Да здравствует король

17

Я смотрю на него.

— Зачем ты это сделал?

— Какую часть?

Хороший вопрос.

— Всю. И если ты еще раз скажешь «потому что я могу», я тебя задушу. — Я угрожаю.

Он смеется. Не тот типичный полуманьячный смех, к которому я привыкла. Тот, который он использует, чтобы подколоть или поиздеваться надо мной. Нет, это настоящий, полный живота смех. Глаза его прищуриваются, улыбка расширяется и расплывается по лицу, а звук, который он издает, мелодичен для моих ушей.

На мгновение в его обороне появляется небольшая трещина, и я могу заглянуть за стены. Я вижу его светлую, почти дразнящую сторону, которую, как мне кажется, он не позволяет видеть многим. Я очень, очень жалею, что сделала это, потому что в моем животе запорхала колония бабочек, а на лице появилась довольная улыбка от осознания того, что это я заставила его так смеяться.

В этот момент его необработанный магнетизм — это все. Я понимаю, почему каждая девушка в АКК хочет его, почему они сходят с ума по нему.

Девушка может влюбиться в него, если не будет осторожна.

— Я не шутила.

— Я знаю, что ты не шутила. — Он наклоняется вперед и кладет ладонь по обе стороны от меня. — Твой голос был таким решительным.

— Ответь на мой вопрос. — Я пытаюсь создать между нами дистанцию и оттолкнуть его, но он сопротивляется. — Почему ты заставил его слушать это? Это было унизительно. Разве ты не сказал, что мои крики предназначены только для тебя или что-то в этом роде?

Его рука поднимается по моей спине и сжимает в кулак часть моих волос, откидывая мою голову назад, чтобы я посмотрела на него. Я встречаю его взгляд, но он не встречает моего. Его глаза полуприкрыты и прикованы к моим губам.

— Ты принадлежишь мне. Он должен был это понять. — Его рот опускается вниз, чтобы облизать шов моих губ. — Это было один раз. Он больше никогда не услышит звуков, которые вырываются из твоего красивого ротика, когда ты кончаешь, — мрачно обещает он.

Зажатая в его руках, я могу защищаться от него только словами.

— Я не принадлежу тебе.

— Принадлежишь. На ближайшие шесть недель принадлежишь.

Он опускает свой рот на мой, захватывая меня в контролирующий поцелуй. Его рука обхватывает мою челюсть, и он задает темп, сначала атакуя мой рот, а затем нежно, лениво целуя вдоль моей челюсти и вниз по горлу.

Он вдыхает в изгиб моей шеи, его дыхание щекочет меня и заставляет хихикать.

В ответ он делает почти пьяный шаг назад.

— Блять. Я кончу в штаны, как подросток, если ты еще раз издашь этот звук.

Когда он отстраняется от меня, я понимаю, что все еще голая по пояс, сижу с раздвинутыми ногами в библиотеке. Я сползаю со стола и начинаю искать свои джинсы и нижнее белье.

— Дай мне мои трусики. — говорю я ему, нащупывая свои джинсы, помня, что он засунул их в карманы после того, как сорвал с меня.

— Ни за что.

Я смотрю на него с удивлением.

— Почему?

— Теперь они мои.

— Ты всегда оставляешь себе трусики девушек, с которыми переспал? — Мне сразу же хочется отшлепать себя за этот вопрос.

Правая сторона его рта изгибается вверх.

— Ты так хочешь узнать?

Его ответ — это своевременная проверка реальности того, с кем я имею дело. Ненавистный, психованный мужлан, который завтра будет стоять на коленях перед кем-то другим.

— Вообще-то нет.

Раздраженная, я поворачиваюсь к нему спиной и надеваю джинсы, пару раз подпрыгнув, чтобы они оказались на бедрах и на заднице. Позади меня раздается придушенный стон, и я смотрю на него через плечо, застегивая брюки.

— Ты хочешь, чтобы тебя трахнули на этом столе? — спрашивает он, наклоняя подбородок в сторону стола, на котором я только что лежала.

Я бросаю на него незаинтересованный взгляд.

— Как я уже сказала, я не собираюсь с тобой спать.

