Аромат теней

16

Остаток пути в такси мы проделали в неловком молчании, Мы проехали по Индастриал, нырнули под Фламинго-роуд. Я тупо смотрела, как солнце садится за «Пальмами»,[48] и чувствовала, как с востока надвигается тьма. Пробка возникла на параллельном нам шоссе 1-15, и я видела, как люди, оказавшиеся на этой части шоссе, на мгновение задержавшееся на своем пути к дальнейшей жизни, улыбаются и разговаривают в своих машинах.

Мир вокруг меня продолжал существовать, а я пыталась самой себе ответить на вопросы Уоррена. Как отыскал меня Аякс? Сделала ли я что-нибудь такое, что привлекло его ко мне? Я пыталась освежить в памяти подробности, но воспоминания затмевались криками и болью, а запах Аякса проник мне под кожу и теперь сочился сквозь поры. Вопросы передо мной продолжали громоздиться, и, как те водители на шоссе, я застряла в вечной пробке.

Почему Уоррен спросил, не убила ли я кого-нибудь? Неужели он верит, что я могу убить? Верю ли я в это сама — в каком-нибудь далеком уголке души? Я снова вспомнила о рабочих-строителях, вспомнила, как упивалась свой властью, свой возможностью с помощью слов и чувств проделать дыры в их жизни. Я пыталась оправдаться, говоря, что они это заслужили, что они сами напросились; но правда была в том, что хотя я не убила Марка и этого другого рабочего, спавшего с его женой, я ужасно и безвозвратно изменила их жизнь. И разве это не своего рода смерть? Разве я не разбила надежды Марка, не разбила его сердце, показав ему, что он не ошибался, подозревая жену и друга?

Я прикрыла рот рукой и слепо смотрела в окно, решив, что не хочу получать ответы на свои вопросы.

Мы неожиданно остановились на полупустой стоянке за «Кантиной» Томми Рокера,[49] любимым местом отдыха местных жителей, которые хотят быть вблизи «Полосы», но не смешиваться с туристами. Из бара вышли два совершенно невинно выглядящих мужчины: просто коллеги заглянули выпить перед возвращением с работы домой, но я узнала в них тех двоих, что преследовали Аякса, Тот, что пониже, смуглый и выглядит мрачно, тот, что выше, весел и жизнерадостен; слегка подпрыгивая, он направился к такси. Ответ сверхъестественного мира на Лорела и Харди.[50]

Дверцы перед ними открылись.

— Обо всем позаботились? — спросил Уоррен, когда они сели.

— Конечно, — сказал первый. Он наклонился, даже не взглянув на меня. — Там все пропиталось ее запахом.

— Все в порядке, — резко отчеканил второй, и они оба замолчали.

Машина снова пошла, но теперь мне мешали видеть шоссе свежие слезы. Это «обо всем» Уоррена означало на самом деле «о ней». И я подумала, какими будут заголовки в завтрашних газетах. «Девушка-подросток убита при попытке грабежа магазина». Или «Трагедия в магазине». Но я была уверена: заголовка «Новый супергерой уничтожает еще одну жизнь» точно не будет. Об этом побеспокоились Уоррен и его друзья.

Я неловко заерзала, и высокий — тот, который перескочил через проход, — повернулся ко мне и сочувственно улыбнулся.

— Вот. — Он протянул мне мою спортивную сумку. Я с трудом глотнула, взяла ее и прижала к груди. Первый тоже повернулся, но на лице его доброты не было. Он поморщился, заметив мои слезы.

— А Аякс?.

— Как обычно, — последовал ответ. — Дым, зеркала, все эти штуки Тени.

Добрый продолжал наблюдать за мной. Я хотела попросить его прекратить, но сейчас у него единственное в машине дружелюбное лицо. Я постаралась не выглядеть угрожающей. Он протянул руку через спинку сиденья.

— Феликс.

— Начинается, — хмыкнул второй. Феликс улыбнулся.

— Значит, ты новый Стрелец. После твоей матери у нас в Зодиаке Стрельца не было.

