре. Приходи пешком. Не нужно, чтобы машина Оливии оставалась вблизи того места, где мы тебя заберем. Тебя будет ждать такси. Соберись так, словно отправляешься в летний лагерь, и возьми с собой только самое необходимое.

Я оглядела комнату, не представляя, с чего начать.

— Сколько времени я буду отсутствовать?

— Довольно долго, чтобы ты узнала все необходимое, но недостаточно, чтобы тебя хватились.

— Это ограничивает мои потребности, — сказала я самой себе. — А как же Луна?

— О ней позаботятся,

Я задумалась: в сознании возник Марк и его боль; я почувствовала, как у меня возникает недоверие.

— Мне нужно тебе кое-что сообщить, Уоррен. Или спросить…

— Позже. Для перехода открывается окно, но оно узкое. Мы должны торопиться.

— Какого перехода?

— Из твоего мира в наш, — нетерпеливо объяснил он. — Он возможен точно в момент смены дня и ночи наоборот.

— Это время называется сумерки, Уоррен. И длится не одно мгновение.

— Но не в пункте, где свет и тьма поровну распределены в воздухе. Прошу тебя, быстрее. — Он повесил трубку.

Я сердито посмотрела на телефон, потом на Луну.

— Для бездомного бродяги он уж слишком распоряжается, верно?

Я собралась быстро, побросала только те вещи, в которых мне удобно… ну, относительно удобно, учитывая гардероб Оливии. Никакого шелка, никаких каблуков, никаких кружев. Конечно, джинсы, которые я сунула в спортивную сумку фирмы «Сивен», а не «Ливайс», а спортивные брюки велюровые с сатином, а не из простой хлопчатобумажной ткани. В этих вещах я могу по крайней мере двигаться. Могу бежать. Могу сражаться.

Решив, что нужно быть незаметной — ведь не зря Уоррен велел не брать машину Оливии, — я надела свитер с воротником-хомутом и свободные брюки, и то и другое черное. Украшенный хрусталем сотовый телефон я решила взять с собой: не может же Оливия просто бросить его. И перешла к выбору обычных туалетных принадлежностей.

Нижнее белье, носки, щетка для волос, зубная паста, крем… фотоаппарат.

— О боже! — прошептала я, застыв с дешевой камерой в руках, Я держала ее осторожно, как птенца. Ею я сделала свои последние снимки: кадры, что я щелкнула в те ранние утренние часы, прежде чем вернуться к Уоррену и сказать «да».

На одном кадре Бен, улыбающийся во сне, потому что я жива.

Я взглянула на часы. Есть ли у меня время? Сердце колотилось при мысли о том, что можно будет взглянуть на эти снимки. Я хотела бы проявить их сама, поиграть со светом и тенью в одиночестве своей фотолаборатории, но знала, что это невозможно. За моим домом следят, и даже если бы не следили, Уоррен никогда на это не согласится.

Тем не менее в магазине всего в квартале от «Пепперашэтла» есть фотомастерская. Если потороплюсь, то успею.

Дорога была недолгой. Я припарковалась в квартале от мастерской, потом пешком пересекла перекресток и три знака стоп. Ко мне по пути приставали только один водитель и один попрошайка, поэтому я решила, что положение значительно улучшилось.

В мастерской меня приветствовала сонная девушка, которая выглядела еще не достигшей возраста голосования. Наверное, «приветствовала» — слишком сильное слово, потому что посмотрела она так, словно я помешала чему-то очень важному в ее жизни и она хочет побыстрей к этому вернуться.

— Как быстро вы сможете напечатать? — спросила я, протягивая ей фотоаппарат.

— На вывеске написано — час.

— Мне они нужны через полчаса.

— И всем остальным тоже, женщина. Не могу. — Она толкнула аппарат ко мне и отвернулась.

— А вот тут сказано, что можете, — заявила я, просунув под аппарат стодолларовую банкноту.

Девушка глянула на деньги, потом на меня и вернулась к прилавку.

— Получите через двадцать минут. Она, может, и ленива, но не глупа.

Я решила подождать снаружи: двадцати минут достаточно, чтобы пролистать хотя бы один комикс. Ноябрьский воздух прохладен и свеж, но мне в свитере было не холодно. Я села спиной к оштукатуренному столбу, достала из сумки стопку комиксов и задумалась, с чего начать.

«Со Света, — решила я. — Определенно». Я взяла комикс с самой ранней датой — том второй, номер двадцать пять — и раскрыла его, чтобы больше узнать о «независимых», которых так презрительно упоминал Уоррен в вечер моей метаморфозы. Очевидно, независимые — существовал и другой, гораздо менее лестный термин «бродячие агенты» — служили постоянной угрозой равновесию в соотношении сил. В мире, где происхождение означает все, конкуренция за открывшиеся звездные знаки была жесточайшей, и даже агенты Света готовы были уничтожить соответствующий себе знак, лишь бы занять его место в Зодиаке, Это значило, что члены Зодиака не доверяли независимым и едва терпели их в городских пределах.

К счастью, особых споров из-за происхождения не было: наследование шло от матери к дочери, а если женщин среди младших членов семьи не было, то — к старшему сыну. Но время от времени открывался знак без явных наследников, и, согласно тексту, тогда начинались «интересные» события.

