Аромат теней

5

Бен Трейна ничего не забыл. Итальянский ресторан был тем самым, куда он в плохо сидящем привез меня на первое свидание — привез в чужом пикапе. Сейчас костюм сидел на нем отлично — аккуратные джинсы, на которые я посмотрела дважды, и поношенный кожаный пиджак, который просил и третьего взгляда. Машина тоже его собственная, хотя по-прежнему с приводом на все колеса и с очень мощным двигателем.

Таверна «Делизиоза» — маленький итало-американский ресторанчик, вполне заслуживающий свое название.[19] Нас встретил аромат итальянских сосисок и свежеиспеченного хлеба, а из невидимых динамиков доносился голос Синатры. Обеденный зал представлял собой одну большую комнату, углы которой смягчали тяжелые занавеси. На стенах — фотографии звезд итальянского кино и спорта. У противоположной стены — бар красного дерева, мы отражаемся в его зеркалах, а по краям бара — зелень, виноград и бутылки старого кьянти. Отдельные столики накрыты скатертью в бело-красную клетку; на них позолоченные фонари «молния», которые почти не дают освещения.

Ужинали несколько пар, а за длинным столом в углу сидела семья мормонов со множеством детей. Единственный одинокий мужчина сидел у стойки бара спиной к нам, и я внимательно рассмотрела в зеркало его лицо, но ничего тревожного не увидела. Вероятно, пенсионер, пожилой, седеющий, выглядит совершенно безвредно, но на всякий случай я все же села спиной к стене и так, чтобы обозревать всю комнату. Если Бен и заметил это, то промолчал.

— Официант знает тебя по имени, — заметила я, когда нам на столик поставили бутылку «панны» и корзину с хлебом.

Он пожал плечами. Под пиджаком на нем рубашка с короткими рукавами, под которой отлично видно движение мышц. Я пыталась сосредоточиться на его словах, но меня oтвлекали его губы.

— Здесь есть специальные часы для полицейских. И ресторан находится по пути домой.

Он ничего не сказал о том, что здесь прошло наше первое свидание, я тоже.

— Кажется, я не совсем верно оделась, — произнесла я, оглядев себя. Я надела брюки, чтобы скрыть лезвия, прикрепленные к обуви, но выбрала яркую кофту с разрезом чуть ли не до пупка. Мне удалось скрыть все нужные места, а в сумочке уютно устроился алюминиевый куботан[20] длиной всего в шесть дюймов. Тупой короткий ствол мог оказаться у меня в руке одним быстрым движением. Возможно, у меня паранойя, но она в модной оболочке.

— Все в порядке, — заверил меня Беи, опираясь локтем о стол. — Снова наслаждаюсь твоим видом, Джо-Джо.

Я покраснела: для меня это такая новая реакция, что я вынуждена была оглянуться.

После того нападения мы виделись только раз. Меня только что выписали из больницы, и прошло достаточно времени, чтобы сошли синяки с кожи, но слишком мало, чтобы мы с ним стали прежними. Я тогда почти не разговаривала — так же как не видела, не слышала, не чувствовала и очень боялась позвонить ему или встретиться с ним: воспоминания о сладости того момента, когда я лежала под ним, а он проникал в меня, делали положение еще более горьким.

И я была права. Я не могла прогнать горечь изо рта, чтобы что-нибудь сказать, а даже если бы смогла, не знала бы, что. Ты все еще меня любишь? Хочешь ко мне притронуться? Перестань так смотреть на меня. Так что мгновения превращались в минуты, молчание продолжалось, молодой Бен тоже не знал, что сказать. Он бросил на меня прощальный взгляд и ушел. А я почувствовала себя еще более одинокой.

— Джо.

— Прости. — Я покачала головой, поняв, что и Бен, и официант смотрят на меня.

— Я спросил, не хочешь ли немного вина за ужином. — Он слегка смущенно рассмеялся. Должно быть, я надолго задумалась. — Теперь я не знаю, что тебе нравится.

— Вино — это хорошо. — Я заставила себя улыбнуться, а сама решала, стоит ли все это начинать заново.

