Богини Колизея. Любовь и кровь

Превратности любви

— Север, ты не представляешь: этот негодяй отправил Луцию в школу венаторов! К такому же, как он, мерзавцу Федрине! А я еще помогал жирному борову с покупкой путеольской девицы! Ну, помнишь бестию, которая чуть не отправила к праотцам твоего

Марка?

Щеголь Каризиан так разволновался, что не заметил, как от его жестикуляции разошлись аккуратно уложенные складки тоги, над которыми с утра бился специально обученный раб. Стоя на ступенях термы, он только что не заламывал руки, как актер в провинциальном театре. Проходившие мимо римляне с удивлением поглядывали на всегда улыбавшегося красавчика, лицо которого сейчас представляло маску Трагедии.

— Я только собрался начать новую жизнь, заняться делом, завести семью, а тут такая новость! Это ужасно! Приезжаю вчера вечером от моего дяди из Остии — старичку что-то нездоровится в последнее время, — и вдруг мне сообщают, что она уже неделю размахивает рудисом в «Звериной школе»! Моя нежная Луция среди грязных венаторов! Я этого не переживу!

— Не ори ты так, если не хочешь стать всеобщим посмешищем! Могу я поинтересоваться, с чего это вдруг сенатор Каризиан решил поменять свои взгляды на жизнь? Что-то не припомню, чтобы ты безумно любил эту мраморную статую. По-моему, тебя больше интересовали миллионы ее отца.

— Все течет и изменяется, мой друг, — поник завитой головой светский лев. — Аполлон дал мне ясно понять, что с прошлым пора кончать.

— Когда это он успел? Мы не виделись с тобой чуть больше двух недель. И потом, не думаю, что ты был столь значительной фигурой, чтобы сын Латоны лично занялся твоими делами.

— Перестань язвить, мне и так плохо! Понимаешь, перед отъездом к дяде мне приснился кошмар, будто я одряхлел и умираю один на обезлюдевшей вилле. Кругом пустота, разруха, нет даже никого, чтобы принести завтрак. Это меня так взволновало, что на следующий день я побежал в храм Аполлона и принес в жертву ягненка. Я умолял любимого бога указать мне правильный путь. И случилось чудо! В Остии я познакомился с одной очень перспективной вдовой… Не закатывай глаза! Мне тогда нужны были деньги!

— А теперь не нужны?

— Нужны, но не так!

— Ладно, продолжай. Чем окончился роман с вдовушкой?

— Ничем! В этом было что-то мистическое. Ты сам знаешь, у меня со здоровьем все в порядке, но на всякий случай я, чтобы показать себя с лучшей стороны, принял все, что советовал в таких случаях мужчинам Овидий. Давился растертой желтой ромашкой, настоянной на красном вине, непрерывно жевал белый лук из самого Алкатоя, объелся яйцами, горчицей и гиметтинским медом… И в самый решительный момент у меня прихватило живот, да так сильно, что я три дня пролежал в постели, кушая одни сухарики. Вдова после этого перестала пускать меня даже на порог.

— Ну, это ты просто перестарался. При чем тут Аполлон?

— Я сначала тоже не усмотрел в этом божественного знака. Но пока я валялся в постели, то подумал: «Ну почему мне так не везет? Вот если бы дядюшка помер, оставив мне свое добро, то мне не пришлось бы бегать за каждой девицей в радиусе ста миль от Рима. Я бы попробовал уговорить сенатора, чтобы он отдал мне Луцию без всякого приданого, завел семью и стал достойным своих предков». И что ты думаешь: назавтра дядя переписал свое завещание, и я оказался его единственным наследником, не считая супруги, которая должна получить свои двадцать пять тысяч сестерциев! Представляешь?!

— Действительно знак судьбы! — кивнул головой Север, пораженный до глубины души известием, что его меркантильный друг готов отказаться от приданого ради прекрасных глаз избалованной мужским вниманием патрицианки.

— Вот видишь, и ты со мной согласен! Короче, я примчался в Рим, чтобы сообщить об этом Луции, и тут выясняется, что моя будущая жена опозорила себя и продана папашей в рабство! Я чуть с ума не сошел.

— И что сказал по этому поводу Аполлон?

— Север, если ты не прекратишь говорить гадости, я тебя убью вот этими руками!

И Каризиан изящно воздел к небу унизанные кольцами пальцы с полированными ногтями.

В глазах префекта претория промелькнула улыбка, но он сдержался и сочувственно посмотрел на расстроенного приятеля. Похоже, в их «Союзе холостяков» чуть было не случилась убыль. Впрочем, теперь это вряд ли произойдет. Не может быть, чтобы вечный искатель богатого приданого долго убивался из-за красотки, которая теперь (увы!) не самая богатая невеста в Риме, а ходячий завтрак для хищников. Божественный Тит собирался устроить празднества по случаю открытия Амфитеатра в начале июня, и шансов пережить это радостное событие у надменной патрицианки практически нет.

Перед его глазами возникла Луция, какой он видел ее последний раз, идущая в кольце поклонников, величественная, прекрасная и холодная, с венком из нарциссов на русых со странным зеленоватым отливом волосах. Поговаривали, что ее мать родила дочь от речного бога, а не Луция Нумиция. Бедный Каризиан! Может быть, и к лучшему, что все так сложилось: пусть лучше парень немного помучается и успокоится, чем станет мужем этой ходячей статуи.

Но Каризиан, похоже, вовсе не собирался прислушиваться к голосу разума. Схватив приятеля за руку, он жалобно заглянул ему в глаза:

— Север, помоги, а? Ты же все можешь. Ну, пожалуйста!

— Что я могу? — не понял тот. — Вернуть ее в лоно семьи? Ты с ума сошел! Поверь, где бы она ни была, ей там лучше, чем в родном доме.

— Да я не о том! Я хочу выкупить ее у Федрины!

— Нет, ты точно рехнулся! Это будет скандал, какого давно не видел Рим! Ты же не собираешься жениться на рабыне, пусть даже и бывшей патрицианке? Кстати, если ты запамятовал, то хочу напомнить: сенаторам запрещено жениться не только на рабынях, но и на вольноотпущенницах тоже. Поэтому, даже если ты выкупишь прекрасную Луцию и дашь ей свободу, от этого ничего не изменится. Она не согласится войти наложницей в дом, где могла бы быть госпожой, и ты, избавившись от одной проблемы, наживешь кучу других. Так что успокойся, и зайдем, наконец, внутрь. Терпеть не могу стоять на лестнице словно раб, вышвырнутый из хозяйского дома. Кстати, у меня там встреча с Александром Афинским. Помнишь, я тебе говорил о парне, с которым встретился недавно в императорском дворце? Типичный провинциальный философ, обожает рассуждать, сам не зная о чем. Но что-то в нем есть эдакое невинное, словно дуновение свежего ветра.

— Тебе мои беды совсем безразличны? Как ты жесток!

— Ну почему… Ты мой друг, и твои проблемы — это мои проблемы. Но не думаю, что мои дружеские чувства станут менее теплыми, если мы зайдем под крышу и не станем мерзнуть на ветру. У меня вечером свидание с одной красоткой, и я бы не хотел простудиться. Это будет очень некстати.