Я поморщилась и перевернула страницу, вспоминая, как скривилось лицо Уоррена при упоминании о независимых. Почему у меня сложилось впечатление, что в данном случае эпитет «интересные» — синоним «смертоносных»?

Я также задумалась о том, как к моему происхождению и наследованию знака Стрельца отнесутся в отряде Уоррена. Если со времени исчезновения матери знак Стрельца пустовал, возможно, мое неожиданное появление свяжут с каким-нибудь бродячим агентом? Во всяком случае разве это не будет выглядеть «интересным»?

Ответы я не получила, направление, в котором пошли мои мысли, мне не понравилось, поэтому я захлопнула комикс и взяла другой. На этот раз не обращала внимание на хронологический порядок и просто взяла тот, на обложке которого был изображен привлекательный супергерой, а остальные упрятала в сумку. «Страйкер, агент Света» назывался этот комикс.

— Страйкер наносит удар,[47] — пробормотала я, устраиваясь поудобнее. Указано, что рекомендуется читателям старше семнадцати лет, и я понимала почему. Кожа обтягивала бедра героя, образуя выпуклости во всех нужных местах, а свободный кашемировый свитер обнажал гигантские бицепсы… и глиф, пульсирующий на груди, как сердцебиение. Он действительно пульсировал на странице. Я не специалист в астрологии, но мне показалось, что это глиф Скорпиона, знака и месяца перед моим. Страйкер держал предмет — оружие, решила я, — в виде арбалета, но с привязанной к нему цепью. Как им пользоваться, мне было совершенно непонятно.

— Однако готова узнать, — сказала я, разглядывая фигуру героя. Замечание для себя: побочное преимущество статуса супергероя? Знакомство с другими супергероями.

И тут я увидела имя автора, нанесенное сверху на обложку черными буквами по трафарету. Зейн Сильвер. Тот самый Зейн, что работает в магазине? И гут же заметила ниже имя художника. Карл Кеньон, рисунки карандашом.

— Волчонок? — удивилась я вслух, поворачивая комикс так, чтобы на него падал свет уличного фонаря.

Десять минут спустя у меня сложилось очень неполное представление о событиях, которые преследуют меня в последние дни. Я прошла вслед за Страйкером — образом или реальным человеком? — через серию событий, приведших к его метаморфозе. Его отвезли на пустой склад на углу Индастриал и Поллак, где его окружили одиннадцать мужчин и женщин, хотя пол их определить было трудно. Каждый был в свободном длинном одеянии, белом и покрытом вышитыми золотыми знаками. Я решила, что это знаки созвездий.

— Отличная работа, Карл, — заметила я, ткнув пальцем с одно из сверкающих звездных скоплений. Оно мягко мерцало у меня под рукой. Я улыбнулась и продолжила чтение.

«Твой первый жизненный цикл закончился при достижении половой зрелости; второй заканчивается сегодня вечером». — Эти слова были начертаны в пузыре, исходившем изо рта человека, подозрительно похожего на Уоррена. «Но это не может быть Уоррен», — подумала я, проводя по рисунку пальцем, потому что Уоррен никогда не бывает таким гладко выбритым. «Чтобы вступить в третий жизненный цикл, ты должен пройти метаморфозу и добровольно присоединиться к седьмому дому Зодиака, под знаком твоей матери — знаком Скорпиона, Ты согласен?»

— Дешевый диалог, — буркнула я. — Кто писал это дерьмо?

«Согласен, — отвечает Страйкер с достоинством, соответствующим церемонии. — Как поступила до меня моя мать».

«И ты делаешь это по доброй воле?», — спросил мужчина, и вспышка молнии за пределами склада превратила его очертания в силуэт. Я знала, что снаружи собираются тучи. Я почти слышала раскаты грома, как тогда, за пределами квартиры Оливии.

«Как поступила до меня моя мать», — повторил Страйкер, наклонив голову. За ним окна начали покрываться струями дождя.

— По крайней мере ты знал, что выбираешь, — произнесла я, переворачивая страницу. Молния пронеслась по листам. Похоже на книжку с оживающими рисунками! Книга задрожала у меня в руках, и слова, рисунки, пузыри диалога — все растворилось в раскатах грома. Я видела, как на Страйксра обрушилась та же сила, что совсем недавно ворвалась и меня, она бросила его на колени и превратила в беспомощного просителя. Остальные звездные знаки плотным кольцом окружили его — их тела были изображены сверху, чтобы было видно, что они создали символ его звездного знака, и в центре этого символа оказался Страйкер. Книга превратилась в экран, на котором возникали и исчезали изображения, и только яркая звезда Страйкера в центре страницы оставалась неподвижной.

Послышался такой громкий треск, что я едва не выронила книгу. Небо раскололи две огненные полоски, и раздался крик, такой ужасный и свирепый, какого мне никогда не приходилось слышать.

