Четыре пера

Глава тридцатая

С севера налетел резкий и холодный ветер. Обдуваемые им верблюды побежали быстрее.

— Быстрее, — сказал сквозь зубы Тренч. — Идрис может уже нас хватиться.

— Даже если и так, — ответил Фивершем, — ему нужно еще собрать людей для преследования, привести верблюдов, а уже темно.

Но несмотря на эти обнадеживающие слова, он снова и снова оборачивался в сторону огней Умдурмана. Он больше не слышал бой барабанов, и это утешало. Но сейчас они находились в царстве тишины, где можно перемещаться быстро, но бесшумно. Они не услышат галоп лошадей, который предупредит о преследователях.

Возможно, прямо сейчас солдаты-ансары скачут позади всего в тридцати шагах, и Фивершем напряг зрение, всматриваясь в темноту — не мелькнет ли белый тюрбан. Тренч, однако, не оглядывался. Он ехал стиснув зубы и смотрел только вперед. Но боялся он не меньше Фивершема. Даже сильнее, и он не смотрел в сторону Умдурмана, потому что не осмеливался, и хотя он смотрел прямо перед собой, видел он лишь узкие улочки оставшегося позади города и костры на перекрестках, и снующих туда-сюда людей между домами, в поисках двух сбежавших из «Дома камня» узников.

Однажды его внимание отвлек голос Фивершема, и он ответил, не поворачивая головы:

— Что такое?

— Я больше не вижу огней Умдурмана.

— Золотое светило закатилось? — бесстрастно ответил Тренч.

Фивершем не стал спрашивать, что означает эта аллюзия, а Тренч не пояснил. Но Фивершему подумалось, что эти слова хорошо описывают то, что он видел, когда отправился в свою миссию и теперь увидел снова, когда миссия подошла к концу. Больше они не говорили, пока из темноты не выступили две фигуры, прямо у ног верблюдов. Абу Фатма негромко вскрикнул:

— Инстанна!

Они остановили верблюдов и заставили их опуститься на колени.

— Новые верблюды здесь? — спросил Абу Фатма, и два человека исчезли на несколько минут и привели четырех верблюдов. Тем временем седла отстегнули и убрали с верблюдов Тренча и его спутника, приехавших из Умдурмана.

— Это хорошие верблюды? — спросил Фивершем, помогая закрепить седла на свежих.

— Из племени анафи, — ответил Абу Фатма. — Быстро! Быстро! — Он с беспокойством посмотрел на восток и прислушался.

— Оружие? — спросил Тенч. — У тебя есть оружие? Где оно?

И наклонился в поисках оружия.

— Секунду, — ответил Абу Фатма, но Тренч, похоже, не мог подождать и секунды. Казалось, он не так даже боялся быть схваченным, как хотел взять в руки оружие.

— Есть боеприпасы? — лихорадочно спросил он.

— Да, да, — отозвался Абу Фатма, — патроны, винтовки и револьверы.

Он отошел ярдов на двадцать от верблюдов — туда, где шуршала под ногами высокая пустынная трава. Остановился и начал копать мягкий песок руками.

— Вот, — сказал он.

Тренч бросился рядом с ним и начал разгребать песок обеими руками, с нечеловеческими подвываниями, как будто гончая на охоте. Фивершему его поведение показалось жутковатым — Тренч ползал по песку на коленях и быстро работал руками, как пес лапами, да еще поскуливал. На мгновение он превратился в животное. Через пару секунд Тренч наткнулся на винтовку и снова стал человеком. Он тихо поднялся с винтовкой в руках. Арабы тем временем выкопали патроны.

— Ну вот, — радостно рассмеялся Тренч. — Теперь пускай. Пусть они гонятся за нами из Умдурмана! В одном я теперь точно уверен — обратно я туда не вернусь, даже если нас догонят.

Во время этой речи он поглаживал винтовку и разговаривал с ней, как с живым существом.

Два араба взобрались на старого верблюда и медленно двинулись к Умдурману. Абу Фатма с товарищем остались с беглецами. Они оседлали верблюдов и поехали на северо-восток. Прошло не больше четверти часа, с тех пор как их окликнул Абу Фатма.

