Близость

«Вы не можете быть хуже тех, кого я уже знаю»

Катя; конец марта

Я сижу в темной комнате и смотрю на то, как мой муж трахает Настю…в какой раз? Кажется, раз в двухсотый?

Хотя я вру. Честно, я очень криво и некрасиво вру, ведь я прекрасно знаю, какой сегодня номер присвоить очередному эпизоду.

Это сто пятьдесят первый раз, когда о мою душу вытирают ноги.

У окна.

Он имеет ее у окна, будто ему по-прежнему мало зрителей, а я смотрю. На то, как его крутые ягодицы сжимаются в очередной фрикции. Как болтаются его яйца. Как выгибается она.

У нее красивые туфли. Кажется, это новые босоножки от Маноло Бланик. Очень элегантные и шикарные. У них красивая россыпь страз на ремешке вокруг щиколотки и изящный, тонкий каблучок. Интересно, а мне бы такие подошли? Наверно, да. Хотя, может, и нет. А вообще, какая нахрен разница?

Дамир издает рычащий стон, резко закидывает голову назад, а потом хватает Настю в охапку и поворачивает к себе лицом.

Я смотрю.

Будто мне мало того, что он уже со мной сделал, я иду на принцип и не отвожу взгляда. Не прячусь. У меня не осталось сил прятаться, если честно. И я смотрю, как он целует ее, как снова насаживает, продолжая поддерживать под ягодицы.

Рядом со мной лениво потягивает виски Даня. Мы с ним ни разу так и не переспали, потому что я не могу. Нет, я больше не чувствую, что так предам Дамира. Я вообще сомневаюсь, что еще хоть что-то могу чувствовать, потому что на выжженной земле едва ли сможет взойти хотя бы какой-то росток. Скорее всего, все гораздо прозаичней: Золотов на веки вечные будет ассоциироваться у меня с болью. У меня нет к нему никаких теплых чувств, я даже мстить с ним не стала бы. Если я его к себе подпущу, то себя буду ненавидеть еще сильней, чем уже ненавижу. Это последнее, что я могу еще решать: с кем мне спать, а с кем нет. С ним я не хочу. Не могу даже мысли допустить, что он войдет в меня и оставит навсегда это отвратительное семя отторжения от собственных принципов.

- Ты же понимаешь, что это глупо? - звучит тихий голос Дани, но я не оборачиваюсь.

Знаю, что он мне скажет. В последнее время он все чаще пытается перетащить меня на темную сторону и толкнуть себе же в объятия. Это просто игнорировать, когда тебе плевать. Раньше, конечно, я бы хоть как-то взбрыкнула, отреагировала, а сейчас у меня на это не осталось больше сил.

Я только хмыкаю.

Даня продолжает, сделав глоток.

- Ты теряешь возможности получить удовольствие. Вместо этого сидишь и играешь в кисейную барышню. Посмотри на него. Видишь? Он злится. Ему это не нравится, но…

- Можешь не продолжать, - отвечаю тихо и слегка хмурюсь, - Я не хочу заниматься сексом. Я хочу только смотреть.

Чувствую, как Даня буравит меня тяжелым взглядом в затылок, но, простите за мой французский, ебала я в рот. Его и этот взгляд вместе взятых. Мне насрать, что он обо мне подумает. Мне даже насрать, что будет думать Дамир. Я не стану спать с мужчиной, от которого меня воротить, лишь ради того, чтобы мой супруг почувствовал себя лучше. Он мог почувствовать себя лучше, если бы остановился, но он не нажал на стоп. Он продолжил. И это уже не моя проблема, что теперь вина его сжирает. Тем более, не сильно она его и жрет, в общем-то.

Мне не в чем себя упрекнуть.

И я не стану даже начинать.

Мне все равно.

Мне уже все равно…

Даня наконец-то отставляет стакан на столик и встает.

- Ну, как знаешь. Мое дело предложить.

Я знаю, что будет дальше. Так уже было, когда он понял, что я не собираюсь с ним трахаться. Примерно месяц назад он окончательно это понял и впервые присоединился к Дамиру и Насте.

А что? У них вышло отличное трио, поэтому я знаю, что в этот раз все будет точно по той же схеме. Поэтому я знаю, что они и не заметят, если я уйду.

И я ухожу. Встаю тихо под аккомпанемент стонов и грязных шлепков, тонкого стука шпилек и рычания разного рода, иду в прихожую, одеваюсь и выхожу из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Никаких истерик.

Никаких скандалов.

