Девять месяцев

Глава двадцать пятая

Я нашла Саймона у Элис. Я объяснила, что произошло, но было трудно сказать, как он принял эту новость, — он все время молчал. Потом сказал, что сейчас же заедет за мной и мы все отправимся в больницу.

В ожидании Саймона я металась по квартире. Обед остывал в духовке. Стол был накрыт на троих, и я остановилась рядом со стулом Маркуса, взяла в руки вилку, которую положила для него, и представила, как мы все сидим за столом, смеемся и шутим, как Маркус хвалит мою стряпню. Я еле сдержала слезы; нельзя было расклеиваться перед Саймоном. Я не хотела паниковать; в конце концов, все еще могло оказаться ложной тревогой.

Я отошла от стола и направилась в ванную, умыть лицо холодной водой, но, проходя мимо детской, дверь которой была открыта, застыла на пороге. Стакан воды и бутылочка с лекарством все еще стояли на полу, нетронутые, посреди комнаты — пуф, на котором сидел Маркус. Его инструменты были аккуратно сложены в пластиковый ящик. Ручка дрели была покрыта слоем цементной пыли, и на ней виднелся отпечаток руки Маркуса. У меня перехватило дыхание от жалости. Комната выглядела безупречно, и я почувствовала укол совести. Я знала, что в последнее время он слишком много работал и из Франции он вернулся сильно уставшим. Не нужно было разрешать ему так много заниматься детской. Надо было убедить его воспользоваться передышкой в работе, чтобы отдохнуть. А что, если он предложил сделать для меня детскую только из вежливости? От этой мысли мне стало плохо. В глубине души я знала, что это не так, он был по-настоящему счастлив, занимаясь этим. Но совесть все равно продолжала мучить меня. Я повернулась к комнате спиной; вишневый цвет сейчас казался мне неуместным.

Я взяла пиджак и ключи и спустилась вниз, чтобы подождать Элис и Саймона на улице. Я не могла больше оставаться в квартире. От обеденного запаха меня тошнило.

Я услышала, как машина Саймона приближается, прежде, чем она появилась в поле зрения; на повороте, ведущем на мою маленькую улицу, взвизгнули тормоза. Он вывернул из-за угла и на большой скорости подъехал к кафе; машину занесло, и на меня полетел гравий из-под колес. Я села на заднее сиденье, и Саймон тут же нажал на газ, даже не поздоровавшись.

Элис поддерживающе улыбнулась мне:

— Ты в порядке?

Я мрачно кивнула и уставилась в окно. Мы ехали по направлению к окраине города, я видела людей, сидящих на солнышке в открытых барах и потягивающих напитки. Другие, держась за руки, гуляли по парку; их дети были одеты в яркую цветную одежду, и им не было никакого дела до остального мира.

Мы молчали до самой больницы. Саймон побежал вперед, я не поспевала за ним из-за своего огромного живота.

Элис задержалась, поджидая меня.

— Насколько это серьезно? — спросила она, когда Саймон был уже далеко.

— Я не знаю, Эл, трудно сказать. Он был в сознании, но выглядел бледным и изможденным. А выражение его лица, — мой голос начал дрожать, и я сглотнула, — было видно, как ему больно.

Мы побежали дальше по коридору вслед за Саймоном, который успел поговорить с администратором, и она указала ему дорогу.

В комнате ожидания мы встретили Фиону. Она увидела Саймона и крепко прижалась к нему; она не плакала, и казалось — все краски жизни покинули ее. Фиона слабо улыбнулась нам с Элис.

— Кажется, у него был сердечный приступ, — сказала она тихо. — Сейчас врачи пытаются стабилизировать его состояние.

— Но с ним все будет в порядке? — спросил Саймон.

— Ну, Маркус еще относительно молод и крепок, это должно сыграть свою роль. Я уверена, что он поправится, — ответила она, будто пыталась убедить сама себя.

— Вам принести что-нибудь попить? — спросила Элис, стараясь хоть чем-то отвлечь их.