Всю ночь они ехали по высохшей траве мимо мимоз и к рассвету оказались на плоской голой равнине с редкими бугорками.

— Эфенди устали? — спросил Абу Фатма. — Вы будете останавливаться и есть? На седле каждого верблюда есть провизия.

— Нет, мы можем перекусить на ходу.

Финики, хлеб и глоток воды из бурдюков составили их завтрак, они поели на ходу. Когда закончилась равнина с длинной пустынной травой, верблюды ускорили шаг. На закате они остановились и час отдохнули. Они ехали всю ночь и следующий день из последних сил — и своих, и верблюдов. Теперь они поднимались по каменистому плато, потом пересекли долину и рысью поскакали по песку цвета меда. Но всем казалось, что верблюды идут медленно, как она похоронах. На рассвете у горизонта выросли горы, а в разгар дня не стали ни на фут выше и ни на дюйм ближе.

Временами сердца беглецов колотились, когда они видели на клочке земли выращивающих сорго людей, и приходилось делать большой крюк. Или зоркие глаза Абу Фатмы высматривали вдали караван, и тогда верблюдов опускали на колени, и они пригнувшись лежали за камнем с заряженными винтовками в руках. В десяти милях от Абу Клеа их ждали свежие верблюды, и на них они весь день двигались на запад, в сторону Нила. Там они пересекли пустынную местность Абабде, и завидели широкую серую полосу дороги перед собой.

— Дорога из Бербера в Мерови, — сказал Абу Фатма. — К северу от нее мы свернем на восток, к реке. Пересечем дорогу ночью, и если будет на то воля Аллаха, завтра к вечеру переправимся через Нил.

— Если будет на то воля Господа, — сказал Тренч и посмотрел на араба в страхе, который всё усиливался, чем ближе они были к спасению.

Местность здесь часто пересекали караваны, днем передвигаться было небезопасно. Они спешились и весь день лежали, спрятавшись за кустарником на плато, наблюдая за дорогой и людьми на ней, похожими на крошки. В темноте они спустились и пересекли дорогу, и остаток ночи ехали к реке. На рассвете Абу Фатма снова велел им остановиться. Они находились в пустынной и открытой местности, где даже малейшее укрытие выделялось бы посреди плоской равнины. Фивершем и Тренч с нетерпение смотрели направо. Где-то там тек Нил, но они не могли его разглядеть.

— Нужно построить заграждение из камней, — сказал Абу Фатма, — и вы должны улечься на землю внутри. Я пойду вперед к реке и посмотрю, готова ли лодка, которой нас снабдили друзья. Я вернусь после наступления темноты.

Они быстро собрали камни и соорудили невысокую стену около фута высотой; за этой стеной Фивершем и Тренч улеглись на землю с кожаными флягами и винтовками по бокам.

— А еще у вас есть финики, — сказал Абу Фатма.

— Да.

— Тогда не покидайте укрытия, пока я не вернусь. Я заберу ваших верблюдов и к вечеру вернусь на свежих.

И в компании товарища-араба он поехал в сторону реки.

Тренч с Фивершемом окопались внутри каменного заграждения и улеглись, оглядывая горизонт сквозь щели. Для них обоих, возможно, это был самый долгий день в жизни. Они были так близки к спасению и все же не в безопасности. Как казалось Тренчу, день длился дольше, чем ночь в «Доме камня», а Фирвершему он показался более долгим, чем даже тот день шесть лет назад, когда он сидел в своих комнатах над Сент-Джеймсским парком и ждал наступления ночи, прежде чем осмелиться выйти на улицу. Они были так близко к Берберу, но преследователи тоже близко. Фивершем размышлял, как ему хватило мужества отправиться в Бербер. Вокруг не было тени, весь день солнце безжалостно жгло им спины, и внутри узкого круга нельзя было двинуться. Они почти не разговаривали. Наконец наступил закат, на них опустилась благословенная темнота, и прохладный ветер прокрался сквозь темноту по пустыне.

