Дневник одержимого Виагрой

СПЛЕТНИК НА ДЕНЬ

Антихрист, очевидно, все еще сидел в тюрьме, почти все остальные урезали бюджеты и увольняли сотрудников. Определив свою неспособность далее продолжать писать для порнографических журналов, я понял, что это — конец. Моя скромная писательская репутация, принимая во внимание то, что было опубликовано, была довольно сомнительной, если не напрямую опасной. И что с того, что мной написаны красивые и сентиментальные вещи, раскрывающие мою более мягкую, более нежную и чувствительную сторону. Оказалось, что до тех пор, пока я не засуну в них свой член (так сказать), никто их не опубликует.

Я уже почти с этим смирился и готовил себя к новой карьере, не знаю, возможно, кровельщика или дорожного рабочего, когда получил по электронной почте письмо из «девичьего» журнала (их термин, а нс мой). В письме спрашивалось, не могу ли я чиркнуть что-нибудь для них.

«Конечно», рефлексивно ответил я. Одно из первых правил, которое я усвоил как свободный писатель, гласило: никогда не отказывайтесь от предложенной работы. Особенно тогда, когда последняя замороженная пицца съедена два дня назад, а с того времени вы обшарили коробку из-под нее так же, как и все оставшиеся пустые коробки из-под пищи, в надежде найти хотя бы кусочек, который дал бы вам возможность вспомнить запах еды.

Я не понял, как эта девушка узнала мое имя или почему она подумала, что я смогу привнести что-нибудь подходящее в этот журнал, созданный для того, чтобы оказывать поддержку и поощрять читательниц, которых лишь недавно стал интересовать секс с мальчиками и которые находились в процессе открытия для себя могущества топика, колец в пупке и подтягивания трусиков кверху так, чтобы они торчали над спущенными вниз джинсами, с тем чтобы это было заметно прохожим. Случилось одно из двух:

1. Журнал какое-то время собирал имена свободных писателей. Затем они прошлись по списку, с целью найти кого-нибудь, кто взялся бы за их задание. Они получили отрицательные ответы от всех, кто имел серьезную репутацию или чувство собственного достоинства. Таким образом они нашли меня.

2. Они поискали в Интернете что-то связанное со словами «девушки-подростки» и «писатели», увидели мое имя в результатах поиска в Salon.com и предположили…

Так или иначе, они, очевидно, были заинтересованы так же, как и я, поскольку за моим немедленным «Конечно» последовало их моментальное «Замечательно, мы сейчас пошлем вам контракт по факсу».

Я все еще не знал, о чем они хотят попросить меня написать. По мере того как листы уныло выползали из моего факса, становилось ясно, что происходящее не случайно. Это была кара, кармическое наказание за мои рукописные грехи. Оказалось, что я дал согласие заняться одной из самых тошнотворных форм писательской деятельности: колонкой голливудских сплетен. Конечно, мне хотелось отступить, просто снять трубку и послать их куда подальше, как я когда-то послал проклятого Паоло с его предложениями, но была середина зимы, и погода на улице становилась неблагоприятной. Не время оставаться без крова, а хозяин квартиры ежечасно кратко напоминал мне, стуча в дверь и приговаривая: «Пора платить, мать твою!»

После того как я дочитал контракт до конца, мне стало еще хуже. Я согласился на работу вслепую по одной причине: мне были нужны деньги. Они согласились принять меня вслепую по другой причине — первая колонка нужна была им к завтрашнему утру.

Сам Господь лично показал мне средний палец, а небеса злобно хихикали. Даже и говорить было не о чем, что я смогу написать это в обычной для меня манере. В моей обычной манере получилась бы следующая колонка: «Того-то и того-то видели с тем-то и тем-то, и что из этого? На фиг Голливуд!» Но я не думаю, чтобы они хотели получить такую колонку. Это будет, пожалуй, потруднее, чем писать порно. Возможно, мне придется принять личину гомосексуалиста. Заслушиваться «Пет Шоп Бойз» и «Аббой», надеть трусики, которые какая-то стриптизерка оставила у меня в квартире, и надеяться на лучшее.

Я не перевариваю ни сплетни, ни Голливуд. А сочетание их вместе — это намного больше, чем я могу выдержать в трезвом состоянии. На пути к бару я остановился у газетного киоска и взял пять или шесть привычно подозреваемых или, скорее, главных обидчиков: «Инквайрер», «Глоуб», «Стар» и иже с ними. Единственное, что это темное новое задание имело общего с тем, что я делал до сих пор, так это то, что у меня не было никакого понятия, как его делать. Я подумал, что эти газеты сойдут за учебники срочного курса по написанию голливудских сплетен.

Я украдкой положил эти таблоиды на прилавок — так нормальные люди покупают порно. Они должны заботиться о своей репутации, этого же хочу и я. Конечно же, девушка за прилавком выбирает этот очевидно деликатный момент, чтобы подшутить надо мной.

— Не можешь набрать, чтобы хватило, да? — спрашивает она, выразительно улыбаясь.