— Нет! — услышала я ответный возглас Уоррена. Символ оказался разбит, его яркие концы — другие агенты Света — поворачивались лицом наружу, к вторгнувшемуся красному свету. Я не могла за всем уследить — события начали развиваться слишком хаотично и смешанно, — я словно тоже была захвачена смятением. Над моей головой раздавались удары, звучали слова, которых я никогда не слышала раньше… крики, которые мне не хотелось слышать. Время от времени действие замедлялось, как будто лента застревала в головке, и возникало четкое изображение — напоминание о традиционном комиксе; оно обжигало мне роговицу и тут же исчезало, захваченное хаосом.

Я видела, как Уоррен убил человека с помощью веревки и кулаков.

Я видела, как Майках своими руками хирурга срезал сначала скальп, а потом лицо нападавшему,

И я с огромным изумлением, с недоверием, переходящим в оцепенение, увидела того, кто напал на меня, когда я была девочкой-подростком. Над ним в воздухе висело написанное большими буквами имя — ХОАКИН, а дальше РЫБОЛОВ ТЕНИ. Но вот надпись треснула, разлетелась обломками и исчезла за краем страницы.

— Хоакин, — сказала я вслух. Я узнала его. Узнала печать смерти на его лбу.

И, перевернув страницу, я поняла, что он убьет Страйкера.

А вот и он. Великолепный, беспомощный и неподвижный в центре этого водоворота, его голова зажата между широкими ладонями Хоакина. Рыболов Тени потянул, и я с ужасом увидела, как вытягиваются сухожилия на горле Страйкера, напрягаются, из его рта вырывается крик. И вот каким-то медлительным движением его плоть поддается. Из дыры и горле вырывается ужасный хрип, и голова с хрустом отрывается от тела. Свет в центре страницы, мигнув, гаснет. Больше его пет. Красные огни растворяются и неожиданно тоже исчезают. Воинские выкрики затихают, слышен только один голос.

Женщина, одетая в такое же одеяние, как Страйкер, с воплем бросилась вперед, подняла голову Страйкера — только голову — и прижала к груди. Склонилась к ней и с плачем начала гладить волосы. Я заметила удивительное сходство сквозь слезы и тонкие линии морщин на ее лице.

Наше происхождение идет по материнской линии.

— Боже. — Не в силах дольше выносить эту сцену, я перевернула страницу.

Женщина по-прежнему здесь, но она стоит, сжав кулаки, глаза ее горят, одежда вымазана кровью сына. «Среди нас есть предатель», — говорит она отчаянным голосом.

«Ужас, — подумала я, захлопывая книгу. — И это комикс Света?»

А кто же те, с кем я должна бороться? Те, что выскакивают ниоткуда и срывают головы с плеч? Головы супергероев?

— П-п-простите. — Я вздрогнула от неожиданности. Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами, с бледным лицом, у ног ее валялись снимки. Она с трудом глотнула, и мне стало любопытно, как давно она здесь стоит. — В-вот п-первые. Я подумала, они вам нужны немедленно.

Я попыталась улыбнуться ей. Она сделала шаг назад, и я не могу ее винить. Я подобрала снимки.

— Заканчивайте.

Она убежала в мастерскую, вся се подростковая дерзость исчезла. Я снова села, гадая, как все это объяснить, и попыталась справиться с дыханием. И хорошо сделала, потому: что один взгляд на эти снимки снова вызвал у меня невольный крик.

Фотографии не вспыхивали. Они не расплывались, не сверкали, не горели, не отбрасывали лучи света с бумаги, на которой были напечатаны. Мой глаз фотографа видел десятки возможностей улучшения композиции, но усовершенствовать мгновение невозможно. Я поднесла верхний снимок к лицу, не в силах сдержать дрожь рук, принялась разглядывать плоское захватывающее сердце изображение.

Я знала своего мужчину.

Я знала, как расположиться в предрассветных сумерках, чтобы максимально использовать естественное освещение и не пользоваться вспышкой. Я знала каждую черточку этого лица. Знала длину и ширину кончиков его пальцев, и то, как они гладят мои. Я знала, какого цвета его глаза по утрам, знала, как сон усиливает интенсивность их цвета.

И я знала — в тот момент, когда был сделан снимок, — что Бен Трейна думает обо мне.

Это было перед самым восходом, и рассвет прекрасно очерчивал его лицо. Улыбка таинственная, слишком легкая, чтобы морщинилась кожа в уголках глаз, как мне нравилось.

Это была улыбка довольного человека, который намерен, проснувшись, встретить первый день продолжения своей жизни. Он считает меня живой. Он еще ничего не знает о Батче и о телах, выброшенных в окно. Я сравнила это изображение с человеком, которого встретила сегодня, и поняла, что он больше никогда не будет счастлив. И я тоже.

Порыв ветра, принесший запах ближайшей свалки, вернул меня в настоящее. Я подняла голову, слегка удивившись, что все еще сижу перед магазином. Не заметила, как прошло время. Взглянула на часы, услышала смех — вероятно, смеялся человек, вышедший из бара ниже по улице. Смех стих.

«Возможно, Уоррен сможет помочь Бену, — подумала я, снова возвращаясь к снимкам, — Если он умеет менять людям личность, то сумеет и стереть из памяти воспоминания о любви, чтобы человек больше не страдал». Я прикусила губу. Хочу ли я быть забытой? Хочу ли, чтобы он отвернулся от меня и обратил эти улыбающиеся по утрам глаза на кого-то другого?