Я подала ему.

— Джо…

— Ее зовут Оливия, — прервал Уоррен, и я вспыхнула, почувствовав на себе его взгляд, опустила руку на колени и отвернулась от них обоих. Второй на переднем сиденье пробормотал что-то такое, что я не разобрала, но уверена, это была не похвала.

— Заткнись, проронил водитель, и все замолчали.

В том, как такси пробиралось между машинами, объезжая вокруг, а в одном случае и преграды, чувствовалась срочность и напряженность, и огни за ветровым стеклом как будто делили город на две части.

— Успеем?

— Успеем, но кому-то придется вести машину.

— Ты остаешься на этой стороне, Грегор? — осведомился Феликс. Остальные тоже казались удивленными.

— Только до рассвета. Кто-то должен наблюдать за городом. К тому же с ней, — указал он кивком на меня, — до утра ничего интересного не произойдет.

— Это будет приятной переменой, — заметила я, ни к кому не обращаясь, и Уоррен наконец улыбнулся.

— Осторожней, Грегор. Мы не знаем, раскрыли ли они тебя.

— Думаю, если бы раскрыли, уже добрались бы до меня. Я ведь не самый сильный из звездных знаков. — Грегор поднял правую руку и показал мне. Она заканчивалась у локтя. -

Однако сегодня я нашел счастливый пении, и со мной моя лапка кролика. Все будет в порядке. Уоррен повернулся ко мне.

— Как я сообщил тебе по телефону, переход возможет! только точно в тот момент, когда свет и тьма поровну распределены в воздухе. Стоит запомнить, если дело происходит в середине ночи и тебя преследуют, нужно суметь выжить в течение шесть часов, прежде чем появится возможность скрыться в убежище.

— Она даже этого не знает, — заворчал человек на переднем сиденье и скрестил руки.

Я наклонилась вперед, чувствуя, как во мне снова возникает гнев. До сих пор как супергерой я была полной неудачницей, да и в моих человеческих качествах можно усомниться, но у меня есть гордость.

— Послушайте, мистер. Мне неизвестно, кто вы и что вы имеете против меня, но я не видела ни вас, ни ваших боящихся криптонита приятелей до того, как перед моей машиной не возник Уоррен.

— Точнее, ты его переехала… Феликс повернулся к Грегору.

— Я не боюсь криптонита. А ты?

— Так что давайте кое-что выясним. Я не просила этого. И была бы гораздо счастливей, если бы никогда не слышала о метаморфозах, переходах и прочей сверхъестественной ерунде, но я здесь. Так что смиритесь с этим. И мне, по-видимому, тоже придется смириться.

Тот, что впереди, обернулся и смотрел на меня прищуренными глазами. Было что-то неуловимое в текстуре его гнева — необычное и знакомое в одно и то же время. Мне казалось, что я должна узнать его или по меньшей мере один из его компонентов, но не получалось.

Последовало долгое молчание. Наконец Грегор съехал на обочину, переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение и повернулся ко мне лицом.

— Оливия, это Чандра. Она один из наших лучших специалистов-химиков. Это она приготовила твой новый запах.

Она?!

Я почувствовала, как гнев оставляет мое тело, а кровь отливает от лица, Я мысленно хлопнула себя по голове: знакомая черта в генетической окраске Чандры — это ее пол. Женский.

Да, поистине один из черных дней.

— Я поведу.

Чандра распахнула дверь.

— Ну, так говорить не стоило, — произнес Уоррен, пока Чандра обходила машину.

— Чандра терпеть не может, когда ее принимают за мужчину, — объяснил Грегор, открывая дверь со стороны водителя, но в глазах его был смех. И я поняла, что не первая допустила такую оплошность. К несчастью, я также знаю женщин. Они редко такое прощают. А Чандра не кажется вообще способной на прощение.

— Не ждите меня, ребята, — сказал Грегор, выходя из машины.

— Потони, если задержишься, — попросил его Уоррен.

— Хорошо.

Чандра захлопнула дверь и тронула машину.