Когда-то давным-давно — это действительно было давно — мы могли бы пожениться и жить вместе. Или так же легко могли расстаться: просто разошлись бы, когда выросли. В любом случае наш выбор не был бы окрашен трагедией.

Но вместо этого между нами повисла неестественная смерть надежды, и любовь была убита так же верно, как намеревались убить меня. И вот возникает вопрос: в этом мире, в моей нынешней реальности есть ли то, что мне нужно преодолевать? Потому что долго спавшие во мне и снова зарождающиеся чувства меня пугали. Я чувствовала, что нахожусь на пороге чего-то рискованного, крутого. Передо мной глубокая пропасть, и я либо безрассудно прыгну в нее, либо разумно отступлю. В течение целых десяти лет я выбирала только безопасность.

— Ты слишком напряженно думаешь, Джо, — заметил Бен, и от его улыбки мой мир задрожал.

Я небрежно откинулась назад. Спокойная, как землетрясение.

— С чего ты взял?

— У тебя потемнели глаза, — ответил он, глядя в них. — Нервничаешь?

— Каменею от страха, — сказала я, удивив нас обоих откровенностью. Он рассмеялся, и я поразилась тому, как вначале его смех прозвучал громко, а потом утих. Неужели можно забыть, как смеется твой возлюбленный?

— Не волнуйся, я не кусаюсь. — Он наклонился вперед. — Не посмею.

Мой взгляд перешел на его губы. Очень плохо.

Я поискала тему, которая не возбуждала бы меня, не напоминала о прошлом и, боже избави, не заставила бы мое сердце опасно биться, и наконец остановилась на той части его жизни, которая не имеет ничего общего со мной.

— Ты все еще пишешь? Он кивнул.

— Но не стихи. Теперь я пишу детективные романы, романы-загадки. Ничего еще не напечатал, но по-прежнему стараюсь.

— Я рада. Твои стихи были замечательными.

Он пожал плечами, и этот жест подсказал мне, что для него это по-прежнему много значит.

— Это заставляет голову работать. Люблю создавать миры, характеры, ситуации.

— И решать загадки? — спросила я, и он кивнул, кладя в рот кусок хлеба. — Поэтому тебе нравится быть полицейским?

Он перестал жевать и задумчиво посмотрел на меня.

— Я не уверен, что мне нравится быть полицейским. И сам удивился этому признанию.

— Тогда почему ты это делаешь?

— Я обязан. Это принуждение. Призыв.

— Одержимость? — осторожно осведомилась я.

Он взглянул на меня.

— Да.

Я колебалась: снова опасная почва.

— Из-за того, что произошло со мной?

Он мигнул, но выражение его лица не изменилось. Наверно, решил, что, если я могу говорить об этом так открыто, он тоже может.

— И потому, что я не могу спокойно жить, когда с людьми, которые не могут себя защитить, происходят ужасные вещи.

Я просто смотрела на него, решив молчать, пока он не ответит на мой вопрос.

Он снова пожал плечами, но теперь за этим движением скрывалась ярость.

— Что ты от меня ждешь, Джо? Да, то, что случилось с тобой, с нами, сказалось на мне. Изменило мой взгляд на мир. Да и как могло быть иначе?

Я обнаружила, что не могу взглянуть ему в глаза.

— Но как это может до сих пор действовать на тебя? Бен кружил вокруг этого вопроса, как тигр, подошел к нему с нового направления.

— А как же твоя карьера? Ты фотограф, который запечатляет истину, но остается в безопасности по другую сторону объектива. Никто и ничто тебя не трогает, верно?

Я сложила руки на груди. Это неправда. Мои снимки хороши и правдивы. Конечно, замечание Ксавье о том, что это не приносит деньги, почти справедливо, но все же мои фотографии известны своим четким, недрогнувшим изображением самых забытых улиц Лас-Вегаса. Делая снимок, я убираю неон, и то, что остается, еще более поразительно своей простотой. На лих улицах живут люди. На этих углах подростков заставляют заниматься проституцией. Здесь каждый день теряют гораздо больше, чем во всех сверкающих казино. И я хочу, чтобы люди это знали и думали об этом.

