Рита
Платье было красивое – черное, с фигурным вырезом, длинными рукавами и длиной до середины колена. Строгое и в то же время, соблазнительное... К нему прилагались черные кожаные лодочки на шпильке, шелковое нижнее белье и черные прозрачные чулки с кружевным верхом. Я разглядывала разложенную на кровати одежду и не могла заставить себя надеть ее. Это была демонстрация богатства и возможностей, которыми обладал Кречетов, а еще – унижения, к которому, по его мнению, я должна была привыкнуть.
И все же поступить по-другому я не могла.
За окном раздались детские крики. Полчаса назад, когда мы с детьми находились в детской, пришел Дмитрий и позвал нас вниз. В холле стояли две коробки, которые Кречетов вскрыл при помощи того самого кухонного ножа, который я прихватила для защиты. Два новеньких блестящих самоката вызвали у мальчиков бурю восторга. Дети, что с них взять... Кречетов не дал мне опомниться, сразу велел идти переодеваться, поэтому я не видела, как Дмитрий собрал детей и вывел их на улицу.
Сейчас я взволнованно следила за тем, как ребята осваивают двухколесную технику. У Вани шапка съехала на одно ухо, и никто не додумался ее поправить. Дмитрий стоял в стороне и разговаривал с охранником, Кречетов, судя по всему, тоже переодевался.
Он не боялся, что я устрою скандал или сбегу с этого треклятого вечера. Во-первых, на шпильках далеко не убежишь, а во-вторых... даже если бы я скрылась от него, где гарантия, что он тут же не пошлет кого-нибудь из своих людей, чтобы навредить моей сестре? А если этот человек уже там? Да, крепко меня прихватили за «жабры»...
«Терпи, Ритка, – убеждала я саму себя, – потерпи немного... Он наиграется и выбросит тебя, как ту княжну в набежавшую волну...»
Я надеялась, что, увидев меня в окружении богатых и лощеных людей, Кречетов наконец поймет, что я не стою всех этих подарков и, главное, его интереса. Я очень на это надеялась.
Белье я отбросила в сторону и осталась в своем – простеньком, хлопковом. Чулки пришлось натянуть, потому что колготок у меня не было. Не знаю, как это выглядело со стороны, но, думаю совсем не сексуально. И слава богу, так я чувствовала себя гораздо увереннее. Платье село как влитое. Втиснувшись в туфли, я сразу стала выше ростом. Расправив подол, провела ладонью чуть выше груди, нащупывая свой кулон. Вырез был достаточно глубоким, и бабочка оказалась на самом виду. Я представила усмешку Кречетова при виде моего талисмана и тут же расстегнула застежку. Заставит снять или чего хуже заберет и выбросит, наобещав золотые горы! Я спрятала бабочку внутри лифа и убрала волосы в хвост.
Спустившись, остановилась в холле и увидела Таисью. Она глядела на меня в упор с таким выражением на лице, что к моему горлу подступила тошнота.
– С-сука... – Прошипела она, скривив рот.
Первым моим желанием было объясниться, но на лестнице раздались шаги. Это был Кречетов – в темном костюме и в белоснежной рубашке с бабочкой. Ни дать, ни взять, английский лорд, и не подумаешь, что этот человек занимается грязными криминальными делами.
– Готова?
Я бросила быстрый взгляд в сторону кухни, но Таисья уже скрылась и, кажется, даже закрыла за собой дверь.
Кречетов придирчиво осмотрел меня:
– Что это за ерунда?
Я вспыхнула, но не стала спорить, когда он сдернул резинку, которой был закреплен хвост у меня на затылке.
– Так лучше. – Он поправил прядь у моего лица, и я с трудом подавила в себе желание ударить его по руке, как совсем недавно сделала Василиса Семеновна.
Придерживая за локоть, Кречетов подтолкнул меня к выходу.
Мы сели в машину, и я сразу сдвинулась к двери, чтобы даже случайно не соприкоснуться с ним. За рулем и на правом пассажирском сидении находились люди Кречетова.
Всю дорогу я не проронила ни слова. Кречетов тоже молчал. Да и о чем нам было говорить? Я смотрела на мелькающие за стеклом вечерние городские улицы и думала о том, что меня ждет по возвращении. Стиснув колени, с ужасом представляла, как Кречетов потребует близости, и тогда... Нет, я не смогу сделать то, что он хочет... Пусть лучше пристрелит...
«И что будет с Танюшкой?»
Меня терзали жуткие мысли и видения ее настоящего и будущего. А я ведь даже не смогла поговорить с ней, успокоить и попросить не совершать необдуманных поступков, а еще – пообещать мне, что никто и ничто не сможет заставить ее пойти против себя. Глупые мечты... Таня – подросток, лишенный дома и близких. В ее возрасте любая обида кажется смертельной, а жизненного опыта недостаточно, чтобы определить, кто из людей кто. Эту же науку пришлось пройти и мне...
Я отвернулась и незаметно вытерла вытекшую из глаза одинокую слезу.
Автомобиль въехал на широкую дорожку, ведущую к большому зданию в глубине парка. Огромные панорамные окна светились, по краям дороги висели гирлянды разноцветных фонариков. У входа стояли швейцары в старинном облачении, гости высаживались и поднимались по мраморной лестнице, а машины уезжали на стоянку.
Мы вышли, Кречетов взял меня за руку, крепко сжав мои пальцы. Я шла осторожно, стараясь не оступиться, он подстраивался под меня с неизменной кривой ухмылкой на губах. На женщинах сверкали украшения, в воздухе разлился терпкий и дорогой аромат духов. Я никогда не думала, что окажусь в таком месте, но сейчас не чувствовала ни радости, ни восторга. Моим спутником был парализующий страх.
Тело под платьем не успело замерзнуть, но я дрожала и никак не могла справиться со своим состоянием. В огромном зале нас проводили к столику с белоснежной скатертью, цветами, шампанским и закусками. Играла музыка. Я заметила струнный квартет и на несколько минут буквально выпала из реальности. Мелодия заворожила меня. Но когда официант поставил передо мной фужер с пузырящимся ледяным шампанским, вздрогнула и посмотрела на Кречетова.
– Пей, – сказал он и откинулся на спинку кресла.
Я сглотнула, а потом покачала головой.
– Я сказал, пей!
Сделав глоток, я поставила фужер и стала смотреть на сцену. Там выступал какой-то мужчина. Что он говорил, и почему все хлопали, я толком не понимала. Все эти речи про подъем промышленности, развитие бизнеса и благосостояние народа меня совсем не трогали. Об этом я могла бы сказать одним непечатным словом, которое обычно произносили у нас в Солониках, когда дело касалось этого пресловутого народного благосостояния.
С Кречетовым здоровались, он кивал в ответ, разговаривал по телефону, пил и закусывал. Я же чувствовала себя не в своей тарелке еще и потому, что явно привлекала чужие взгляды. Мужские, само собой, были полны нескрываемого вожделения, а женские – высокомерия и презрения. Думаю, все прекрасно знали, что Кречетов только что похоронил жену, а я... я в их глазах была ни кем иным, как «сопровождением» со всеми вытекающими. Никто из этих людей даже не догадывался о том, почему я здесь и в каком качестве. Взглянув на Кречетова, я тут же опустила глаза. Да, я стану его десертом, если сейчас же не встану и не уйду...
– Ешь, это вкусно, – услышала я его голос и взяла вилку.
Мои пальцы дрожали. Я глубоко вздохнула, и в этот миг снова заиграл квартет. Я бросила взгляд в его сторону и тут...
Вилка упала со звоном, но в шуме этого никто, кроме Кречетова, не заметил.