— Черт побери, — услышала я шепот Феликса.

— Ты пристегнулась? — спросил Уоррен.

Машина развернулась, шины завизжали, заскрипели, прежде чем нашли опору на гравии, и машина рванулась. Меня вдавило в спинку; я смотрела вперед, но в зеркале заднего обзора видела, как быстро уменьшается фигура Грегора. Однако сплошная бетонная стена высотой в двенадцать футов перед нами казалась более важным обстоятельством.

— Женщины водители… — устало начал Уоррен. «Может, машина умеет летать, — подумала я, видя, как неуклонно приближается стена. — Или стена разойдется или исчезнет, словно ее и не было». Но тут Уоррен рядом со мной весь подобрался, и я поняла, что стена никуда не денется.

Мы ударились о нее на скорости в шестьдесят пять миль в час. Меня бросило вперед, и гневный скрежет металла при соприкосновении с бетоном добавился к запаху от горелой резины в пыльном воздухе. Бока автомобиля задевали за что-то, кирпичи падали на его крышу, и он остановился так же резко, как любая нормальная машина. Однако когда я открыла глаза, корпус машины был невредим.

— Ненавижу эту часть, — заметил Уоррен, отстегиваясь. Я поднесла ладонь ко рту и обнаружила свежую кровь. — Что это было?

— Что именно? — осведомился Уоррен. — Ты думала, переход в другую реальность — это просто?

— Привыкнешь. — Феликс, улыбаясь, открывал дверь. — Помогает, если вначале выпьешь коктейль.

— Ты имеешь в виду, что мне придется это делать снова?

Чандра усмехнулась мне в лицо в зеркале.

— Добро пожаловать в наш мир, — изрекла она, покидая машину.

«Сука», — подумала я, глядя, как она уходит, пробираясь через обломки.

— Пойдем. — Уоррен поманил меня.

Я вздохнула, покачала головой и направилась за ним в его мир.

Я выходила из такси так, как другие склонные к приключениям люди некогда ступили на Лупу. Небольшой осторожный шаг, за ним другой; гравий, обломки кирпичей и стекла хрустят под ногами. Мы как будто находимся на заваленном обломками дворе; повсюду торчат под неожиданными углами куски металла и останки стены с мотками колючей проволоки. Я оглянулась, пытаясь увидеть в проломе стены Грегора, но вся пыль, поднятая ударом пашей машины о стену, устремилась в этот пролом, как дым в трубу камина; каким-то образом она слипалась, становилась густой и прочной; она колебалась, как бетон.

Остальные были передо мной, они шли цепочкой, и хромота Уоррена стала заметней: ему здесь приходилось труднее всех. Я заторопилась за ним и тут же поняла, что обломки во дворе — совсем не куски металла, а остовы таких слов, как «Нормандия», «Фотомагазин» и «Кафе». Был здесь и огромный кактус с ободранной зеленой краской и отверстиями, из которых торчали облысевшие и сломанные отростки-шипы, и шестифутовый стакан мартини, по краям которого проходили стеклянные трубки. Акры разбитых неоновых ламп, флуоресцентной краски и исторических вывесок, которые украшали Лас-Вегас, когда им правили еще выходцы из Италии и вспышки неона заливали улицы с заката до рассвета.

— Где мы? — поинтересовалась я, разглядывая разбросанные буквы: еще можно было прочесть слово «Казино».

— Неоновое кладбище, — бросил через плечо Уоррен, пробираясь мимо вывесок «Ландмарк» и «Дюны». Каждая буква была больше него.

— Где умирают огни, — добавила Чандра, повернув ко мне лицо и ухмыльнувшись.

— Где отдыхает Свет, — поправил Феликс, неожиданно появившись за моей спиной. Он снова улыбнулся мне, и я была ему благодарна. — Самос близкое к дому место.

Мы вслед за Уорреном миновали лампу Аладдина и свернули влево у вывески «Тандерберд» — курсивом. Еще чуть-чуть, и мы оказались перед самым большим и кричащим экспонатом этого двора, — все еще величественным, хотя все украшавшие его лампы были разбиты или перегорели.