— Мы все становимся такими, как нужно для выживания, — сдержанно произнесла я.

— А кем стала ты, Джоанна? Воином? Суперженщиной, стремящейся к мести, которая не нуждается ни в чем и ни в ком?

«Странный набор слов», — подумала я, поджимая губы.

— Осуждаешь?

— Просто интересуюсь.

Но мы оба знали, что все не так просто.

— Я тоже изменилась, Бен, — заявила я, отказываясь от обороны. — Когда кто-нибудь протягивает мне руку, я не хватаюсь за нее. И всегда ищу кулак за спиной.

Мой взгляд автоматически перешел на сидящего у стойки бара одинокого мужчину.

— Большинство женщин так не думает.

— Да, и я завидую этим женщинам. Я даже смутно помню, каково быть одной из них. — Я откинулась на спинку и перевела дыхание, понимая, что мои слова звучат слишком горько для приближающегося двадцатипятилетия. — Но я им не только завидую, Бен, я боюсь за них. Особенно боюсь за тех, кто станет подобен мне.

Мы воспользовались появлением официанта с едой и вином как предлогом, чтобы не разговаривать, но когда снопа остались одни, Бен сказал:

— Подобной тебе нет, Джо.

Я покопалась вилкой в спагетти.

— И не пытайся со мной любезничать. Заставишь меня пуститься наутек.

Он улыбнулся, и я пожелала, чтобы он этого не делал. Чувствовала, что снова стою на краю пропасти. Вот-вот упаду. Мне захотелось оттолкнуть его и с криком выбежать из комнаты. Захотелось прижать его к себе, затащить в свою постель. Но с первым у меня было больше практики, поэтому я его оттолкнула.

— Я живу с постоянным ощущением насилия, Бен, — произнесла я, наворачивая спагетти на вилку. — Вечерами ложусь с ним спать и встаю с ним по утрам. И это никогда не изменится.

— Я знаю о насилии, Джо. На работе вижу его каждый день… — Он покачал головой, налил вина в наши бокалы и слегка отхлебнул. Глаза его потемнели. — Этого достаточно, чтобы заставить меня ходить по улицам, как ты.

Я отодвинулась.

— Но это…

Это не то, что я делаю.

— Неправильно? — закончил он за меня, приняв мое удивление за несогласие. — Почему? Чем это отличается от твоих прогулок? От поисков? Выслеживания?

— Я фотографирую. Просто смотрю. Я никогда… никогда ни до кого не дотрагиваюсь, — солгала я: дотронулась, однажды. Но если быть честной, он дотронулся до меня первым.

— Ты считаешь, я не должен так чувствовать из-за моего значка.

Это был не вопрос, а утверждение.

Его стремление защититься заинтересовало меня и дало возможность поговорить о другом.

— Значок дает тебе власть над людьми, доступ к ним. Возможно, я слишком чувствительна к тому, что один человек может распоряжаться другим, просто потому что так захочет, но мне это показалось слишком очевидным. Бен качал головой, ломая хлеб и окуная его в масло.

— Значок дает мне вторую пару глаз. И это хорошо, потому что мне приходится пропускать через глаза всю грязь города, и от этого можно сойти с ума. А так это можно вынести. Грязь ко мне не пристает.

«Тогда почему у тебя такой вид? — хотела я спросить его. — Откуда этот жесткий блеск в сузившихся глазах?»

Мне пришло в голову, что наше свидание такое же слепое, как с Аяксом. Я не знаю, кто такой Бен. Я знала мальчика, которого мучил отец, который испытал разочарование в матери, но что сделали с ним прошедшие десять лет? Чем он занимался все эти годы? Почему развелся? И когда приобрел татуировку, которую я заметила на его левом плече, когда он потянулся за хлебом?

И почему по прошествии стольких лет он меня пригласил?

— А когда-нибудь приставала? — спросила я, думая, что его ответ может кое-что пояснить мне. — Проникала в тебя, я хочу сказать?