Я вспомнила, как целовала его, и не захотела. Вспомнила, как выглядит он теперь, когда считает меня мертвой, и захотела. Вспомнила страсть, которая так быстро и легко снова вспыхнула между нами, и опять не захотела. Потом вспомнила выражение ярости у него на лице сегодня утром, и захотела.

— Боже, Бен, — сказала я, прижимая фото к груди и закрывая глаза. — Мы больше никогда не будем такими невинными.

Смех прозвучал снова, на этот раз ближе.

Страх, сжавший мне сердце, подействовал, как физический удар. Я мгновенно вскочила, расставила ноги, подняла голову и принюхалась. Гниль в воздухе. Разлагающая ненависть, кровожадный голод.

— Дьявол!

Аякс! Не знаю, как он меня нашел, но он приближается, и быстро.

Я сунула снимки и комиксы в сумку, закрыла ее и бросилась в магазин. Свернула в первый же проход между стеллажами с товарами и зигзагом двинулась в глубину магазина, минуя косметику, кремы, шампуни, конфеты, презервативы, и шар системы безопасности сверху следил за всеми моими движениями. Я бежала мимо полок с масками и футболками, которые продавались здесь только из-за слова Лас-Вегас, и скоро я поняла, что среди всего этого разнообразия изделий и китча нет одного-единственного. Нет места, где можно было бы спрятаться.

«Можно попробовать убежать, — подумала я. — Уйти в сторону, противоположную этому зловонию и смеху, и двинуться в «Пеппермилл». К безопасности, которую может предоставить Уоррен или еще кто-нибудь».

Никто не может знать, кто ты на самом деле, ясно?

Я снова посмотрела на зеркальный шар и прокляла отразившийся облик Оливии. Если меня не убьет Аякс, Уоррен точно сделает это.

Автоматические двери магазина раскрылись. В зеркальном шаре я видела, как в них скользнула фигура, подобная клочку дыма, и тут же исчезла. Он идет по моему запаху, а теперь и страху, по тем феромонам эмоций, которые прежде всего и сообщили ему обо мне. Секунды тикали, как бомбы, и я чувствовала отчаяние, которое, должно быть, испытывает крыса в лабиринте. Здесь просто негде спрятаться. И тут взгляд мой упал на короб с вещами дешевой распродажи, стоявший посреди прохода. «Спрятаться можно, — подумала я, — только на самом виду».

Отбросив сумку, я стала рыться в вещах: это остатки костюмов для Хэллоуина на одну стирку. Мне нужна маска. Я отбрасывала медведей, шмелей, супергероев — ха! — и крылья бабочек и наконец выкопала дешевую пластиковую маску. Она покроет только половину лица, но подходит мне по размеру. Нацепив маску на лицо, я схватила бейсболку с надписью «Добро пожаловать в Лас-Вегас» и затолкала под нее золотистые пряди Оливии. Потом, тяжело дыша, повернулась и принялась ждать.

Первым меня настиг его смех, тот самый, что я вначале приняла за пьяное веселье. Но если Аякс и был пьян, то опьяняло его предвкушение успеха и неограниченного насилия, а не алкоголь.

Когда он появился, я первым делом заметила его кадык, прыгающий на горле, потом дергающиеся в ожидании длинные пальцы. При движении его костлявый скелет прижимался изнутри к коже, и я даже удивилась, почему при ходьбе его кости не стучат друг о друга. Его хищная улыбка стала еще шире, когда он увидел меня.

— Нужно отдать должное Уоррену. Его лучшая маскировка… конечно, если не считать его собственной. — Смех его звучал так жестоко, что было ясно: он говорит не о бродяге Уоррене. — Я ни за что бы не догадался, что это ты.

Мои глаза в разрезах маски устремились к зеркальному шару. Из-под края шапки торчал розовый поросячий пятачок, но мое лицо — лицо Оливии и ее волосы — все это полностью скрыто. Конечно, не самая достойная маска, но свое дело делает.

— Я охраняю свою личность, — без особой необходимости сказала я.

— Это я вижу. — Аякс сделал шаг вперед, полы длинного пальто развевались у его ног. — Но очень скоро ни твоя пластиковая маска, ни покров из плоти не будут иметь никакого значения. Я сорву голову, с твоего тела и поплаваю в твоей крови.

Я вспомнила о Страйкере и содрогнулась. Аякс рассмеялся.

— Как великолепен твой страх! Он как аперитив… обещание предстоящего блаженства. Ты можешь видеть, как я? Каждая твоя эмоция исходит из тела серебристой волной, от тебя исходят полосы фосфоресцирующих эмоций. Вот сейчас особенно сильная. Как прибой, поднимающийся из моря, прекрасный и пенный.

Я сдвинула брови и окружила себя мысленным барьером, как учил меня Майках. Задержала дыхание, пока не была уверена, что могу его контролировать, потом медленно выдохнула. Аякс нахмурился.

— Быстро учишься, верно, Джо? Не думал, что ты так быстро отыщешь свой глиф, но, конечно, тебе помогли.

Я опустила взгляд. Символ, появившийся сегодня у меня на груди, ярко пылал; под черным свитером пульсировал жар. «Черт побери, — подумала я. — Ручаюсь, эта сука Юлия даже не с Украины».

