Да здравствует король

23

Я прислушиваюсь к ее ровному дыханию рядом со мной, убаюканный этим звуком. Я не замечал, что мой пульс участился с того момента, как она ушла, и только сейчас, лежа рядом с ней, я почувствовал, что он успокоился.

Она лежит на самом краю матраса, спит так далеко от меня, как это физически возможно. Очевидно, она все еще дуется из-за нашей предыдущей размолвки.

Перекатившись на ее сторону кровати, я обхватываю ее тело и прижимаюсь к ее шее. Ее запах так одурманивает, что он ударяет в нос с силой и почти ошеломляет своей мощью. Зарывшись лицом в ее шею, я делаю глубокий вдох.

— Я знаю, что ты не спишь.

Она ничего не говорит. Не двигается и не признает моего присутствия.

— Беллами.

Я переворачиваю ее на спину, и она позволяет мне это сделать. Я ожидал, что она продолжит притворяться спящей, но ее глаза смотрят на меня широко и пронзительно. Я могу различить их даже в темноте.

— Что я тебе сказала?

— Мы не закончили.

— Закончили.

— Нет.

Она пытается перевернуться на спину, но я удерживаю ее на месте. Опустив голову, я лижу ее шею и болезненно посасываю ее. Я затягиваю кожу между зубами и резко кусаю ее. Она вскрикивает.

— Что ты делаешь?

— Я лижу тебя, потому что ты моя.

Она пытается оттолкнуть меня.

— Роуг, остановись.

— Нет.

Я кусаю ее за шею, за ключицы и за грудь, частично прикрытую майкой. Я чувствую, как ее тело поддается мне, подчиняется, как всегда, но ее мозг все еще сопротивляется.

Она снова толкает меня, на этот раз сильнее.

— Я серьезно, Роуг, я больше не буду с тобой заниматься этим.

Возмущение вцепилось мне в горло. Вот кто я. Это то, чем я занимаюсь. Борьба — это то, что мы делаем. Но я слышу в ее голосе, что она настроена серьезно. Откинувшись на спинку кровати, я сглотнул, не зная, что делать дальше.

Она совсем спятила, если думает, что я с ней покончил. Я впервые ее попробовал, и не собираюсь отпускать ее в ближайшее время.

Я спрыгиваю с кровати и огибаю ее со всех сторон. Она вскрикивает, когда я сбрасываю с нее покрывало и подхватываю ее на руки.

— Что ты… Роуг, что ты делаешь? — спрашивает она в бешенстве. Она пытается вырваться из моей хватки, но я крепко держу ее в своих объятиях и прижимаю к груди. Я топаю из гостевой комнаты по коридору, пока не дохожу до своей спальни.

Пинком распахиваю дверь, вхожу и бросаю ее на матрас.

Она вскарабкивается в сидячее положение и оглядывается вокруг. Она рассматривает зеленые стены, заваленные книжными полками, графические работы и игровую станцию в дальнем углу.

Она хмурит брови и смотрит на меня.

— Что это за место? Почему ты привел меня сюда?

— Моя комната.

Удивление пересекает ее лицо, когда она снова оглядывается вокруг, на этот раз воспринимая все через другую призму.

— Почему я здесь? — повторяет она.

— Здесь ты теперь спишь.

Она молча смотрит на меня. Я почти вижу, как в ее голове крутятся колесики, пока она обдумывает мою оливковую ветвь. Я никогда раньше не приводил девушку в свою комнату, не говоря уже о том, чтобы пригласить ее спать в моей постели. Она всегда была моим убежищем, единственным местом, которое, как я знаю, принадлежит мне. Я не собираюсь так просто открывать ее для нее, хотя в моей груди появляется удовлетворение при мысли о том, что она будет спать в моей настоящей постели. Это правильно.

Она все еще не двигается, и я затаил дыхание, ожидая, что она решит. Не то чтобы у нее был выбор. Если она попытается уйти, я привяжу ее к кровати. Голую.

Медленно она раздвигает ноги и откидывается на подушки, не отрывая глаз от кровати.

— Тогда закрой дверь и ложись спать.

Резкий выдох срывается с моих губ одновременно с довольной ухмылкой, закручивающейся в уголках губ.

Она приняла правильное решение.

Я закрываю дверь. Я уже собираюсь лечь на кровать рядом с ней, когда она останавливает меня.

— Расскажи мне что-нибудь о своей маме.

Я мгновенно напрягаюсь. Только не это.

— Почему? Что ты пытаешься сделать?