— Пришли, — объявил Уоррен.

Я в замешательстве уставилась вверх. «Серебряный башмачок»? В детстве, наряду с «Огненным домом» Фокси и стофутовым клоуном, который все еще возвышается перед «Циркус Циркусом», этот «Серебряный башмачок» был моей любимой неоновой вывеской. Подойдя ближе, я увидела, что лампы, некогда усеивавшие яркую вечернюю туфельку, давно исчезли, из отверстий торчали ржавые провода. Я удивилась, поняв, что она всего пятнадцати футов высотой — когда она вращалась над заведением, всегда казалась мне громадной, — но весит она не менее двух тонн. Все остальные обошли гигантскую туфлю и начали подниматься по ржавой лестнице, прикрепленной к ее каблуку.

Вначале я просто стояла и снизу вверх смотрела, как три супергероя становятся силуэтами на фойе убывающего вечернего света. Первой шла Чандра. Она не обращала внимания ни на меня, ни на остальных и, добравшись до верха, без всяких церемоний села и скользнула вниз, в большую, некогда украшенную лампами трубу. И как раз перед тем как она добралась до изогнутого переда туфельки, загорелся свет и она исчезла.

— Пошли, — крикнул мне сверху Феликс. — Ты отстанешь.

Этого я хотела меньше всего. Надев сумку на плечо, я заторопилась к лестнице. Поднялась я как раз вовремя, чтобы увидеть, как дорога передо мной осветилась, как взлетная полоса перед самолетом.

— Что мы делаем? — спросила я у Феликса, который уже наклонился, собираясь начать спуск. Опять мне все приходится узнавать самой.

Он улыбнулся мне через плечо.

— Просто следуй за светом. Он тебя поведет.

И он начал скользить по спуску, пока — вспышка! — не исчез в носке туфельки.

— Это как все остальное, — сказал Уоррен, ступая на узкую платформу. Вначале он вытянул перед собой искалеченную левую ногу, потом здоровую правую. — Если сделаешь первый шаг с верой, в конце окажешься там, где хочешь быть.

И, не дожидаясь ответа, он тоже исчез.

— Где я хочу быть? — воскликнула я, хотя слушать меня было некому. Я не знала, где это место… хотя была почти уверена, что оно не под землей, не под Серебряной Туфелькой на Неоновом кладбище, где умирают выброшенные вывески Лас-Вегаса.

Просто сделай первый шаг. Я сделала, и передо мной засветилась сверхъестественная взлетно-посадочная полоса. «Должно быть, это добрый знак», — подумала я, разглядывая маяк на самом конце. Неожиданно Туфелька вспыхнула, полоса исчезла в таком ярком свете, что мне пришлось закрыть глаза. Свет становился все ярче.

Я отступила, пытаясь сойти с платформы. Боялась упасть, хотела осмотреться, но не могла убрать рук от глаз, потому что можно было ослепнуть. Услышала шипящий звук и почувствовала запах горелого. Потом ощутила этот запах, горячий и липкий, в глубине горла и поняла, что он исходит от меня.

Боль взорвалась в голове, виски словно сверлили, я закричала и слепо бросилась вперед. У меня не было другого выхода — только двигаться. На платформе я просто Сгорала, как в микроволновой печи, во мне нагревались внутренние органы, я жарилась изнутри.

«Я как будто на трассе бобслея, но без саней», — истерически подумала я. У меня перехватило дыхание. Мимо меня струился огонь, яркий, но гибельный, он окружал меня… и не просто освещал, но проникал внутрь.

Падая, я подавилась бело-горячим жаром, который, как лава, устремился мне в рот, поднимаясь мягкой горячей волной и мозг. Чувствовала, что меня всасывает сквозь невидимое пламя, огонь обжигал мне щеки и уши, мне словно совали в глаза раскаленную кочергу. Я закричала, но горло не выдавило ни звука.

— Почему она так долго?