— Спасибо, Элис, я бы выпила кофе, — ответила Фиона. Ее ровный голос немного меня успокоил; если Фиона считала, что все будет хорошо, я с радостью хотела ей верить. Саймон между тем становился все напряженнее. Пить он не хотел, и Элис ушла искать автомат с кофе для Фионы.

— Какого черта они там делают? — спросил он через минуту, оглядываясь в поисках кого-нибудь, кто мог рассказать нам, что происходит.

— Саймон, успокойся, они очень заняты. Они обещали, что сразу сообщат мне о любых изменениях. Я уверена, что с ним все будет хорошо. Почему бы тебе не прогуляться и немного отвлечься?

— Нет, я никуда не пойду, пока не узнаю, что происходит, — настаивал он, усаживаясь на пластиковый стул и обхватывая голову руками.

Я пошла за Элис, чтобы помочь ей донести стаканчики с кофе. Когда мы вернулись, медсестра объясняла Саймону:

— Мне очень жаль, что я не могу пока сообщить вам ничего нового. Как только доктор Ранкин освободится, он подойдет к вам, прямо сюда. — Она повернулась к столу и сняла трубку звонящего телефона.

Саймон сжал кулаки и снова принялся ходить взад-вперед.

Через полтора часа у нас все еще не было никаких новостей. Кофе Фионы так и стоял рядом с ней нетронутый. Я пила свой маленькими глоточками, хотя он уже остыл и был противный на вкус. Мне нужно было что-то делать.

— Миссис Деланчи? — спросил голос.

— Да.

— Меня зовут доктор Ранкин, я осматривал вашего мужа. Простите, что вам пришлось так долго ждать. Боюсь, ваш муж перенес тяжелейший сердечный приступ. Нам удалось стабилизировать его состояние, и, хотя он все еще в опасности, мы перевели его в отделение интенсивной терапии. Вы можете навестить его. — Он посмотрел на нас троих, когда мы обступили Фиону, и добавил: — Но, должен подчеркнуть, к нему может зайти только один человек. Ему нужно отдохнуть.

Мы с Элис кивнули, а Саймон очень расстроился.

— Мне жаль, но вы сможете навестить его только утром, — сказал ему доктор Ранкин, взял Фиону за руку и повел в отделение интенсивной терапии. — По дороге я расскажу вам о состоянии вашего мужа.

Мы пошли следом за ними, не зная, что делать дальше, но у стойки приемной остановились.

Фиона оглянулась на Саймона:

— Дорогой, я знаю, что это тяжело, но тебе лучше вернуться домой. Не думаю, что мы можем что-то сделать сегодня, но я останусь с ним до утра. Отправляйся домой и сообщи нашим друзьям, что случилось. Я позвоню тебе попозже, а утром ты сразу приедешь в больницу.

Саймон неохотно кивнул.

— Она должна быть где-то здесь, — сказал Саймон, роясь в кипе бумаг. Последние полчаса мы занимались поисками записной книжки Фионы, чтобы обзвонить друзей и родственников, но в доме царил такой хаос, что и комнату не найдешь, не то что книжку. Было странно рыться в вещах людей, которых нет дома. Такое ощущение, будто я вторглась на чужую территорию, но другого выхода не было. Мы попытались дозвониться до Тамсин, но ее домохозяйка сказала, что та с близнецами уехала в гости к друзьям и не вернется раньше глубокой ночи.

— Нашел! — воскликнул Саймон, помахивая в воздухе телефонной книгой. — Она была в маминой сумке. — Он стал перелистывать ее. Его лицо было серым и усталым. — Итак, думаю, пора обзванивать людей, — сказал он без энтузиазма.

Элис пожала ему руку в знак поддержки.

— Хочешь, мы оставим тебя? — спросила она.

— Почему бы вам не заказать пиццу? — предложил он. — Кажется, я ничего не ел весь день, и Холли, похоже, тоже. Уверен, нам надо перекусить.

Мы с Элис отправились на кухню искать меню; мне казалось, что я видела его на холодильнике.

— Я схожу за своим телефоном, по-моему, я бросила его в гостиной, — сказала Элис, оставляя меня одну на кухне.

