Мы едем молча. Отец изредка жует неприкуренную сигарету, вздыхает украдкой, но не учит. Не пытается объяснять, как жить. И я ему за это молчание благодарна. Хотя понимаю, что он переживает, и, наверное, я как-то перед ним виновата. Просто хотя бы за то, что повела себя как ребёнок.
Но мне было невыносимо оставаться там даже минуту…
Егор не понимает. Он думает, что все только из-за Лики. Что я, похоронив дочь, теперь не хочу детей.
А я же не…
Или да? Или все действительно так и есть?
Нет, конечно же не так. Я беременна от Егора, а Влад, он…
Господи, кому я вру. Мне страшно. Мне действительно страшно. Страшно, что все повторится. Не важно когда и по какой причине. Важно то, что я не хочу этой боли снова. Именно эта потребность — не испытывать больше подобного — гнала меня столько лет от могилы дочери. Вот он ответ, как на ладони, простой и эгоистичный до безобразия. Я больше не хочу этой боли. Не вынесу, не переживу.
Наверное, это естественный защитный рефлекс, инстинкт самосохранения.
Вечером я засобиралась домой. Предупредила отца, что позвоню Владу и уеду, как только он сможет меня забрать. Мою новость отец снова принял молча. Без осуждающих взглядов. Просто услышал, кивнул и все.
Хотелось крикнуть: ” Пап, ну что ты молчишь? “
Но я понимала, к чему снова выведет наш разговор. И наверное, он просто не хочет ссор. Мне их тоже не хотелось. Хотелось уюта, домашнего тепла. И пусть уже не как в детстве, но теперь хотя бы так, с Ниной и отцом.
Нина быстро поняла, что нужно разгонять набежавшие тучи. Замесила таз теста и усадила нас всех помогать ей, стряпать пирожки.
Было весело, было снова легко и спокойно. Мы провели этот вечер как большая дружная семья.
А утром приехал Влад и увез меня в нашу квартиру.