Раскаленные, слова скользили мимо меня, я продолжала падать. Новые волны жара накатили на меня, теперь это была радиация; она обжигала мою плоть, пронизывала вены, отыскивала кости.

— Она идет. Слышите?

«Быстрей», — подумала я, зная, что вот-вот потеряю сознание. Я обгорела. У меня закружилась голова, а легкие были близки к тому, чтобы разорваться. И только когда приземлилась с глухим ударом, поняла, что в груди еще остался воздух, который и вырвался из меня. Я рухнула и начала вбирать воздух, как Несси, поднявшаяся со дна озера, — Как грациозно, — услышала я слова Чандры. Я, стоя на четвереньках, глотала воздух, думая, что никогда в моей жизни он не был таким свежим, холодным, мягким и сладким. Он излечивал язвы у меня во рту, и они лопа-лись, когда я начинала двигаться. Язвы были ив легких, здесь они оставались мокрыми и очень болели.

— Оливия?

Кто-то положил руки мне на плечи. Я взвизгнула и отпрянула — и не только потому, что моя плоть зашипела при этом прикосновении. Я чувствовала себя абсолютно уязвимой: я нахожусь неизвестно где, у меня обгорело тело, я не могу ориентироваться, и меня предали те самые люди, которые должны были защищать.

И мне было невероятно жарко.

Почему мне не сказали, чего ожидать? Или что делать? Почему меня просто бросили, одинокую и горящую? Но задать эти вопросы я не могла: слишком занята была дыханием. Меня начала бить дрожь — конечно, это лучше паралича, но ненамного.

— Что с ней?

На этот раз я узнала голос Феликса, низкий и встревоженный. Мои обожженные глаза ничего не видели — я не могла понять, открыты они или закрыты, и голова болела в том месте, которым я ударилась о спуск. Но это ничто по сравнению с волдырями и ожогами, которые я чувствовала у себя в мозгу. Я сидела на корточках, проклинала себя и хотела умереть.

— Немного излишне драматично, не кажется вам?

— Заткнись, Чандра.

— Оливия?

Снова руки Уоррена. На этот раз я позволила перевернуть себя. Все ахнули… что, вероятно, ничего хорошего не предвещает.

— Что с ней произошло?

— Боже! Никогда ничего подобного не видел.

— Позовите Грету, — раздался возглас Уоррена. — Быстрей.

— Мы уже десять раз могли ее убить, — произнесла Чандра, и я почувствовала, как вздрогнул Уоррен. — Это слабость. Тульпа все об этом узнает. И использует ее против нас.

— Не узнает, если никто ему не сообщит. К тому же у пего у самого такая же слабость.

— Что случилось? — наконец смогла вымолвить я. Слова застревали в горле, как занозы. Я выталкивала их. — Почему так больно? Почему глаза не перестают слезиться?

— Это не слезы, — заметила Чандра, и на этот раз виновато. — Это кровь.

Я коснулась рукой лица,

— Прости, Оливия. — Голос Уоррена звучал панически, и я из-за его неуверенности ощутила сильную тревогу. — Это моя вина. Я забыл.

— Что забыл? — спросила я, поднимая лицо, слепая, как цыпленок. Могу себе представить, как я выглядела.

— Тень в тебе. Она не терпит Свет.

Я не могла себе даже представить, что на это сказать.

Затем послышался другой голос, возник запах, наполненный дождевой водой и мятой, женские ладони легли мне на плечи. К глазам мне осторожно приложили влажную тряпку с трапами.

— Тише, милая. Я здесь. Все будет в порядке.

— Ей больно, Грета, — проговорил испуганно Уоррен.

— Знаю, — ответила женщина. — Отнесите ее ко мне в комнату. Я о ней позабочусь. — Меня подняли сильные руки. Впереди послышался стук каблуков. Мне в ухо пахнуло дыханием Уоррена, холодным и легким.

— Мне очень жаль.

Я почувствовала, как у меня падает слеза, представила алую дорожку на щеке и подумала: «Мне тоже». Прислонилась к Уоррену, все еще ощущая запах горелой плоти.

Мне тоже.