Я собираюсь пройти мимо него, но его рука вырывается и хватает мою, останавливая меня на месте.

— Куда, черт возьми, ты думаешь, ты идешь?

— Домой.

Он злорадно улыбается в ответ.

— Дом — это я, милая, или ты забыла?

— Ты это серьезно? — спрашиваю я с усталым вздохом.

— Я собираюсь получить как можно больше от своих шести недель.

— Хорошо, но мне нужно съездить домой и взять кое-какие вещи. И как-то объяснить соседкам по комнате, что следующие шесть недель я буду спать в другом месте, потому что мой заклятый враг хочет получить круглосуточный доступ к моим услугам в качестве своего личного раба.

Я попыталась сказать ему, что встречусь с ним у него дома, но Роуг настоял на том, чтобы отвезти меня в мои апартаменты. Я вышла из его машины и направилась к двери, но обернулась, услышав, как хлопнула дверь.

— Куда, черт возьми, ты собрался?

— Наверх. Я хочу посмотреть, где ты живешь.

— Нет.

Он вздыхает.

— Нам обоим будет намного легче, если ты просто сделаешь то, что я прошу, а не будешь бороться со мной на каждом шагу.

— Может быть. Но я никогда не обещала, что сделаю это для тебя легким.

— Я поднимаюсь. — Его тон не терпит возражений.

— Хорошая попытка. — Саркастически говорю я, поворачиваюсь на пятках и ухожу. Я вбегаю в лифт и отталкиваю его, когда двери закрываются перед его лицом. В моей войне с Роугом это похоже на победу в крупном сражении.

Однако моя победа оказывается недолгой, когда двери открываются на моем этаже, и я обнаруживаю его, лениво прислонившегося к стене напротив лифта. Нет никаких признаков того, что он только что пробежал три лестничных пролета. Он ничуть не растрепан и не запыхался, он выглядит так же великолепно и собранно, как и всегда. Это приводит в ярость.

Он широко раскидывает руки в насмешливом жесте.

— Что-то забыла?

Я прохожу мимо него по коридору.

— Нет.

Через несколько секунд я вхожу в квартиру, Роуг идет за мной по пятам. Тайер на кухне напевает песню Джастина Бибера, что-то взбивает в большой миске, стоя ко мне спиной.

— Надеюсь, ты голодна, Би, я готовлю завтрак на ужин… какого хрена? — Во время разговора она поворачивается и оказывается лицом к лицу со мной… и Роугом, который стоит за моим левым плечом.

Я могу только представить, о чем она думает, и она не из тех, кто сдерживается только потому, что он может уничтожить ее, едва пошевелив пальцем.

— Ты знаешь, что антихрист стоит у тебя за спиной, или он пробрался сюда, как злая версия Санта-Клауса?

— Это долгая история. В основном он меня шантажирует.

— Поправка, мы заключили сделку. На которую ты охотно согласилась.

— И ты уже злоупотребляешь этим, так что я буду называть это шантажом перед своими друзьями, если захочу. — Я парирую, прежде чем снова повернуться к Тайер. — Помнишь, я рассказывала тебе о сделке, которую мы заключили вчера? — Она молча кивает. — Так вот, он хочет, чтобы я спала с ним следующие шесть недель.

— Прошу прощения?

— Только спать, больше ничего, — поспешно добавляю я, бросая на него взгляд. — Это для того, чтобы у него был постоянный доступ ко мне для всякой дряни, которую он задумал для меня.

Тайер хватает меня за руку и тянет за собой в угол комнаты.

— Би, этот человек разденет тебя догола в течение недели, если ты сделаешь это, — шепчет она.

— Нет, не разденет. — Я говорю, немного обидевшись. — Поверь мне немного, пожалуйста.

— Это ты мне поверь. — Она возражает, скрещивая руки на груди и вопросительно поднимая бровь. — Ты хочешь сказать, что между вами ничего не было? Прежде чем ответить, ты должна знать, что у тебя на шее засос.

— Что? — Я забегаю в ванную комнату позади нас и смотрю в зеркало. Вдоль горла у меня несколько синяков. — Я выгляжу так, будто на меня напал дикий зверь.

