Четыре пера

Глава двадцать вторая

Капитан Уиллоби слыл в своем клубе занудой. Он любил рассказывать бессмысленные истории о людях, с которыми не знаком ни один из слушателей. И его не смущало, что его не слушают, он всё равно рассказывал. Любые замечания он принимал с пустым и дружественным лицом; и, завернувшись в свои скучные мысли, продолжал длинный монолог. В курительной комнате или за ужином он подавлял разговор, как паровой ролик сокрушает дорогу. Он был совершенно невыносим. Банальные анекдоты перемежались афоризмами из книг, и все это подавалось с видом человека, пораженного собственным глубокомыслием. После достаточно долгого ожидания, у вас не хватало силы воли убежать, и приходилось погружаться в паутину полнейшей тупости. Однако незнакомые с ним ждали достаточно долго; остальные приятели по клубу при его появлении сразу поднимались и исчезали.

Так случалось, что через полчаса после входа в клуб он обычно оставался совершенно один в большом углу комнаты; но этот особый угол до момента его прихода был самым посещаемым. Ибо он имел обыкновение выбирать самую большую группу в качестве своей аудитории. Однажды днем ​​в начале октября он сидел так в одиночестве, когда официант подошел к нему и вручил карточку.

Капитан Уиллоби с готовностью взял ее, потому что жаждал компании, а все его знакомые покинули клуб, чтобы выполнить самые неотложные и крайне необходимые дела. Но когда он прочитал карточку, то нахмурился.

— Полковник Дюрранс! — сказал он и задумчиво почесал голову.

Дюрранс никогда в жизни не наносил ему дружеского визита, с чего бы ему отправляться в путь и делать это сейчас? Похоже, Дюрранс каким-то образом прослышал о его поездке в Кингсбридж.

— Полковник Дюрранс знает, что я в клубе? — спросил он.

— Да, сэр, — ответил официант.

— Очень хорошо. Проведите его ко мне.

Без сомнения, Дюрранс явился задавать вопросы, и потребуется дипломатия, чтобы избежать их. Капитан Уиллоби не собирался больше вмешиваться в дела мисс Этни Юстас. Пусть Фивершем и Дюрранс дерутся без его участия. Уиллоби не сомневался в своих дипломатических способностях, но не хотел напрягать их в этом конкретном случае и с подозрением разглядывал Дюрранса, вошедшего в комнату. Однако Дюрранс не собирался ничего спрашивать. Уиллоби поднялся с кресла и проводил гостя в свой пустынный угол.

— Закурите? — спросил он, и тут же опомнился. — Прошу меня простить.

— О да, я закурю, — ответил Дюрранс. — Можно наслаждаться табаком и не видя дыма от него. Если я выпущу сигару из рук, то сразу узнаю об этом. Но увидите, этого не случится, — он демонстративно зажег сигару и откинулся в кресле.

— Мне повезло найти вас, Уиллоби, — продолжил он, — потому что я в городе только один день. Я время от времени приезжаю из Девоншира на прием к окулисту и при возможности очень хотел встретиться с вами. В мой последний приезд Мазер сказал мне, что вас нет в деревне. Вы помните Мазера, я полагаю? Он был с нами в Суакине.

— Конечно, я помню его довольно хорошо, — сказал Уиллоби сердечно. Он стремился поговорить о Мазере в надежде, что в разговоре о Мазере Дюрранс позабудет о другом деле, вызывавшем его беспокойство.

— Мы оба люди любознательные, — продолжил Дюрранс, — и вы можете прояснить то, что нам интересно. Вы когда-нибудь встречались с арабом по имени Абу Фатма?

— Абу Фатма, — медленно произнес Уиллоби, — из племени хадендова?

— Нет, из племени кабабишей.

— Абу Фатма, — повторил Уиллоби, как будто впервые слышал это имя. — Нет, я никогда не сталкивался с ним, — и он умолк.

