Близость

«Инцидент номер один»

Катя; 17 лет

- Господи, да не трусь ты, Никеевский!

Я звонко смеюсь, а когда закидываю ногу на высокий забор, смеюсь еще громче. Его надо перелезть, но у меня не хватает силенок, и Дамир, конечно, оценивает. Останавливается за моей спиной, выгибает брови, а когда я бросаю на него взгляд, не выдерживает и следом за мной заливается смехом.

Он разносится над сонным городом эхом.

Пять утра. Крыша. И мы, которым захотелось посмотреть на рассвет. Ну, я. Ладно, я.

- И что? Дальше никак?

- Господи, ну помоги же мне!

- Господь не помогает в таких глупостях.

- Дами-и-и-ир! Я застряла…

Из его груди рвется еще один смешок, а потом он подходит и подсаживает меня.

Наконец-то!

Следом забирается сам. Ловко запрыгивает. Так, будто это для него вообще ничего не стоит. Да и не стоит, чего уж я? Он у меня спортсмен.

- Не верю, что ты меня уговорила, - шипит, следуя за мной по темному чердаку, - Если нас тут застукают, арестуют! Ты это понимаешь?

- Хватит зудеть, Дам.

Я посылаю ему хитрую улыбку через плечо, а потом подхожу к окну, через которое можно попасть на крышу.

- Ты мог и не ходить, помнишь?

- Ага, конечно. И тебя одну отпустить? Здесь спят бомжи! И…сука, - Никеевский морщится, глядя на свою ладонь, - Катя, блядь! Я вляпался в голубиное дерьмо!

Не могу…

Начинаю смеяться еще громче. Наклоняюсь вперед и аж дышать не могу. В глазах стоят слезы.

- Хватит ржать! - шипит, а потом морщится еще сильнее и трет ладонь об остатки оконной рамы, - Чтоб тебя…хорошо, что оно не воняет.

- Это к деньгам.

- Что?

- К деньгам, говорю. Ну, когда на тебя голубь срет, конечно, хотя, если ты в сам вляпаешься…

- Ой, заткнись.

Никеевский закатывает глаза и вылезает за мной.

Я закрываю глаза.

Руки в стороны - полная свобода. Так хорошо…

Ветер пахнет табаком…

- Ты сейчас особенно красивая…

Улыбаюсь и медленно поворачиваюсь. На мне его футболка, а волосы собраны в дулю, и косметики на лице нет…я совсем обычная. Домашняя. Но не поверить в эти слова? Невозможно.

Он смотрит на меня так, будто на мне сходится весь мир…

- Ты тоже, - шепчу, прикусываю губу и делаю медленный шаг назад.

Дамир шумно выдыхает. Он ловит мое настроение и делает ответный шаг.

Еще.

Еще.

Еще.

Пока я не прижимаюсь спиной к стене, а он не нависает сверху.

Дыхание частое. Кажется, его немного трясет. Но не из-за погоды. Сейчас тепло. Сейчас лето. Сейчас июль…

Он волнуется?

- Целуй же, - шепчу еще слышно, по его телу проходит заметная рябь, - Ну? Чего ты ждешь?

- Погоди…

- Чего?

- Сейчас.

Дамир прикрывает глаза, сжимает и разжимает кулаки, потом трясет ими, крутит головой.

- Ты волнуешься? - улыбаюсь, - Никто нас не арестует. Мы же тихо. Я обещаю.

Резко распахнув глаза, Никеевский выпаливает.

- Выходи за меня.

Я замираю.

Что?...

Что он сказал?

- Что? - переспрашиваю только губами. Голоса нет. И понимания тоже нет…

Дамир шумно выдыхает. Снова прикрывает глаза и еще раз выдыхает.

- Я…я сказал: Катя, пожалуйста, выходи за меня замуж…

Сейчас

Холодная вода не помогает мне совсем. Я вся горю. Медленно поднимаю глаза и смотрю на свое отражение.

Я помню ту ночь.

Помню, как смеялась. Помню, как небо красиво окрасилось фиолетово-красным. Помню, как пахло табаком. А еще я помню, как сердце мое разрывалось от любви, от счастья.

Господи, как я была счастлива…

На глазах выступают слезы, а горло давит так сильно, будто кто-то накинул на меня удавку и тянет-тянет-тянет. Только я не могу освободиться. Удавки-то нет. Это что-то изнутри меня тянет, что-то, чего я не видела.