— Ты говоришь как изнеженный патриций, а не воин!

— Гм… Что касается патрицианской изнеженности, то это вам виднее, сенатор Каризиан. Я всего лишь всадник и останусь таковым до конца своих дней. По второму пункту обвинения хочу заметить, что ничего не имею против лишений на войне, но совершенно не жажду множить их в мирной жизни. И если уж говорить о закалке, то могу тебе напомнить о Девичьем фонтане на Марсовом поле, в котором купаются даже дети. Как кое-кто после омовения в нем четыре дня изводил меня причитаниями, что того гляди умрет от простуды.

Я уже не говорю о том, как ты канючил недавно в Путеолах, уговаривая меня зайти в дом, хотя ночная прохлада была только на пользу некоему пьянице. Ну, пойдем, упрямец!

— Теперь я знаю, за что тебя прозвали Севером! Ты жесток, как Луций Нумиций, да покарают его боги!

Если Каризиан думал последней фразой уязвить друга, то его усилия пропали даром, потому что тот только весело расхохотался и, подхватив приятеля под руку, почти силой повлек его вверх по мраморным ступеням. С тяжелым вздохом несчастный влюбленный поплелся в терму. Шествие замыкали рабы, в чью обязанность входило караулить одежду господ от всякого рода воришек и носить за ними полотенца. В роскошном зале для переодевания их встретил шум приветствий. Многие в Риме любили неразлучных друзей и были рады их появлению. Посыпались ни к чему не обязывающие приглашения, не требующие ответов вопросы и выражения вечной любви, которые не стоили и асса. В общем, это был обычный день роскошной жизни привилегированной верхушки Рима, чьей душой, без сомнения, был Каризиан, умудрявшийся ни в чем не отставать от своих гораздо более богатых приятелей. Попав в родную среду, он еще некоторое время предавался унынию, но привычка скоро взяла свое, и он снова забалагурил, развлекая окружающих сплетнями о них же самих.

Рабы приготовили полотенца, и в сопровождении толпы почитателей неунывающий весельчак отправился играть в мяч, благо к его приходу уже собралась хорошая компания.

Уходя, он обернулся, высматривая друга, но тот разговаривал с незнакомцем лет тридцати, и Каризиан решил не мешать собеседникам.

А Север между тем приветствовал мужчину, чей прямой нос и короткие вьющиеся волосы выдавали греческое происхождение.

— Зачем вы приехали сюда, Александр? Рим вряд ли подходит любителям уединенных размышлений. Или, может быть, для полноты знаний о жизни вы хотите увидеть ее изнанку?

Тогда мы с моим другом Каризианом проведем вас по таким местам, что вы не забудете их до конца жизни. Как командир императорской гвардии, я просто обязан знать весь город вдоль и поперек и готов…

— Благодарю вас, Север, — мягко прервал его гость, теребя короткую курчавую бородку. — Я прибыл в Рим, чтобы познакомиться с новой религией, которая становится все более популярной. Я говорю о христианстве.

Префект претория переменился в лице.

— Вы выбрали неблагодарный объект для исследований. Мне, как проводнику императорской политики, не гоже слышать о подобном желании… Как вам Форум Романум? Вы уже побывали на самой прекрасной из наших площадей? Или вас больше привлекает посещение изысканного лупанария? У нас есть парочка, где царит вполне приличная обстановка.

Афинянин задумчиво погладил пальцем щеку и, поняв, что поставил собеседника в неудобное положение, стеснительно улыбнулся:

— Извините, Север, я еще не освоился на новом месте. Мне пока трудно учесть все нюансы. Разумеется, мне будет приятно посетить Форум Романум, который я видел только мельком. Но даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы оценить его красоту.

— Ну вот и отлично, — облегченно вздохнул Север, на всякий случай покосившись по сторонам. — А сейчас я хочу познакомить вас с моим лучшим другом, сенатором Каризианом. Он жуткий болтун и бабник, но в остальном милейший человек. Вам он должен понравиться, поскольку не скован некоторыми… обязательствами. Пойдемте, судя по тому, какая толпа пару минут назад повалила в ту сторону, думаю, что мой приятель отправился размяться.

Не успели они пройти и нескольких шагов, как столкнулись с претором Валерием Максимом, который лечил в терме больную поясницу прогреваниями и массажем, а теперь направлялся по делам. Увидев сына, он улыбнулся:

— Север! Меня только что поприветствовал Каризиан. Почему ты не с ним? Надеюсь, вы не поссорились?

— Разумеется, нет. Просто моему другу надо немного развеяться от печали, а я плохой собеседник, когда дело касается его большей частью вымышленных страданий. Знаешь, он сейчас жаловался на сенатора Луция Нумиция, потому что тот, отправив дочь к венаторам, разрушил его жизнь. Я бы, конечно, посочувствовал бедняге, если бы не был свидетелем таких же страданий по целой когорте других девиц… Кстати, извини, что не представил тебе моего спутника. Знакомьтесь, Александр Афинский, философ, — мой отец, претор Марк Валерий Максим. Александр недавно приехал в Рим, чтобы собрать материалы о различных культах. Он собирается, по примеру своего великого соотечественника — великого географа и историка Страбона, — заняться наукой и написать обширное исследование на эту тему. Император о нем очень высокого мнения.

Афинянин вежливо склонил голову.

— Наслышан о вас, претор, как о человеке высоких моральных принципов и твердых взглядов. В наше время это такая редкость!

— Благодарю вас, Александр! Увы, сейчас мало кто ценит приверженность старым республиканским ценностям. Другое время — другие герои. Вы со мной согласны?

— О да! Я с большим интересом изучаю историю Рима времен республики. Это чрезвычайно интересно, хотя и не все нам, грекам, понятно. Все-таки полисная демократия Греции имеет не так много общего с имперской демократией Рима. А за последние сто лет наши мировоззрения разошлись еще дальше.

Взгляд претора потеплел.

— Вы совершенно правы, мой друг. Ведь вы позволите называть себя вашим другом? Мне тоже не по вкусу современные нравы. В старину никто не кичился своим богатством, а государство было сильно, как никогда. Теперь же появилась масса нуворишей, которые носят дорогие одежды, едят невероятные яства и обвешаны драгоценностями, словно бродячие собаки блохами. А посмотрите на наших сенаторов — ходячих денежных мешков, которые думают прежде всего о своей мошне, а не о благе государства.

И хотя Тит старается возродить прежнюю простоту, боюсь, что он опоздал. Это добром не кончится, поверьте мне. Римляне перестали быть единым целым. Попомните мои слова: Империя становится колоссом на глиняных ногах!

Философ изумленно уставился на собеседника, даже не пытаясь скрыть восхищения:

— Претор, я поражаюсь вашей смелости! Позвольте заметить, что я тоже считаю, что власти предержащие — прежде всего слуги народа. И сенатор такой же гражданин Рима, как и последний плебей. Народу нужны защитники, а не пиявки. Сейчас же Сенат стал все больше напоминать собаку, виляющую хвостом перед очередным императором. А что стало с судами, это вообще уму непостижимо! Прошу прощения, претор, но, уезжая из Афин, я думал, что такой произвол творится только в провинции, и был неприятно поражен, обнаружив в столице те же самые приметы.

