Аромат теней

3

Я добралась до дома в полночь, точно за двадцать четыре часа до своего следующего дня рождения, и ночная вакханалия, которая и есть Лас-Вегас, по прежнему бушевала — странная помесь между гедонизмом Среднего Востока и замешательством иностранцев. «Полоса», как огненное ожерелье, пролегала от одного конца долины до другого, подобно ярким драгоценным украшениям, надетым на пустынную ночь, и, несмотря на холодный ноябрьский воздух, все улицы, переходы и фуникулеры были забиты туристами. У всех широко раскрытые, полные ожиданий глаза, словно в предвкушении, что в любой момент им на колени свалится пачка денег.

Я закуталась в шарф, села в машину и поехала мимо «Белладжио» и «Цезаря», прежде чем перебраться через поток, который каждый сезон муссонов заполняет стоянку «Империал Палас». Наполовину опустив окно, я позволила холодному воздуху кусать мне щеки и трепать волосы. Даже если бы мой мозг не заполняли мысли о Бене, потом об Аяксе, извивающемся на полу, потом снова о Бене, я все равно нисколько не хотела спать. Лас-Вегас по ночам оживает, я тоже.

Я часто думала, как скучно было бы расти в месте, где все всегда одно и то же… пока не поняла, что действительно везде все одно и то же. Люди смотрят одинаковые телешоу, едят в «Макдональдсах» и пьют кофе в «Старбаксах»,[10] Садятся в те же самолеты, чтобы вернуться домой, в другой штат или в другую страну, считая, что это делает их другими. И оказавшись здесь, какого бы цвета кожи или убеждений они ни были и чем бы ни занимались, они хотят одного и того же. Чтобы их развлекали. Чтобы им повезло. И чтобы им хоть ненадолго позволили помечтать, поверить в то, что все возможно. Несмотря на свое пестрое прошлое и сомнительную репутацию, Вегас дает людям надежду. А надежда, как говорится, всех нас обманывает.

Я оставила позади все эти лихорадочные хлопоты и свернула на асфальтовую боковую дорогу, о которой знают только копы, местные жители и шоферы такси, которым хорошо заплатили.: И через пять минут ехала по Чарльстонскому бульвару; блеск «Полосы» сменили замусоренные переулки и темные проходы, где настороженными группами стоят неудачники и куда не заходят оптимисты. Эти люди устали обманываться. Противоречие этих двух лиц Вегаса было мне хорошо знакомо.

Тут я впервые увидела бездомного бродягу, который рылся в металлическом мусорном баке, и его рваный плащ яростно развевался — в совершенно безветренную ночь. Бродяга посмотрел на меня, когда огни моей машины осветили его исчерканное граффити царство, — гигантская крыса, стоявшая на двух ногах, его глаза следили за моей машиной, пока возможная опасность не исчезла.

Две минуты спустя, когда я свернула в немощеный проезд, появился еще один бродяга — одетый точно так же — и полупополз, полупобежал к моей машине, рассматривая меня через окно, когда я проезжала мимо. Я наблюдала за ним в зеркало заднего обзора, удивляясь тому, что он вышел на «средину улицы и просто стоит в пыли, глядя, как я уезжаю.

И не обратила внимание фигуру прямо перед собой. Шины завизжали, ветровое стекло треснуло от удара, и тело перелетело через крышу, упало и исчезло в темной ночи. Перекати-поле царапало дверцы, как ногтями, камни били шины и днище, машина дважды развернулась, поднимая столбы ныли с сухой пустынной поверхности, прежде чем чудесным образом остановилась, не перевернувшись.

Кромешная тьма — на этой, обращенной к пустыне, стороне улицы она абсолютная — не могла скрыть запаха горелой резины и шума воздуха, который рывками вылетал из, моих легких. Я потратила мгновение на то, чтобы снова сориентироваться, но когда сделала это, обнаружила, что смотрю в том направлении, откуда приехала» На дальнем фоне были видны огни «Полосы».

А передо мной — человек, лежащий на земле.

Меня начало трясти. Но прежде чем прошел шок, я принялась действовать. Схватив телефон, выскочила из машины, и скрип дверцы о сухие стебли прозвучал как крик о помощи. Фары освещали человека, которого я сбила, но мне, качалось, потребовалась целая вечность, чтобы на подгибающихся ногах подойти и склониться над ним.

Не знаю, как я его узнала, может, по длинному плащу, по, еще не добравшись до лежащего, я поняла, что нашла бродягу. Того самого, которого уже видела. Дважды.