Свист стали в воздухе заставил меня поднять голову. Аякс обеими руками держал свою кочергу, как трость для ходьбы. Трость с очень острыми зубами.

— Скажи, а кондуит у тебя тоже уже есть?

— Есть, — солгала я.

— Покажи.

Яс трудом глотнула, показала кивком подбородка. — Он в сумке.

Он с улыбкой спрятал свое оружие и поднял сумку за мягкие ручки.

— Никогда не оставляй свой кондуит без внимания, Джоанна. Ты больше всех других должна знать, как он опасен, если обращен против хозяина.

Он поднял сумку, но Остановился, сведя брови; ноздри его двигались, как у кролика. Он почувствовал, что я соврала. Надо его отвлечь, заполнить воздух эмоциями, иными, кроме тревожной надежды.

— Это я знаю, — согласилась я, — и ятаган Бахча — был особенно забавен. Я начала с хого, что отсекла ему кисти по запястьям. Думаю, большая часть потери крови связана с этим, но я также проткнула ему язык и смотрела, как он захлебнулся собственной кровью. Никогда не видела столько крови, — сказала я, качая головой, и это было правдой. Вспоминая это, я смогла ощутить расплавленный вкус мести во рту. И выдохнула в направлении Аякса.

Он машинально поднял руку, закрывая лицо, и уставился на меня.

— Он мне был как брат.

— Что ж, Аякс, твой брат обмочился, когда я использовала против него его собственное оружие. Вот это я называю волной страха.

Я напряглась, ожидая, что он кинется на меня, но гнев заставил его рвать мою сумку в поисках оружия, которого там не было. И пальцы его наткнулись на оружие, которое там было.

Маленький волчонок Карл оказался прав. Удар враждебного комикса выглядит ужасно. В сумке поверх комиксов Тени лежали пять комиксов Света, и Аякс их и схватил. Он мгновенно отбросил сумку, но было поздно. У меня на глазах кожа на его правой руке обгорела, глаза превратились в белые шары, а волосы вспыхнули и выгорели почти до самого черепа.

Я уже повернулась, готовая бежать как олимпийский спринтер, когда увидела рассыпанные на полу снимки Бена.

«Черт! Аякс придет в себя, — подумала я, с трудом глотнув, — и обнаружит их. Он отыщет единственного мужчину, которого я любила, и будет его пытать так, как я пытала Батча. Он сделает это из ненависти ко мне или чтобы приманить меня. И, конечно, я появлюсь».

Пальцы на руке Аякса уже начали дергаться, глаза возвращались на место; двигались они независимо друг от друга, как катушки в игровой машине. И он выиграет джекпот, если к тому времени, как они окончательно займут свое место, я останусь наклонившейся у его ног.

Я быстро собрала снимки. Аякс застонал и сделал шаг вперед. Левой ногой ударил меня по руке и стал шарить в поисках своего оружия. Я выругалась. Из своего полусидячего положения я ухватила его за тощие, но сильные ноги и бросила вперед. Его подборок с громким звуком ударился о пола, и Аякс едва не проткнул себя собственной кочергой. Едва, но, к сожалению, не совсем.

Я потянулась за вылетевшей кочергой, но он успел первым схватить ее, поэтому я изменила направление и пнула свою сумку, так что та оказалась за пределами его досягаемости. Перескочила через его тело, увернувшись от трех футов сверхъестественной стали с шипами и зазубринами. Схватив сумку, почувствовала, как мне обожгло правое ахиллесово сухожилие, но я уже уходила, спотыкаясь, и наконец побежала изо всех сил.

И уже была у выхода, когда крик разрезал воздух пополам. Безопасность в нескольких футах, но я не могла уйти, слыша эти ужасные всхлипывания за собой. В этом не было ничего героического; просто воспоминание о том, как моя сестра, тоже невинная, умерла от рук другого агента Тени.

Косметика черными полосами стекала по щекам девушки из фотомастерской. Ее голубые глаза казались по контрасту прозрачными, но они были полны слез и страха. Я вряд ли спасу ее. Я не сумела спасти Оливия и не знала, как спастись самой, но если сейчас убегу — Бог видит, как мне этого хочется! — все равно не смогу жить. Сумка с глухим ударом выпала у меня из рук, и я повернула назад.

— Быстро движешься, Стрелец, — веселым голосом заметил Аякс.

Девушка взвыла.

— Не надо, — сказала я, делая еще один шаг вперед.

— Ты не убежала, когда была возможность. Этого я не понимаю в знаках Света. Рисковать своей жизнью ради смертных, которых вокруг так много. — Он взмахнул кочергой, как палкой. — Когда ты поймешь, что они ничего не значат? Они ничто. Только плоть, слабость и вонь. То, что агенты Света так их защищают, озадачивает меня… и позволяет убить тебя гораздо легче.

Я прочла его смертоносное намерение раньше, чем он двинулся, и нырнула в сторону за долю секунды до того, как он швырнул кочергу. Оружие, теперь метательное, вонзилось точно в то место, где я стояла, его острие зарылось в коробку с «кокой», фонтаны напитка взметнулись в воздух и вспыхнули.