— Ну, знаете ли, — вмешался обеспокоенный таким поворотом разговора префект претория, — хочу напомнить, что народ сам уничтожил своих защитников — убийц Цезаря. Плебс темен и предпочитает видимость сущности. Возьмите братьев Гракхов, которые хотели дать ему землю. Чем все кончилось? Обоих убили на глазах толпы, которую они так рьяно защищали. И гордые жители Рима ни слова не сказали в их защиту. Черни нужно только хлеба и зрелищ. Как любит говорить мой друг Каризиан, главное — не забыть устроить гладиаторские игры с раздачей бесплатных тессеров [48] или другой мелочи, а результат предвыборных обещаний никому не интересен, потому что у плебса короткая память.

— Но народ может восстать!

— Отец, ну что ты говоришь! Вспомни, как несколько лет назад Нерон приказал казнить всех рабов Педания Секунда за то, что тот был убит собственным слугой. Наш великий народ кинулся их защищать похватав камни и факелы. И что? Стоило императору вывести легионеров и выставить вооруженные заслоны на всем пути следования приговоренных к месту казни, как гордые римляне тут же поджали хвост. Нерону пришлось сложнее, потому что он впервые столкнулся с подобным неповиновением, у нас же все пойдет по накатанному пути.

Мои преторианцы всегда готовы грудью закрыть императора. А теперь прошу простить, мне не следует присутствовать при продолжении вашей беседы. Александр, если вы захотите меня найти, то я буду в тепидарии [49]. Надо найти Каризиана, и что-то мне подсказывает, что несчастный влюбленный выберет ванну с теплой водой, чтобы с комфортом предаваться черной меланхолии.

— Ну уж нет, — погрозил претор пальцем. — Я не отдам тебе такого интересного собеседника. Если не возражаете, Александр, я бы хотел пригласить вас к нам домой продолжить беседу, только по дороге надо зайти на Форум Романум — узнать о результатах заключенной сделки. Не хотите ли составить компанию?

— Сочту за честь, претор. Тем более что не далее как несколько минут назад ваш сын настоятельно советовал мне посетить это место. Я, правда, там уже был один раз, но не имел возможности осмотреть форум без спешки.

Они уважительно раскланялись друг с другом. Обрадованный таким поворотом дела Север салютнул им рукой и со спокойной душой отправился разыскивать своего запропастившегося приятеля, поминутно здороваясь со знакомыми, играющими в мяч, лежащими на массажных столах или просто прогуливающимися по роскошным залам термы.

Он нашел Каризиана в тепидарии, сидевшего с меланхоличным видом на краю мраморного бассейна с теплой водой. Каким-то загадочным образом ему удалось сбежать от поклонников, и он получил возможность предаваться унынию в собственное удовольствие. Страдальческий взгляд сенатора рассеянно блуждал по великолепной лепнине, украшавшей зал, а принятая поза — согбенная спина и подпертая рукой голова — кричали окружающим о том, что несчастного грызет тоска. При виде друга он вымученно улыбнулся.

— Ты куда пропал?

— Я?! Я же тебя предупредил, что у меня встреча с Александром Афинским.

— И где он? — обвел Каризиан туманным взором обнаженные тела купающихся, словно ожидая, что философ вот-вот вынырнет из воды.

— Передал отцу в собственные руки. Претор, похоже, в восторге от нового собеседника, с которым нашел общий язык на тему правильности республиканских порядков. Боюсь, что у меня из-за этого когда-нибудь будут неприятности.

Каризиан с трудом оторвался от отстраненного созерцания плещущейся воды и поднял прояснившиеся глаза. Как и все друзья дома, он любил и уважал Валерия Максима, причем эти чувства зиждились одновременно на преклонении перед человеческими достоинствами несгибаемого старика и благодарностью за финансовую поддержку, которую тот оказывал его избирательной кампании. Все, что грозило благополучию отца Севера, могло рикошетом ударить и по его интересам, поэтому, перед тем как ответить, сенатор чуть замешкался, оценивая серьезность положения. Похоже, все уже давно привыкли к нелицеприятным высказываниям претора, и никто всерьез на него не обижался, так что на сей раз Север слишком драматизировал ситуацию.

— Да брось ты! Тит пальцем не тронет Валерия Максима, во-первых, потому, что он твой отец, а, во-вторых, потому, что умеет ценить честных людей, даже если их взгляды не всегда совпадают с общепринятыми. Кстати, говорят, что вчера за обедом, на который ты не изволил явиться…

— Я был в гостях у Присциллы и задержался… до утра…

— У этой сколопендры, которая, как говорят, предала Луцию тирану-отцу?! Ну, друг, этого я от тебя не ожидал! Кто-кто, но доносчица Присцилла…

Расстроенный сенатор еще больше выпятил и без того пухлые губы и скорчил обиженную физиономию, глядя на которую зарыдали бы и мраморные геркулесы, украшавшие зал. Север посмотрел на обескураженное лицо приятеля и, расхохотавшись, уселся рядом с ним на выложенный мозаикой край бассейна, кивком головы поприветствовав пару своих знакомых.

— Но я же тогда не знал, что на тебя произведет такое впечатление поступок сенатора Луция Нумиция! Твоя возлюбленная не первая и не последняя, кто страдает от отцовского произвола… Ну хорошо, хорошо… Не смотри на меня глазами больной собаки… Клянусь больше никогда не переступать порог спальни Присциллы! Ты удовлетворен?

— Я хотел бы, чтобы ты вообще не переступал порог ее дома!

— Каризиан, это бесчеловечно!.. Но ты начал рассказывать про вчерашнюю попойку… Кстати, откуда ты про нее знаешь? Тебя же не было в городе!

— Не у одного префекта претория во дворце есть сведущие… друзья… Короче, это была не попойка, а вполне приличный обед. В разговоре император попенял на то, что жители малоазийской Идимы вынесли льстивое постановление в честь его отца, императора Флавия Веспасиана. Что-то типа «За автократа Цезаря Веспасиана Августа, спасителя всех людей и благодетеля, в знак благодарения союз идимийцев за него богам». Представляешь? Тит был вне себя! Ругался на чем свет стоит! Вспомнил триумфальную традицию…

— Когда стоящий рядом с триумфатором слуга шепчет ему в ухо: «Помни, ты всего лишь человек!»?

— Ну да! Жаловался, что теперь правителей обожествляют сплошь и рядом. Рассуждал на тему того, что если Август — бог и Юпитер — бог, то что же за бог тогда Юпитер? Разругался с Домицианом. Брат заявил, что не возражает против того, чтобы его считали богом, а Тит ядовито поинтересовался, может ли человек принимать нормальные решения, если считает себя таковым? В общем, трапеза вылилась в очередной семейный скандал.

— Кажется, отец был прав относительно Домициана. Боюсь, что у него с братом мало общего.

— Еще бы! Ты знаешь, что он приставал к Луции? Еще немного, и все могло бы кончиться очень плохо.

— Ну вот видишь, оказывается, отправление к венаторам пошло твоей красавице в каком-то роде на пользу, — Север хитро подмигнул другу. — Если любишь нюхать розы, то надо быть готовым напороться на шипы.