— Правда? — спрашивает она с ухмылкой. — Ты могла бы мне рассказать.

— Нечего рассказывать. Правда. — Добавляю я, когда она бросает на меня скептический взгляд. — Мы целовались всего пару раз и делали… кое-что еще. — Я говорю, и мой румянец становится все глубже. — Но мы не спали вместе и не будем.

Она фыркнула на это.

— Ты не можешь действительно в это верить. Я с самого начала говорила тебе, что все закончится тем, что вы убьете или трахнете друг друга. К счастью для нас обоих, похоже, что споры — это версия прелюдии для твоего парня. — Она бросает на меня обеспокоенный взгляд, прежде чем продолжить. — Просто… будь осторожна, хорошо? Не вовлекай свои чувства в то, что вы делаете, потому что ничем хорошим это не кончится.

— Это не так, — говорю я с легким возмущением в голосе. — Мы по-прежнему презираем друг друга, это не изменилось.

— Ну тогда ладно. — Она наклоняется и обнимает меня. — Я просто хочу, чтобы ты запомнила слова Сикс. «Серьезный» — это не то слово, которое есть в его словаре.

— Слушай, я не знаю, что происходит, правда не знаю. И, честно говоря, в данный момент мне все равно. У нас перемирие, пусть и временное. Я могу вернуться к занятиям в школе и сделать так, чтобы стать выпускницей. Это все, что для меня сейчас важно.

Когда мы возвращаемся на кухню, Роуга там нет. Но дверь в мою комнату открыта.

— Ты когда-нибудь слышал о границах? — спрашиваю я его, прислонившись к дверному косяку своей спальни и скрестив руки на груди. Он стоит в моей комнате и держит в руках фотографию в рамке, на которой мы с моей подругой Кирой стоим около книжной полки.

Он поднимает глаза при звуке моего голоса.

— Да.

— И что? Ты просто решил, что ты выше их?

— В принципе, да. — Он отвечает с забавной улыбкой.

От перемены его настроения у меня мурашки по коже. В одну минуту он злится, в другую — холоден и отстранен, а иногда, редко, но иногда, он становится менее сдержанным и шутит со мной, на что, я бы поклялась, он был неспособен еще три дня назад.

— Ты невозможен, — говорю я, выхватывая рамку и ставя ее обратно на полку.

— Что за девушка рядом с тобой? — Его голос вернулся к своему обычному отстраненному тону.

— Моя подруга Кира, из дома. Я могу дать тебе ее номер, если ты хочешь перейти к следующей жертве издевательств.

Почему я так говорю? Я не знаю, почему я так говорю.

Я не обращаю внимания на то, что у меня внутри все перевернулось.

— Я заинтересован в издевательствах только над одним человеком.

Безумная реакция моего тела на это заявление — тепло, разливающееся в животе. Вспомнив разговор с Тайер, состоявшийся менее пяти минут назад, я заглушаю эти чувства напоминанием о том, что для него все это — игра.

— Какая честь! — саркастично отвечаю я.

Я скорее чувствую его присутствие, чем слышу его движения, когда он подходит и встает позади меня. Я склоняюсь над комодом, выбирая несколько нарядов и запихивая их в сумку на ночь. Так близко, он совершенно затмевает меня, его высокая фигура возвышается надо мной, а макушка моей головы едва касается его подбородка. Он наклоняется надо мной, и его горячее дыхание дразнит мою шею, а его рука проникает между моих ног и прижимается к внутренней стороне бедра.

Он не касается моей киски через джинсы, но его прикосновение почему-то более горячее. Он задерживается на верхней части внутренней поверхности моей ноги, обхватывая бедро горячим захватом. Его дыхание щекочет место за моим ухом, и по моей плоти бегут мурашки. В его прикосновениях нет ничего сексуального по своей сути, но это самый эротичный способ, которым он меня обнимал до сих пор. Он покусывает раковину моего уха, а его рука поднимается вверх, чтобы взять меня за задницу. Он резко шлепает ее, отчего я задыхаюсь.

