Ещё никогда Дина не волновалась так сильно, смешивая ингредиенты: каплю лавандового масла, щепотку толчёной коры, настойку полыни — всё в точности, как было указано в потрёпанной тетрадке Ежины. От постоянных заглядываний в записи у неё заныла шея. Почему-то казалось, что малейшая ошибка будет стоить слишком дорого. Дело даже не в деньгах, которые пришлось бы вернуть заказчику, а в чём-то большем...
Странно, но мысли упрямо возвращались к Леславу. Кто он? Где живёт? Действительно ли любит свою невесту, если заказал такие дорогие духи? Дина мысленно пересчитала монеты, лежащие на дне сундука. Тратить их пока не решалась — всё ещё боялась не справиться с заказом. Ей страстно хотелось создать идеальные духи, чтобы Леслав остался доволен, но в то же время глодала зависть. Небольшая, чисто женская, к незнакомой девушке — его невесте. «Эх, везёт же людям!» — с горечью подумала она.
Дина вдруг осознала, что уже несколько минут сидит, не решаясь добавить последний ингредиент — сосновую смолу, собранную Миклушем. Вздохнув, она подцепила тонким пинцетом янтарную каплю и осторожно опустила в горлышко сосуда. Жидкость внутри замутилась, затем постепенно посветлела, будто в ней растворился лунный свет.
— Ну вот, — прошептала Дина, закупоривая флакон. — Теперь нужно дать ему дозреть.
Она открыла тёмный шкаф и поставила флакон рядом с другими духами, которые ещё помнили тепло рук прежней хозяйки. Дина уже почти выучила их поэтичные названия: «Розовый рассвет», «Белая ночь», «Вечерний бриз»... Помедлив, она закрыла дверцу, не переставая думать, что упустила что-то важное.
На ужин подали тушёные овощи — на мясо Дина пока не тратилась, экономя деньги. Миклуш ковырнул ложкой морковь и репу, недовольно сморщившись.
— Потерпи, — улыбнулась Дина. — Скоро духи созреют, нам заплатят, и устроим настоящий пир.
— Нам?
— Конечно. Раз ты мне помогаешь, значит, это наша общая работа и прибыль.
— Странно ты говоришь, — задумчиво произнёс Миклуш, и в его голосе прозвучала усталость, не по-детски мудрая. — Фран тебя точно не понял бы.
Дина рассмеялась, но смех получился фальшивым. Вчера на рынке она ощущала на себе странные взгляды. Потом заметила обтрепанный листок на столбе — указ герцога Чернозёрского о запрете колдовства. Сначала не придала значения, но косые взгляды торговок пробудили воспоминания: старушки Шуша и Муша называли её ведьмой. Не со зла, конечно... Но другие могли подумать всерьёз. Возможно, прежняя хозяйка действительно колдовала, а теперь это клеймо перешло на новую владелицу лавки?
Бургомистр тоже предупреждал, чтобы не распространялась об этом. Выходит, Ежина не просто так спешно покинула город, бросив даже лавку. Видно, знала о готовящихся гонениях.
Дина собиралась купить яиц — местные были не в пример вкуснее магазинных из её прежней жизни, — но птичьи ряды находились в дальнем конце площади, и идти туда почему-то не захотелось. Поэтому на ужин было лишь овощное рагу, зато удавшееся на славу — ароматное, с травами из буфета Ежины. Та оказалась рачительной хозяйкой: все баночки и мешочки были аккуратно подписаны, с указанием сроков.
Миклуш доел и принялся вылизывать миску.
— Чтобы не мыть, — продемонстрировал он идеально чистую посуду. — Хочешь, и твою так сделаю?
— Нет уж! — Дина прижала свою миску к груди. — И ты давай веди себя по-человечески...
Мальчик покраснел, выкатил глаза, сунул миску под мышку и выскочил из-за стола. Вскоре послышалось, как он ополаскивает посуду. Обиделся? На что?
Дина предлагала ему спальню на втором этаже, но Миклуш наотрез отказался, обустроив жильё в чулане среди корзин и утвари.
— Так надёжнее, — пояснил он. — Вдруг воры? Со второго этажа не услышишь. А я...
— Что? Прогонишь грабителей? — Дина отмахнулась. — Ты ещё мал...
Тогда он тоже обиделся — и на «мал», и на неверие в его способность защитить. Но от чулана не отказался. Дина решила больше не перечить. Хочет спать в неудобной конуре — его право.
