Как ресторан здесь называли ресторацией, так и кафе гордо именовали кофейней. Двухэтажное здание из светло-синего кирпича с белыми двустворчатыми дверями, позолоченными ручками казалось сказочным и безумно дорогим. Я же, переступив порог, надеялась, что в меню будут не только сладости и напитки. Хотелось чего-то более сытного, того же борща или котлет, как бы прозаично это ни звучало.
– Приветствую, господа, – как из-под земли, словно гриб после дождя, появился парень лет двадцати с небольшим. – Столик на двоих или ждете гостей?
– На двоих, – ответил Владимир.
– Понимаю, – улыбнулся официант. – Могу предложить места на втором этаже нашей кофейни с видом на реку. Там вас никто не побеспокоит.
Владимир кивнул. Мы оставили верхнюю одежду в гардеробе, получили какие-то бирочки. Вслед за провожатым поднялись по винтовой лестнице. Вид отсюда, благодаря высоким окнам с узкими рамами, и правда открывался замечательный. Внизу серебрилась река, еще не скованная льдом. Солнце отражалось в его почти неподвижных водах как в зеркале. Казалось, будто в мире появилось два солнца – небесное и земное. В его лучах драгоценными камнями сверкали снежинки, мягким покрывалом укрывшие землю, деревья, фонарные столбы.
По набережной неспешно прогуливались пары. Знакомые раскланивались при встрече, останавливались ненадолго и продолжали путь. Лоточник нахваливал свой товар. Слов я не слышала, но судя по тому, что подле него то и дело кто-то останавливался, торговля шла бойко. Стайка ребятишек, оббежав взрослых, с разбегу прыгнули в сугроб. Две женщины, подхватив подол длинных юбок, тут же бросились к ним.
Официант отодвинул стул, на который не слишком элегантно опустилась. Не привыкла к подобному обхождению. Не теряя время, взяла меню – три листа плотной бумаги, скрепленные маленькими колечками. Мне, впрочем, хватило одного. Я пробежалась по нему глазами: большинство блюд относилось к русской кухне и было мне знакомо. Только в ценниках я не разобралась – дорого или дешево? Видимо, моя предшественница такими вопросам не интересовалась. Привыкла жить на всем готовом. Деньги я опрометчиво оставила в саквояже. Не думала, что они так быстро понадобятся мне. Я не имела представления о том, как долго Владимир будет притворяться нищим, как далеко готов зайти, прежде чем признается, что он и есть тот самый отвергнутый Катей князь. Я пока следовала не мной установленным правилам, делала вид, будто ни о чем не догадывалась. Даже в еде ограничилась гречневой кашей с мясной подливой и чашкой чая.
Муж никак не прокомментировал мой выбор. Что заказал он, я не знала, не прислушивалась. Отвернулась к окну, слишком глубоко ушла в свои мысли. Только когда спустя четверть часа вернулся официант, я поняла, что Чарторыйский ограничивать себя не собирался. На столе помимо моей скромной гречки и корзиночки с черным хлебом появилось целое блюдо отварного картофеля с зеленью, большой кусок жареного со специями мяса, салат из свежих овощей. Я завистью поглядывала на огурчики с помидорчиками, но молча ела кашу. Гордость не позволила попросить что-нибудь еще.
Владимир тоже молчал. Больше внимания уделял пище, чем мне, хотя пару раз я поймала его полный недоумения взгляд. Ничего, пусть тоже помучается вопросами о том, какого кота в мешке получил.
Когда с основными блюдами было покончено, чай выпит, посуда убрана, и повода задерживаться, кажется, не осталось, я поднялась первой. Спустилась, пока Чарторыйский рассчитывался, оделась и вышла на улицу. С тоской смотрела на вывеску кофейни, в которой я так и не попробовала сладостей. Дело, конечно, было не в них. Слишком многое я пережила за одни сутки. Меня начинало знобить. Я нервничала, хотя новых причин для беспокойства не появилось. С тревогой ожидала наступления вечера, того момента, когда мы с Владимиром окажемся наедине. К сожалению, это было не сладостное предвкушение первой брачной ночи, тем более что делить постель с незнакомцем я не собиралась. Мной овладел страх. Только сейчас я поняла, в какой ситуации оказалась. Ее сложно было назвать сказочной. Мне предстояло жить бок о бок с мужчиной, которого я утром увидела впервые в жизни, от которого не знала, чего ждать.
– Вы побледнели. Вам плохо?
Голос Чарторыйского прозвучал совсем близко. Я обернулась и едва не столкнулась с мужем. Нарочно, что ли, подкрался? Отступила на два шага. Смотрела на него и пыталась понять, что скрывается этим красивым мужественным лицом, что за человек мне достался. Чем он жил? О чем думал? К чему стремился?
– Катерина Семеновна?
– Все хорошо. Давайте уже поедем, пока не стемнело.
Владимир кивнул, и дальше повторилась недавняя сцена. Он протянул мне руку, помог сесть в экипаж, но не последовал за мной. Неужели решил, что на сегодня достаточно? Устал притворяться или вовсе решил, что оно того не стоит. Нет, не верю, не хочу разочаровываться в нем. Глупо, наивно? Может быть, а я все равно верила в лучшее. Потому сидела в экипаже и терпеливо ждала, когда он вернется.
– Трогай!
Услышала голос мужа. Карета тронулась, а сам Владимир вскочил в нее на ходу.
– С ума сошел? Сошли! – от страха я забыла, как здесь принято обращаться. От страха же принялась его отчитывать. – Как только такое в голову пришло? Если бы попали под ноги лошадям или под колеса, сломали позвоночник.
Я все это пережила в прошлом и даже врагу не желала подобного. Вовремя замолчала, чтобы не выдать себя. Сердце колотилось в груди. Я никак не могла успокоиться. Набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить, но Чарторыйский перебил меня.
– Напугал? – виновато улыбнулся он. – Простите. Вы правы: пора возвращаться. Это, кстати, вам.
Только сейчас я заметила, что его руки были заняты. Владимир протянул мне небольшую картонную коробку наподобие тех, в которые упаковывали торты в Советском Союзе. Я такие в кино видела. Только вместо “Птичьего молока” или “Праги” на белом фоне голубыми красками была выведена надпись “Русские сладости”. Внутри на бумажных салфетках лежало восемь продолговатых пирожных.
– Не знал, что вы любите, – произнес Владимир. Мне показалось, даже немного смутился, – взял все.
– Спасибо!
Я улыбнулась ему, достала одно из пирожных, откусила. Воздушный бисквит в сочетании с нежным творожным кремом и какими-то оранжевыми ягодками, названия которых я не знала, таял во рту. Ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может быть, дело было даже не в сладостях, а в человеке, который принес их? Его слова, его поступки растрогали меня до глубины души. Владимир оставался для меня загадкой, таинственной книгой, написанной на незнакомом языке, недоступной и оттого более желанной. Зато собственные чувства я понимала прекрасно. Я пропала, влюбилась окончательно и бесповоротно в собственного мужа. Робко надеялась, что он пусть не сразу, но ответит мне взаимностью. Может быть, будет и в моей жизни сказка? Не такая, как в книгах, а та, которую я сама напишу.