Дневник одержимого Виагрой

Посткриптум

Следующие пять дней я провел под отупляющим воздействием Дарвосета[76], смотря передачи Пи-би-эс[77] в промежутках между эпизодами блаженного беспамятства, вызванного лекарством.

Пп-бп-эс это то единственное на телевидении, что гарантированно не может заставить меня рассмеяться. Смех крайне нежелателен в период выздоровления от этой конкретно раны. Как и чихание. Слава богу, я чихнул только раз за эти пять дней, но этого я никогда не забуду. По сути, я даже не мог закончить этот чих. Я просто упал на колени и пробил головой дыру в степе из сухой штукатурки прямо из гостиной в спальню.

Другой единственный случай, заслуживающий внимания, произошел со мной на следующее утро после выписки из больницы. Это случилось, когда я захотел пописать.

Давайте остановимся на минуту, чтобы осознать всю глубину ужаса, посеянного в моей душе этим предложением. Как это объяснить? Однажды я пытался взойти на холм, который, по мере того как я взбирался на него, превращался в утес. На полпути восхождения по этому утесу я осознал, что не могу идти больше ни вверх, ни вниз и что я застрял там до того, пока не упаду или меня не вытащат в безопасное место. В другое время я предпочел, чтобы кто-нибудь без полицейского жетона или другого свидетельства законной власти направил мне в лоб заряженный пистолет. Чувства, которые вызвало во мне описанное выше событие, были ничем по сравнению с ужасом и обреченностью, которую я почувствовал, когда тем утром стоял у горшка.

К моему удивлению, это не добавило боли к постоянному страданию, к которому я начал было уже привыкать. Но когда я отошел от горшка, он… зашипел. Все происходящее напоминало включение шланга, который был выключен какое-то время. Сначала немного жидкости, воздух, производящий абсолютно сюрреалистичный пукающий звук, описание которого можно, полагаю, найти в книгах Бэрроуза[78], и чувство того, хотя и не совсем неприятное, что был, несомненно, не прав.

В течение недели все почти вернулось в норму. Цвет, ткань, функциональность… а на восьмой день — безболезненный утренний стоячок.

Столп из Слоновой Кости возвышается гордо.

Я даже по-военному отдал ему честь и пробурчал «Звездно-полосатый флаг»[79].

Я даже сымпровизировал новые слова: «О, скажи мне, стоит ли когда-то задушенный член… он свободен совсем, когда девы вокруг, а когда их нет, он доступен для рук». Или что-то в этом роде.

Эй, послушайте… никому не рассказывайте об этой чепухе с Пушистиком, а то я совсем не поделюсь с вами остатками Дарвосета.