Мне страшно.

Липкий ужас проходит по телу, а когда я опускаю глаза на свои руки, они трясутся.

Ты понимаешь, что ты собираешься сделать, Катя?

Понимаю.

Нет, ты не понимаешь…

Понимаю. К сожалению, я все понимаю, но…я не могу допустить…я…я просто не могу. Не могу. Без него…нет, я не могу.

Закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Шумно выдыхаю.

Я должна это сделать. Я должна попытаться. Если я не сделаю…я потеряю своего мужа, а это…это слишком. Я не могу. Мне даже представлять такое больно, поэтому…черт, нет же ничего такого, да? Это не измена. Он меня любит. Мы оба идем на этот шаг. Это разумно. В этом мире по-другому нельзя. Их слишком много…вокруг него их слишком много. Рано или поздно, итог будет один - все рухнет. Все рухнет…а я…я не могу.

Все будет хорошо.

Поднимаю глаза и киваю себе.

Все будет хорошо, Катя. Это твое решение. Тебя никто не заставляет.

В своем взгляде я замечаю разочарование и боль, а еще большее сомнение, что это мой выбор, но…я не смотрю больше на себя. Выключаю воду, вытираю руки и выхожу.

Они уже в гостиной.

Здесь царит интимный полумрак.

В камине потрескивает ненастоящие языки пламени.

Оборачиваюсь на них, но сразу смотрю на Дамира. Он напряжен. Сидит на диване, откинулся на спинку, хмурится. В руках у него уже стакан виски, который он медленно подносит к губам и делает небольшой глоток.

Я понимаю…в этот момент я отчетливо понимаю, что у меня нет пути назад.

Как будто за моей спиной только что захлопнулась дверца, и теперь я в клетке.

Снова сбежать? Устроить истерику? Если в первый раз ее встретили с пониманием, то теперь она будет тупой блажью. Я только сильнее оттолкну от себя Дамира и приближу его к Анжеле. Это логично. Кем я буду? Сама предложила, а потом сама же устроила припадок? Больше не вариант.

Да и в целом…какие у меня есть возможности?

Они общаются.

Он мне про это не говорил. И флиртовал он не ради меня, а ради себя. Потому что он хочет. А я только истерики закатываю.

Меня снова ждет истерика, когда я приеду домой?

Нет, не ждет. Я буду мудрее. Мне придется сцепить зубы и терпеть. Мне придется…

Так надо.

Господи, так надо. Надо…

Подхожу и сажусь рядом с ним, а потом забираю свой стакан и делаю большой глоток.

- Ты в порядке? - Дамир шепчет мне на ухо, и я пару раз киваю, потом поднимаю глаза на Даню и Настю.

Они не улыбаются. Просто сидят. Даже не смотрят. Даня выводит круги на бедре своей жены, а она, откинувшись на спинку дивана, смотрит в потолок.

Чувствую, что я их утомила, и от этого на душе становится гаже.

Черт…

Поэтому я тихо говорю.

- Не будет, как в прошлый раз.

Даня резко поднимает на меня глаза. Пару мгновений молчит, потом ухмыляется и снова опускает их на свои пальцы.

Я неприятно ежусь.

Небрежный жест. Ленивый. Недоверчивый.

Краснею и снова делаю глоток, отведя взгляд в сторону. Я не знаю, как начать. Я этого не умею. И мне никто как будто помогать не хочет, отчего я злюсь. Сука!

Даня будто чувствует мой ступор, тихо вздыхает, а потом я улавливаю движение.

Нарочито медленно, вкрадчиво, он ползет пальцами по бедру Насти. Выше. Под подол платья, переходит на внутреннюю часть. Настя тихо хихикает, раскрывается. Даня смотрит на меня.

Он смотрит пристально, даже строго. Он будто говорит: посмей только отвернуться, только попробуй, сука, выкинуть еще один финт. Попробуй. Рискни. Увидишь, что будет.

Я покрываюсь мурашками. Сильнее сжимаю свои руки, ногти до боли входят в ладони, но я не отвожу взгляда. Как в замедленной съемке вижу, как он отодвигает ластовицу ее белых трусиков.

Ха! Белых!