У меня урчало в животе; я целый день ничего не ела. За себя я не слишком волновалась, но ребенок не должен был страдать.

Я стала просматривать разные меню, письма, телефонные номера, прикрепленные магнитами к холодильнику. Когда я тронула их, несколько листков упало на пол. Открытка, улетевшая под кухонный стол, привлекла мое внимание. На ней был изображен тропический пляж, маленький индийский мальчик на переднем плане поднимал над головой огромную рыбу-меч. Мое сердце забилось, я была уверена, что это открытка от Тома. Я бросила вороватый взгляд через плечо, подняла ее и перевернула. Я сразу же узнала почерк Тома и начала читать его каракули.

Мама и папа,

четыре дня назад я приехал в Бомбей. Это безумное место, очень много нищих. Немного депрессивно, но такова жизнь. Папа, тебе бы понравилась местная архитектура! В хостеле познакомился с классными ребятами. Но самое лучшее знакомство — это одна женщина, красивее которой я в жизни не видел, мы проводим вместе много времени, и она помогла мне понять, что самое важное в жизни. Мама бы просто влюбилась в нее! Я потом вам все расскажу. Дважды ели бомбейскую национальную пищу, карри просто супер, а о бомбейской картошке тут никто и не слыхал!

Я постараюсь вскоре позвонить, но здесь это очень сложно.

С любовью, Том.

Я сидела на полу посреди кухни, снова и снова перечитывая письмо. Мне казалось, что каждый раз мне в сердце втыкают нож. Я сидела с открытым ртом, с глазами, полными слез. Он встретил другую. Почему он не сказал мне? Надеялся тихо исчезнуть из моей жизни? Но тут другая болезненная мысль пришла мне в голову: вот почему Маркус предложил мне свою помощь — из жалости.

Я услышала шаги Элис и вскочила, прикрепляя открытку обратно на холодильник.

— Ты нашла меню? — спросила она, появляясь на кухне.

Я смотрела невидящим взглядом на холодильник, не в силах оторваться от изображения индийского мальчика на пляже.

— Да вот же оно, прямо перед твоим носом, — сказала Элис, открепляя листовку от холодильника и помахивая ею перед моим лицом. Тут она заметила мой взгляд и перестала улыбаться: — О, Холли, бедная девочка. У тебя был ужасный день, да? — Она обняла меня. — Маркус поправится, я уверена в этом. Ты же слышала, что сказала Фиона, он молодой и сильный.

Я кивнула, стараясь улыбнуться; мне стало стыдно, что я так расстроилась не из-за Маркуса. Я была такой эгоистичной. Маркус мог умереть сегодня, а я переживаю из-за своей личной жизни. Мне следовало подумать о Саймоне и о том, как я могу ему помочь. Я оторвала взгляд от холодильника и присоединилась к Элис, которая сидела за столом и выбирала пиццу в меню. Но мой желудок превратился в маленький болезненный комок, и я сомневалась, что мне удастся проглотить хоть кусочек.

Так и вышло; несмотря на то что пицца выглядела очень аппетитно, она так и осталась лежать в коробке нетронутой. Саймон откусил несколько кусочков между телефонными разговорами, но он был слишком усталым, чтобы есть. Позвонила Фиона и сказала, что состояние Маркуса стабильное. Он почти ничего не говорил, так как из-за обезболивающих средств почти все время спал. Она попросила Саймона привезти ей утром кое-что в больницу и повесила трубку. Потом позвонила Тамсин, вернувшаяся от друзей. Наша новость ее очень расстроила, и она сказала, что тотчас приедет к нам. Я попыталась отговорить ее, но она повесила трубку прежде, чем я успела это сделать.

К моему облегчению, Саймон попросил меня остаться на ночь. Меня пугала мысль о возвращении в пустую квартиру с остывшим обедом в духовке и инструментами Маркуса в детской. Мне не хотелось увидеть их снова сегодня вечером, а потом лежать в постели и вспоминать выражение его лица, слабое и беспомощное. Уж лучше остаться с друзьями.