Но несчастный Каризиан не оценил шутку:

— Слушай, а если попросить императора? Он тебе не откажет. После Иудейской войны он доверяет тебе как брату.

— Зная его брата, боюсь, что это скользкий комплимент. Каризиан, ты переоцениваешь мое влияние на Тита.

— Но ты же можешь попробовать?

Север посмотрел на поникшего друга, у которого подозрительно поблескивали глаза:

— Если только ты до Сатурналий каждый день будешь купаться в холодной ванне, а сейчас доплывешь до конца бассейна быстрее меня.

— Это не честно! Я едва держусь на воде!.. Эй, ты куда? Это свинство с твоей стороны! Подожди меня!

И несчастный влюбленный, плюхнувшись в бассейн, отчаянно замолотил руками и ногами, стараясь догнать друга, который уже вылезал из воды на противоположной стороне.

Вечером, как повелось в последнее время, друзья встретились в императорском дворце на Палатинском холме. В этот раз за обедом присутствовали только особо приближенные к Титу люди: его младший брат Домициан со своим фаворитом — вольноотпущенником Кассием, невозмутимый Север, непривычно печальный Каризиан и новое увлечение императора — Александр Афинский.

Трапеза, как всегда, когда дело не требовало пускать пыль в глаза, отличалась простотой и состояла всего из шести перемен. Главным блюдом была огромная мурена, фаршированная крабами, вкус которой был выше всяческих похвал. Вокруг горели масляные светильники, озаряя неровным светом лица пирующих, возлежавших на трех ложах, окружавших стол.

Занятый своими переживаниями Каризиан все время терял нить беседы, и даже выпорхнувшие из-за занавесей черноокие танцовщицы, чьи формы в иное время вызвали бы живейший интерес сенатора, на сей раз не развеяли его печали.

Привыкшие к тому, что всеобщий любимец всегда готов скрасить шуткой любую паузу, собеседники с трудом находили темы, и Тит хмурился все больше и больше. Вокруг триклиния бесшумно сновали рабы, стараясь предвосхитить любое желание господ, но их присутствие больше походило на брожение бесплотных душ в Аиде, чем на присутствие людей из плоти и крови, что совершенно не прибавляло веселья. Словно поддавшись всеобщему настрою, призванный кифаред заиграл такую тоскливую мелодию, что сам неплохо музицирующий император не выдержал:

— Эй, кто-нибудь, уберите этого несчастного! У нас, в конце концов, не похороны, а встреча друзей. Кстати о друзьях… Чем так расстроен наш милейший Каризиан, что возлежит с мрачным видом и молчит, словно пленный варвар?

— А ты что, не знаешь? — лениво процедил Домициан, переглядываясь с Кассием. — Об этом говорит весь Рим, только Цезарь не в курсе.

— В чем дело? — еще больше посуровел Тит, не любивший, когда брат узнавал новости раньше него.

— Прекрасную Луцию, мечту всей его жизни, папаша-сенатор отправил к венаторам в «Звериную школу», — почти пропел, подражая рапсодам, Кассий, положив руку на бедро возлежавшего перед ним женоподобного Домициана.

Север напрягся, ожидая, что Каризиан бросится на обидчика, но тот только жалко улыбнулся и поправил съехавший набок венок плюща:

— Я был у дяди в Остии и только вчера вернулся в Рим. Прихожу домой и узнаю от управляющего, что Луцию продал в рабство собственный отец. Представляете? Оставил девушку в старых девах, потому что, видите ли, жениха достойного не нашлось, а теперь совсем на смерть послал! Я сам трижды просил ее руки, а он даже слышать об этом не хотел! Короче, я помчался к сенатору, а тот чуть собак на меня не натравил. Его раб-привратник потом рассказал, что вся прислуга попряталась по углам, семья в ужасе. Фабиана, своего управляющего, который отвел Луцию к венаторам, он приказал запороть до смерти за то, что кто-то донес, будто тот дал ей немного денег.

Я уж не говорю про прислуживающих ей рабынь, которых продали в остийский лупанарий развлекать матросов. В общем, все просто ужасно.

— И что ты собираешься делать? — поинтересовался Домициан, надкусывая крепкими зубами сочную виноградину.

— Пока не знаю. Может, мне ее оттуда выкрасть?

— Не говори глупостей! Она теперь рабыня тамошнего владельца школы. Представляешь, как будет хохотать весь Рим, когда узнает, что сенатор Каризиан опустился до кражи рабыни у презренного ланисты? Да тебя после этого не пустят ни в один приличный дом! О политической карьере тоже можешь забыть. Кроме того, ее отец сотрет тебя в порошок. Что ты сможешь ему противопоставить?

Глаза сенатора предательски заблестели, отражая свет десятков светильников.

— Тогда мне остается только броситься на меч!

— Ну, этого мы не допустим! — Тит сочувственно посмотрел на своего любимца. — Думаю, что завтра мы посетим это заведение и посмотрим, чем они там занимаются. Я не могу отобрать рабыню у своего подданного, но, уверен, мы с ним сумеем договориться.

— Я буду твоим вечным должником, великий Цезарь!

— Вот так приобретается преданность друзей, — наигранно рассмеялся Домициан, ревниво покосившись на брата. — Достаточно пообещать им… какую-нибудь мелочь. Впрочем, я сам с удовольствием составлю вам компанию. Забавно посмотреть на гордячку Луцию в отрепье. Интересно, она все так же задирает свой прелестный носик?

Каризиан открыл уже рот, чтобы ответить на колкость, но молчавший во время разговора Север так посмотрел на друга, что тот смешался и промолчал.

— Мы будем счастливы, если брат императора сочтет возможным посетить «Звериную школу». — Чуть склонил голову префект претория, приподнимая кубок. — Это большая честь для нас и для тех, кого презирает и обожает Рим.

— Ну вот и договорились, — энергично махнув рукой, подвел черту под разговором Тит. — Завтра мы посетим это заведение. Зайдите ко мне перед вторым завтраком. Мы перекусим и после трапезы отправимся посмотреть, на что похожа «Звериная школа». Мне докладывали, что тамошний ланиста готовит к открытию моего Амфитеатра прелюбопытное зрелище. Я сам хочу оценить его оригинальность. А теперь, Каризиан, будь добр, смени кислое выражение лица на что-нибудь более подобающее дружеской вечеринке, а то у меня при виде твоих страданий того и гляди заболит голова, и я не смогу завтра сделать и шагу из дворца.

— Но я не знаю… — начал несчастный влюбленный, в замешательстве барабаня пальцами по столу, — что такого…

— Зато я знаю, — пришел к нему на помощь Север, незаметно подмигивая окружающим, — Каризиан просто стесняется рассказать в приличном месте о своей тетушке, которую месяц назад так жестоко бросил умирать в Капуе.

— Что? Я ее бросил? — вскинулся его приятель, начисто забыв, что решил никогда и никому не рассказывать об амурных похождениях любвеобильной родственницы. — Да вы себе не представляете, что это за развратная старуха!..

Тема для веселья была, наконец, найдена.