В них тупо больше нет никакого смысла, да и меня на них уже не хватит…

***

Мне удалось оттянуть начало своего ада на октябрь, а сейчас уже март. Я медленно иду по аллее на Патриарших прудах. Темно. Страшно, наверно, в теории, но я ничего не боюсь. Все самое плохое со мной, в любом случае, уже случилось.

Черт, конец марта…Прикрываю глаза под медленную музыку в моих наушниках*, но физически ощущаю, как под ногами хрустит все еще лежащий на тротуарах снег. Меня полгода планомерно унижают, уничтожают, выжигают из собственного тела! А может быть, даже больше. Когда все это началось? Не с первого же раза, когда он перешел черту? Задолго. Очень задолго до того, как все изменилось навсегда…

С тех пор я не дышу полной грудью. Вот уже полгода я плохо сплю, почти ничего не ем и сгораю, но на это всем насрать. Да боже! Даже мне насрать уже, если честно…Я не помню, когда в последний раз чему-то радовалась и вообще. У меня все очень сильно изменилось, и я сейчас говорю не о муже, который трахает мою подругу на моих глазах. И даже не обо всех тех, кого он трахает, пока «пользуется своим правом на свободу».

Да, у нас теперь есть и такое право.

Точнее, у него.

Мой ад начался в начале октября. Тогда впервые я поняла, что «вместе и навсегда» - это просто красивые слова. Ничего не вечно под луной. Нет таких чувств, которые сберегли бы от пороков и соблазнов Москвы обычные смертные. Это под силу только по-настоящему сильным людям. Ну или тем, кому есть дело до души родного человека, а в нашей паре нет ни того, ни другого. Я - тряпка. Дамиру - плевать.

Черт, как же я ненавижу Москву…

Нет, я ее так и не полюбила, да и с чего бы? Это она забрала моего мужа. Каждый раз, когда я думаю об этом, представляю, как она медленно завлекает его в своей дикий вальс, а потом кружит-кружит-кружит. И не отпускает. Нет, она его никогда не отпустит, да и надо ли мне это?

Я уже не вижу причин ответить на этот вопрос положительно.

Смутно помню, как я отчаянно хотела сберечь наши отношения. А сейчас…черт, как же все круто изменилось…

Мой ад начался полгода назад с первыми опавшими листьями и очень холодной осенью. После первого инцидента мне дали почти месяц на восстановление. Дамир пытался поговорить со мной, снова пытался стать ближе, но у него ничего не вышло. Я не шла на контакт. Я просто не могла найти тропинки к нему, которую раньше всегда видела слишком четко. Может быть, будь все иначе, и я была бы привычна к необходимости ее искать, у меня хватило бы сил, но…их не было.

Все изменилось в ту ночь.

Все изменилось навсегда.

Месяц меня никто не трогал. Дамир пытался, но, как мне кажется, ему было слишком страшно самому. Страшно и стыдно. Поэтому через месяц он принял решение повторить. Полагаю, так он хотел сравнять нас в собственных глазах, А я опять отказалась.

Во второй раз было так же больно, как и в первый. А вот на третий наступил наркоз. Я помню, как смотрела на них, но не помню, как горела.

Конечно, сейчас мне нравится думать, что Дамир попытался сделать что-то ради того, чтобы спасти наш брак. Даже такое тупое, как повторить то, что его разрушило в надежде собрать осколки в одно целое. Но все могло быть гораздо прозаичнее: у нас не было секса целый месяц, потому что представить, как он меня касается после другой? Я не могу до сих пор.

С другой стороны, эта теория имеет место быть, если секса не было только у меня, а не у него.

Впервые он внес дополнительные пункты в наше соглашение об «открытых» отношениях, после того как мы вернулись от его матери. Летали на Новый год, провели последнюю неделю декабря с ней, а третьего января вернулись в Москву, где сразу же поехали к Зотовым. По дороге домой он сказал, что не хочет ограничиваться только этими встречами. Он хочет получить все. Я уже не хотела ему мешать.

Мой ад начался полгода назад, когда еще не было снега, но моя душа замерзла в тот октябрь, и я не знаю, что мне теперь с этим делать.

Я больше не хочу ничего сохранить. И это меня пугает. Мне все еще сложно произнести это слово.

Развод.

Ужасное слово, но я чувствую, что становлюсь все ближе и ближе.

Я на последней запятой.

Я цепляюсь за последние обрывки чего-то хорошего, и его мама, кажется, все понимает. Когда мы готовили новогодний стол, она аккуратно спросила, как у нас дела? Я соврала. Даже выдавила улыбку, но я думаю, что, как женщина, она почувствовала все мои слезы, которые я уже пролила.