— Следи за своим умным ртом. В следующий раз я оттрахаю его даже с Тайер в соседней комнате. — прорычал он мне в ухо.

Когда мы подъезжаем к его дому, я в очередной раз поражаюсь его размерам. Без сотен студентов фойе кажется еще больше, чем я помню.

— Я забыла, что твои родители не живут с тобой в этом огромном особняке. Неужели твой отец никогда не приходит домой?

Температура в комнате падает примерно на сто градусов, когда эти слова вылетают из моего рта. Его гнев пронзает меня, и я на мгновение замираю от него. С тех пор как мы заключили перемирие, его характер занял… пассажирское место. Он еще не совсем на заднем сиденье, но, по крайней мере, мы убрали его с водительского места, где он принимает решения.

Я знаю, что его мама ушла, но я не ожидала, что его отец окажется для него таким спусковым крючком. Страх бежит по моим венам, когда я вижу, как он пытается сдержать свой гнев. Он бросает на меня взгляд, от которого у меня холодеют поджилки.

— Не разговаривай до конца ночи.

— Что…

Его рука душит меня прежде, чем я успеваю закончить слово. Он сжимает мне горло.

— Я сказал, — рычит он в дюйме от моего лица. — Не говори, блять.

— Роуг.

Резкий голос раздается слева от меня. Это Рис.

С ним Феникс. Он подходит к Роугу.

— Давай пройдемся.

Его рука обхватывает плечо в жесте, который на первый взгляд дружелюбен, но под ним скрывается не очень тонкое предупреждение.

Роуг отпускает меня. Его глаза несколько раз пробегают туда-сюда между моими, прежде чем он поднимается по лестнице.

Я знала, что это очень плохая идея. Мы даже не успели дойти до входа в его дом, как все рухнуло.

— Ты в порядке? — Рис стоит рядом со мной, озабоченность отражается на его красивом лице. Я киваю.

— Черт, он тебя обидел? — спрашивает он, откидывая мою голову назад, чтобы осмотреть синяки на шее, которые, как я знаю, остались от засосов Роуга.

— Не трогай ее, мать твою. — Роуг застывает у подножия лестницы, его смертоносные глаза устремлены на нас.

Рис без слов опускает руку и молча смотрит, как Феникс хватает Роуга и выталкивает его за дверь. Его глаза не отрываются от нас, пока он не исчезает через главный вход.

— Он ничего не сделал. Это, э-э, кое-что другое. — Я говорю, запинаясь, так как не могу найти слов, чтобы объяснить засос.

Он слегка улыбается, а затем становится серьезным.

— Что случилось? — Он спрашивает, что его спровоцировало.

Я не уверена, что хочу ему отвечать. Судя по реакции Роуга, это не то, о чем он хочет говорить. Я не хочу усугублять ситуацию, рассказывая о ней его другу, даже лучшему другу.

Рис чувствует мою нерешительность.

— Все в порядке, тебе не обязательно говорить мне. Я и так могу догадаться. — Он говорит это таким тоном, который явно говорит о том, что он знает об этом гораздо больше, чем я.

Я схватила сумку, которую уронила на пол.

— Слушай, я действительно должна прекратить болтать. Можешь показать мне его комнату, и я уйду с дороги?

— Его комнату? — спросил он, смутившись.

Я достаю свой телефон и набираю сообщение в «Заметках».

Он хочет, чтобы я ночевала здесь на время нашей сделки.

Рис весело смеется.

— И ты согласилась?

Я сардонически вскидываю бровь.

Думаешь, он принял «нет» за ответ?

— Справедливо. Но почему ты слушаешь его о том, что нельзя разговаривать? Его здесь даже нет.

Я пожимаю плечами.

Уговор есть уговор. К тому же я не хочу злить его еще больше, чем он уже злится.

Он гримасничает.

— Справедливо. Я тоже не хочу злить его еще больше, поэтому будет лучше, если мы не будем вместе, когда он вернется обратно. — Он берет мою сумку для ночевки и наклоняет голову в сторону лестницы. — Пойдем, я провожу тебя наверх.