На следующий день, когда солнце перевалило через зенит, около ворот «Звериной школы» остановилась процессия, о появлении которой Федрина не мог даже мечтать. Когда к нему влетел, оторвав от скандала с супругой, старший тренер Фламм и сообщил, что к ним в сопровождении ликторов и преторианцев прибыли Цезарь, его брат и еще тьма народа, у Федрины чуть не случился апоплексический удар. Хорошо зная своего верного слугу, он и предположить не мог, что тот будет его разыгрывать в таком важном деле. Следовательно, это правда, а раз так… Великие боги! Что делать? Сам одет в домашние затрапезы, кругом полный кавардак…

Он заметался по комнате, сшибая изящные безделушки, которыми его дражайшая Цецилия заполонила весь дом.

Наконец, собравшись с мыслями, владелец «Звериной школы» кое-как нацепил тогу и, обещая слугам все земные и небесные кары, устремился к лестнице. Кубарем слетев по крутым ступенькам, он подскочил к воротам как раз в тот момент, когда в них входили оба Флавия в сопровождении префекта претория, сенатора Каризиана, вольноотпущенника Кассия и эскорта из ликторов и преторианцев. Войдя во двор, Север дал знак гвардейцам, и они рассредоточилась по всему периметру галереи, зорко поглядывая по сторонам. Напуганная школьная охрана безропотно уступила им место, попрятавшись по углам, точно домочадцы какого-нибудь домашнего тирана.

Кланяясь чуть не до земли, Федрина рассыпался в выражениях верноподданнического счастья по поводу появления высоких гостей.

— Юпитер Всеблагой, — причитал он, — да если бы я знал о вашем визите, божественный Цезарь, я бы приготовил вам достойную встречу…

В этом месте он так свирепо сверкнул глазами на Фламма, что тот, наконец, сообразил, что от него требуется, и отдал приказ сбежавшимся тренерам устроить общее построение.

Раздались сполошные звуки колокола, отмечавшие все события в распорядке дня школы, и из дверей комнатушек посыпались отдыхавшие перед второй тренировкой мужчины и женщины, оправляя одежду и выстраиваясь в аккуратные ряды. Через пару минут все население школы, вытянувшись в струнку, приветствовало гостей.

Окинув взглядом замерших венаторов и бестиариев, Тит благосклонно кивнул дрожащему от страха Федрине:

— Подойди поближе и расскажи, о каком сюрпризе мне говорил недавно Рутилий. Якобы твоя школа готовит зрелище, достойное открытия моего Амфитеатра.

— О, великодушный, — заблеял Федрина, тряся рыхлым животом, — я просто предположил, что римляне, весьма искушенные в венацио, еще не видели, когда женщины дерутся с хищниками.

— Ну почему же не видели? — томно протянул любвеобильный Домициан, пристально рассматривая девичий строй, состоящий как на подбор из одних красавиц. — Женские венацио бывали и раньше.

— Вы совершенно правы, мой господин, — закивал Федрина, безуспешно пытавшийся понять причину столь экстраординарного события, как посещение его небогатой школы самим принцепсом, — но это были одиночки, и они охотились на всяких там ланей и страусов. А я хочу выставить отряд амазонок против волкодавов из Британии.

— Неплохо, — одобрил идею император. — Совсем неплохо. Это и есть твои амазонки?

Они прошли вдоль строя, пожиравшего глазами высоких гостей. Мужчины — венаторы и бестиарии — не сводили глаз с Флавиев — символа власти величайшей Империи, а женщины любовались Севером и Каризианом — первыми красавцами Рима. В другое время сенатор, без сомнения, почувствовал бы себя на вершине блаженства, но сейчас ему было не до красоток. Быстрым взглядом он окинул выстроившихся девиц, высматривая гриву русых волос, но Луции среди них не было.

— Север, — прошептал он трагично, — ее здесь нет! Я умираю!

— Послушайте, ланиста, — бесцеремонно вклинился префект претория в многословный рассказ Федрины о достоинствах его венатрисс. — Насколько я знаю, у вас должна быть новая охотница — некая Луция, дочь сенатора Луция Нумиция. Но я ее не вижу. Где она?

Неожиданно Федрина не то что побледнел, а стал серо-зеленым, точно посыпанная пылью трава.

— Видите ли, — пробормотал он осипшим голосом, — ее здесь нет.

— Так где же девушка? Что ее нет, это мы и без тебя видим! — не выдержал пытки неизвестностью Каризиан, перед глазами которого тут же поплыли сцены смерти Луции одна ужаснее другой.

Бедный сенатор с младых ногтей отличался невероятной мнительностью и богатым воображением — сочетание не из самых приятных.

— Она… э-э-э-э… наказана, — совсем пожух ланиста, мечтая провалиться в царство Плутона.

— Что значит «наказана»? За что?

Казалось, что Федрина сейчас расплачется. Какие фурии помутили его разум, когда он сегодня с утра решил в назидательных целях заковать сенаторскую дочь вместе с ее рыжей приятельницей в колодки на целый день?! Конечно, точных доказательств у него не было, но один из рабов видел, как кто-то промелькнул у женских комнат в тот момент, когда поднялась тревога, а кроме бывшей патрицианки, ни у кого не было причин рисковать жизнью ради облегчения страданий распятого гладиатора. Но девица совсем недавно поступила в школу и, по донесению Нарцисса, не умела обращаться с оружием, значит, ей кто-то помог. А никого подходящего, кроме рыжей гладиатриссы, здесь нет. Следовательно, они должны быть наказаны в назидание остальным. Пусть еще скажут спасибо, что он не велел запороть их до смерти. Но как все это расскажешь Цезарю и его свите? Тем более что сенатор Каризиан так нервно реагирует на его слова. Похоже, что их взаимовыгодному сотрудничеству пришел конец. Судя по виду, парень готов его растерзать.

— Она… э-э-э… в карцере… За неповиновение моим приказам и помощь приговоренному к распятию рабу.

— Это справедливо, — быстро проговорил Домициан, не давая высказаться венценосному брату. — Рабов надо держать в повиновении, тем более умеющих обращаться с оружием. В сердце Рима еще кровоточит рана, нанесенная Спартаком. Искры бунта надо тушить, пока не занялось пламя.

— Вы блестяще знаете историю, Домициан, — чуть склонил голову Север, внимательно разглядывавший строй венатрисс. — И вы, как всегда, правы, но, может быть, ланиста будет так любезен и позволит нам осмотреть карцер?

Говоря так, он будто случайно встал на ногу приятелю, не дав Каризиану вступить в спор с императорским братом.

— Что вы, что вы, конечно… — залепетал Федрина и сам быстро засеменил впереди процессии, показывая дорогу к школьной тюрьме, находящейся в дальнем углу внутреннего дворика, рядом с оружейной и школьным зверинцем. Перед ним мчался Фламм, судорожно ища нужный ключ в увесистой связке, отобранной у начальника школьной охраны.

— Кстати, милейший, — поинтересовался вдруг префект претория, пересекая вслед за ланистой двор, — я не увидел еще одного человека. Мне говорили, что у тебя должна быть гладиатрисса, которую я не так давно видел в Путеолах. Или она тоже в карцере сидит?