На меня мгновенно обрушились многочисленные запахи. Острый запах тела: этот человек не мылся по меньшей мере неделю; рвота, кислый запах перегара; и что-то прелое: одежда, волосы или обед, который он выкопал в мусорном баке, — не знаю. Был и еще один запах, который я не могла назвать. Я знала только, что это он, и. пыталась игнорировать внутренний голос, говоривший, что этого не может быть. Что это невозможно. Что он остался позади в темноте в милях отсюда.

Его лицо было отвернуто от света моих фар, а густая борода мешала нащупать пульс на шее, но конечности его торчали под немыслимыми углами. Дрожа, я в поисках пульса притронулась к его коже. Я только что убила человека.

Голова его повернулась, глаза открылись, и он посмотрел мне в лицо. Я, ахнув, быстро отодвинулась, чтобы он не мог до меня дотянуться. Крик его не был болезненным. Скорее он был радостным, словно бродяга сделал какое-то открытие. И на самом деле, похоже, он крикнул: «Эврика!»

Он повторил, на этот раз отчетливо произнося слоги, и я не могла попять, смеется он или плачет, но его изуродованное, искалеченное тело задрожало.

— Эв-ри-ка!

Я потянулась за телефоном, который выронила, но меня остановил голос, низкий, сильный и удивительно властный:

— Не трогай телефон!

— Я… только хотела вызвать скорую.

— Скорая не нужна. Я нажала кнопку срочного вызова.

— Вам нужен врач. Он только взглянул на меня и улыбнулся, по-прежнему лежа на земле, как рваная и забытая кукла. Я ждала связи, ждала голоса оператора, чего угодно, что соединило бы меня с помощью, но телефон молчал. Должно быть, сломался, когда упал.

Я посмотрела на бродягу: я не смогу его поднять, но не могу и бросить здесь. Никогда не оставляла никого беспомощного и уязвимого одного в пустыне.

— Я подгоню машину, и мы найдем способ посадить вас в нее.

— Нет, нет. Я оправляюсь быстро, — сказал он, и как раз в этот момент его нога распрямилась с тошнотворным, отчетливо слышным щелчком. — Видишь?

Нет, не вижу. Мне казалось, что меня вырвет.

— Позвольте по крайней мере подвести машину поближе. Не обращая внимания на его возражения, я вернулась к машине и плюхнулась на водительское место. Потом подъехала к этому человеку, который — поразительно! — сидел; стараясь не ударить его по голове, я открыла пассажирскую дверь, чтобы видеть его с противоположной стороны.

— Я тебе говорил, что быстро выздоравливаю. — Он помахал мне рукой, которая явно была сломана в запястье.

Это вращательное движение вызвало у меня приступ тошноты, но еще сильнее подействовало то, что он неожиданно поднял руку и она встала на место. Мы оба уставились на его руку. Он с улыбкой погрозил мне пальцем.

— Бьюсь об заклад, ты так не сможешь.

Я открыла рот, но ничего не смогла ответить. Запястье, очевидно, нормально функционирующее, выглядело как новое. И тут я поняла, что и пыльная земля, и человек, и даже моя машина сухие, как до столкновения. Никакой крови, никаких телесных жидкостей; нет мочи, которая обязательно выливается, когда мышцы расслабляются от шока при ранении. Я перевела взгляд с запястья на его глаза: он смотрел на меня внимательно и понимающе улыбался.

— Уф…

Выйдя из машины, я из-под своего капюшона наблюдала, как бродяга медленно распрямляется. Он по-прежнему был согнут в пояснице, но в остальном выглядел прекрасно. Что вернуло меня к первоначальному вопросу. Как он здесь оказался?

— Как… как… — Больше я ничего не смогла выговорить, пришлось остановиться на сокращенной версии: — Как?

— Я же тебе сказал. На мне все быстро заживает. Как на тебе.

И он пошел прочь.

Я поднесла руку к щеке, к тому месту, на которое он указал. Именно этого места касался Бен, здесь была ссадина, синяк. Я нахмурилась. Никакой боли.

— Сэр, вернитесь. — Я побежала за ним. — Как вас зовут?

Он неожиданно захохотал: маниакальные, перехватывающие дыхание спазмы сотрясали его тело, а по грязным щекам струились слезы. Я быстро оглянулась, пытаясь понять, что его так рассмешило, и пришла к убеждению — я. Смех его перешел в резкий кашель, он согнулся. Я поколотила его по спине, пытаясь помочь.