Он какое-то время молчал, глядя на огонь фонаря, стоящего между нами, потом заговорил, тщательно подбирая слова:

— На прошлой неделе был вызов. Третий раз за месяц полицию вызывали в дом одного парня. Типичный подонок, избивающий жену… только на этот раз он решил всыпать своему двухлетнему сыну. Когда наши парни пришли, он встретил их с распростертыми объятиями, раскрыл дверь, называл по именам: «Эй, Гарри! Привет, Патрик! Как дела?»

Бен с отвращением покачал головой, крутя в руках вилку.

— Пригласил в дом: он знал, что жена ни слова не скажет. А у мальчишки единственное, что держало на месте левую ногу, была кожа: все остальное сломано. И молоток лежал рядом, на кофейном столике.

— О боже!

— Да. Стоит этот мерзавец и улыбается: знает, что мы отлично понимаем, кто это сделал, но ничего предпринять не можем.

Мальчишку увезли в больницу, подлатали, хотя ясно, что это все равно, что накладывать лейкопластырь на пулевую рану, и вернули домой к этой суке, которая пальцем не шевельнула, чтобы спасти его.

— Бен, — негромко произнесла я, понимая, что он говорит не об этой женщине, а о другой. — Это несправедливо.

Он какое-то время смотрел на меня, потом лицо его прояснилось, и он вздохнул.

— Да, наверно, ты права, но несправедливо, что этот человек уходит свободно. Приходится надеяться, что в следующий раз он допустит ошибку, что найдется свидетель, не слишком запуганный, не слишком молодой, чтобы выступить против него. Иногда все, чего я хочу, это свидетеля.

Я кивнула, потому что понимала, что он имеет в виду. Бен прав. Насилие над ребенком и стремление отомстить находятся в разных вселенных.

Тем не менее я снова вгляделась в мужчину, сидевшего напротив меня. Куда девался мальчик, видевший все с белом и черном? Когда он привык к удобному серому цвету? Конечно, большинство людей никогда над такими вопросами не задумывается. Но его в эту промежуточную зону привела работа, и я не могу утверждать, что на его месте испытывала бы другие чувства? Что мне тоже не понадобилась бы, как он это назвал, вторая пара глаз?

Разве я могу сказать, что не поступаю так лее? Я вспомнила Аякса и то, как, защищаясь, готова была вцепиться ему в горло.

Снова наступила тишина, и когда звон вилок о тарелки стал самым громким звуком в комнате, я начала опасаться, что мы зашли в тупик, что это снова встанет между нами — мысль о насилии, то же самое, что десять лет назад.

— Как Оливия?

«Назад на нейтральную территорию», — подумала я, не зная, чего мне больше хочется: засмеяться или заплакать.

— Отлично, — смогла я ответить проглотив комок в горле. — Она инженер в лаборатории космических полетов. Разрабатывает новые способы сексуальных контактов при отсутствии веса.

— Я всегда сомневался, что стоит летать на кораблях НАСА.

Пришлось улыбнуться. Бен один из немногих парней, которые никогда не попадали под влияние чар Оливии, и поверьте мне, таких очень мало. Но Бен Трейна всегда смотрел только на меня.

— Она по-прежнему прекрасна, непостоянна и преданна. — Я почувствовала на себе его взгляд и ненадолго задумалась. — Ты один из немногих, кто никогда ее не осуждал, знаешь ли ты это? Мне это в тебе всегда нравилось.

Он удивился.

— А за что ее осуждать? Внутри она так же хороша, как снаружи. И по-своему очень сильна.

— Да, но этого, кажется, никто не видит.

— Может, потому что она не позволяет никому видеть, — произнес он и, заметив мои приподнятые — брови, добавил: — Ты ведь сама заявляешь, что мы такие, какими должны быть, чтобы выжить.

Верно. Я кивнула, хотя его слова снова заставили меня задуматься. Каким же он все-таки стал?

