Поселок, в котором теперь жил отец, находился в километрах сорока от моего прошлого места жительства. Возможно, этот факт как-то успокаивал Влада, и он действительно отпустил меня, как и договаривались. Отвез, конечно, сам. И даже сам предварительно позвонил и предупредил о приезде.
Все это липким, каким-то неправильным болезненным ощущением ложилось на мои оголенные нервы, но я выбрала тактику, которая меньше всего давала подозрений. Ушла в себя, постоянно проваливаясь в дремоту и поддерживала апатию ко всему окружающему.
Конечно, это тоже вызывало у супруга беспокойство. Но не так, как если бы я рвалась куда-то из дома и требовала самостоятельности.
Отец встретил меня так, словно мы виделись буквально вчера. Да, он постарел и сильно сдал. Но общался со мной обыденно. Чай, потом обед и вечером шашлыки во дворе, благо погода позволила. Он мало говорил и если общался, то больше с Владом, что не могло меня не беспокоить. Но я не подавала виду. Его новая жена, та самая, которая практически всю жизнь была его любовницей, и ждала, когда он уйдет из семьи, оказалась хорошей хозяйкой. Но главное, она не лезла в душу и не пыталась породниться.
Нам с мужем постелили в отдельной комнате, но неожиданно Влад выпил и даже немного лишнего, что с ним вообще практически не случалось. Уснул на диване в гостинной не раздетым. Я попросила его там и оставить, лишь укрыв одеялом. Сама же ушла в выделенную для нас комнату.
Мне не спалось. Думалось о детстве, о матери, о самопожертвовании отца и этой совсем чужой для меня женщины. Она ждала, значит любила. А он не мог уйти из семьи, хотя я давным давно выросла, и уж причина была точно не в детях. Получается, отец тоже любил мать? Или просто так сильно жалел?
Когда на часах засветилась двойка с одинаковыми ровненькими нулями, я все еще не спала. Решила сходить за водой, а заодно заглянуть в гостиную и проверить супруга. Он сладко похрапывал, свесившись наполовину с края. Отринув желание его укрыть, отправилась на кухню. Но оказалось, что бессонница не только у меня. Отец сидел в углу на табурете и неторопливо затягивался сигаретой. Их запах был до сих пор для меня легко узнаваем, он редко менял свои привычки.
— Не спишь? — спросила я и присела напротив.
— Как видишь. Тебя ждал, знал что придешь.
— Откуда?
— На мать ты похожа, Кать. Мимика, эмоции на лице — все одно. Думаешь, не понял я, что у тебя проблемы?
— Да нормально у меня все, пап.
— Я помогу, — ответил он, словно не услышал моих слов вовсе. — Чем смогу, помогу, только скажи. И этот, — он кивнул в сторону гостиной, — ничего не узнает, клянусь. Главное, не бойся, дочка. Вместе мы всегда сила.
Его слова мне по сердцу бритвой. Действительно, вместе сила. С матерью он был до последнего вздоха. Могу ли я доверять ему? Столько лет он общался с Владом, а мне не слова. Хотя я ведь и сама не искала встреч.
— Пап, можно я у тебя недельку поживу? — спрашиваю осторожно, чтобы не выдать своих чувств.
Отец затянулся, крякнул по-старчески и радостно улыбнулся.
— Это конечно же можно. Надеюсь, одна останешься?
— Да, Влад уедет. Ему на работу, я отпуск взяла.
— Хорошее дело. Оставайся, конечно, дочка, отдыхай. Потом и поговорим, без свидетелей. Ну что выпьем?
Я посмотрела на красный маячок только что закипевшего чайника. Отец действительно меня ждал. И это его шутливое “выпьем” однозначно не про алкоголь, отец вообще никогда не употреблял.
— Выпьем, — улыбнувшись, ответила и почувствовала, как груз прошлых дней неожиданно перестал давить на плечи, словно испарился. — Пап, там клубничное еще осталось?
— Осталось. Нинка его тоннами готовит. Внукам.
— У вас внуки? — я осеклась на полуслове. Не знала, что у отца есть кто-то кроме меня.
— Есть. Сережка Нинкин второй раз женился. Уж ему за сорок, а вот детей только наклепал с молодухой-то. В первом браке у него не получалось отчего-то, да кто их разберет отчего. Так он сначала нос задирал, мол сами воспитывать будем, а теперь привозят. И по выходным и на каникулах были. Вот на той неделе уехали.
Я опустила взгляд. Стыдно. И за мысли внезапные, что у отца еще есть дети кроме меня. И за то, что я — непутевая мать.
— Пап, а ты ходишь к ней на могилку? — спросила и не смогла сдержать слез. У дочери не была почти пять лет. С тех пор, как уехала из родного города.
— А как же, обязательно. И к матери, и к Ликуше. Егор там облагородил все, памятник и фото в полный рост. Такая, знаешь, как в танце. Кажется, это то фото, где она золотую выиграла. Цветы всегда хорошие, венки. А по родительским субботам когда приезжаем, у Лики все там в живых цветах. Помнят ее, любят. Парнишка тот, который все ходил, сумку носил ей все, он из армии вернулся. Тоже я его там встречал. Плачет. Говорит, что все еще любит. Ну мы посидели, значит, на скамеечке. Я объяснил, что отпустить пора. Жить надо дальше. У каждого свой путь. И у матери бываем. Все по чести, ухаживаем за всем. Там наискосок через два ряда и Нинкин брат лежит, и отец неподалеку. Ходим, Кать, обязательно ходим.
Я утерла слезы рукавом, резко встала и принялась разливать душистую, настоянную на травах заварку по чашкам.
— Чувствую себя сволочью, пап. Знаю, что надо съездить к ней, но не могу.
— Брось, Катюха ты это всякое “надо”. Надо живым, а не мертвым. Им там вообще все равно. Могила ухожена, не брошена. А ты, слава богу, сама за ней туда не шагнула, и на том спасибо. Думал, не выдюжишь. Ты мне кипятку до краев, а то как будто жалеешь.
Я усмехнулась над отцовской привычкой наливать чай всклянь, долила кипяток и, вздохнув, села к нему поближе. Он накрыл мою руку своей и тихо, едва слышно пробормотал:
— Ты прекрасная мать, Катька, о плохом даже не думай. Нет на тебе никакого греха. Это судьба. От нее не убежишь. Хорошо бы бог тебе послал малыша, ты бы вспомнила, каково это быть счастливой.