А может, она чувствовала и те, что я пролью еще.

Не знаю.

Может, она знала, что их будет еще больше.

Дамир стал жестоким. Он действительно злится на меня. Думаю, его сильно бесит, что я не поддерживаю эту игру. Вполне вероятно, он считает, что я его осуждаю, но это не так.

Я ничего больше не чувствую.

Моя душа перенасытилась болью. Она больше неспособна ничего ощущать. Эмоций было слишком много, и я боюсь, а вдруг навсегда останусь в таком состоянии?

Но я помню, как мое сердце разрывалось на части, пока я ходила из стороны в сторону по нашей квартире и ждала его. Я помню, как я рыдала в ванной, когда он приходил и пах чужим парфюмом. Я помню, как было больно, когда я приехала к стадиону, а в его машине ему делала минет Анжелика. Я видела его лицо. Я видела, как блаженно он откинул голову назад, как часто дышал, как прикусывал губу.

Так что, может, и хорошо, что я ничего не чувствую?

Я просто больше не могу. Меня выжили, как лимон, не оставив абсолютно ничего.

Пустота и я. Я и пустота.

Даже сейчас. Я сижу и смотрю на пруд на Патриках, вспоминаю эту ужасную сцену. Вспоминаю, как рыдала ночами, пока его не было рядом, и он был рядом с кем-то другим.

Я все хорошо помню.

Но я больше не плачу.

У меня не осталось сил плакать. И испытывать себя на прочность ради этих отношений…

Ежусь в своей шубе и оглядываю пустой парк.

Мне здесь нравится.

Это единственное место, где мне нравится в Москве. Патриаршие - чистый, спокойный уголок души в порочной, набитой грехами Москве. Если честно, даже она здесь становится другой.

Я представляю ее в белом.

Наверно, потому, что я стала ходить сюда, когда в ноябре выпал первый снег? Но я представляю ее в белом. Длинная, соболиная шуба. Ботиночки на небольшом каблучке и немного печальная полуулыбка, в которой отпечаталось так много сожалений…Здесь Москва для меня другая. Она более человечная, что ли. Может быть, и она здесь переживает о своей жестокости? Или жалеет о чем-то другом? О той тонне сердец, разбитых по ее воле?

Я не знаю. Мы никогда с ней не разговариваем, лишь переглядываемся иногда, и я ловлю ее взгляд, который вольна трактовать, как мне угодно. А мне угодно думать, что все-таки, у нее есть душа. Все-таки она о чем-то, пусть ненадолго, но жалеет. В конце концов, разве это ее вина? Что люди такие слабые? Мужчины - слишком просто поддаются порокам, а женщины слишком преданные и будут бороться за свои отношения до конца, даже если знают, что все безнадежно рухнуло уже давно?

А оно рухнуло.

Я сейчас переживаю маленькую смерть чего-то важного. Уже полгода этого «чего-то» нет с нами, и я чувствую зияющую дыру на месте, которое когда-то занимало то, что мне казалось вечным.

На скамейку рядом со мной садится человек. Я отвлекаюсь от своих мыслей, пару раз моргаю и перевожу на него взгляд. Вижу большую спину, обтянутую темным, хорошим пальто. Конечно, я наверняка знать не могу, но дорогой парфюм, запах которого я чувствую, другого просто не предполагает. Да и потом…в свете фонаря я замечаю большие, золотые часы на его запястье. Точно дорогие. Так что, все ясно.

Очередной мажор? Наверно.

Сидит рядом, делает самокрутку. На руках у него татуировки, а я в толк не могу взять, чего подсел ко мне? Скамеек мало?

Мужчина, будто прочитав мои мысли, поворачивает голову и что-то говорит. Я не слышу ничего из-за наушников и могу отвернуться, в принципе. Я так часто теперь делаю. Грублю без слов, отталкиваю от себя, избегаю лишних контактов, но…его глаза какие-то…особенные. В них есть мудрость, ум…очень много ума, если честно! А еще хитрость и какая-то тайна. Глубина. Сразу хочется ближе стать, и мне в том числе.

Поэтому я делаю то, чего от себя не ожидаю уже. Вытаскиваю наушники и переспрашиваю:

- Что?

- Спросил: вы же не против компании?

Странный…

Слегка жму плечами и тихо отвечаю.

- Сидите.

- А курить?

- Мне все равно.

- Чудно.

Мужчина вставляет сигарету в рот и откидывается на спинку скамейки, а потом поджигает фитиль, на мгновение озарив свое лицо светом пламени. Я не могу побороть любопытство, поэтому смотрю. Подмечаю.