Дюррансу пришло в голову, что неестественно останавливаться на этом месте; Уиллоби, возможно, следовало бы добавить: «Почему вы спрашиваете?» или что-нибудь в таком роде. Но он хранил молчание. Собственно говоря, он размышлял, как же все-таки Дюрранс узнал про Абу Фатму, чье имя он сам услышал в первый и последний раз год назад на веранде дворца в Суакине. Ибо Уиллоби говорил правду. Он никогда не сталкивался с Абу Фатмой, хотя Фивершем говорил о нем.

— Мне еще любопытнее, — продолжил Дюрранс. — В 84-м году мы с Мазером были вместе в последней разведке и обнаружили, что Абу Фатма прячется в зарослях у форта Синкат. Он рассказал нам о письмах Гордона, которые спрятал в Бербере. Ах! Теперь вы припоминаете его имя.

— Я просто вытаскивал трубку из кармана, — сказал Уиллоби. — Но теперь вспомнил имя, когда вы упомянули письма.

— Их привезли в Суакин около пятнадцати месяцев назад. Мазер показал мне абзац в «Вечернем стандарте». И мне любопытно, вернулся ли Абу Фатма в Бербер и забрал ли их. Но поскольку вы никогда с ним не сталкивались, из этого следует, что он не тот человек.

Капитану Уиллоби стало жаль, что он так опрометчиво отрицал знакомство с Абу Фатмой из племени кабабишей.

— Нет, это был не Абу Фатма, — сказал он с неловкой нерешительностью.

Он боялся следующего вопроса Дюрранса. Он наполнил трубку, размышляя над тем, как следует ответить. Но Дюрранс вообще не задавал вопросов.

— Я удивился, — медленно произнес он. — Я думал, что Абу Фатма вряд ли вернется в Бербер. Ведь тот, кто взялся бы за это, рисковал жизнью, и поскольку Гордон мертв, даже без очевидных причин.

— Совершенно верно, — произнес Уиллоуби с облегчением. Казалось, Дюрранса удовлетворило, что Абу Фатма не забрал письма. — Совершенно верно. Поскольку Гордон мертв, никаких причин для этого не было.

— Я, кажется, сказал «без очевидных причин», — невозмутимо заметил Дюрранс.

Уиллоби повернулся и подозрительно взглянул на своего собеседника, размышляя о том, знал ли тот, в конце концов, о его визите в Кингсбридж и его мотиве. Однако Дюрранс курил сигару, откинувшись в кресле и уставившись в потолок. Казалось, теперь, когда его любопытство было удовлетворено, он потерял интерес к истории с письмами Гордона. Во всяком случае, он не задавал больше вопросов, чтобы не смущать капитана Уиллоби, да в этом и не было необходимости. Обдумывая возможный способ, которым Гарри Фивершем мог бы искупить обвинение в трусости в глазах Уиллоби, Дюррансу пришло в голову только одно — он забрал письма из разрушенной стены в Бербере.

Со времен последней вылазки никакая опасность не угрожала жителям Суакина. Огромные корабли для перевозки войск курсировали между коралловыми рифами в Суэц, и никто не зазывал их обратно. В белом дворце на Красном море Уиллоби рисковал только своим здоровьем. Не возникло ни единой возможности, когда Фивершем мог бы сказать: «Вы бы поплатились жизнью, если бы не я — тот, кого вы назвали трусом». И Дюрранс, перебравший в уме все новости и сплетни, доходившие до него в Вади-Хальфе или во время отпусков, начал размышлять: а может, беглец из Хартума, рассказавший ему свою историю у стен молчаливого разрушенного форта Синката в один сонный майский день, повторил её и в Суакине, а Фивершем услышал. Теперь он был убежден, что его гипотеза верна.

Недоверие Уиллоуби само по себе являлось достаточным подтверждением. Без сомнения, Этни проинструктировала Уиллоуби держать язык за зубами. Полковник Дюрранс был готов к сдержанности, он считал сдержанность ответом на свое предположение. Кроме того, натренированное ухо подсказало ему, что Уиллоби скован и осторожен в своей речи. Возникали паузы, во время которых у Дюрранса было полное ощущение, что он своими глазами видел, как собеседник с подозрением смотрит на него и задается вопросом, насколько много или мало ему известно. В его голосе звучали нотки осторожности и предупредительности, ненавистно знакомые Дюррансу, потому что именно так привыкла говорить Этни. Более того, Дюрранс расставил ловушки — например, его замечание «Я, кажется, сказал без очевидных причин» — и едва заметные движения или быстрый поворот показали, что Уиллоби попался в них.