Трясущийся Федрина окончательно превратился в выброшенную на берег медузу и что-то заблеял себе под нос.

Каризиан и Север изумленно переглянулись.

— Что, я оказался прав?!

В этот момент они достигли конечной цели путешествия, и Федрина получил возможность оттянуть ответ, сделав вид, что помогает Фламму отпирать запор. Дверь, чуть скрипнув, распахнулась, и группа богато одетых мужчин вошла в холодную пустую комнату, посредине которой стояли деревянные колодки, зажавшие ноги двух молодых женщин. Одна из них, чьи русые волосы имели странный зеленоватый отлив, с трудом подняла голову, показав вошедшим измученное лицо. Вторая, с волосами цвета степного пожара, сидела с широко распахнутыми глазами, взгляд которых ничего не выражал. Похоже, она была очень далеко от обшарпанных стен карцера, холодного каменного пола, тяжелой колоды, в которой давно уже онемели ноги, и этих богатых господ, пришедших поглядеть на них, как на животных в зверинце.

— Великие боги! — ахнул Каризиан, невзирая на предупреждающие взгляды приятеля. — Да ты просто живодер! Да я тебе…

Одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, он подскочил к Федрине и, вцепившись в его одежду, стал трясти несчастного изо всех сил. Голова ланисты болталась из стороны в сторону, словно он усиленно соглашался со всеми оскорблениями, которыми осыпал его вышедший из себя сенатор.

Растерявшийся Фламм стоял рядом, не зная, помочь ли хозяину или благоразумно дождаться, пока Каризиан выдохнется. Но тот вошел в такой раж, что Северу с трудом удалось оторвать раскрасневшегося друга от его жертвы и оттащить на безопасное расстояние.

— Так проходит слава земная, — со странной улыбкой протянул Домициан, с больным любопытством разглядывая несчастных девушек, словно диковинных зверей. — Кто бы мог подумать, что первая невеста Рима окажется в таком месте… Даже для меня это чересчур…

В устах Домициана, никогда не упускавшего возможности напакостить брату и его друзьям, последнее утверждение прозвучало как минимум странно, но младший Флавий, как ни в чем не бывало, продолжал гнуть свою линию.

— Послушайте, ланиста, — проговорил он тягуче, обращаясь к Федрине, — разумеется, девушка виновата. Но давайте рассмотрим все «про» и «контра». С одной стороны, мы создадим крайне нежелательный прецедент, если выпустим ее отсюда раньше срока. С другой стороны, она все-таки принадлежит к славному роду и небезразлична нашему другу Каризиану, что говорит в ее пользу. Поэтому у меня появилось предложение, которое удовлетворит обе стороны. Луция останется здесь до захода солнца, чтобы у венаторов не возникло никаких… иллюзий, но при этом мы снимем с нее колодки. До темноты осталось не так уж много времени, так что можно считать, что она отсидела свой срок.

— Конечно, мой господин! — засиял Федрина, счастливый тем, что отделался сущим пустяком от крупных неприятностей. — Я сейчас же сниму с нее оковы!

И он резво шмыгнул к колоде, держа наготове ключ, поданный ему предусмотрительным Фламмом. Открыв замок, он помог Каризиану оттащить девушку в сторону и уложить на роскошный плащ, брошенный влюбленным сенатором на грязный пол.

— Ну вот и все! — радостно доложил он, стараясь смотреть в пространство между стоящими рядом братьями так, чтобы каждый из них думал, что подобострастие ланисты адресовано именно ему.

— Ничего подобного, — сурово осадил его Север, указывая на пребывающую в прострации Ахиллу, которая даже не заметила, что осталась одна. — Вы забыли про вторую девушку!

— Но, префект, не хотите же вы сказать, что вас волнует судьба простой рабыни?

— Отнюдь! Но я считаю, что все должно быть справедливо. Если мы освобождаем главную виновницу, то будет неправильно наказывать ее подругу.

— Тит, похоже, что не только твой шут, но и твой охранник неравнодушен к рабыням!

Каризиан дернулся от незаслуженного оскорбления, ожидая, что его гордый друг даст Домициану достойный отпор, но тот продолжал не мигая смотреть на ланисту, и Федрина, недовольно морщась, выполнил его приказ, облаченный в форму просьбы.

Друзья осторожно перенесли Ахиллу к ее подруге, которая уже успела немного прийти в себя и теперь решала трудную задачу: рада она или нет видеть Каризиана при столь щекотливых обстоятельствах? Но поскольку изменить что-либо было уже невозможно, оставалось только смириться с унижением и отдать должное своему спасителю.

— Спасибо, — тихо проговорила она, глядя в суровое лицо своего вечно улыбающегося поклонника. — Я никогда этого не забуду.

— Я тоже, — прошептал он одними губами. — Постараюсь что-нибудь придумать. Держись… дорогая!

Услышав такое признание, Север, укладывавший слабо сопротивлявшуюся Ахиллу рядом с Луцией, вскинул на друга изумленные глаза, но ничего не сказал, только задумчиво покачал головой.

Один за другим мужчины выбрались на свежий воздух, показавшийся им теплым и чистым после затхлой влажности карцера. Все шли молча, обдумывая произошедшую сцену.

По периметру дворика, невзирая на холодный ветер и заморосивший дождь, все еще стояли члены «фамилия венатория», и Домициан удовлетворенно улыбнулся Федрине:

— Не знаю, как мой брат, но я весьма доволен «Звериной школой». Думаю, что твои венаторы будут выступать в первый день празднеств по случаю открытия Амфитеатра. Тит, ты не возражаешь?

— Конечно, нет! — откликнулся император, думая о своем.

Ему, недавно расставшемуся с Береникой, было по-человечески жаль влюбленного Каризиана, да и вид обшарпанных стен карцера нагнал на императора тоску, и теперь Цезарь решал сложную задачу: как помочь своему любимцу и при этом соблюсти букву закона.

Заметив, что его венценосный брат потерял всякий интерес к воспитанницам Федрины, Домициан еще раз внимательно оглядел строй, отметив стоявшую на левом фланге беловолосую девушку с серыми глазами. Прикинув что-то в уме, он изобразил на лице нечто похожее на улыбку и воскликнул:

— Ну и отлично! А теперь я бы хотел познакомиться с амазонками поближе. Вон та, в начале шеренги, с белыми волосами, откуда?

— Из германских племен, точнее не знаю. Могу спросить у их тренера Нарцисса, — залебезил Федрина, проникшийся к своему нежданному заступнику пылкой любовью.

— Не стоит. Этого достаточно. А как ее зовут?

— Видана, господин. Мы решили оставить им их клички, а то эти глупые девицы не в состоянии запомнить римские имена.

Домициан бросил на девушку еще один взгляд, в котором было нечто такое, что заставило не отличавшегося целомудрием Федрину опустить глаза. Он уже думал, что Домициан заберет у него одну из лучших охотниц, но тот только усмехнулся и последовал к воротам «Звериной школы» вслед за братом. Его верная тень — Кассий — задержался еще на секунду.