— Читала когда-нибудь комиксы? — спросил он, распрямившись; при этом движении все следы болезни мгновенно исчезли.

Я вытерла руку о брюки.

— Вы имеете в виду Дональда Дака?

— Я имею в виду Супермена, Чудо-женщину[11] … Электру. — Последнее слово он произнес со щегольством и театральностью опытного актера, всплеснув руками.

— Нет.

Разговор становился все более странным. Я отступила на шаг, пробормотав:

— На кого я похожа? На подростка с прыщами и дикими фантазиями?

— Это не фантазии, — заявил он, услышав мои слова. — Это история. Исследования. Правда, созданная коллективным сознанием, может быть фантастичней любого вымысла. — И он снова рассмеялся.

— Простите?

— Я супергерой! — провозгласил он, скрестив руки, как соревнующийся в «Мистере Олимпии».[12] — Герой из супергероев! Я командир отряда Зодиака 175, отдел борьбы со злом, Лас-Вегас!

Через некоторое время я смогла закрыть рот и даже произнести:

— Мне все же кажется, что вам стоит сесть в машину, сэр. Я заплачу за врачебный осмотр.

— Ты очень мила! — крикнул он в пустыню, хватая меня за руку. — Так мила. Так хороша. Ты из числа хороших парней. Как я.

«Да, — подумала я. — Точно как ты».

— Послушайте. По крайней мере позвольте отвезти вас в убежище. Там вкусно кормят. И вы сможете переночевать.

— День — это ночь, а ночь — это день в этом твоем городе, в твоем доме. — Он показал на неоновые вывески. — Вампирам, если бы они существовали, здесь бы понравилось. Кошкам тоже. — Он наклонил голову и пристально посмотрел на меня. — Подходящее место для ночных охотников.

— Что вы сказали?

— Я сказал охотников. Как ты. И как я, потому что я тебя нашел. — Он подпрыгнул, щелкнув каблуками. — Эврика!

Быть сбитым моим «Ягуаром ХК8» — вряд ли это можно назвать словом «нашел», но я не собиралась спорить с человеком, который явно страдает каким-то маниакальным расстройством. «К тому же, — подумала я, глядя на его кривую улыбку, — может, я стукнула его несильно».

— Я доставлю вас в больницу. Вы нуждаетесь в помощи.

— Сама доброта! — воскликнул он, снова схватив меня за руку. — Разве ты не особенная? Я ощущаю запах твоей уникальности.

Я вырвала руку, споткнулась, и в памяти мгновенно вспыхнула лекция Аякса о феромонах. Я неожиданно осознала, что стою посреди пустыни с совершенно незнакомым мне человеком, к тому же полностью спятившим.

— Послушайте, мистер, я не понимаю, о чем вы говорите. Во мне нет ничего особенного. Поняли? Вам просто нужна помощь.

— Ты не считаешь себя особенной. Это печально. Очень печально. — Он покачал головой; казалось, он действительно расстроился. — Но ты особенная. Ты обладаешь исключительными качествами. Качествами воина. Поэтому за тобой и следят.

— Кто? — спросила я, уже зная о двоих. Аякс. И Бен.

— Сила — это знание, а знание — сила. Познай себя. Все наше знание позволяет нам лишь умереть более тяжелой смертью, чем животным, которые ничего не знают…

Я готова была жизнью поклясться, что мы с Беном были одни в кабинете моего отца, но последние слова мы с бродягой произнесли одновременно:

— … а малое знание — опасная вещь.

Мы смотрели друг на друга, и между нами стояла холодная сухая ночь. Он больше не бормотал. А я больше не чувствовала себя доброй.

— Где вы это слышали?

Почувствовав угрозу в моих словах, он наклонил голову.

— Ты должна развивать свои способности. Осознать свой потенциал. Твоя сила действительно в знании, но сейчас ты еще ничего не знаешь.

Я решила, что на сегодня с меня хватит сумасшедших. Повернулась и пошла.

— Ты не знаешь меня, старик.

И услышала слова, от которых застыла на месте:

— Ты Джоанна Арчер, сестра Оливии, дочь Ксавье и Зои. Завтра у тебя день рождения, в полночь, весьма благоприятный знак… — Он подождал, пока я не возвратилась к нему. — Благоприятный, конечно, при условии, что ты доживешь до полуночи.

Я сама не сознавала, как очутилась рядом с ним, зажала в кулаках полы его рваного плаща, приблизила свое лицо к его лицу, несмотря на вонь и безумие.

— Кто ты?