Саймон предложил мне переночевать в комнате Тома, и мое сердце сжалось; быть так близко к его вещам, спать в его постели, возможно, почувствовать его запах — это было бы слишком жестоко. Как будто положить рядом с очень голодным человеком бутерброд, но так, чтобы он не мог до него дотянуться.

— Я посплю на диване, правда, — запаниковала я.

— Нет, Холли, Том наверняка хотел бы, чтобы ты спала в его комнате, к тому же ты не можешь спать на диване на восьмом месяце беременности. Ты просто там не поместишься! — сказал он, указывая на узкий диван, который действительно не выглядел слишком удобным.

— Почему бы мне не лечь в гостевой комнате?

— В принципе, это возможно, но там, вероятно, захочет спать Тамсин.

— Отлично, мы ляжем вместе, — сказала я, стараясь на этом поставить точку, не обращая внимания на озадаченный взгляд Саймона.

Тамсин была не против; Саймон уже спал, когда она приехала, так что мы посидели вместе и поговорили пару часов, потом положили близнецов спать в комнату Тома, а сами легла на широкую двуспальную кровать в комнате для гостей. Лежа без сна в темноте, я чувствовала, что Тамсин тоже не спит, переживая за Маркуса. Мне очень хотелось рассказать ей об открытке, но я решила не беспокоить ее еще и этим. Я вспомнила, как Маркус сказал мне, что Том звонил ему один раз из Бомбея; наверное, это было после того, как он отправил открытку. Интересно, что еще он рассказал об этой женщине? Как она выглядит, как ее имя? Мне представлялась смуглая экзотическая женщина, много путешествующая, с которой они часами рассказывали друг другу о своих приключениях. Наверное, ему была нужна женщина, больше похожая на него, с такой же страстью к путешествиям, готовая в любой момент сорваться с места. Со мной он никогда бы так не смог, я всегда уставала в кафе, а теперь буду уставать с ребенком. Я снова вспомнила тот случай, когда он брал меня с собой в клуб альпинистов. Он хотел научить меня, а я его так разочаровала. Наверное, мне нужно было проявлять больше внимания к его интересам. Может быть, называя меня в шутку «трусливой бизнес-леди», он меня таковою и считал.

Я думала о том, что случится, когда он узнает об отце. Вернется ли он сразу домой, вместе с этой женщиной? Я этого не вынесу. Мне хотелось прогнать прочь все эти мысли, от которых становилось больно, но мой мозг был слишком возбужден и предлагал мне все новые и новые версии.

В четверг мне удалось повидать Маркуса. В первую очередь к нему пускали только близких родственников. Фиона почти все время находилась у его постели, и я еле убедила ее сделать небольшой перерыв. Я оставила Мэгги в кафе за главную и в половине третьего поехала в больницу. Персоналу не очень понравилось, что я пришла навестить его, но Фиона объяснила им, что для Маркуса я как родная дочь.

Я прямиком направилась в отделение интенсивной терапии, где мы оставили Фиону в тот субботний вечер. Главная медсестра отделения указала мне койку, и я отступила на миг, когда увидела Маркуса.

Он лежал на постели в пижаме. Пуговицы на груди были расстегнуты, и я увидела, что он весь утыкан датчиками, провода от которых были подключены к монитору, контролирующему биение сердца. На тумбочке в изголовье стояли цветы и открытки, и по сравнению с их яркими красками он казался еще более бледным и безжизненным. Лицо было наполовину скрыто под кислородной маской, слегка запотевшей от дыхания. В палате вместе с ним лежало еще шестеро пациентов, но я заметила, что он был моложе их всех лет на двадцать.

Когда я подошла к постели, он читал газету, бегая полузакрытыми глазами по строчкам. Он не видел меня до того момента, пока я не остановилась у его ног. Заметив меня, он слабо улыбнулся и снял маску. Я хотела придвинуть стул, но он подвинулся, чтобы я могла сесть на постель рядом с ним. Я протянула ему открытку с пожеланиями о выздоровлении и прошептала:

— Я слышала, что из-за тебя опустошены все близлежащие цветочные магазины, поэтому принесла тебе вот что, — и протянула ему контейнер со свежим фруктовым салатом, который приготовила утром.