Однако он не хотел, чтобы Уиллоби написал Этни и предупредил ее о том, что Дюрранс расспрашивал. Такую возможность он не исключал и постарался защититься от этого.

— Я хочу рассказать, почему хотел встретиться с вами. Это из-за Гарри Фивершема.

Капитан Уиллоуби обрадовался, что удалось избежать неловкого положения, и буквально подпрыгнул. Однако Дюрранс благоразумно не обратил внимания на волнение собеседника и торопливо продолжил:

— Что-то случилось с Фивершемом. Уже более пяти лет назад. Он что-то совершил, по-моему, или чего-то не совершил, во всяком случае, тайна тщательно хранится, он уволился со службы и не живет на прежней квартире. Вы теперь возвращаетесь в Судан, Уиллоби?

— Да, — ответил Уиллоуби, — через неделю.

— Хорошо, Гарри Фивершем в Судане, — сказал Дюрранс, наклоняясь к товарищу.

— Вы знаете об этом? — воскликнул Уиллоби.

— Да, потому что наткнулся на него этой весной в Вади-Хальфе, — продолжил Дюрранс. — Он пал довольно низко, — и он рассказал Уиллоби о своей встрече возле кафе в Теуфикье. — Не правда ли, странно? Знакомый идет ко дну за секунды, исчезая прямо на глазах, как будто провалился в подземелье в старом французском замке. Я хочу, чтобы вы отыскали его, Уиллоби, и сделайте все возможное, чтобы снова поставить его на ноги. Дайте знать, если наткнетесь на него. Гарри Фивершем был моим другом — одним из немногих настоящих друзей.

— Хорошо, — весело сказал Уиллоби. Дюрранс сразу же понял по его голосу, что его подозрения улеглись. — Я поищу Фивершема. Я помню, что он был вашим лучшим другом.

Он протянул руку за спичкам на столе рядом с ним. Дюрранс услышал, как чиркнула и загорелась спичка. Уиллоби закурил трубку. Это была потрепанная трубка из шиповника и нуждалась в чистке; табак запузырился, когда Уиллоби поднес спичку и втянул воздух через мундштук.

— Да, лучший друг, — сказал Дюрранс. — Мы с вами ужинали с ним в его квартире высоко над Сент-Джеймсским парком незадолго до отъезда из Англии.

И на этой случайной фразе курительная трубка Уиллоби внезапно перестала пузыриться. Последовала минутная тишина, затем Уиллоби жестоко выругался, а через секунду топнул ногой по ковру. В воображении Дюрранса вспыхнула эта простая последовательность событий, и он сразу мысленно нарисовал картину. В одном кресле сидит он сам и курит сигару, по левую руку на круглом столе стоит подставка для спичек, а по другую сторону стола сидит в другом кресле капитан Уиллоби. Но капитан Уиллоби поджег трубку и неожиданно замолк на середине предложения без всякой причины. С присущей ему замедленной реакцией он с подозрением уставился на слепое лицо, пока горела спичка, про которую он забыл. Он обжег пальцы, выругался, бросил ее и стряхнул на пол. До этого момента Дюрранс никогда не вспоминал об этом ужине. Возможно, об этом стоит поразмышлять.

— Там были мы с вами и присутствовал Фивершем, — продолжил он. — Фивершем попросил нас рассказать о его помолвке с мисс Юстас. Он только что вернулся из Дублина. Тогда мы видели его в последний раз. — Он затянулся сигарой и добавил: — Кстати, там был третий человек.

— Да? — переспросил Уиллоби. — Это было так давно.

— Да, Тренч.

— Точно, Тренч присутствовал. Да, нескоро мы будем снова ужинать с бедным стариной Тренчем.