— Слышишь! — сказал Тренч, и вдвоем они напрягли слух и услышали очень близко мягкую поступь верблюдов. Через мгновение тихий свист выманил их из убежища.

— Мы здесь, — тихо произнес Фивершем.

— Слава Аллаху! — сказал Абу Фатма. — У меня есть хорошие и плохие новости. Лодка готова, наши друзья ждут, верблюды готовы на караванной дороге на берегу реки Абу Хамед. Но о вашем побеге уже известно, и за дорогами и паромами внимательно следят. До восхода солнца мы должны направиться вглубь страны с восточного берега Нила.

Около часа ночи они осторожно пересекли реку и затопили лодку на другом берегу. Их ждали верблюды, и они поехали вглубь, но медленнее, чем хотелось бы. Земля была густо покрыта валунами, а верблюды редко могли двигаться быстрее, чем шагом. И весь следующий день они снова скрывались за каменным ограждением, пока верблюдов увели на какое-то плато, где они могли пастись. Однако следующей ночью они прошли немало и за два дня добрались до рощи Абу Хамед, отдохнули там двенадцать часов и сменили верблюдов. От Абу Хамеда их путь пролегал через огромную Нубийскую пустыню.

В наши дни путешественник может ехать двести сорок миль по обезвоженной равнине из угольно-черных камней и желтого песка и спать в своем купе по дороге. Вероятно, утром он увидит навес, большую кучу угля, резервуар для воды, и цифры, нарисованные на белой вывеске, и по остановке поезда поймет, что приехал на станцию. Если он высунет голову из окна, то увидит длинную линию телеграфных столбов, тянущихся от одного края неба до другого, и чем дальше они находятся, тем меньше между ними кажется расстояние.

Двенадцать часов продлится это путешествие, если не сломается двигатель или не заблокируют рельсы. Но в дни побега Фивершема и Тренча из Умдурмана перемещения были не такими легкими. Они держались к востоку от нынешней железной дороги и вдоль вереницы колодцев среди холмов. И на вторую ночь этого этапа путешествия Тренч потряс Фивершема за плечи и разбудил его.

— Смотри, — сказал он, указывая на юг. — Сегодня там нет Южного Креста. — Его голос дрожал от волнения. — Шесть лет, каждую ночь в эти шесть лет, до этой самой ночи, я видел Южный Крест. Как часто я лежал без сна и смотрел на него, гадая, придет ли ночь, когда я наконец не увижу эти четыре звезды! Скажу тебе, Фивершем, теперь я наконец-то и впрямь почувствовал, что мы сбежим.

Они оба сели и посмотрели на небо на юге, мысленно вознося благодарственную молитву, и когда уснули, то снова и снова просыпались в страхе, что вдруг увидят это созвездие у горизонта, а потом погружались в сон, уверенные в успешном исходе своего бегства через пустыню. Через неделю они прибыли в Шуф-эль-Айн, к крохотному колодцу в пустынной долине между бесформенными холмами, и у этого колодца сделали привал. Теперь они находились на территории племени амрабов, и опасность миновала.

— Мы спасены, — вскричал Абу Фатма. — Слава Аллаху. На севере — Асуан, на западе — Вади-Хальфа, мы спасены!

И он расстелил на земле перед стоящими на коленях верблюдами кусок ткани и насыпал сорго. В своей благодарности он зашел так далеко, что похлопал одного верблюда по шее, а тот в ответ немедленно огрызнулся.

Тренч протянул Фивершему руку.

— Благодарю, — просто сказал он.

— Нет нужды благодарить, — ответил Фивершем, не приняв руку. — С самого начала я думал только о себе.

— Да ты научился у верблюдов бесстыдству, — воскликнул Тренч. — Верблюд везет, куда ему прикажут, и будет везти, пока не упадет замертво, но даже если обращаться с ним ласково, упрям и норовит укусить. Брось, Фивершем, вот моя рука.

Фивершем развязал узелок на джиббе и вытащил три белых пера — два маленьких пера цапли и одно большое, страусиное, выдернутое из веера.