— Я пытаюсь поговорить. Ну, знаешь, поговорить? То, что люди делают, когда спят вместе и пытаются узнать друг друга получше? Просто расскажи мне что-нибудь, что угодно. Это может быть хорошо, плохо, смешно или грустно. Мне все равно, но я хочу, чтобы ты рассказал мне что-нибудь о ней.

— Или что?

Она устало вздохнула.

— Или ничего, Роуг. Я не собираюсь заставлять тебя угрозами делать каждый мизерный шаг вперед. Ты не обязан мне ничего говорить. — Она говорит, а затем делает паузу. Когда она снова заговорила, ее голос был тихим и искренним. — Но я хочу знать о ней. И о тебе.

— Почему?

— Может быть, потому что ты мне нравишься?

— Я же просил тебя не делать этого.

— Ты говорил мне не влюбляться в тебя, и я не буду. Но ты должен мне нравиться, чтобы проводить с тобой столько времени. Чтобы спать с тобой и заниматься с тобой сексом каждую ночь. Я вижу тебя чаще, чем свою лучшую подругу, очевидно, что у меня появятся к тебе какие-то чувства.

— Мне трудно в это поверить. — Я говорю с насмешкой, отворачиваясь от нее.

— Тебе трудно поверить, что ты мне нравишься?

Я так сильно напрягаю челюсть, что боюсь, что она сломается.

— Веришь ты в это или нет, но я верю. Даже несмотря на то, что иногда ты делаешь это чертовски трудным, когда обращаешься со мной как с дерьмом. Но я думаю, что в глубине души ты хороший человек.

— Ты заблуждаешься.

— Может быть. Но я знаю, что я тебе тоже нравлюсь. Иначе ты бы позволил мне уйти сегодня.

— Может быть, ты просто очень хорошо трахаешься.

— Я могу хорошо трахаться, как ты так галантно выразился, и быть человеком, с которым тебе приятно проводить время. — Она отвечает. — Кстати, ты опять это делаешь. Отталкиваешь меня, как только я пытаюсь завязать с тобой настоящий разговор.

Я хмыкаю в ответ. Она обхватывает меня за талию, кладет подбородок мне на грудь и смотрит на меня снизу.

— Просто скажи мне одну вещь.

— Только одну?

— Обещаю на мизинце. — Она отвечает, заговорщицки подмигивая.

— Она готовила для меня.

На ее лице расцветает улыбка, но она старается ее сдержать, явно боясь, что это меня отпугнет.

— Что она готовила?

— Кучу всякого дерьма. Она ливанка, выросла недалеко от Бейрута, поэтому готовила мне много домашних блюд. Таббуле, лабне, манакиш, потрясающий дымящийся баба-ганудж, о котором я иногда думаю.

На самом деле я часто об этом думаю. Готовить для других было ее языком любви, и я часто приходил домой из школы, когда в воздухе витали вкусные ароматы.

— Я не знала, что она ливанка. Это объясняет твои глаза. — Она говорит, проводя пальцем по моему лицу. — Я так завидую твоим ресницам. — Добавляет она с легким смешком.

— Она заставляла меня загадывать желание каждый раз, когда ресница падала мне на щеку. Желание исполнялось только в том случае, если я правильно угадывал, на какую щеку она упала.

— А желания сбывались? — спрашивает она.

Я вспоминаю, что за годы, прошедшие с тех пор, как она уехала, я не раз безуспешно загадывал на ресничке желание, чтобы она вернулась.

В конце концов я сдался, позволив надежде смениться горечью и обидой.

— Иногда. — Я отвечаю, мой тон холоден.

Она чувствует перемену во мне и понимает, что с меня хватит разговоров на эту тему.

— Спасибо, что рассказал мне.

Она прижимает свои губы к моим и дарит мне глубокий, но целомудренный поцелуй.

Этой ночью я трахал ее жестко и быстро, пока звук ее криков не отражался от стен.

— Я сейчас взорву твой мозг.

— Ты уже сделала это прошлой ночью.

— Я собираюсь взорвать твой мозг в кулинарном плане. — Уточняет Беллами, взбивая лопаткой яйца на сковороде.

Когда я проснулся, ее уже не было. Я испугался, что она опять убежала, и бросился вниз по лестнице, споткнувшись о нижнюю ступеньку, когда пытался надеть джинсы.

Но я нашел ее на кухне, она была одета в другую мою футболку и тихо напевала, готовя еду.

— Правда?

— Ага.

— С яйцами?

— Не просто с яйцами. Китайский омлет. Одна из старых работ моей мамы по уборке была связана с открытием китайской кухни. Она очень сблизилась с одним из шеф-поваров, который часто задерживался допоздна, чтобы проверить рецепты. Он показал ей, как это делается, а она научила меня.