Маркус улыбнулся и поднял контейнер над головой, чтобы посмотреть, что внутри.

— Сверху я натерла немного имбиря. Он полностью состоит из восстанавливающих ингредиентов, мне пришлось прочитать тонну литературы, чтобы отобрать необходимые, — добавила я с гордостью.

Его лицо озарила яркая, хотя и слабая улыбка, и мне было радостно снова увидеть частичку старого доброго Маркуса.

— Выглядит аппетитно. Спасибо, Холли, — сказал он, пряча контейнер в тумбочку.

— Я не была уверена, что разрешено приносить еду, может, они посадили тебя на низкохолестериную диету?

Он закатил глаза.

— Да, тут кормят ужасно, они умудряются выварить из овощей даже запах. В кубиках льда больше вкуса. Кстати, завтра ко мне придет диетолог. Вчера я разговаривал с соседом по палате. Он сказал, что ему запрещены все продукты больше десятипроцентной жирности — и всего три яйца в неделю. В моем утреннем омлете яиц было больше. Я переживаю кулинарный кризис. Слава богу, я могу положиться на то, что ты меня побалуешь, а иначе не представляю, как наберусь энергии на таких харчах. Их порции не хватило бы и воробью. — Маркус тихонько рассмеялся, но тут же положил руку на грудь и поморщился.

Я испугалась:

— Ты в порядке? Позвать доктора?

— Ой нет, на мне уже столько датчиков и проводов, что я чувствую себя подопытным кроликом, не давай им дополнительных поводов. — И он отхлебнул воды из стакана, стоящего на тумбочке.

— Но как ты себя чувствуешь? Тебе все еще больно? — спросила я.

— Нет, теперь уже не слишком. Еле чувствую. Прости, что я напугал тебя, Холли, мне нужно было подождать до дома. — Он говорил медленнее, чем обычно, и часто останавливался, чтобы перевести дыхание.

— Не смеши меня! Это мне нужно извиняться, если бы только я знала! Я никогда не позволила бы тебе так много работать над детской.

— С ума сошла. Никто не мог этого знать. А заниматься детской было просто отдыхом для меня. По сравнению с другими моими проектами это ерунда. Не волнуйся об этом. Жалко, что нам не удалось пообедать. Если бы я знал, что мне придется выживать на тюремной пище, я бы сначала что-нибудь съел.

Я рассмеялась, радуясь, что он сохранил чувство юмора.

— Удалось связаться с Томом? — спросил он с надеждой.

Мой сердце начало учащенно биться от одного упоминания его имени.

— Боюсь, что нет. Я звонила Эйджею и рассказала ему, что случилось; он обещал поторопить Питера и позвонить мне, как только что-нибудь узнает. Я обращалась и в консульство, думая, что в этих обстоятельствах они смогут быть более полезными… Но они опять сказали, что невозможно ничего предпринять.

Маркус улыбнулся и погладил меня по руке:

— Спасибо, что пытаешься помочь, Холли. Я хотел бы знать, где он сейчас. Я, правда, считаю, что Том должен быть здесь, и ради тебя тоже, — добавил он серьезно. — Если бы Том только знал, я уверен, он сел бы на ближайший рейс и прилетел сюда. — Маркус покачал головой. — Прости, я сегодня так меланхолично настроен. Я много думал о своем бизнесе и о будущем. Теперь, когда я уже получил одно предупреждение, мне не нужно второго. Я, правда, хочу поговорить с Томом об этом. Я уверен, что он захочет продолжить мое дело. У него есть склонность к дизайну, и раньше он по-настоящему увлекался этим. Я знаю, у него получится. Но я не хочу, чтобы он повторял мои ошибки, занимаясь всем в одиночку. Для дела нужно больше людей, чтобы… — он смущенно запнулся. — Я сам себя пытаюсь обмануть, что смогу отойти от дел, хотя опять завожу одну и ту же волынку. В любом случае, ты можешь не переживать за Тома, вряд ли он закончит сердечным приступом, как его отец. В нем более гармонично сочетаются наслаждение жизнью и работа. Я даже хотел бы, чтобы работа доминировала, и уверен, что так и будет, когда он вернется. Так все и задумывалось. Но, так или иначе, что бы ни случилось между вами, я знаю, что он будет помогать ребенку насколько возможно.