— Во всяком случае, — сказал он, смущенно — улыбаясь, словно прочитал мои мысли, — не хочу сегодня говорить об Оливии. Вернемся к тому, что тебе всегда во мне нравилось.

Я рассмеялась.

— Нарцисс.

— Совершенно верно.

Я решила слегка рискнуть.

— Не могу тебе все рассказать. — Я чуть наклонилась вперед. — На это потребуется целая ночь, и у нас нет времени.

Веки его отяжелели, взгляд стал мягким. Это Бен, каким я его знала.

— Тогда расскажи мне что-нибудь одно. Мне даже задумываться не нужно было.

— Мне нравилось то, что ты никогда не пытался меня переделать. Нравилось то, что ты никогда не сравнивал меня с сестрой. Нравилась твоя честность.

— Это целых три. — Он взял меня за руку. Ладонь у него была широкая и гладкая, и тепло от нее переходило в мою руку, расходилось но всему телу. Я могла бы прямо здесь от его прикосновения испытать оргазм. Интересно, так же ли кружится у него голова?

— Эти три мои любимые, — согласилась я, слегка пожимая его руку, облизывая губы, пробуя вино — и испытывая надежду — под влиянием этого затопившего меня тепла.

— Наверно, мне следует попросить тебя рассказать остальное, — прошептал он, бросив на меня понимающий взгляд.

Я поиграла со спагетти, медленно выдохнула, успокаиваясь.

— А как заканчиваются твои книги? — спросила я наконец. — Убийца схвачен? Злодей наказан? Справедливость восторжествовала?

— Это стандартный финал моих романов.

— И они жили долго и счастливо? Oн немного подумал и кивнул.

— Наверно. Те, кто доживает до конца книги. Да.

Печально, мне это больше напомнило фэнтези, чем детективный роман, но я не хотела огорчать Бена. Я с трудом глотнула, прежде чем поднять голову.

— Итак. Чем же закончится эта история?

— Парень получит девушку, конечно. — И он ослепительно улыбнулся мне.

Я без колебаний ответила, и словно вся сдержанность, вся необходимость контроля отпали. Все люди в зале, включая одинокого мужчину у бара, сложились и исчезли. Я прикусила губу, он облизал свои, и мы «ринулись» друг к другу.

Три часа и две бутылки спустя мы вышли из таверны «Делизиоза», как из кокона, насыщенные едой и вином, но еще более опьяненные долгими взглядами, многозначительным смехом и прикосновениями пальцев в мигающем свете свечей.

Снаружи мы набросились друг на друга, как голодные волки.

Холодный воздух кусал кожу, но превращался в пар под действием тепла, переходившего от тела Бена к моему. Он поцеловал меня, вначале прижав к стене; резкий контраст между холодным кирпичом и его жаром заставил меня ахнуть и еще сильней прильнуть к Бену. Затем мы направились вдоль стены, я попыталась соответствовать его широкому шагу. Левая рука Бена прошлась по моей голой спине и задержалась в волосах, слегка потянув за них. Его правая рука легла мне на блузку, и он начал ласкать меня. У его губ был вкус страсти и итальянского винограда. Наконец мы оказались у его машины, его губы через блузку сжимали мои соски, зубы слегка покусывали, а руки держали меня снизу и сверху. Я застонала, и эхо моего стона отозвалось в его теле: я почувствовала бедром его эрекцию.

Мы продвигались все дальше, я не помнила, как это получилось, но позволяла это Бену, подчиняясь желанию, которое видела в его темных глазах, откликаясь на его требования, которые он шептал. Только пристальный взгляд и бормотание мужчины у бара, который пил в одиночестве, напоминали мне, что мы все еще часть большого мира… и милуемся, как подростки, на темной стоянке.

Бен оторвался от меня и уткнулся своим лбом в мой, его дыхание вырывалось короткими неровными толчками. Далеко на востоке долины молния прорезала небо, за ней последовал низкий раскат грома. Я закрыла глаза, словно прогоняя бурю, и улыбнулась.

— Переместишь руку на дюйм выше, Трейна, и тебе придется арестовать себя самого.