Я устремилась к нему до того, как дым рассеялся, бежала по проходам, не имея определенного плана, только чтобы подобраться к Аяксу и к этой испуганной девушке. Я пересекла два прохода и оказалась в третьем, в конце которого он стоял. Аякс достал вторую кочергу, и на этот раз у меня не было времени увернуться или даже просто мигнуть. Аякс рассмеялся.

— Да, ты быстра, — повторил он, снова и снова поворачивая рукоять кочерги в руке. — Но посмотрим, достаточно ли.

Он не бросил кочергу, Я знала что он этого не сделает, еще до того, как он размахнулся и вонзил ее прямо в сердце девушки. Ее крик перешел в кашляющий стон, затем в булькающий звук и наконец в хриплый шум, словно она дышала через согнутую соломинку. Аякс принялся проворачивать кочергу, не доставая ее из груди девушки, как будто мешал суп. И она умерла, не отрывая от меня взгляда.

— Почему? — спросила я. Тело, мозг, дыхание — все во мне оцепенело. Я вобрала в себя всю оставшуюся энергию, зная, что если не сделаю этого, упаду на месте под тяжестью чувства вины, отвращения и знания, что причиной всему этому я. — Почему ты убиваешь невинных?

Он бросил тело девушки на пол и вытер руки о пиджак.

— Меня забавляет боль. И смерть тоже.

— Тогда это покажется тебе очень забавным. Аякс узнал, насколько я быстра.

Мы с грохотом упали на пол и покатились под фотоприлавок. Запахи превратились в цвета: желтые химикалии, тусклая кровь, черный, как смола, дым. Дыхание Аякса, гнилое, как 1 пой, доносилось до моего слуха. У него кислый вкус: мои зубы отыскали плоть и впились в нее. Он взвыл — i пев смешивался с болью — и вырвался; его кровь присоединилась к этому зловонному пиру. Я улыбнулась, услышав его крик, только смутно, какой-то частью сознания, отдавая себе отчет в том, что на мне все еще свиная маска, а по моему подбородку течет чужая кровь. Я, должно быть, действительно выглядела, как зверь.

Мы снова метнулись друг к другу.

Он должен был оказаться стремительнее меня, точнее, той «меня», какой я была за девять недель до этого, но теперь я предвидела его движения: встречала удар ударом, делала ложные выпады. Мои тренировки и та сила, которую я получила во время метаморфозы, великолепно слились. Агрессивность, вызванная притоком адреналина и ничем не разбавленная ненависть проявились в скорости, какой раньше у меня никогда не было.

Я наслаждалась этим. Мои удары становились упреждающими. Я наносила их первой и с огромной силой. Я была слишком уверена в себе… и, конечно, это было моей ошибкой.

Я врезала по его бедру, намереваясь лишить его возможности пользоваться левой ногой, и Аякс как будто споткнулся. Но когда я придвинулась, развивая успех, Он подставил мне подножку и двинул по незащищенной нижней части лица. И прежде чем я пришла в себя, он был на мне: мы рухнула на землю, но на этот раз вся объединенная тяжесть пришлась на мое тело.

Воздух вырвался у меня из груди, и острая боль подсказала, что по крайней мере одно ребро сломано. Аякс легко перевернул меня, навалился и прижал своей тяжестью живот. Я пыталась вдохнуть, но не могла. Аякс рассмеялся… как смеялся, вынюхав меня или убив невинную девушку. Меня уже тошнило от этого сухого, словно дребезг костей, звука.

Я поднесла свободную руку ко рту, рука вся оказалась в крови. Но когда повторила движение, рука осталась сухой. Я излечивалась еще быстрей, чем раньше. К несчастью, Аякс тоже заметил это.

— Что? Больше никаких трюков, маленький Стрелец?

Он положил ладони мне на грудь — это жест можно было бы принять за интимный и ласковый… пока он не надавил. Я застонала от боли: только что сросшееся ребро снова хрустнуло.

Он опять негромко засмеялся, и я видела, к чему это все ведет. Сидя на мне и по-прежнему придавливая своей тяжестью, он наклонил голову и принялся внимательно меня разглядывать.

— Когда мы впервые встретились, я почти пожалел тебя. Помню, я подумал: «Бедная девочка понятия не имеет, зачем существует, не знает, на что способна и кем могла бы стать». И это действительно печально. Вся эта сила, которая начинает в тебе просвечивать. Все эти способности, которые стремятся вырваться наружу, но сдерживаются тупым, невежественным сознанием. Не говоря уже о хрупкой плоти.

Он снова сломал мне ребро, и голова у меня закружилась от боли. Я закрыла глаза, опасаясь, что потеряю сознание. Как ни иронично, но мне не позволял это сделать его голос.

— Я не совсем лишен чувств, как тебе может показаться.

Я открыла глаза, чтобы проверить, насколько он правдив, но мне трудно было что-то разглядеть сквозь разрезы в маске. Однако голос его был серьезным.

— Батч, например. Мне он не был безразличен. Здорово. Ему не был безразличен другой психопат. Я хотела сказать, что это совсем не свидетельство его нормальности, но почувствовала, как снова срастается ребро, и мне стало все равно.

— Я шел на наше первое свидание, — разговорным тоном продолжал он, — собираясь, убить тебя быстро. Милосердно.