— Ты заберешь свое?

— Да.

— Ты знаешь, что с ним делать.

— Да. И без промедления.

Фивершем тщательно завернул остальные перья в уголок потрепанной джиббе и завязал.

— Тогда пожмем друг другу руки, — сказал он, а когда их руки сомкнулись, добавил: — Завтра утром мы разделимся.

— Разделимся? После года в Умдурмане и нескольких недель бегства? — воскликнул Тренч. — Но почему? Больше ты ничего не можешь сделать. Каслтон погиб. Ты хранишь его перо, но сам он мертв. Ты ничего не сможешь с этим поделать. Поезжай домой.

— Да, — ответил Фивершем, — но после тебя, уж точно не вместе с тобой. Поезжай в Асуан и Каир. В этих городах ты найдешь друзей. Но я с тобой не поеду.

Тренч немного помолчал. Он понял сомнения Фивершема и рассудил, что Фивершему будет легче, если Тренч сначала расскажет эту историю Этни Юстас, и без присутствия Фивершема.

— Должен признаться, никто не знает, отчего ты подал в отставку и почему мы послали перья. Мы никогда об этом не говорили. Мы так решили ради чести полка. Я страшно рад, что мы сохранили это в секрете, — сказал Тренч.

— Возможно, ты увидишься с Дюррансом, в таком случае передай ему от меня сообщение. Скажи, что в следующий раз, когда он попросит меня с ним повидаться, в Англии или Вади-Хальфе, я приму приглашение.

— Куда ты поедешь?

— В Вади-Хальфу, — сказал Фивершем, указывая на запад через плечо. — Я возьму с собой Абу Фатму и медленно и тихо пройду по Нилу. Другой араб поведет тебя в Асуан.

Ночь они провели в безопасности около колодца, а следующим утром разделились. Тренч уехал первым, и когда его верблюд поднялся на ноги, готовый уйти, полковник наклонился к Фивершему, подающему ему поводья.

— Рамелтон, так называется поместье? Я не забуду.

— Да, Рамелтон, — ответил Фивершем. — Черрез Лох-Суилли в Ратмаллан ходит паром. А оттуда нужно проехать двенадцать миль до Рамелтона. Но ты можешь её там не найти.

— Если не там, я найду её где-нибудь еще. Будь уверен, Фивершем, я найду её.

И Тренч тронулся, вместе с проводником-арабом. Не раз он оборачивался и видел, что Фивершем по-прежнему стоит у колодца, не раз ему хотелось остановиться и поехать обратно к этой одинокой фигуре, но он сдерживался и просто махал рукой, хотя даже на это прощание не получал ответа.

Фивершем уже и думать забыл о своем товарище по побегу. Этим утром подошли к концу шесть тяжких лет испытаний, но он почему-то ощущал не радость, а потерю и пустоту. Потому что шесть лет, несмотря на трудности и ошибки, эта миссия укрепляла его дух и поддерживала. Теперь ему казалось, будто жизнь стала пуста. Этни? Несомненно, она давно замужем. И он с горечью понял, какую непоправимую ошибку совершил шесть лет назад. Фивершем представил лондонскую квартиру с видом на тихие деревья и лужайки Сент-Джеймсского парка, услышал стук в дверь и взял телеграмму из рук слуги.

Наконец, он очнулся от воспоминаний. В конце концов, его задача еще не вполне выполнена. Остался его отец — сейчас он, должно быть, читает после завтрака «Таймс» на террасе Брод-плейс среди сосен Суррейских холмов. Нужно нанести отцу визит и отвезти четвертое перо в Рамелтон. А еще послать из Суакина телеграмму лейтенанту Сатчу.

Фивершем сел на верблюда и вместе с Абу Фатмой медленно поехал на запад, к Вади-Хальфе. Но чувство потери в тот день так его и не покинуло, как и гнев на собственную недальновидность, приведшую к краху. Он четко видел в мерцании воздуха над пустыней лесистые склоны Рамелтона. Со всей глубиной своего отчаяния Гарри Фивершем в тот день впервые усомнился в существовании «после».