А он очень красивый…

По крайней мере, профиль.

Ну, или нет. В конце концов, наверно, в темноте мы все красивые, да?

Мужчина делает затяжку, а я возвращаю взгляд обратно на пруд. В небо уходит крупный столб дыма. На фоне грязно-синего неба он выделяется очень сильно, а еще пахнет…не просто табаком. Миндалем и вишней…

Чего ему здесь нужно? И почему молчит? Мне почему-то кажется, что он сюда не просто так пришел, а еще кажется, что именно по мою душу.

Так глупо…

Наверно, у меня началась паранойя, но с другой стороны…какая разница? Что я теряю, если потешу немного свое любопытство?

- Скамеек много, - говорю тихо, а он сразу реагирует смешком в тон.

- Мне показалось, что вы не против?

- Я не против. Просто любопытно.

Мужчина снова переводит взгляд на меня и слегка улыбается. Воображение дорисовывает, что красиво. Голос у него просто действительно красивый. Мягкий, низкий, тихий. Спокойный. При этом сильный. Такому мужчине не нужно орать, чтобы люди его слушались, и я думаю, он привык к тому, чтобы его слушались.

Кто ты?

Меня немного напрягает, откуда во мне взялся этот странный интерес? Но я быстро забываю об этом, когда слышу тихое:

- Вы разве не знали, что в этом парке нельзя разговаривать с незнакомцами?

Из груди вырывается смешок, и я выгибаю брови.

Вот те нате. Вот те заявочка.

- Считаете себя дьяволом? - мужчина слегка жмет плечами и улыбается в ответ.

Почему-то я чувствую, что он оценил мою осведомленность относительно и места, и истории. Едва ли есть люди, которые не поняли бы отсылки, конечно, но…ай, какая разница?

Иду дальше и добавляю.

- Может быть, я совсем не против, чтобы Аннушка разлила свое масло?

- Это многое объяснило бы.

- Правда?

- Вы сидите в темном парке одна, как будто ищете приключений. Или вам просто бесконечно плевать, чем может кончиться для вас подобная прогулка.

Правильные выводы больно бьют. Я поджимаю губы и отвожу от него глаза, кутаясь посильнее в свою новенькую шубку - еще один подарок по случаю новой измены.

- Может быть, я жду своего молодого человека? Он у меня боксер, если что. Большой и сильный.

- Не верю.

- Почему это?!

- У меня есть друзья-боксеры, и ни один из них не отпустил бы свою женщину ночью. В парк. Даже на Патриаршие пруды.

Я не знаю, что на это ответить. Раньше и Дамир бы меня не отпустил в парк ночью. Патриаршие это или нет - не пустил бы. Он меня на крышу в родном городе одну не отпускал! А тут…

Эх, ладно. К чему это «раньше»? Я не хочу вспоминать. Мне надоело чувствовать горечь, поэтому я смотрю на его сигарету и снова делаю то, чего обычно не делаю.

- Можно?

Мужчина поднимает брови, но его замешательство длится совсем недолго. Он протягивает мне самокрутку, которую я забираю аккуратно, а все равно касаюсь его пальцев. Они у него мягкие и горячие - у меня ледяные.

Делаю затяжку.

Табак мягкий. Он попадает в легкие и оставляет приятное послевкусие вишни и орехов на языке.

- Вы замерзли, - тихо говорит мужчина, я на него бросаю взгляд и очень хочется нахамить из разряда: тебе-то что за дело?!

Но я этого не делаю.

Вообще ничего не делаю. Делаю еще одну затяжку и возвращаю сигарету владельцу, а потом обнимаю себя покрепче за тонкие плечи.

Может быть, и правда замерзла…

- Могу говорить откровенно?

- Ночью в парке, полагаю, только и можно говорить откровенно.

Он тихо смеется.

Я опять отмечаю, что у него приятный смех и красивая улыбка.

- Я пошел сюда за вами.

Выгибаю брови.

- Интересно. Мне надо вскочить и бежать к людям?

- А вы этого хотите?

У него темные глаза. Может быть, и нет, конечно, но здесь они темные. Только не пугают, а будто манят.

С ним просто разговаривать.

И мне нравится эта странная компания. Может быть, потому, что на самом деле мне слишком надоело быть одной? Это знание, как такового смысла не имеет. Просто хорошо. Пусть и холодно, но хорошо…

- Вы были похожи на человека, который задумал какую-то глупость, - тихо продолжает он.

Черт...правильные выводы делает, сволочь, четко бьет по больным точкам.

Я ежусь.