Он положил свои руки на мои, я почувствовала их силу и удивилась. Глядя на него, не скажешь, и мне стоит это запомнить. Никогда нельзя верно оценить человека, лишь посмотрев на него.

— Сегодня кончается твой второй жизненный цикл, Джоанна. Сегодня вечером. — Он мягко убрал мои ладони со своего плаща. — Я пришел предупредить тебя.

Я покачала головой, обхватив себя руками, но, пятясь, продолжала смотреть на него.

— Ты говоришь загадками, старик.

— Но ты ведь хорошо стреляешь, правда? Ты ведь Арчер, Стрелец.[13] — Он произвел движение, словно посылал стрелу в ночь. — Но не только охотник. Цель тоже. Охотник, на которого охотятся.

Неожиданно поднялся ветер, отбросил волосы мне на щеки заставил полы старого плаща бродяги развеваться вокруг его ног. Ноздри бродяги расширились, потом снова сузились.

— Почувствовала? Они знают, что ты здесь. Но не волнуйся. Они знают, что и я здесь.

— Я ничего не почувствовала, — сказала я, действительно не понимая, о чем он.

Он необычно, каким-то безумным образом наклонил голову.

— Потому что тебя не научили узнавать их. Закрой глаза и подумай о существах, которые когда-то были живыми, а теперь гниют в земле. О любимом кролике, похороненном спустя неделю после смерти. О грибках на переспелых фруктах. О горячих серных источниках, испарения которых отравляют воздух. А теперь попробуй снова.

Я повернула лицо к ветру, просто чтобы успокоить его, и сразу уловила запах, напомнивший мне о сере. А может, об олове. О ржавых банках.

И внутри давно мертвое животное.

— Боже!

Похоже на запах Аякса. Я резко повернула голову, но увидела только бродягу, который серьезно смотрел на меня. От этого взгляда у меня холодок пробежал по спине. Безумец не должен выглядеть таким нормальным. Я повернулась, собираясь уходить. Пошел он, этот парень! Может оставаться со своими загадками, маниями и гнилым запахом.

Грязный ветер донес до меня его голос.

— Ты шла одна по пустыне, уйдя из дома своего возлюбленного ранним утренним часом. Тебе было шестнадцать лет, и от тебя пахло страстью, любовью и надеждой, тем же запахом, который у тебя и сегодня.

Сердце мое забилось так сильно, что я не удивилась бы, если бы оно выпрыгнуло из груди мне в руки. Откуда этот бездомный бродяга, бросившийся под колеса моей машины, от которого несет канализацией, знает о моем личном запахе? Откуда он знает обо мне? Я обернулась и увидела его ближе, чем ожидала. Так близко, что у меня перехватило дыхание.

— На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду, — продолжал он, глядя на меня горящими глазами. — Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать. Ты пришла в себя, потеряв память, лежала под палящим полуденным солнцем и не понимала, кто ты и где. Память постепенно вернулась к тебе, но расцветавшее шестое чувство — нет. Ты залечила искалеченное тело и превратила его в боевую машину, в оружие, в инструмент воина. И это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится.

— Откуда ты все это знаешь? Боже, как жалко звучит мой голос.

— У меня свои таланты. У тебя — свои.

— Хочешь сказать, как у супергероя?

Если он так думает, то выбрал не ту девушку: моя жизнь напоминает мыльную оперу, а не героический комикс.

Человек поджал губы и посмотрел вверх, словно читал звездное небо как карту. Здесь, далеко в пустыне, звезды сверкали ярко и далеко раскинулись на небе в эту ясную ночь.

— Я не могу помочь тебе сейчас, Джоанна. Еще слишком рано. Я пришел предупредить тебя. Если уцелеешь, я с тобой свяжусь. — И он похромал прямо в пустыню Но спустя несколько мгновений остановился, и впервые в его фигуре появилась неуверенность. — Джоанна?

Я смотрела на него и дрожала. — Постарайся уцелеть.

Забавно, но я весь день об этом слышу.

Здравый рассудок был относительно неуловимым состоянием, после того как десять лет назад меня изнасиловали. Эта странная встреча в пустыне с человеком, который не Мог всего этого обо мне знать, напомнила мне, как трудно било сохранить хоть немного нормальности… впрочем, думаю, совершенно новое ощущение, когда угрожают зазубренной кочергой, тоже имело отношение к этому воспоминанию. Оба совершенно незнакомых мне человека говорили о событиях, о которых в моей семье не упоминали годами, и творили о моем прошлом так легко, словно просили передать соль…

Что случилось, Джоанна, дорогая? Видения? Может, что-то напомнило тебе горячую летнюю ночь?