Она накладывает омлет на тарелку и ставит ее на остров между нами, подталкивая ко мне.

— О, один последний штрих. — Она открывает холодильник и достает хрустящее масло чили, о котором я не знал. — Я добавляю немного этого сверху. Это не часть рецепта, но я люблю немного остроты.

Девушка наблюдает за тем, как я подцепляю вилкой кусочек и кладу его в рот.

Черт, как вкусно. Я никогда раньше не пробовал этот специфический вкус, но он восхитителен. Я стону от похвалы.

Она радостно хлопает.

— Тебе нравится?

— Да, очень вкусно. — говорю я, откусывая еще один большой кусок. — Ты нашла все это здесь?

— Да, все это было на кухне и в кладовке. Там полно вещей, которые я никогда раньше не видела. Думаю, Клэр поняла, что я готовлю в последнее время, и купила несколько вещей для нас. Пожалуйста, поблагодари ее за меня, если увидишь.

Ее вежливость необъяснимо возбуждает. Я хочу вытрясти это из нее.

— Обязательно.

Я зачерпываю еще один кусочек и протягиваю его между нами.

— Попробуй вот это. — Говорю я.

Она встает рядом со мной и открывает рот. Я кормлю ее омлетом, она стонет и многозначительно кивает.

— Даже лучше, чем обычно. — Говорит она, улыбаясь мне.

Я не могу устоять. Вилка со звоном ударяется о тарелку, я встаю, беру ее за бедра и переворачиваю так, что она оказывается прижатой к стойке. Мой рот прижимается к ее рту, ее пальцы впиваются в мои волосы, и она целует меня в ответ с не меньшим рвением.

Горловое дыхание прерывает момент. Я бросаю взгляд через плечо в сторону дверного проема, ожидая увидеть там Риса или Феникса, которые стоят там, как заведенные.

Я замираю, когда вижу, кто это.

Роберт.

Ужас присоединяется к ненависти в моей груди, когда я понимаю, что Беллами здесь. Что он застал нас в таком положении и теперь знает о ее существовании. Обычно я так стараюсь держать его подальше от всего, что он может использовать против меня. Его глаза уже остановились на ней, оценивая ее с явным интересом.

Это было небрежно с моей стороны, и теперь я должен отвлечь его внимание. Если я дам ему понять, что она ничего не значит, то он не сможет удержать ее у себя.

— Ну, что ты делаешь, Роуг? Познакомь меня со своей подругой, сынок. — Он говорит, его тон гениален и так чертовски неискренен, что мне хочется его придушить.

Беллами замирает в моем объятии и краснеет, когда его слова доходят до меня.

— Это твой отец? — Она шипит так тихо, что слышу только я.

Я почти незаметно киваю. Она отталкивает меня и ставит между нами пространство.

— Мне очень жаль, сэр. Мне очень неудобно встретиться с вами сейчас. — Она вздохнула, когда он поднял бровь. — Нет! Не вообще, а в данный момент. Я Беллами. — Она говорит это с небольшим, жалким взмахом руки. — Пожалуйста, извините меня, я сейчас вернусь.

Она натягивает мою рубашку, стараясь побольше скрыть свои ноги. Быстро кивнув в его сторону, она проходит мимо него и выбегает из комнаты.

Этот ублюдок оборачивается, чтобы посмотреть на нее, когда она проходит мимо него, зная, что он сможет увидеть ее бедра и, возможно, даже больше. Эта мысль в мгновение ока превращает меня в убийцу.

— Не смотри на нее, мать твою! — Я огрызаюсь.

И тут же жалею о своей вспышке. Я поступаю прямо противоположно тому, что должен делать в этот момент, и слишком многое раскрываю. Он медленно поворачивается ко мне и смотрит на меня, погрузившись в раздумья.

— Она одна из стипендиаток. — Это утверждение, а не вопрос.

— Она никто. Просто быстрый трах.

Он продолжает смотреть на меня расчетливым взглядом. Я не хочу, чтобы он знал о ее существовании.

Она возвращается, одетая в голубое платье с ромашками, и выглядит просто охренительно.

— Мне еще раз жаль, что вам пришлось это увидеть. Я Беллами.

— Приятно познакомиться, Беллами. — Сказал он, пожимая протянутую руку. — Я помню ваше имя еще по стипендии. Я не знал, что вы встречаетесь с моим сыном.

— Я…

— Она не встречается. — Перебиваю я.

Она бросает на меня обиженный взгляд.

— Мы… просто друзья. — Она говорит с вежливой улыбкой в его сторону.

— Мы просто уходили. — Я бросаю в его сторону, хватаю ее за локоть и почти тащу за собой, пока иду к двери.