Утром Миклуш встал разбитый, с осунувшимся лицом. Лишь к полудню ожил, вновь став тем самым сорванцом. Возможно, его бессонница повлияла и на неё — сегодня Дина долго ворочалась, пытаясь поймать ускользающую мысль.
Потом незаметно провалилась не в сон, а в какое-то забытьё. И в этом полусне ей привиделось: тёмная комната, на столе — тот самый флакон, но он не светится, а словно втягивает в себя весь свет вокруг.
«Лунный свет должен зреть при луне. Иначе станет Тьмой», — прозвучал чей-то голос.
Дина резко села, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она бросилась к шкафу, распахнула дверцы и схватила флакон. Сквозь стекло жидкость казалась мутной, почти чёрной.
— Нет-нет-нет...
Она рванула к окну, отдернула занавеску и поставила склянку на подоконник. Лунный свет упал на неё, и жидкость внутри зашевелилась, будто ожила. В этот момент Дина увидела...
Во дворе стояла тень. Не просто тёмное пятно — нечто огромное, с неестественно вытянутыми конечностями, сгорбленное, словно готовое к прыжку. Оно медленно повернуло голову в её сторону.
Дина вскрикнула и отпрянула, прижавшись к стене. До утра просидела, сжавшись в комок. Лишь когда первые лучи солнца пробились сквозь щели ставней, она осмелилась подойти к окну.
Во дворе было пусто.
— Дина? — в дверях стоял Миклуш. Он мгновенно оценил её бледность и дрожащие руки. — Что случилось?
— Там... во дворе...
Мальчик подошёл к окну, прищурился.
— Это? — фыркнул он. — Да это старая корзина, которую ветер скинул с забора! Видишь, вон ручка торчит, а тень...
Дина медленно выдохнула.
— Мне... показалось.
— Тебе многое кажется, — проворчал Миклуш, но в глазах мелькнуло беспокойство.
В этот момент внизу звякнул колокольчик. Кто-то вошёл.
— Мы ещё не открывались... — нахмурился мальчик.
Дина спустилась, всё ещё дрожа. У прилавка стояла старуха в чёрном — высокая, худая, с лицом, изрезанным морщинами. Её узловатые пальцы перебирали флакончики на полке.
— Доброе утро, — прошептала Дина, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Старуха медленно повернулась. Её глаза были неестественно светлыми, почти белесыми.
— Так ты новая ведьма? — голос звучал, как шелест сухих листьев.
— О нет! Я просто хозяйка лавки.
Старуха протянула руку и ткнула костлявым пальцем ей в грудь.
— Меня не обманешь. Я чувствую... — её крючковатый нос дёрнулся. — Скоро-скоро здесь начнётся кое-что... Скоро!
Всё в ней — хриплый голос, чёрные одежды — напоминало ворона. По спине Дины побежали мурашки.
— Что начнётся?
Старуха не ответила, взяла с полки флакон, бросила на прилавок две монеты.
— Запомни, девочка: вот эти духи я буду покупать постоянно, если научишься делать их правильно, — она хрипло засмеялась. — Лучше научись. Эти, конечно, ещё сотворены Ежиной, — старуха поднесла флакон к носу. — Ох, как нам будет её не хватать.
Не прощаясь, она вышла. Дверь захлопнулась.
— Что за старая карга? — воскликнула Дина. — Даже напугала.
— Её все боятся. Румина — вещунья. Иногда на неё находит, и тогда она предсказывает. Чаще плохое.
— Значит, придётся научиться делать её любимые духи, чтобы задобрить, — попыталась пошутить Дина.
Она взглянула на флакон на подоконнике. Жидкость внутри теперь светилась мягким серебристым светом. Внезапно дверь распахнулась, флакон качнулся. Дина бросилась к нему, но сзади раздался вскрик Миклуша и глухой удар.
Обернувшись, она увидела, как через порог переваливается мужское тело.
— Леслав? — Дина узнала его и похолодела: половицы окрашивались алым. В кожаном камзоле зияли несколько круглых отверстий, из которых сочилась кровь. Во дворе заржал конь.
— Миклуш!..
Но мальчик уже выскочил, схватил коня под уздцы и потащил на задний двор, за дом. Дина успела убрать ноги парня с порога и захлопнуть дверь — как раз вовремя: снаружи послышался топот копыт, крики и выстрелы. Вскоре всё стихло. Дина опустилась на пол рядом с раненым.
— Вот и накаркала, ворона, — прошептала она.