Защищаясь, я гогочу в ответ, перебарщивая в своей бессловесной попытке донести до нее всю глупость и невероятность ее предположения. Для меня это такой неловкий момент, когда, несмотря на то, что я говорю правду, я ощущаю, что мое объяснение — неуклюжая ложь.

— Ха-ха-ха… нет, я писатель. Меня только что наняли, чтобы вести колонку сплетен в девичьем журнале, а я даже азов этого не знаю, а они хотят это завтра, поэтому… хе… хе… хе…..

Теперь она смотрит на меня со смущенным упреком, как бы говоря: «Дурачок, все в порядке, будь тем, кем тебе нравится… Это Сан-Франциско». Или что-то в этом роде.

Я борюсь с желанием объяснить больше, закопаться в оборону поглубже и выбрасываю почти тридцать долларов за подборку лжи.

Взаимодействие в баре организуется не намного лучше.

— Это — куча навоза, — рычит старик в пяти стульях от меня.

Я выглядываю из-под своей газеты «Глоуб». Он вновь формулирует и акцентирует свое мнение.

— Навоз! — рычит он снова, на этот раз стуча по стойке бара, вызывая тем самым волны в своем стакане.

Человек, очевидно являющийся другом господина Навоза, который сидит, положив голову лицом вниз на скрещенные на стойке руки, пробуждается от стука и медленно поднимает голову. Вместе эти два старика здорово напоминают Статлера и Уолдорфа — марионеток, изображавших двух скрюченных старичков, которые сидели на балконе и сопровождали язвительными замечаниями и насмешками все происходящее на сцене «Маппет шоу».

— А чё за навоз-з? — невнятно говорит его Друг.

— Эти… газетные сплетни, — говорит господин Навоз, осуждающе указывая на мои таблоиды и меня самого. Глаза его друга сужаются, когда он пытается сфокусировать их сквозь полдень выпитого пива. Озадаченный и раздраженный, он медленно опускает голову обратно на руки.

Господин Навоз смотрит на меня так, как будто хочет объяснений. Я пожимаю плечами:

— Мне к завтрашнему дню нужно написать колонку сплетен, а я совершенно не знаю, как это сделать. Я и не хочу это делать, но нужно. Мне нужны деньги.

Он пристально смотрит на меня, медленно процеживая мои слова. Затем вздыхает и качает головой:

— Вот что я тебе скажу…..

О, черт. Он встает со своего стула.

— Эти… штуки… это просто конский навоз… — бормочет он и медленно, запинаясь, идет ко мне.

Я глубоко вздыхаю сам. Черт.

— Я тебе щас такую сплеть наплету.

— О?

— Даааааа… — Его рука на моем плече, а изо рта пахнет так, как будто это мешок с сотней задниц. Я уже готов сломать ему руку, когда он снова продолжил: — Я был знаменииитый… — Он останавливается, очевидно потеряв мысль.

Но теперь мне нужно, чтобы он продолжал. Я заинтригован.

— … - Можно сказать, что это — на конце его пьяного языка. Я почти приник к нему и к его резкому дыханию, на случай если он все же прошепчет ответ.

— …АКТЕР! — рычит он, вынуждая меня подпрыгнуть и снова разбудив своего собутыльника. — Я был знаменитым актером в… — И он уплывает снова.

Или, возможно, он сильно заикается. Я слышал, что многие актеры заикаются в подлинной жизни, но когда они выходят на сцену, то этот недостаток речи пропадает, что является серьезной причиной того, что они продолжают играть.

— …ГОЛЛИВУД! Я был ист-вет-ным актером в Голливуде. А потом один из этих проклятых журналов напечатал плохие истории. …ЛОЖЬ! И всеее… конец карьере. Никаких ролей.

Он принялся пить мое пиво. В обычной обстановке это был бы серьезный проступок, особенно если он сопровождался прикосновением к моему плечу. Но сейчас, видимо, ему пиво нужно больше, чем мне. А мне оно нужно очень.

— Как вас зовут? Что я мог слышать о вас? — Я думаю, пока он пьет мое пиво, наименьшее, что он может сделать, так это ответить на вопрос или два.

— Меня зовут…

Еще одна длинная пауза. Он действительно в раздумье… сейчас, должно быть, как раз самое время, чтобы ему глотнуть пива, но он этого не делает.

Я быстро решаю подтянуть пиво к себе и глотнуть его самому, но его предыдущий глоток был очень большой, и немного содержимого стакана выплеснулось на его запущенные усы, а затем вернулось в стакан. В стакане вроде ничего не плавало, но нельзя быть слишком уверенным.

— ПЭТ БУН! Я Пэт Бун[155].

Последний раз я видел Пэта Буна двадцать лет назад. Либо он старел экспоненциально и полностью исчез в аду, либо господи Навоз был полон дерьма. Я склонялся к последнему, когда он схватил таблоид, лежавший наверху пачки газет, и стал тыкать своим пожелтевшим, закопченным пальцем в фотографию Брэда Питта[156] на передней полосе:

— Ты вишь этого парня… Как его зовут?