— Надеюсь, мы еще увидимся, пока я в городе, Беллами. — Он говорит, и я понимаю, что он подначивает меня, пытаясь заставить меня снова отреагировать.

— Взаимно. — Говорит она, прежде чем я успеваю вывести нас в коридор.

Она вырывает свою руку из моей хватки, разъяренная.

— Ты был просто непростительно груб, — восклицает она. — Может, ты и можешь так разговаривать со своим отцом, и тебе это не покажется большой проблемой, но он — исполнитель моей стипендии. Ты знаешь, что он отвечает за мое будущее здесь. Он может лишить меня всего этого завтра, если захочет.

— Он этого не сделает. — Я говорю, мой тон уверен.

Она смотрит на меня с отвращением.

— Ты выставил меня шлюхой. Я знаю, что мы не встречаемся, и это прекрасно, но ты не имеешь права выставлять меня дешевой интрижкой, когда он застанет меня полуголой на кухне вокруг своего сына. Он твой отец и человек, отвечающий за мою стипендию. Имей немного больше уважения ко мне.

— Это не входило в мои намерения. Но я хочу, чтобы ты держалась от него подальше.

— Прости?

— Ты меня слышала.

— Извини, позволь мне уточнить мой вопрос. Прости, кто ты такой, чтобы указывать мне, что я могу делать, а что нет?

— Я серьезно, Беллами. Я не хочу, чтобы ты была рядом с ним.

— Я могу понять, почему ты не хочешь. В конце концов, ты же не хочешь, чтобы каждый «быстрый трах» знакомился с твоим отцом.

Блять. Она это слышала.

Я провожу рукой по волосам, расстраиваясь. Почему она не может просто выслушать меня и хоть раз не нагрубить?

— Не смей выглядеть расстроенным. Я здесь пострадавшая сторона. — Она говорит, завязывая шнурки дрожащими от гнева руками. — Я пыталась быть терпеливой с тобой и узнать тебя настоящего, Роуг, но ты делаешь это очень трудным.

Она с силой затягивает второй шнурок и встает. Я хватаю ее за руку, когда она пытается протиснуться мимо меня.

— Куда ты идешь?

— На прогулку. Мне нужно проветрить голову, — говорит она. — Как я уже сказала, он курирует мою стипендию, так что если он захочет встретиться со мной, я с радостью соглашусь. И, честно говоря, мне совершенно наплевать, есть у тебя на это претензии или нет.

Я возвращаюсь на кухню, сжимая кулаки и пылая гневом.

— Почему ты снова здесь? Разве у тебя нет новой игрушки, которой ты можешь испортить жизнь в Америке? — спрашиваю я, гнев затягивается петлей на моей шее. Мое дыхание хриплое и неглубокое.

Он любит молодых, мой отец. Я застал его за траханьем девочек моего возраста еще до того, как я стал совершеннолетним. Отвращение бурлит у меня в животе, когда я думаю о том, что он сделал.

— Торнтон сказал мне, что ты убрал замечания из ее личного дела.

Он все еще сосредоточен на Беллами. Любой интерес, который он проявляет к ней, опасен. Он как акула в воде, почуявшая кровь, и он нападет на нас обоих, если я не сыграю правильно.

Я обхожу его и иду к холодильнику, заставляя его повернуться ко мне лицом. Достаю из холодильника бутылку, откупориваю ее и делаю бесстрастный глоток.

— Почему тебя это волнует?

— Не каждый день мой сын проявляет интерес к чему-то, тем более к девушке. Что она для тебя?

— Ничего. Мне было скучно, и я решил, что она будет хорошим развлечением. Вот и все.

Он угрожающе смотрит на меня. Я скрещиваю руки и стою твердо, привыкнув к его тактике запугивания.

— Не надо мне врать.

— Моя жизнь — не твое собачье дело. То, что я делаю или не делаю с Беллами, не имеет к тебе никакого отношения. Я не буду подвергаться этим допросам только для того, чтобы ты мог поразвлечься на любой информации, которую я тебе дам. Возвращайся в Америку, здесь ты не нужен и не желателен.

Свидетельством скорости звука является то, что я слышу треск его кулака по моей челюсти раньше, чем чувствую его. Я ожидал этого, в последнее время так заканчивается каждое общение с ним, но вряд ли был готов к силе удара.

Вода разлетается во все стороны, бутылка вылетает из моей руки и падает на пол.

— Прояви немного уважения. — Буркнул он.

Забавно, что Беллами попросила о том же.

Я отворачиваю лицо, видя, как его кулак снова опускается вниз. Я готовлюсь к удару.