Я сидела и слушала Маркуса, но мое сердце упало. Последняя фраза все выдала; он знал, что у нас с Томом больше нет будущего.

Мы поговорили еще о Фионе и о моей беременности. Я старалась оставаться веселой и уверенной, но испытала облегчение, когда заметила, что он устал от разговоров. Ему требовалось много сил, чтобы говорить, и я воспользовалась этим и начала собираться.

Я поцеловала его на прощанье.

— Позаботься о моем маленьком внуке, хорошо? — сказал он, крепко пожимая мою руку.

Вечером я полчаса убеждала маму по телефону, что случившееся с Маркусом не спровоцировало у меня повышение давления, и даже пообещала ей принять ванну с лавандовым маслом. Меня спасла Элис, которая зашла на чашку кофе.

— Как Саймон? — спросила я, когда мы вместе устроились на диване.

— Ну, я сегодня еще его не видела. С субботы он живет в доме Маркуса и Фионы, думаю, он считает, что должен быть рядом с мамой. Особенно раз Тома нет. Он даже взял неделю отпуска, чтобы побыть с ней. — Она прижала кружку к груди. — Он такой заботливый. Я помню, как у Оливера простудилась мама и он жаловался на ее кашель по телефону. Саймон совсем другой, он просто… я знаю, что это похоже на цитату из романа, но он такой джентльмен. Я не верила, что такие еще существуют, и мне все равно, что в наши дни это может показаться старомодным, мне это ужасно нравится.

— И сам он тебе тоже нравится, да? — спросила я, улыбаясь. Мне было как-то странно наблюдать за развивающимися отношениями Элис и Саймона. Теперь она становилась ближе к Фионе и Маркусу, почти как член семьи. Я почувствовала укол ревности при мысли о том, что она занимает мое место любимой невестки.

Элис улыбнулась, закусив губу.

— Знаешь, а я всегда считала, что это у вас с Саймоном может что-то получиться. Вы всегда были так близки, и он имел на тебя виды.

Я попыталась улыбнуться.

— Да он никогда не относился ко мне серьезно, а я была близка с ним только потому, что он знал Тома лучше других. Для меня это был лучший способ понять Тома, ведь его самого часто не было рядом.

— Я рада, что между вами не было ничего серьезного, так как никогда не чувствовала себя такой счастливой, — призналась Элис, глядя на меня из-под ресниц. — Знаешь, конечно, то, что случилось с Маркусом, ужасно для всех нас. Но это так сблизило нас с Саймоном. Мне кажется, я люблю его.

В пятницу Маркуса перевели в палату для выздоравливающих; он уже был вне опасности, и Фиона сказала, что он выглядит почти как раньше. Но нас предупредили, что сорок процентов людей, перенесших сердечный приступ, умирают в течение следующего года. Я старалась не задумываться об этих безжалостных данных статистики, но понимала, что как прежде уже никогда не будет.

Мэгги хорошо управлялась с делами в кафе, и у меня было достаточно времени для беззаботного отдыха. Дни текли медленно. В тот вечер я решила лечь пораньше и уже начала раздеваться, как зазвонил телефон.

— Алло, — зевнула я в трубку.

— Холли, это я.

На какой-то короткий миг мне показалось, что это Том, и у меня перехватило дыхание. Я неуверенно молчала.

— Это Эйджей, я тебя разбудил?

У меня затряслись руки, а колени ослабли, я боялась того, что он собирается мне сказать.

— Нет, нет, не разбудил, что случилось?

— Мне только что звонил Питер, — ответил он. — Он знает, где остановился Том.

Я села, крепко сжимая в руках телефон.

— Он говорил с ним? Том знает, что происходит? Он едет домой? — затараторила я.