Схватив Федрину за руку так, что тот ойкнул от боли и неожиданности, он процедил, глядя ему куда-то между бровей:

— Можешь делать с остальными что хочешь, но чтобы Видана и изящная блондиночка с синими глазами, что стоит в конце шеренги, ни в чем не нуждались. Считай, что они под особым покровительством. И, кстати, проследи за теми двумя красотками из карцера. Возможно, они мне понадобятся.

Как-то само собой в руке Федрины оказался весьма увесистый мешочек с деньгами, и прижимистый ланиста, не удержавшись, взвесил его в руке. Да здесь не меньше пятидесяти монет! Кажется, все не так ужасно, как могло показаться на первый взгляд. Придушить его не придушили, девиц пока не отобрали, даже малая толика денег перепала от господских щедрот. Нет, Федрина, дела идут просто отлично! И он бросился провожать принцепса, усаживавшегося в свой паланкин, с еще большим усердием. Если бы не ликторы, окружившие императора, он бы, наверно, полез за Титом внутрь. От избытка чувств Федрина даже попытался ухватиться за шест носилок, но был бесцеремонно оттолкнут носильщиком-рабом.

Повинуясь команде, преторианцы окружили портшезы, в которые уселись Тит с братом, ликторы выстроились впереди, и процессия, наконец, тронулась в путь. Федрина облегченно вздохнул, радуясь, что все треволнения позади и можно пойти выпить вина, чтобы успокоить расшатанные нервы, но не тут-то было! На его плечо легла тяжелая рука. Каризиан! И что за несчастный день сегодня!

Перед Федриной стоял не светский шалопай с весьма гибкими понятиями о морали, а суровый мужчина, которого ланиста совсем не знал. За его спиной на вороном коне гарцевал префект претория, поглядывавший на ланисту с нескрываемым презрением.

— Я скоро приеду, и горе тебе, если Луция хоть на что-то пожалуется!

— Да я… Да вы… Сенатор, как можно! Я всегда рад вам угодить!

— То-то, — в карих глазах Каризиана пропало выражение холодной злобы. — Тогда я, возможно, не сверну тебе шею, хоть и очень хочется.

С этими словами он плюхнулся в ожидавшие его носилки, и дюжие рабы заторопились, догоняя ушедших. Федрине на мгновение показалось, что префект претория хочет что-то добавить к словам приятеля, но тот, чуть замешкавшись, дал шенкеля коню, который в два прыжка настиг императорский эскорт.

Федрина последний раз помахал рукой и отправился доедать остывший обед. Жизнь возвращалась в привычную колею.

А в карцере на роскошном плаще Каризиана, за который тот заплатил сумасшедшие деньги, сидели, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться, две девушки, и вряд ли кто-нибудь смог подумать, что они еще несколько дней назад были врагами не на жизнь, а на смерть.

Через пару дней на всех улочках, ведущих к Большому цирку, было негде яблоку упасть от желающих посмотреть на широко анонсируемые гонки колесниц. Самые предусмотрительные поспешили заблаговременно занять места, но основная масса, как обычно, валила в последний момент. Римляне и римлянки, вольноотпущенники и рабы отчаянно пихали друг друга, стремясь прорваться в колоссальное здание, эллипсом опоясывающее поле для заездов.

Север, ярый болельщик «синих» [50], нетерпеливо погонял едва плетущегося Каризиана, который был непривычно задумчив и никак не реагировал на подначки приятеля, уставшего тормошить друга. Не дождавшись реакции на очередную шутку, Север не выдержал:

— Слушай, не принимай ты все это так близко к сердцу! Ну посидела в карцере твоя красавица, подумала о жизни… Может, теперь покладистее станет?

— Мне сейчас не до смеха, — отмахнулся печальный Каризиан. — Ей там совсем не место.

— Где? В карцере?

— И там тоже. Но я имел в виду саму школу. Ну почему я не могу ее выкупить?

— Потому что у тебя нет денег, — терпению младшего Валерия Максима мог позавидовать даже Сизиф. — Федрина задешево ее не отдаст.

Луция для него великолепная приманка для зрителей. Ручаюсь, весь высший свет Рима сбежится посмотреть на ее выступление.

— Но я могу продать часть своего имения!

— Север сочувственно обнял за плечи расстроенного приятеля:

— И сделаешь двойную глупость. Хотя бы потому, что останешься без денег, а твоя красавица привыкла жить на широкую ногу. И я бы на твоем месте, в ожидании воссоединения с прекрасной Луцией, озаботился преумножением имеющегося, а не разбазариванием последнего.

— Почему спасение любимой женщины ты называешь «разбазариванием денег»?

— Потому что, если ты выкупишь сейчас Луцию, она никогда уже не сможет появиться в приличном обществе. То, что этот раб был ее любовником, еще ничего — у нас сейчас любая уважающая себя матрона мечтает заполучить в постель гладиатора. Но ей не простят его смерти, а она тебе — что ты купил ее как рабыню.

— И что же мне делать? Ждать, пока ее сожрут львы, медведи или кто еще там?

— Да, мой бедный Каризиан. И приносить жертвы богам, моля их помочь ей достойно выступить на арене. Тогда, возможно, отважной амазонке поднесут лавровый венок, а то и рудис, и она уйдет триумфатором, а победителей не судят. Вернее, им прощают некоторые грешки.

— Но для того, чтобы ее освободили от гладиаторской повинности, нужна воля толпы!

Север посмотрел на приятеля долгим укоризненным взглядом, словно учитель на тупого ученика. На лице Каризиана появилась догадка:

— Мы посадим своих людей…

— …и те потребуют ей свободу! Ну наконец-то! А если еще заплатить клакерам, то шуму будет на весь Рим… Хотя боюсь, что твои неприятности на этом не закончатся.

— И что еще может случиться? — в голосе Каризиана прозвучала безнадежность.

— Ты забыл про папашу Луции. Сенатор вряд ли будет в восторге, что его дочь так легко отделалась. Кроме того, ты на всю жизнь забудешь про мужские забавы, потому что, чует мое сердце, наша страдалица будет вить из тебя веревки!

— Ну знаешь ли! — вскинулся Каризиан и вдруг рассмеялся: — Боюсь, что ты прав!

— О горе мне! — шутливо воздел руки Север. — Мой лучший друг погибает для общества, и я же ему помогаю! Сердце рвется в груди от… Слушай, от чего оно должно рваться: от горя или отчаяния?

— Ну прекрати же ты!

— Ха! Если мой неунывающий друг решил изображать плакальщицу на похоронах, то должен же кто-то улыбаться в этом мире! А теперь пошли быстрее! Я хочу попасть в Большой цирк хотя бы к концу заездов. Мало того, что я поставил на «синих» кучу денег, так там будут все красотки Рима. Не хотелось бы упустить возможность хорошо провести время… Слушай, ну сколько можно переживать?

— Да я не переживаю, — отмахнулся Каризиан. — И перестань меня тормошить. В твоих словах есть доля истины, и я хочу кое-что обдумать… По-твоему, мне не хватит денег на Луцию?

— А что, нет? По-моему, ты и без нее всегда тратил больше, чем получал после кончин многочисленных родственников.

— Но я изменился! Сейчас вот баллотируюсь в квесторы. Хочу отвечать за продажу земли.

Север только присвистнул, глядя на приятеля как на буйнопомешанного.