В его голосе звучала притворная небрежность; он наклонился вперед, чиркнул другой спичкой и разжег трубку. Когда он это сделал, Дюрранс положил сигару на край стола.

— И мы больше никогда не поужинаем с Каслтоном, — медленно произнес он.

— Каслтона там не было, — живо откликнулся Уиллоби, показывая, что несмотря на долгий промежуток времени с того маленького ужина в кваритре Фивершема, его воспоминания все еще были свежи.

— Нет, но его ждали, — сказал Дюрранс.

— Нет, вовсе не ждали, — поправил Уиллоби. — Он ужинал в другом месте. И прислал телеграмму, помните.

— Ах да, пришла телеграмма, — сказал Дюрранс.

Тот званый ужин заслуживает рассмотрения. Уиллоуби, Тренч, Каслтон — эти три человека стали причиной позора и исчезновения Гарри Фивершема. Дюрранс попытался вспомнить все подробности вечера; но тогда его мысли были заняты другим. Он вспомнил, как прислонился к окну над Сент-Джеймсским парком; как услышал барабанную дробь с плаца у казарм Веллингтона, и как пришла телеграмма.

Дюрранс нарисовал в голове другую картину. Гарри Фивершем за столом перечитывал телеграмму, Тренч и Уиллоби молча ждали, а сам он, не обращая внимания, смотрел из освещенной комнаты в тихий и прохладный парк.

— В тот вечер Каслтон обедал с большой шишкой из Военного министерства, — сказал Дюрранс, и едва уловимое движение рядом подсказало ему, что он подобрался совсем близко. Некоторое время он говорил о перспективах Судана, а затем поднялся с кресла.

— Итак, я могу положиться на вас, Уиллоби, вы поможете Фивершему, если когда-нибудь его найдете. Рассчитывайте на мои деньги.

— Я сделаю все возможное, — сказал Уиллоуби. — Вы идете? Я мог бы выиграть у вас пари.

— Как?

— Вы сказали, что не дадите вашей сигаре погаснуть. Она холодна как камень.

— Я забыл о ней, я думал о Фивершеме. Прощайте.

Он взял кэб и отъехал от дверей клуба. Уиллоби радовался, что Дюрранс уехал, но был вполне доволен собственной дипломатичностью. Было бы странно, в конце концов, если бы он не сумел обмануть бедного старину Дюрранса. Он вернулся в курительную комнату и освежился виски с содовой.

Однако провести Дюрранса не удалось. В тот день он получил ответ на последний сложный вопрос. Он вспомнил теперь, что на ужине не упоминалось об отправителе телеграммы. Фивершем прочитал ее без единого слова и, так не промолвив ни слова, бросил в огонь. Но сегодня Уиллоби сказал ему, что телеграмма пришла от Каслтона, а Каслтон обедал с высокопоставленным чиновником из Военного министерства. Здесь легко усматривалось конкретное проявление трусости, вследствие которого в Рамелтон прислали три белых пера. Почти на следующий день Фивершем сказал Дюрррансу в Роу, что он подал в отставку, Дюрранс же знал, что он не ушел в отставку, когда пришла телеграмма.

Эта телеграмма могла принести только одну новость, что полк Фивершема получил приказ отправиться на войну. Чем больше размышлял Дюрранс, тем увереннее чувствовал, что наконец наткнулся на правду. Вполне естественно, что Каслтон доверительно телеграфировал о хороших новостях друзьям. Теперь Дюрранс знал всю историю, вернее, всю последовательность фактов. Почему Фивершема охватила паника, почему он оказался трусом после помолвки с Этни Юстас, то есть когда его мужество должно было проявиться во всю силу — это всегда оставалось для Дюрранса необъяснимой загадкой.

Но он отбросил этот вопрос, отнеся к мелким и несущественным соображениям. Простая и по-настоящему важная истина открылась ему ясно и определенно: Гарри Фивершем искупил проявленную трусость в самой полной мере.

«Я удивлю старину Сатча», — подумал он с усмешкой. В тот же вечер он отправился с ночным дилижансом в Девоншир и добрался домой раньше полудня.