— Подожди, дай мне рассказать, как все было, — сказал Эйджей спокойно. — Том остановился в молодежном хостеле рядом с. «Тайским дворцом». Это одна из крупнейших гостиниц Бомбея. Каждое утро он там завтракает. Супружеская пара, которой принадлежит гостиница, сказала, что неделю назад Том уехал куда-то на грузовике. Он направлялся в Таджмахал с парой друзей, но неизвестно, где он остановился. Хорошая новость заключается в том, что он точно вернется в этот хостел, так как оставил им несколько сумок на хранение.

Мне наконец удалось справиться с дыханием.

— Итак, он все еще не знает, что мы его ищем? — спросила я слабым голосом.

— Боюсь, что нет, но Питер оставил ему в гостинице записку, чтобы он срочно позвонил домой, и к тому же связался кое с кем, чтобы попытаться перехватить его в грузовике. Большинство туристов останавливаются в Агре, так что он позвонит в местные гостиницы. Кроме этих гостиниц там не так уж много мест для ночлега, он обзвонит их все, и скорее всего, нам удастся найти его до возвращения в Бомбей.

Я накручивала на палец телефонный провод, пытаясь осознать сказанное. После долгой паузы мне удалось произнести:

— Это по-настоящему хорошие новости, Эйджей, ты не представляешь, как я благодарна тебе за все эти хлопоты.

— Не стоит. Я позвоню тебе, как только что-то узнаю.

Я попрощалась и сразу же позвонила Фионе. Все мои переживания по поводу поисков Тома исчезли. Неважно, что произошло между нами, самое главное, что он должен узнать о том, что случилось. Мне нужно просто смириться с тем, что у Тома начались отношения с другой женщиной. Но об этом я буду беспокоиться позже.

Фиона была на седьмом небе, когда я рассказала ей новости. Она решила попробовать сама обзвонить автобусные компании и гостиницы в Индии, ей просто нужно было что-то делать. Она решила, что теперь, зная, куда он направляется, будет легче его найти.

Через полчаса она перезвонила и сказала, что у нее ничего не получилось. Я успокоила ее, что волноваться не стоит и что самое большее, сколько нам еще придется ждать, — это две недели, а если Питеру повезет, то он позвонит гораздо раньше. Она поблагодарила меня за то, что я нашла Тома — хотя фактически это было не так, — и взяла с меня обещание сообщить, как только я что-то узнаю.

Возбужденная, я вернулась в постель. В конце концов наступал конец моему ожиданию, и я должна была снова увидеть Тома. Я долго смотрела на его фотографию, стоящую на прикроватном столике. До этого вечера мне казалось, что он невероятно далеко. Теперь он был просто вне зоны досягаемости.

На следующий день я совершенно не могла сконцентрироваться на работе. Каждый раз, когда звонил телефон, я думала, что это Эйджей или Том. Я не могла сосредоточиться и допускала одну ошибку за другой. Я забыла положить дрожжи в тесто, добавила молока в вегетарианский кофе, плеснула столько средства для мытья посуды в раковину, что радужные пузыри полетели из кухни в зал. Вода в раковине напоминала гейзер, и нам с Мэгги пришлось выпустить всю воду и набирать новую. Посетители захлопали в ладоши, когда увидели нас с Мэгги, выходящих из кухни в мокрой одежде и хлюпающих туфлях. После этого Мэгги не выдержала и попросила меня закончить пораньше и идти отдыхать.

Я мрачно поплелась вверх по ступенькам, пришла домой и стянула мокрую одежду. Вся эта суета, наверное, разбудила ребенка, и он начал толкаться и ворочаться в животе, как на занятиях по аэробике. Я стояла напротив зеркала в белых трусах и растерянно рассматривала свой огромный живот. Он дернулся, потом, когда ребенок повернулся на левую сторону, весь переместился вбок. На это стоило посмотреть: как ребенок полностью менял форму живота, переворачиваясь внутри. Небольшая шишка появилась сбоку, натягивая мою кожу, и я представила, что это ножка или ручка. Я охнула, когда сильное движение внутри вытянуло мой живот как сосиску, и мне показалось, я заметила руку, давящую на меня изнутри. Я дотронулась пальцем до этого бугорка, и он замер на мгновение, озадаченный, потом снова дернулся и успокоился. Я стала нежно поглаживать живот и тихо разговаривать с ним, обращаясь к нему: «моя маленькая тыковка». Я была так тронута тем, что увидела; как будто даже через кожу мой ребенок тянулся ко мне.