— Неужели ты думаешь, что тебе кто-то доверит деньги, если всему Риму известно, что сенатор Каризиан спустил уже несколько состояний?

— Неправда! Это были не состояния, а одни слезы!.. Кстати, мне сейчас пришла в голову отличная мысль! А что, если я начну зарабатывать деньги своим трудом? Займусь торговлей, например? Божественный Веспасиан, до того как стать императором, торговал мулами — и ничего!

— Но ты же не император… Боюсь, мой хитроумный друг, эта идея не встретит понимания в нашем кругу.

Торговля — удел всадников, а не сенаторов. И потом, в Риме даже плебс считает зазорным работать, а ты хочешь… Нет, это полная чушь!

— Север, должна же быть какая-то возможность поправить дела!

Префект претория понял, что на соревнования колесниц им сегодня не попасть. Не мог же он оставить Каризиана в тот момент, когда его другу впервые пришла в голову здравая мысль заняться делом! Этот обаятельный бездельник мог сколько угодно водить за нос Валерия Максима, рассказывая о своих карьерных достижениях, чтобы добиться уважения старика, но Север прекрасно знал цену всем его головокружительным «успехам», что были сродни фантастическим рассказам иных путешественников о семиглавых драконах. Но сегодня Каризиан впервые в жизни задумался о своем будущем, и к этому надо было отнестись серьезно. Обреченно махнув рукой на сонм ожидающих его красавиц и зря потраченные деньги, префект взял друга под локоть и почти силой усадил на стоящую невдалеке мраморную скамью:

— Послушай, дорогой, я готов составить тебе компанию к девочкам, трактирщикам и на любую авантюру, которая может окончиться дракой. Но деловые вопросы — не самое сильное мое место. Если уж тебе приспичило заняться преобразованиями в хозяйстве, давай зайдем ко мне. Отец с удовольствием тебе чего-нибудь присоветует. А меня уволь… Не собираюсь ломать себе голову из-за девицы, пусть даже она будет самой Прекрасной Еленой.

— А мне показалось…

— Что? — вопрос прозвучал чуть-чуть быстрее и равнодушнее, чем нужно.

— Что во время недавнего визита к Федрине ты принял близко к сердцу проблемы одной рыжей амазонки.

— Ты говоришь о той бедняге, что сидела в колодках рядом с Луцией?

— Ну да. Или я не прав? — Каризиан постарался заглянуть другу в глаза, но тот отвернулся, вслушиваясь во все усиливающиеся вопли болельщиков, которыми сопровождался начавшийся заезд колесниц.

Шум нарастал, точно морской прибой, и через несколько мгновений оборвался аплодисментами и свистом, в котором слышалось разочарование проигравших.

Возвращаясь к прерванному разговору, Север холодно пожал плечами, удивляясь тому значению, которое его приятель придал сущему пустяку.

— Я всего лишь пытался быть справедливым. Если уж освободили Луцию, то почему должна страдать ее подруга?

— Север, что я слышу?! — непритворно изумился Каризиан, поплотнее заворачиваясь в тогу. — С коих-то пор тебя стала волновать справедливость в отношении рабов? Кажется, в Иерусалиме ты не очень-то с ними церемонился. Прозвище Север ты ведь там получил?

Префект претория поднял к небу глаза, словно высматривал что-то среди тяжелых облаков.

— Это была война. Долгая осада. Приказ командира сровнять город с землей. Я был молод и глуп.

— А теперь поумнел?

— Как сказать… Война не ведется чистыми руками, а я — профессиональный военный. Но когда затихает лязг оружия, то я предпочитаю, чтобы кровь не лилась без нужды.

— Поэтому ты полез спасать того гладиатора в Путеолах?

— Честно говоря, я тогда и сам не понял, зачем это сделал. Меня просто что-то толкнуло заступиться за беднягу. Надеюсь, когда он окончательно оправится от ран, то будет служить мне с отцом верой и правдой.

Каризиан потрясенно уставился на приятеля, не веря своим ушам.

— Ты хочешь сказать, что нанял этого парня к себе в телохранители?

— Не совсем так. Отец нанял тамошнего ланисту вместе со всеми его бойцами, и теперь они его личная охрана. Как показал позорный проигрыш Марка в Путеолах, гладиаторы в уличных стычках будут покрепче преторианцев. Надо же: какая-то девица, играючи, вывела из строя начальника моей личной охраны! Бред какой-то! Марк тогда чуть со стыда на меч не бросился и до сих пор ходит сам не свой.

Сейчас парни сидят в Путеолах, потому что у Камилла полно раненых, но перед Сатурналиями они появятся в Риме и будут везде сопровождать отца. С его способностью наживать врагов разговорами о преимуществах республиканского правления охрана может понадобиться в любой момент.

— Да-а-а, если бы кто-нибудь другой рассказал мне об этом, я бы не поверил… То есть ты спас девчонку и ее разорившуюся банду из жалости, и нежные чувства тут ни при чем?

Уши префекта претория слегка порозовели, и он замялся, подбирая слова.

— Мне кажется, что я немного виноват перед девчонкой за то, что оторвал от тех, с кем она прошла тысячу миль. И кому ее продал? Федрине, с которым ни один порядочный человек разговаривать не станет!

— Ты, что ли, ее продавал?

— Не я… Но если бы я их тогда не пригласил, девчонка не оказалась в колодках.

Каризиан растерянно помахал указательным пальцем, собираясь с мыслями.

— Подожди! Ты чувствуешь себя виноватым… перед рабыней? Уж если я не в себе, то ты точно сошел с ума! Эта рыжая нахалка насмехалась над тобой в присутствии толпы гостей, а ты из-за нее переживаешь? Ты, человек без сердца? Ни за что не поверю!

— И правильно сделаешь, — рассмеялся чуть натянуто Север, прислушиваясь к реакции болельщиков на следующий заезд. — Я специально нес всякую чушь, чтобы ты не чувствовал себя одиноким ослом! А теперь забудь, и давай попробуем добраться до наших мест. Ну, будь человеком во имя Марса!

— Как скажешь, — в голосе Каризиана прозвучала бесшабашная удаль, заглушившая печаль. — Пойдем, посмотрим на переломанные колесницы и покалеченных лошадей, а потом закатимся в самый низкопробный лупанарий и забудем этот день. Идет?

— Вот, наконец, речь, достойная настоящего римлянина!

И друзья, рассказывая наперебой друг другу непристойные истории, направились, наконец, к входу в Большой цирк, откуда доносилось ржание лошадей, топот копыт и вопли возбужденной толпы.

Предъявив тессеры, они прошли по коридору к выходу на поле, по которому как раз неслись колесницы. На трибунах друзья расстались: Север направился к ожидавшим его красавицам, по дороге выспрашивая зрителей, как прошли заезды; а Каризиан устроился в секторе, отведенном для представителей сенаторского сословия.

Перед ним мчались, хрипя, лошади, переворачивались колесницы, падали на песок сломанными куклами покалеченные ездоки, а ему казалось, что это Луция умирает под копытами лошадей. Посидев немного, он поднялся и вышел из возбужденного азартом и кровью цирка, впервые испытывая страх за кого-то, кроме себя, и это чувство доставило ему радость.