Почти как у девственницы. И что за насмешка? Мы же тут в адовом котле варимся. В похоти, от которой я уже задыхаюсь. Он липнет противными, гадкими щупальцами. Она тянет. Она меня гадит.

Неправильность происходящего снова наваливается на меня тяжелым грузом. Я не могу смотреть туда. Не могу! И пошевелиться тоже не могу. Поэтому смотрю на Золотова. Как его дыхание учащается, как темнеют глаза. Может быть, это игра воображения и светотени, но я вижу, как его лицо искажается.

Он Боб, но на этот раз я от него не сбегу.

Некуда бежать. Я у стенки. Я здесь одна.

Выдыхаю лишь тогда, когда он поворачивается и грубо целует свою жену. Дергает на себя за ноги. Настя с придыханием съезжает на спину, а Даня наваливается сверху.

Жестким, резким движением он сдирает легкую ткань светлого платья и оголяет грудь. Сжимает ее. Захватывает сосок, а сам смотрит ей в глаза.

Она на него - как на Бога.

Я снова хочу отвернуться. Это же интимно, это…это сакрально, лично, но…нет, не здесь. Приходится напомнить себе, что не здесь.

Настя выгибает спину и громко стонет. Даня усмехается. А потом…он медленно переводит взгляд на нас.

Нарочито плавно.

Даже лениво.

И как тогда, слегка мотает головой.

На этот раз Дамир медлит. Смотрит на меня. Я на него. Снова молюсь, чтобы он остановил это безумие. Ну, пожалуйста. На этот раз я не стану, сделай ты за нас. Возьми меня за руку, уведи меня, ведь я же вижу…я вижу, что ты не уверен. Немного растерян, смущен, возбужден, но в нем плещется сомнение.

Пожалуйста…

Ты разве не видишь, как я бьюсь внутри себя о стены? Как я ору? Как я умоляю тебя остановиться? Давай вернемся обратно. Туда, где были только мы.

Пожалуйста…Дамир, умоляю. Пожалуйста.

Настя издает еще один стон.

Дамир бросает на них взгляд. Вижу, как его джинсы натягиваются в области ширинки сильнее, а это значит...

Он встает.

Мое сердце падает с высоты вниз. Оно разбивается еще в полете, когда муж делает шаг к ним, а не со мной обратно.

С этого момента ничего не будет прежним.

Словно во сне, я наблюдаю, как мой любимый человек подходит к другому краю дивана, а Даня встает. Как он смотрит на Настю, чья голая грудь часто вздымается. Я продолжаю молиться сердцем, пусть разум уже все понимает: он не остановится, но, пожалуйста…у меня же есть пару мгновений прошлой, счастливой жизни, да?

Они слишком быстро кончаются, когда Дамир наклоняется к девушке, а потом совсем невесомо касается ее живота губами.

Меня простреливает насквозь.

Внутри все сносит до основания.

Даже не так. В меня попадает копье…да, копье…в самое сердце. Из-за него я не могу вдохнуть, не могу думать, не могу…ничего.

Сильнее сцепляю ладони вместе и изо всех сил стараюсь удержать внутри рыдания.

Дамир ложится на Настю сверху.

Это похоже на какую-то извращенную пытку, но я не отвожу взгляда. Смотрю, как жадно он ее целует, и не могу отделаться от мысли, что он такой же со мной. Точно такой же. А значит…он хочет ее настолько же сильно?

Чужие губы касаются моего плеча. Я пару раз моргаю, а когда смотрю на свои колени, их обнимают чужие руки. Даня оказался рядом, а когда? Я даже не поняла.

Меня обдает отвращение. Протест. Я ору еще громче, но снаружи сильнее напрягаюсь.

Слышу стон Дамира.

Даня проводит ладонью по моему бедру. Его губы касаются плеча, ползут по шее.

Настя выгибает спину.

Даня целует. Слегка царапает зубами кожу, отчего у меня по телу проходит резкий удар тока. Не возбуждения. Именно ток. Я хочу оттолкнуть его, но не могу расцепить руки. От них словно вся моя жизнь зависит...

Картинки-картинки-картинки.

У меня перед глазами дикий калейдоскоп. А мозг пульсирует. И я вся превращаюсь в биение собственного, окровавленного сердца.

- Стой, - выталкиваю из себя, когда Даня пытается переместить руку на внутреннюю часть моих бедер.