Потому что это правда. В какой-то момент, я перестала быть веселой зажигалкой, а стала человеком, который часто думал о глупостях. Я тот, кто дошел до самого дна собственного отчаяния. Тот, кто сильно запутался. Тот, кому страшно. Тот, кто знает правильный выход, но слишком боится сделать необходимый шаг…

Я - одна сплошная глупость. Сборка тупых ошибок. Возможно, даже ничтожество, отчего у меня снова колет в носу и на глазах собираются слезы, смазывая фокус зрения.

А еще я очень долго молчу, и незнакомец встает на ноги.

- В такие моменты очень важно с кем-то поговорить, а говорить всегда проще с тем, кого ты не знаешь. Мое предложение простое: никаких имен и ничего лишнего.

- Никаких имен? - тихо переспрашиваю, незаметно стерев слезу, которая все-таки пробивается на свободу, как бы я ее ни сдерживала.

Мужчина кивает.

- Конечно, если вам будет комфортней, то…называйте меня Воландом. Вы будете для меня Маргаритой.

- Зачем вам это?

- Не знаю. Может быть, я сам слишком много раз был человеком, который думает о глупостях? Ну, или мне просто одиноко? - он протягивает мне руку и кивает, - Я даю вам слово, что не перейду никаких границ. Мы просто поговорим.

Я долго смотрю на его ладонь, а когда поднимаю глаза к лицу, с ухмылкой спрашиваю.

- Если вы маньяк, обещайте, что перед тем, как вы со мной покончите, я смогу задать вам один вопрос.

Он усмехается в ответ и кивает.

- Всенепременно.

Этого мне достаточно.

Не знаю…наверно, я сошла с ума окончательно, но я вкладываю руку в его и встаю следом. Он уточняет. Притом не ради галочки, а с полным осознанием дела.

- Если вы передумаете, то всегда сможете уйти. Я не стану вас держать. Точно решили?

- Вы не можете быть хуже тех, кого я уже знаю, так что…да.

Пару мгновений он изучает мое лицо, а потом аккуратно направляет к выходу из парка. Туда, где я оставила свою машину и где он, судя по всему, меня и срисовал…

Сейчас

- …Вот так я и оказалась в этом парке.

Заканчиваю свою долгую историю длиною почти в девять месяцев, а потом, наконец-то, замолкаю.

Мой незнакомец слушал тихо, не перебивая, не мешая мне вылить все то, что так долго копилось и складировалось внутри. Он только иногда поджимал губы, иногда качал головой, и очень много курил те самые самокрутки, которые пахли орехами и вишней.

Он красивый.

Кстати, да. Я не могу этого не отметить, сидя в его шикарных апартаментах в Москва-сити. Черт, я боюсь представить, сколько стоит эта квартира с высоченными потолками, огромными, панорамными окнами и видом…господи, какой вид…

Сюда московская грязь просто недостанет. Мы на последнем этаже одной из высоток. Почти у самого неба, а перед нашими ногами все остальное…

У меня замирает дыхание даже спустя несколько часов. Но я не чувствую себя некомфортно. И под его пристальным взглядом не чувствую…

Сижу на огромном диване с ногами, обняв их ручками. Положила голову на коленки и жду.

Скажи что-нибудь…мне нужна помощь, а ты…ты умный. Я не знаю, кто ты и кем работаешь, но я чувствую, что ты умный. Даже не так. Ты мудрый.

Помоги мне. Я так запуталась…

Мой Воланд прекрасный, как истинный Дьявол. Черт, а ему действительно подходит это имя…

Красивые черты лица. Темные глаза. Светлые волосы. Пухлые губы. И вроде ничего особенного, но в его лице есть что-то…что-то такое, понимаете? Спокойное от твердости своего положения, хитрое, от остроты его мыслей, которые ворочаются в голове, как маленькие змейки.

От них у меня идут мурашки по телу.

И рядом с ним так просто забыть, что на моем пальце есть кольцо…

Господи, о чем думаешь, глупая? Только что ты рассказала ему историю своего полного провала, а теперь…

Воланд выпускает дым тонкой струйкой, наблюдает, как он уплывает к потолку, а к концу сводит губы в круг и добивает колечком. Потом смотрит на меня и говорит тихо.

- Любовью шутит Сатана, Маргарита.

Меня пронзает насквозь очень странное ощущение, что эта ночь изменит всю мою жизнь…и ладно. О чем мне жалеть? Жалеть больше не о чем, и нет пути назад.

*Wind turns cold - Saens (автор очень советует послушать эту песню, если вам, конечно, не лень)