Глава 48

— Солнышко. Родная моя, Катя. — Он держал её руку в своих ладонях, целуя каждый пальчик. — Малыш, иди ко мне. Ты нужна нам, Катюша. Ты нужна мне.

Алекс смотрел на эту женщину, которая стала смыслом всей его жизни. Он впитывал все изменения, которые видел в ней. Эти волосы цвета вороного крыла, сумасшедшее тату, где рунической вязью был вплетен его вечный призыв к ней: «Ты моя навсегда». Его девочка, его женщина, мать его дочери, его сердце и его душа.

Она была далеко, но он слышал её слабый отклик. И он шёл на этот свет. Свет её любви к нему.

— Ты знаешь, родная, ведь я без тебя — человек без души. Ты, как луна для моего океана. Только рядом с тобою я живу. Малыш, Лариса жива. У неё дочь. Представляешь, я просто уверен, что эта заноза назовет её Машкой. Вы так похожи. Ты была права. Ты знаешь её гораздо лучше, чем мы все. Я думаю, что она тоже знает тебя так же хорошо. Троянов позвонил, сказал, что Ларка пришла в себя. Маленькая, пора и тебе просыпаться.

Маруська заворочалась в боксе и захныкала.

В палату заглянула медсестра.

— Александр Игоревич, простите, ребёнка надо кормить.

— Можно я сам? — тихо спросил он.

Она улыбнулась.

— Конечно. Давайте я вам покажу. Идите сюда.

Она усадила его в кресло и осторожно достала из бокса копошащийся комочек, чмокающий, хныкающий и так себе не по-детски пукающий.

Алекс взял дочь на руки.

— Ну, привет, сладкий папин сахарок. — прошептал он, чувствуя, как невероятное чувство любви, нежности и желания защитить проснулось в его душе. Маленькие глазки сфокусировались на его лице, и она улыбнулась.

— Маруська, лучик мой. — Он наклонил голову и поцеловал её в лобик.

— Александр Игоревич, возьмите бутылочку. Придерживайте её под головку, вот так. — Она аккуратно уложила ребенка на сгибе его локтя и дала в руки смесь. — Не бойтесь, — она улыбнулась. — У вас всё получится. А потом её нужно столбиком на грудь положить, чтобы она срыгнула. Только не забудьте салфетку на плечо постелить, чтобы она не запачкала вас.

— Не страшно. — улыбнулся Алекс.

Он как завороженный смотрел на то, как Маруська, поймав соску ротиком, методично хомячила смесь, прижав ручонки к груди. Медсестра вышла, оставив их втроём.

Пальцами левой руки Алекс гладил её ножки и улыбался.

— Наша мама скоро проснется, бусинка. Она у нас спящая красавица, а папа у тебя принц, который разбудит её своим поцелуем любви. Сегодня, Маруська, я обязательно расскажу тебе эту сказку. Солнышко моё.

* * *

За окном стемнело. Маруська сопела в две дырочки, периодически кряхтя, как старичок.

Алекс сидел у кровати жены, не смыкая ни на минуту глаз. Он не выпускал её руку и пытался найти её в бесконечности.

— Родная, ты помнишь нашу первую встречу? Не ту, в лаборатории, а нашу, когда мы узнали друг друга? Я никогда не забывал твои глаза, а когда ты сказала, что влюблена в этого долбаного Илью Семенова? Я готов был его убить. Весь мозг Калерии вытрахал, чтобы его перевели из школы. — Он хмыкнул. — Да, вот такая я сволочь, но своего не отдаю никому. А помнишь, как мы в подъезде целовались, по-французски? Я тогда хотел тебя безумно! А потом… Малыш, я никому никогда не говорил этого, но когда я узнал, что тебя нет, я ведь чуть с четырнадцатого этажа не ушел. Если бы не Ларка тогда, наверно, и ушёл бы. А когда я увидел тебя на этом аукционе? У меня земля ушла из-под ног. Я не мог поверить, что это ты. Уговорил Ахмета свалить в туман, он мне до сих пор это вспоминает. А помнишь нашу первую ночь, родная? Ты помнишь? Вон её последствия пукают в боксе и ждут тебя. Я до сих пор не могу забыть тот миг, когда ты стала моей. Когда ты мне подарила мой мир, вернула моё сердце. Вернись ко мне, Катя. Слышишь, вернись.

Он сжал её кисть до боли. Вторая рука гладила её по волосам, путаясь в прядях.

— Родная, ты моя навсегда, ты помнишь? От самого первого дня до самой последней секунды ты моя. Я люблю тебя.

Он почувствовал, как его накрыло её теплой волной. Внезапно, неожиданно. Мониторы стали сходить с ума. Лампы замигали. В воздухе появился устойчивый запах озона. Её пальцы дёрнулись.

— Я люблю тебя.

Её голос был слабым, чуть слышным, но для него он прозвучал самой сладкой музыкой.

— Котёнок. — прошептал он, наклоняясь к её лицу, целуя в нежные губы, слегка касаясь их, словно пробуя на вкус. — Родная моя.

— Не плачь, Саш. — Она подняла руку и подушечками пальцев вытерла слёзы с его щеки. — Где Маруська?

Он поддержал ей под спину.

— Вот она, наша красавица, спит. Нахомячилась и спит.

— Я хочу к ней, Саш.

— Катюш, солнышко, давай потерпишь до завтра. Сейчас она спит, а тебе нужно отдохнуть, родная. Я могу тебе её на телефоне показать.

— Уже всем похвастался? — хмыкнула Катя.