— Брэд Питт?

— Да, это… этот Брэээд Пиит. Ты хошь сплетню о нем?

— Конечно, — ответил я, улыбаясь.

Как только Пэт Бун докончил мое пиво, я нацелился на последнюю страницу одного из таблоидов, готовый исписать поля сплетнями.

— Я ТРАХНУЛ ЕГО В ЗАДНИЦУ!

— Действительно? — спросил я, стараясь не грохнуться со стула от смеха.

— Прямо в задницу… пуп.

Я пытался что-то нацарапать на полях, когда господин Бун перевернул страницу. Я еще не закончил с первой темой, как он уже сбросил вторую бомбу, которая должна была потрясти Голливуд.

— Я трахал и его задницу, — сказал господин Бун, показывая на другую фотографию, на этот раз более спокойно, как бы вспоминая об утерянной любви.

— Вы занимались сексом с Гэри Колманом?[157]

— О да… хороший мальчик. Очень хрший… мальчик.

Кувшин пива после. У меня достаточно скандального, чтобы потрясти этот Город из мишуры[158] до основания. Эксклюзивное интервью с Пэтом Буном, данное им один на один в беспомощном состоянии — совершенно пьяным — в городе Сан-Франциско… в котором он признается, что занимался сексом с двадцатью тремя известными в Голливуде лицами.

Я отправился домой и записал все это, добавив немного об Эминеме[159] — о том, что он, мол, полностью лишен таланта, а его голос имеет такое же отношение к музыке, как шлифовальный ленточный станок к соскам грудей. И отослал.

На следующее утро телефон зазвонил в 8.30 утра.

— Мы не можем это напечатать!

— Мммм?

— Мы не можем это напечатать, на нас подадут в суд.

— А почему нет?

— Ну, давайте посмотрим… клевета, опорочивание личности, диффамация — и это только на первое.

— Это — сплетни.

— Да, я понимаю, что это — сплетни, но мы не можем сказать людям, что Пэт Бун имел Гэри Колмана.

— Но он сказал мне, что так и есть.

— Пэт Бун?

— Да.

— Тот самый Пэт Бун?

— Ну а я-то откуда знаю? Я даже не знаю, был ли он хоть каким-то Пэтом Буном. Я не спрашивал у него удостоверения личности… Это — сплетни.

— Мы не можем это сделать. Все, что мы можем, так это только кусочек в конце, про Эминема. Можете добавить еще сотню слов? И мы печатаем.

— Конечно, мне нужно пару минут.

Я ничего не знаю об Эминеме. Я не слышал ни одной его песни. Я слышал его по радио, и от его голоса мне захотелось что-то разбить. Помимо этого, у меня ничего не было. А так как определение сплетни только что поменялось, то я не мог сказать ничего до тех пор, пока не обратился бы к надежным, подходящим для цитирования источникам и прочей чепухе. Поэтому я написал обвинительный акт против рэпа в целом и как, хотя рэп ничего уже не стоил, наверно, с 1992 года, он был постоянно в туалете с Эминемом, речь о котором идет сейчас.

Возможно, я упомянул Ваниллу Айса[160]. Возможно, я упомянул Сноу[161].

Не помню. Мне негде сейчас посмотреть, поскольку в дополнение к тому, что журнал был наводнен сердитыми письмами и угрозами бойкота, лично я получил по электронной почте около сотни писем, в одном из которых было выражено полное согласие со мной, в пяти мне угрожали смертью (!), а в одном был вирус, съевший мой жесткий диск на следующей неделе.

Журнал согласился заплатить мне за эту колонку, но на этом все, спасибо большое.

Тем не менее в тот вечер мне удалось немного утешиться. Каким бы скверным этот день ни был для меня, он был не так плох, как та ночь, которую предстояло пережить нескольким ребятам по всей стране.

Мне удалось проследить три угрозы смерти, исходившие от ребят моложе пятнадцати. Я понял, что они моложе пятнадцати, поскольку по их обратным электронным адресам мне удалось раздобыть их имена, дав своим пальцам поработать. После чего я сделал пару телефонных звонков.

— Алло?

— Привет, Аарон дома?

— Могу я узнать, кто ее спрашивает?

— Аарон — это она?

— Кто это?

— Это тот проклятый писака, которому она собиралась надрать задницу. Я подумал, что лучше ей позвонить и договориться до чего-то.

— Что?

— А кто это?

— Это отец Аарон.

Мы приятно поболтали с папой Аарон, и я набрал другой номер. Это было самое большое развлечение по телефону, которое мне когда-либо приходилось иметь, будучи трезвым.

Адам, молодой человек, выдававший себя за члена банды, на счету которого было несколько трупов, и сказавший мне по глупости, что он из Детройта, откуда и сам Эминем, вдруг неожиданно расплакался. Ему было двенадцать. Я не знаю, что происходило с этими детьми, когда я вешал трубку, но подозреваю, что это было нечто худшее, чем увольнение с должности ответственного за колонку сплетен. Маленькие ублюдки.