На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду..

Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать.

Это правда, все это было. Но как правило — просто что бы не утратить с таким трудом завоеванную нормальность — я на этом не сосредоточивалась.

После нападения, после того как я пришла в себя, насколько можно это сделать после такого, после девяти месяцев, проведенных в укрытии, я со временем даже закончила школу, Я не позволяла себе оставаться жертвой человека, который и так отнял у меня слишком многое. Гнев и страх сменились целеустремленностью и верой в то, что если кто-то пытался сделать вас своей жертвой, не обязательно этой жертвой становиться.

И поэтому я совершала нормальные поступки. Поступила в колледж и окончила его с дипломами по фотографии и искусствоведению. Я тренировала мозг так же, как тело, заставляла себя быть общительной, чтобы не окаменеть или не превратиться в лед, чтобы не стать чем-то жестким, хрупким, мертвым.

И я забыла — вернее, говорила себе, что забыла, — о ребенке.

Мне стало чрезвычайно важно сбежать из позолоченной клетки Ксавье, из этого гигантского архитектурного урода, ложно великолепного снаружи, но с чувствами печали и вины, которые поселились внутри после нападения на меня в пустыне. Я жила в студенческом общежитии, в одной комнате с девушкой, которая на настенном календаре вела запись всех мужчин, с которыми переспала. Я вступила в студенческое землячество — правда, на одну минуту, но все же — и заставляла себя ходить на свидания, стараясь, чтобы самая первая и глубокая реакция — автоматически отказать и уйти — находилась под контролем. Тогда я приняла решение: никогда не говорить «нет». Конечно, иногда я проклинала себя за неуклонное соблюдение этого правила — я потеряла счет, сколько рук, пытающихся потискать меня, мне пришлось отбросить, — но защита от навязчивых парней — легкий танец по сравнению с тем, что произошло сегодня.

И я старалась не отгораживаться от мира, вот почему реплика Бена о том, что я прячусь за своими объективами, меня особенно задела. Да, я брожу по городу в то время, когда мне следовало быть дома, готовить ужин мужу и двум потомкам. Большое дело. Но в тенях моего города, этого сверкающего города долларовых буфетов и неоновых драм, я обнаружила полное отсутствие представлений о том, что такое нормальное. Когда я выношу на улицы свой аппарат, никому нет дела до моего прошлого или до моего имени. Когда на цыпочках прохожу по уродливым темным переулкам, глядя в лица, которые в ответ бесстрашно и открыто смотрят на меня, я могу перестать делать вид, что у меня нормальный и цельный характер. Я просто могу здесь быть цельной.

А теперь какой-то бродяга, вообразивший себя героем комикса, сообщает мне, что кто-то собирается снова напасть на меня. Хуже того, у меня есть основания, несмотря на весь его бессвязный бред, поверить его словам. Первая причина — на меня уже напали. Очень ясный сигнал. Вторая причина — в нашем разговоре были не только загадки и скрытые смыслы: он повторял беседу с Аяксом, если не точно, то по крайней мере по набору слов и содержанию. Оба утверждали, что знают мой запах. Оба заявляли, что я в чем-то особенная. Оби сказали, что за мной по-прежнему следят.

В-третьих, этот вонючий бродяга знал не только, как меня зовут, мою семью, мое прошлое — он знал подробности, которых не знал никто, а некоторые из них я и сама постаралась забыть. И самое главное — он знал, какими словами я описываю себя, словами, которыми я определяю, кем стала, заполнив дыры в душе, образовавшиеся из-за неспособности девочки защитить себя.

Оружие. Воин. Охотник.

Потому что, несмотря на все усилия стать цельной женщиной и к тому же относительно открытой, я постоянно остро ощущала, что он — нападавший — так и не был найден. Он никогда не смотрел на мир из-за решетки… по крайней мере не за то, что сделал со мной. Он по-прежнему где-то здесь. Я чувствовала его каждой своей прежней раной. Я слышала его голос всякий раз, как темнота опускалась на «Полосу».

Но у меня здесь есть свое место — в этом мире, в этом городе, на этих улицах. Я приобрела его путем труда и решимости и не собираюсь отказываться от него только потому, что какой-то потерявший аппетит псих и спятивший бродяга вторглись в мою жизнь.

Нет, поклялась я, направляясь домой по освещенным неоном улицам. Я не сдамся. Не сдамся без жестокой, безжалостной, будьте вы прокляты, борьбы.