Я внутренне краснею, вспоминая, как в последний раз была в этом коридоре. На этот раз Рис направляет меня в спальню слева. Декор безличен, и не чувствуется, что это жилое помещение.

— Роуг не разрешает никому оставаться в своей спальне, так что это одна из гостевых комнат.

По крайней мере, здесь есть постоянные напоминания о моем месте, которые помогают мне не терять голову. Я улыбаюсь ему в знак благодарности, и он уходит, пожелав мне спокойной ночи.

Спустя несколько часов я лежу в постели. Я бесконечно ворочаюсь в поисках сна, который никак не наступает. Я не могу заставить свой мозг перестать вихриться от тревожных мыслей и отключиться на ночь.

Он все еще не вернулся.

Я злюсь на него. Не за то, как он меня схватил, а за то, как он использовал нашу сделку, чтобы заставить меня замолчать. Может быть, в его мире это и естественно — сказать женщине, чтобы она заткнулась, но не в моем. То, что он поступил так, как он просил, было чисто спортивным актом и здоровой дозой самосохранения, но я в ярости.

Однако у узла в моем животе есть и другое название. Беспокойство. Потому что, независимо от его реакции или от того, как он набросился, я сказала что-то, что пробилось сквозь его стены и задело за живое.

Обида обычно маскируется под такой же взрывной гнев. Я также не хочу подвергать его психоанализу и придавать ему большее значение, чем он заслуживает.

Возможно, он просто мудак без всякой причины.

Я рада, что Феникс с ним. Не то чтобы я его совсем не знаю, но, по крайней мере, Роуг не один. Интересно, что он задумал и есть ли с ними еще кто-нибудь.

Я надеюсь, что они одни.

Мне хочется задушить себя подушкой за то, что я такая глупая. Я быстро вздрагиваю. Я не могу оставаться в постели ни секунды дольше. Я сбрасываю с себя одеяло и замираю, услышав шум в коридоре.

Роуг. Он вернулся.

Судя по звукам, которые я могу разобрать, он открывает дверь и заглядывает внутрь. Она закрывается, я полагаю, за ним, пока я не слышу его приближающиеся шаги.

Я бросаюсь обратно на матрас, натягиваю на себя одеяло и притворяюсь спящей.

Я успеваю как раз вовремя.

Через несколько секунд дверь в мою комнату открывается. Я стараюсь, чтобы мое дыхание было ровным, а мышцы лица расслабленными, когда слышу его приближение.

Он стоит на моей стороне кровати, надо мной, и молча смотрит на меня сверху вниз. Мне хочется открыть глаза и увидеть его лицо, но я не хочу новой стычки.

Я слышу звон ремня, затем звук падающей на пол ткани. Он переходит на другую сторону кровати. Я не была уверена, будет ли он спать здесь со мной или в своей спальне, но, предполагая, что он присоединится ко мне, я использовала декоративные подушки и выстроила их в ряд, чтобы создать стену, отделяющую мою часть кровати от его.

Он громко фыркает. Вслед за этим раздается звук падения чего-то на пол.

Он сбрасывает все подушки с кровати.

Забирается под одеяло и ложится на бок, а затем обхватывает меня за талию и прижимает к своему твердому телу. Сразу же тепло его тела переполняет меня, окутывая уютным коконом. Я чувствую, как его рельефные мышцы прижимаются к моей спине, а его сильная рука обхватывает меня, защищая, что, как ни странно, заставляет меня чувствовать себя в безопасности.

От него пахнет бурбоном и сигаретами. Это такой грубый мужской запах, который полностью ему подходит. Незаметно для себя я вдыхаю глубже.

Я не задаюсь вопросом, почему облегчение — это доминирующая эмоция, которую я испытываю, когда не обнаруживаю на нем никаких незнакомых запахов.

Я чувствую, как его сердце бьется о мою спину, когда он опускает голову рядом с моей, и его дыхание овевает мои волосы.

— Ты не спишь?

Я не отвечаю, следя за тем, чтобы мое дыхание было ровным, а тело оставалось невесомым. Он опускает голову и целует мое обнаженное правое плечо, бормоча то, что, как я полагаю, является его версией извинения на моей коже.

— Я виноват.