— Так что же изменилось? — спросила я как можно более ровным голосом. Стараясь дышать и отогнать боль, чтобы что-нибудь придумать.

Аякса не обманул мой вопрос. Наклонившись вперед, он легко сломал мое хрупкое ребро.

— Ты открыла рот. — Он снова надавил мне на ребра, просто ради удовольствия.

Я закричала, не в силах на этот раз сдержаться.

— Взгляни на меня, Джоанна. Взгляни на меня, — терпеливо повторил он, словно говорил с ребенком. Впился пальцами мне в подбородок, заставляя смотреть на него. Лицо его из-за маски я различала смутно, но глаза были видны. — Я хочу, чтобы ты знала, каков я на самом деле, когда буду убивать тебя.

— Я знаю, кто ты, — смогла я ответить, чувствуя, как его пальцы глубже впиваются мне в щеки. — И я раньше наблюдала тебя без твоей маски.

— Да, в ресторане, но наблюдения не сравнятся с опытом.

О боже. Это звучит совсем плохо.

— Тебе солгали, Джоанна. — Он произнес это так, словно ему самому было больно. — Нет точного равновесия между добром и злом. Никакого ян и инь. Никакого плохого или хорошего. Света или Тени.

— Очевидно, твоя мать с этим не соглашалась.

Аякс на мгновение застыл, потом сильно шлепнул меня по щеке.

— Она ошибалась. Ее неверно информировали. Не узнала или забыла о том, что все, что есть в мире, это разные степени зла. И еще точка, в которой ломается каждое человеческое существо.

— Она не верила в это.

Он улыбнулся с наслаждением садиста. — В конце концов поняла.

— Ну, я пока пет.

Он наклонился ближе, глаза его блеснули.

— Я заставлю тебя в это поверить.

Я пыталась отстраниться, но для этого не было места.

— Давай оба снимем маски, ладно?

Он с силой сунул пальцы в прорези моей маски, и мои глаза спасло только то, что щели были узкими. Но столь же быстро, как он поднял свиное рыло, оно вернулось на место, врезавшись мне в кожу. Его тяжесть исчезла так неожиданно и стремительно, словно кто-то поднял его в воздух. По магазину пронесся дикий воинственный крик, сопровождаемый порывом ветра.

Отчаянно стремясь сохранить обретенную свободу, я пятилась, пока не ударилась головой о фотоприлавок. Сорвала маску с лица, чтобы увидеть, куда исчез Аякс и кто еще оказался с нами. Ответ получила немедленно. Меня не очень мягко подняли на ноги, и передо мной возникли сердитые карие глаза.

— Уоррен, — выдохнула я. Я отвела от него взгляд в поисках Аякса: он пригнулся в проходе перед двумя людьми. Первый приземистый, но, очевидно, сильный, другой очень гибкий и подвижный: он прыгнул на семь футов, чтобы оказаться перед Аяксом. Оба вооружены, и у обоих на груди горят, отчетливо вибрируя, символы. Я отвела руки Уоррена, но он рывком вернул меня на место и глубже натянул мне на голову бейсболку.

— Не дай ему рассмотреть свое лицо.

Схватив меня за шею, как кошка котенка, он силой наклонил мне голову и потащил по проходу, закрывая своим телом. Я все равно чувствовала на своей спине взгляд Аякса, пытающийся в бессильной ярости проникнуть в. меня. Но Аякс оказался в меньшинстве и с гневным криком отвернулся.

— Я тебя отыщу, Стрелец! Я узнаю твою подлинную личность, а когда буду убивать тебя, ты поверишь!

Пальцы Уоррена сильней сдавили мне шею, не давая повернуться; выталкивая меня из магазина, он дунул в сторону Аякса чем-то похожим на малину. Последнее, что я слышала, был топот ног по линолеуму, хлопнула задняя дверь, и те двое пустились в погоню. Мы направились в противоположном направлении, назад к «Полосе», где сливается свет множества уличных огней.

— Моя сумка! — сказала я, резко останавливаясь.

— Шевелись, — приказал Уоррен, сильней толкая меня. — Феликс прихватит се.

— Можешь отпустить мою шею? У меня будет вывих.

Уоррен убрал свои руки так неожиданно, что я споткнулась. Он все время посматривал из стороны в сторону, оглядывался и вел меня быстрым шагом.

— Быстрей. Время перехода близко, а мы еще не в безопасности.

Мы побежали. Уоррен не ослаблял бдительности, а я пыталась дышать сквозь боль, которая постепенно ослабевала. Силуэт «Пеппермилл» приближался, освещенный с противоположной стороны заходящим солнцем, и сквозь большие окна я видела обедающих, которые не подозревали о нашем бедственном положении. Поразительно, как буднично выглядит все окружающее. Пешие туристы едва взглянули на нас, когда мы проходили между машинами по асфальтовой стоянке ресторана. Наверно, они считают нормальным для Лас-Вегаса, когда небритый бродяга в кожаном плаще тащит за собой девушку, у которой свитер наполовину сожжен на груди.

— Сюда.

Мы обогнули здание и оказались в узком переулке, пропахшем мочой. Здесь ждало такси с погашенными огнями, и, у окна стояла пара, громко споря с шофером.