Смех его был приглушенным и горячим и говорил больше, чем любые слова. Поразительно, как снова вспыхнула наша страсть, словно к сухой растопке поднесли спичку, и огонь загорелся у нас в горле, охватил лоно и превратил в попел все прошедшие годы.

Но не это главное. Оказавшись снаружи, я совершенно забыла обо всем. Забыла принюхаться в поисках чего-нибудь живого или разлагающегося, забыла о дьявольских лицах, насмехавшихся надо мной в темноте, забыла даже о предупреждении, что могу не пережить эту ночь. Я всматривалась в тени, не оглядывалась, даже отдаленно не воспринимала окружающее.

Что я могу сказать? Со мной был Бен, и его кожа насытила воздух ароматом, его прикосновения превратили грозящий бурей ноябрьский вечер во влажную тропическую ночь. Я подумала: «Если у меня есть Ахиллесова пята, то это Бен».

— Пойдем ко мне, Джо-Джо, — прохрипел он.

Я застонала. О, как я хочу этого. Закончить в его доме, в его объятиях, в его постели то, что мы начали здесь. Я всегда хотела там оказаться. Там мое место.

— Не могу, — сказала я ему и повторила самой себе. Не могу сделать вид, что десяти лет просто не было. Не могу забыть о том, какой женщиной я стала. Именно такой женщиной я должна быть.

— Слишком быстро? — спросил он, потом вздохнул — с сожалением, с раздражением и с пониманием, увидев мой утвердительный кивок. — Лучше это, чем совсем опоздать, я считаю.

— Я встречаюсь с Оливией через… — Неужели уже одиннадцать? — … через полчаса. Нам необходимо кое-что обсудить.

Он не поинтересовался, что, а я не стала объяснять. Вместо этого он слегка отстранился и всмотрелся мне в лицо, по-прежнему обнимая меня за талию.

— И разговор с нею — это способ удержать тебя от ночи со мной?

— Не будь высокомерным. Да.

Он улыбнулся, выглядя довольным, как напившийся молока кот, поднял руку и погладил меня по щеке.

— Вы всегда так практичны, мисс Арчер?

— Хм-м-м. — Я поцеловала его, проведя языком под ухом. Едва сдерживая дрожь, он провел пальцами по моей спине, задержавшись на голых плечах и шее. Вернее, мне показалось, что это кончики пальцев. Я протянула руку и нащупала холодный металл. Всмотрелась в тусклом освещении. — Что это?

Но все поняла сама, еще не закончив вопрос. Тонкая серебряная цепочка, сплетенная вдвое, простая и недорогая; ее подарил мне Бен на мой пятнадцатый день рождения. Но после этого я ее не видела. Решила, что потеряла той ночью в пустыне.

— Ты оставила ее у меня в доме, — негромко произнес он. — В ту последнюю ночь.

«Нашу последнюю ночь», — молча поправила я.

Он осторожно забрал у меня цепочку. Я наклонила голову, а он надел цепочку мне на шею и закрепил. Замкнул круг. Я глубоко выдохнула, выпуская накопившееся напряжение, и в эту минуту первая дождевая капля упала мне на лицо.

Потрогала цепочку, уже согревшуюся на шее.

— Спасибо.

Он придвинулся ближе, так что мы стояли под усиливающимся дождем, уткнувшись лбами друг в друга.

— Ты точно не хочешь пойти ко мне?

Я покачала головой, мягко и молча отодвигаясь от него, потому что знала: стоит мне открыть рот, и ответ будет «хочу».

— Какая практичность, — прошептал Бен, целуя меня в щеку. — Что если хоть раз не подумаешь о последствиях? Просто сделаешь то, что хочешь?

Я оттолкнула его, опустила взгляд на его губы, йогом снова подняла.

— Я только что это сделала. — Сделай еще раз.

И я сделала. Наклонилась вперед, обхватила ладонями его лицо, и небо над нами взорвалось сиянием. Мы прижались друг — к другу, он поднял меня, так что я ногами обвила его талию.

Я едва не пропустила встречу с Оливией.