Нет, я не могу.

Не могу.

Не с ним.

Ни с кем, кроме Дамира.

Не могу…

Мотаю головой и шепчу, не глядя ему в глаза.

- Я не…не надо. Я хочу только смотреть.

Даня молчит. Я не знаю, он злится или нет? Я этого не чувствую. Внутри слишком много чувств. Целый ураган, который мне приходится сдерживать. Какое мне до него дело? При таком раскладе? Ноль. Ноль участия. Мне плевать. Резко перевожу взгляд на Дамира, когда он издает особенно громкий стон.

Его джинсы спущены. Крутые ягодицы подаются вперед. Настя цепляется за его спину и проводит по ней ногтями. Дамир подается на нее. Он жадко сжимает одной рукой край дивана, другой ее бедро. Я не вижу его лица. Он весь в ней. Он ее почти жрет...

А я? А я, кажется, умерла.

Вот и закончилась сказка «единственные на всю жизнь». Вот так Москва нас и поглотила.

***

Когда мы заходим домой, я не поднимаю глаз. Всю дорогу до квартиры мы тоже не говорили.

Я медленно раздеваюсь, а потом делаю шаг в сторону гостиной, но Дамир вдруг хватает меня за руку и тянет на себя.

Не хочу. Черт, я не хочу…после другой? Я просто не могу…

- Кать, поговори со мной, - шепчет он на ухо, пока я, как замороженная статуя, просто стою и молчу.

Главное…блядь, главное - не рыдай! Не смей! Не рыдай, Кать…умоляю…

- Котенок, малыш… - зовет меня муж, но если я начну…это будет катастрофа.

А значит, все зря.

Мотаю головой, упираю руки ему в грудь и делаю шаг назад. Глаз не поднимаю.

- Я не могу.

- Кать, - в его голосе появляется хрипотца, но и твердость, - Ты сама этого хотела.

- Я знаю. Мне просто…мне нужно время, - выдавливаю слабую улыбку и заправляю волосы за ухо, - Прости, я…я хочу побыть одна.

Разворачиваюсь и ухожу.

Когда пропадаю из поля зрения - сбегаю.

Несусь на второй этаж и закрываюсь в ванной. Рыдания спирают грудь. Я дышу часто, хожу вокруг. Ноги немеют. Или это моя душа?

Смотрю в потолок на яркие огни.

Они тоже слепят, но явно не так, как нас уже ослепило, раз мы все это допустили.

Его руки тебя касались. Чужие руки. С чужим кольцом.

Осознание шпарит. Мерзость поднимается выше и встает комом в горле.

Быстро включаю горячую воду, раздеваюсь и встаю под душ. И только тогда из меня рвутся рыдания, которые я наконец-то отпускаю.

Дышу еле-еле, обнимаю себя руками.

Так холодно. Так чертовски холодно.

Я еще никогда не чувствовала себя большим ничтожеством, чем этой ночью.

Медленно сползаю по стене, прикусываю запястье, чтобы не заорать в голос. Надеюсь, что так станет легче, но легче не становится. Меня будто медленно препарируют собственные воспоминания. Страстные, дикие толчки. Его и чужой стон. Мои родные руки на другом теле. Не наше общее наслаждение.

Я вышла из ванной только через полтора часа. Я вышла оттуда абсолютно пустой. Дамир сидел на краю кровати и смотрел в одну точку, уперев локти в колени.

О чем он думал?

Мне было все равно. У меня не осталось сил. Будто я сама утекла в черный слив. Будто мне душу вынули и осталась только пустая оболочка.

Я молча обошла кровать и забралась под одеяло. Он пришел еще через пятнадцать минут. Он пах, как прежде. Яблочным гелем для душа. И тепло его было прежним, когда он сгреб меня в охапку, но что-то безвозвратно изменилось.

Что-то дало трещину.

Жизнь разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ».

- Ничего не изменится, - прошептал Дамир, - Я только тебя люблю и буду любить. Кать. Только тебя.

Нет, ты ошибаешься. Все уже изменилось, Дамир, и мы никогда не вернемся туда…на ту крышу, где были так счастливы.

Все уже изменилось, и поэтому, когда он сказал мне эти слова, мне снова захотелось прикусить запястье, чтобы не заорать в голос.