До беременности я была уверена в том, что движения ребенка внутри еле ощутимы и совсем незаметны, если смотреть снаружи. И мне было по-настоящему странно видеть очертания своего малыша прямо через кожу. Я стала разглядывать свой живот со всех возможных сторон. Когда я рассмотрела низ живота (что было практически невозможно, для этого мне пришлось так сильно откинуться назад, ловя необходимый угол отражения в зеркале, что я чуть не опрокинулась на спину), я отпрянула от того, что увидела. Наверное, кто-то прокрался в мою спальню, пока я спала, и пурпурными чернилами изобразил карту Лондона на нижней части моего живота. Я стала ощупывать линии кончиками пальцев, начиная понимать, что, несмотря на всю мою уверенность в эластичности моей кожи, все это время у меня появлялись растяжки. Просто они находились в таком месте, где их невозможно было заметить.

Я вздохнула, понимая, что времена бикини для меня закончились навсегда. Не то чтобы я собиралась носить бикини до самой старости, просто я любила помечтать (особенно субботними вечерами накануне телелотереи) о том, как я лежу в бикини на белом песочном пляже на Карибах, как Клаудиа Шиффер. Я всегда надеялась, что не успею растолстеть, пока не съезжу на этот пляж. Может быть, мне просто нужно будет научиться правильно повязывать платок и я смогу выглядеть элегантной тропиканкой. Зато моя грудь увеличилась на целый размер и приблизилась к размеру среднестатистической англичанки. Лифчики моей любимой фирмы начали мне жать, и мне пришлось сдаться и купить себе бюстгальтер в специальном магазине для кормящих грудью. К сожалению, для груди беременных не предполагались милые кружевные лифчики, как у девушек из журналов. Я подозревала, что все бюстгальтеры для беременных проектировались в пятидесятых годах и с тех нор не менялись. То же касалось и трусов, которые все были одной формы и скроены из куска материи величиной с простыню. Казалось, в них можно было спрятать машину. В конце концов я не выдержала и купила себе самый большой размер в «Маркс и Спенсер». Я любовалась своей грудью и думала о том, что скажет Том, увидев ее, правда он может испугаться моих сосков, которые тоже растянулись до величины обеденных тарелок.

Я стала одеваться в удобный спортивный костюм «Адидас». Мне нравилось носить спортивную одежду во время беременности. Окружающие могли подумать, что раньше я серьезно занималась спортом. В тот момент, когда я искала в шкафу пару носков, зазвонил телефон. Это была Фиона.

— Привет, Фиона, как Маркус? — спросила я.

— Он заметно оживился за сегодняшний день, — ее голос звучал счастливее, чем за все последние дни. — Он ждет не дождется, когда его выпишут, и уже заметно окреп. Бедняжка, он ведь никогда не оставался так надолго без дела. Он просил поблагодарить тебя за помощь в поисках Тома, ведь это доставило тебе столько хлопот.

— Фиона, мне кажется, это единственное, что я могу сделать для него в сложившихся обстоятельствах, — настаивала я, присаживаясь на кровать.

Фиона рассказала, что Маркуса выпишут в следующую субботу, ровно через две недели после приступа, и мы обсудили, не устроить ли нам в его честь приветственную вечеринку. Маркус много раз говорил, как он не любит, когда его навещают в больнице; они все так суетились вокруг него и не могли расслабиться в больничной атмосфере. Фиона подумала, что ему будет приятно встретиться с друзьями в привычной, домашней обстановке. Я была рада, что меня пригласили, и мы предварительно договорились на обеденное время.

— Думаю, что к этому времени, может быть, даже вернется Том, — сказал Фиона с надеждой.