— Ну так а как? Сюда никого не пускают. Бабушки с дедом уже кипятком писаются от счастья и любопытства. Сеструля твоя тоже ждёт встречи с нею, прощения просит. Сашка чуть не ломится сюда, хочет сестрёнку увидеть. Да и твоё ненормальное трио под предводительством Маринки уже больницу штурмовать собираются. Где ты эту ведьму нашла?

— Я тебе потом расскажу. — шепнула она.

— Замётано, Катюш. — Он улыбнулся. — Нет, Катя! Ка-а-тя! Прекрати. Я сказал нет!

По его телу пошли волны. Горячие, пульсирующие. Она смотрела на него, прищурившись и прикусив губу.

— Я сказал нет. — Он улыбнулся и накрыл её рот своими губами.

Его язык ворвался в её рот, лаская небо, пробегая по деснам, прикусывая губы. Она застонала.

— Всё, малыш.

Тяжело дыша, Алекс выпрямился. В глазах горел огонь желания. Слишком долго, слишком.

— Родная, прекрати! Я не каменный. Тебе нельзя! Всё!

Он отошёл к окну и сцепил руки за спиной, приводя в норму дыхание и успокаивая тело.

— Прости, Саш. — прошептала она.

— За что, Кать? — холодно сказал он. — Когда ты научишься сначала думать, а потом делать?

— Ну, мне Маргарита Павловна уже сказала как-то, — вздохнула Катя, — что думать — это не моё.

— Мама? — Алекс обернулся. — Ты знаешь, я готов с нею согласиться. Думать, мадам Савицкая, это не ваше! А развод, Кать? Он-то зачем нужен был? Почему написала в карте, что посещения разрешены только Марине? Ты хоть на минуту подумала о чём-нибудь, кроме своей обиды? Я, твой муж, вынужден по ночам приходить в твою голову, заметь, пустую, как вор, вместо того, чтобы быть рядом с тобой.

— Ты мне не муж, — тихо, сцепив пальцы, прошептала Катя.

— Да нет, Катюш, я тебе муж. — Алекс повернулся и подошёл к кровати. — В вашей семье только твой отец умеет думать, слава богу. Поэтому у него хватило ума подсунуть нам с тобой херню под названием «Мы с тобою два придурка».

Он замолчал, глядя в окно. Ему очень не хотелось этого разговора, но он был просто необходим. Он знал, что нужно расставить все точки над i.

— Катюш, в том, что произошло с Ларисой…

— Я не хочу об этом говорить. — Жёстко сказала она.

— Я тоже не хочу, малыш, но надо. Иначе это будет стоять между нами до тех пор, пока не разрушит всё к херам!

Он сел на кровать и накрыл её сцепленные руки своими ладонями.

— Малыш, есть такие вещи, которые нужно просто принять, — сжав зубы, процедил Алекс. — Как бы я ни хотел всё изменить, но это случилось. Я не буду говорить о том, что в этом не было моей вины. Вина есть всегда. Я понимаю, зачем она это сделала, бог ей судья. Она от внутренней боли уже к тому времени совсем помешалась, как когда-то я. Но один вытаскивает себя из этой бездны, а другой, к сожалению, в ней себя топит. Лариса боялась утонуть одна и попыталась утащить с собой на дно и меня, потому что я всегда был рядом с нею. Я пытался тебя предупредить…

— Ты сказал, что любишь её, — прошептала Катя. — Я слышала это сама.

— Катя! Когда у тебя в крови херова туча наркоты, смешанной черт знает с чем, твой мозг начинает с тобой свою игру. В какой-то момент Ларка исчезла, и вместо неё появилась ты. Ты! И всё, что я говорил, я говорил тебе, котенок.

— Я видела результаты УЗИ, Саш.

— И?

— Это…?

— Родная, это не мой ребенок. Её беременность стала триггером для неё. Она ни к кому не могла пойти и рассказать об этом, ведь она думала, что беременна от собственного отца.

— Но ведь это не так, Саш!

— Малыш, об этом знали только мы и Ираида. Даже я скажу больше, Ираида думала, что об этом знает только она. Она и понятия не имеет, к чему всё это привело! Она вела себя в наших жизнях, как слон в лавке китайского фарфора. Катюш, но сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты подумала и сказала мне: ты принимаешь эту ситуацию или нет. От этого зависит, останусь я в твоей жизни, или мне придётся тебя отпустить, как бы тяжело мне ни было.

Она вздрогнула и резко подняла голову.

— Саш?

— Ты не понимаешь, но я знаю, что это постепенно убьет всё, что есть между нами, и наша любовь превратится в самую лютую ненависть, какая только существует в мире. Представь, к чему это приведет, родная. Мы поубиваем друг друга. Мы можем причинить вред даже самому дорогому существу. Поэтому я не хочу рисковать. Я готов жить так, как жил последний месяц, но рисковать тобой и Марусей я не буду. Потому что я слишком сильно вас люблю.

Катя опустила голову.

— Какого ты молчишь, пустоголовая? — здравый смысл икнул от возмущения. — Да тебя, с твоими тараканами, только он и выдержит. Да и задница, смотри, какая у него классная, как орешек.

— Алексеева, я бы на твоём месте подумал, — мозг заскрипел, как несмазанная телега. — Мы же так классно оттопыривались последние полгода! А щас что? Пеленки-распашонки, недосып, недотрах и супружеский долг на кухонном столе между яичницей и апельсиновым соком? На фига нам эта перспективка?

Катя медленно стягивала с себя электроды кардиографа, выдернула бабочку из вены.

Она боялась поднять на него глаза. Она боялась сказать хоть слово. Нарушить эту тишину между ними.

Дрожащей рукой она откинула одеяло и подвинулась к самой стенке.

— Катя?

Она медленно подняла голову.

Просто молчала и смотрела на него.

Загрузка...