Мужчина наклонился, опираясь рукой на капот, в голосе, его звучало раздражение.

— Послушайте, вы работаете или нет?

— Я хочу в «Луксор», — скулила женщина. Вспыхнули фары, осветив нас своим лучом.

— Он ждет нас, — сообщил Уоррен.

Женщина бросила на него взгляд и взвыла. Не знаю, как выглядела я, но Уоррен направлялся к ним решительным агрессивным шагом, с подчеркнутой хромотой, его плащ реял вокруг ног. Пара попятилась в переулок, не самое безопасное направление, но по крайней мере подальше от нас. Машина двинулась вперед, и дверцы с обеих сторон раскрылись.

— Садись, — приказал Уоррен, обходя машину. Я молча повиновалась, поморщившись от боли, которую вызвало прикосновение кожи сиденья к бедру. Откинув голову, я закрыла глаза и вздохнула, когда машина тронулась.

— Чувствую запах Аякса, — сказал водитель, произнося что имя нараспев.

Я открыла глаза: он разглядывал меня в зеркало. Я могла видеть только его глаза: широкие и в морщинках по углам, словно он смеется какой-то своей шутке. Я не наблюдала ничего смешного, Уоррен тоже.

— Аякс каким-то образом выследил нас, — ответил он, потом обратился ко мне: — Объясни мне, Оливия, потому что мне кажется, что я что-то пропустил: какая часть «встретимся в «Пеппермилле» означает «будем сражаться с Аяксом к магазине на углу»?

Я отвернулась.

— Он начал.

— Ты понимаешь, что натворила? Что могла уничтожить?

Я стиснула зубы. Болела челюсть в том месте, куда впивались пальцы Аякса. Я знала, что боль пройдет и я излечусь, но сейчас мне это не облегчало положения.

— Что ты такого сделала, что он тебя нашел?

Водитель по-прежнему разглядывал меня; под его зеркалом качалась лапка кролика, приносящая удачу, и в глазах его был 8 смех. Я повернулась к Уоррену.

— Ничего.

— Что-то ты сделала, — заявил он, уставившись на меня. — Он отыскал тебя, несмотря на маскировку, всего за две недели. Я хочу понять, как.

Очевидно, в комиксах я еще до этого не дошла. Я пожала плечами.

Лицо Уоррена оставалось холодным и каменным, он смотрел на меня не мигая.

— Ты звала его по имени? Я покачала головой.

— Ты сама его искала?

— Нет.

Я снова сжала зубы. Боль прошла.

— Черт побери, Оливия! — Он ударил кулаком по переднему сиденью. — Тебе когда-нибудь перестанет везти! Что ты сделала?

Я произнесла с равными паузами:

— Ничего. Больше. Не. Кричи. На. Меня.

— Уоррен прав, — сказал небрежно водитель. — Тебе везет.

— Не просто везет… глупо везет!

Я посмотрела на него: клянусь, очертания его лица были ярко-красными. Этот манипулирующий людьми торт считает, что может сердиться на меня? Когда моя сестра погибла, моя жизнь кончена, а кости снова и снова срастаются у меня внутри?

— Я повторяю: не смей кричать на меня!

Слова рикошетом отлетели от стен салона машины. Та задрожала, шины заскрипели. Водитель схватился за руль, не отрывая глаз от дороги; больше он не улыбался, и в воздухе повис запах горелой резины. Уоррена отбросило на спинку сиденья.

Я поняла, что это проявилась моя теневая сторона. Это был не мой голос. Он ниже, глубже моего естественного голоса. Мои связки словно обдало яростью. Я сглотнула, стараясь подавить гнев — жар обжигал мне легкие, — и снова отвернулась. В глазах закипели слезы. Черт побери! Что со мной происходит?

— Боже, — вымолвил водитель, переводя дыхание. Наступило долгое молчание.

— Ты кого-нибудь убила? — спросил наконец Уоррен.

Я не поверила собственным ушам, пораженная до мозга костей.

— Конечно, я так всегда поступаю после педикюра, но на этот раз — нет, не успела!

Уоррен покачал головой. Неожиданно он постарел и выглядел совсем не так, как раньше.

— Это не шутка.

— Ошибаешься, Уоррен! Все происходящее — большая шутка! Сверхъестественная организация защищает Лас-Вегас? Дай мне передохнуть! Информация, передающаяся через комиксы… и моя грудь начинает гореть, как новогодняя елка, когда кто-то хочет меня убить! — Теперь я говорила скорее испуганно, чем пугающе. — Все это проклятая шутка! И знаешь что? Вся моя жизнь стала игрой слов!

Я почувствовала, как к горлу подступает смех, горький, как желчь, и я сдержала его, потому что боялась, что, если начну смеяться, не смогу остановиться. С трудом придя в себя, испытывая головокружение, я сказала:

— Не указывай мне, что я должна думать о произошедшем с моей жизнью после твоего появления. Если захочу, буду выть на луну. И, — добавила я, тыча себя пальцем в грудь, — никогда, никогда не указывай мне, что я должна чувствовать!

И тут я действительно начала смеяться. Смеялась и смеялась, пока безумный смех не перешел в слезы. Тогда я разрыдалась и очень долго продолжала плакать.