Долг

Глава 10 Выживание

— Рассел… Расс…, - сквозь туман тьмы трепещет голос Брауни.

Я попытался открыть глаза, но послушался меня только один. Другой опух.

— Да? — хриплю я, на дюйм-два приподнимая голову с грязного пола.

Уголки губ болят, когда корки спекшийся крови трескаются.

— Я… только хотела удостовериться, — шепчет она.

Когда она немного сдвигается, где-то в другом конце комнаты раздается лязг цепей, которыми она прикована к стене.

Мое тело так сильно дрожит, что я удивлен тем, что ей нужно убедиться, что я жив. На самом деле, это не так уж и плохо. Моя голова болит, но это только часть того, что я действительно чувствую в данный момент. Он сломал несколько позвонков в верхней части моей спины. В данный момент, я не чувствую не моих рук, не то, что ниже них, пока мой позвоночник не излечится, но, когда это произойдет, я окажусь в мире боли. Он отрезал от меня куски и поедал их, встав прямо передо мной. Кода он сделал в первый раз, я не смог сдержать крик ужаса от того, что он делает. Теперь я знаю, что мои ткани могут регенерироваться, а также кости и плоть… так что я стараюсь блокировать картинки того, как он стоит и перемалывает мои кости. Но чем дольше это продолжается, тем больше я начинаю наслаждаться этой болью. Боль — еще не самое худшее, хотя это тоже достаточно хреново. Самая худшая часть — это страх… интересно, что этот урод собирается делать дальше, и когда. Ожидание его прихода намного хуже, чем, когда он приходит и забирает не меня, а Брауни, я едва могу справиться с этим страхом…, а когда он возвращает ее сломанной и разорванной, я просто схожу с ума.

Я так думаю, у меня есть еще один шанс из-за моей души, о которой все так много говорят, — я возможно попаду в Рай. С Брауни этот вариант не пройдет. Если он ее убьет — она просто умрет. Об этом даже думать сейчас сложно. Я даже не знаю, сколько мы здесь уже находимся. Там, где мы находимся, нет никакого света — это подвал какой-то церкви. Я знаю, что это церковь, потому что он тащил нас мимо скамей к алтарю в окружении религиозных идолов. На этом алтаре он мучает нас с Брауни, и все что я вижу, пока лежу в лужке свой крови и кишок, это арка со шпилями над моей головой.

Ифрит продолжает пытаться вывернуть меня на изнанку, чтобы посмотреть из чего я сделан, чтобы оценить кто я. С одной стороны, меня это смущает, с другой, злит. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что он хочет ее. Ему срочно необходима Эви, я прямо чувствую это, и я не знаю, как долго еще я смогу это от нее скрывать.

— Прости, Рассел, — с другого конца комнаты шепчет Брауни. — Я никогда не предвидела его приход… я должна была предвидеть.

Я вижу только ее платиновые волосы. В темном подвале при отсутствии света, они выглядят просто белыми. Она сидит на полу, спиной к стене прижимая ноги к груди.

— Тшш, — удается прошептать мне, — думаю, он начинает мне нравиться. В этот раз он меня не сжег. — Я слышу вздох Брауни и знаю, что она снова плачет. — Шшш Брауни…, - мягко говорю я, — это не твоя вина. Это я виноват. Рано или поздно мне бы все равно что-нибудь сделали. Прости, мне жаль, что у тебя из-за меня тоже возникли проблемы. Я думал, это будет Gancanagh или один из Падших, или может быть один из Доминионов.

— Нет. У нас должно было быть все хорошо. Буквально день или два и мы были бы уже дома, — говорит она, и я могу точно сказать, что она снова себя казнит. — Знаешь Рассел, это как быть похищенным городской легендой. Я слышала об Ифрите, они есть везде — почти вымерли, не помню, чтобы я видела, хотя бы одного, — шепчет она.

— Брауни, я не думаю, что это было случайностью, — мягко говорю я, — Думаю, ему нужна была Эви, но вместо этого, он нашел нас.

— Да, думаю, ты прав, — отвечает она.

— Ты близко? — пытаясь быть загадочным, спрашиваю ее я.

До того, как в последний раз Ифрит пришел и забрал меня, мы с Брауни пытались вытащить наши конечности из стальных манжетов. Она подумала, что после последнего раза, когда я проверял, она смогла ослабить манжеты.

— Нет. Они заколдованы… темная магия — чувствую, как они движутся по моей коже. От этого моя плоть двигается, — говорит она.

Я точно знаю, что она имеет ввиду. Кода на мне цепи, я тоже это чувствую. Словно они не металлические, а живые змеи, которые ползают по мне. В этой дыре, это просто еще один слой страха.

Когда в этот раз Ифрит потащил меня сюда, он даже не потрудился сковать меня. Он знает, что после того, как он сделает это со мной, я не смогу некоторое время двигаться. Я поднимаю голову и вижу, как снова заскрипел металл и крылья Брауни поднимают ее с земли, и она изо всех сил пытается вытащить цепи из стены, но они не сдвигаются ни на дюйм. Через несколько минут она с тяжелым стуком падает на пол.

— Ты больше не получал сообщений? — пыхтя от натуги спрашивает Брауни.

— Нет, — касаясь еще не восстановленного зуба, и выплевывая кровь изо рта, бормочу я. Он заменяет тот, который был просто выбит. — Я надеюсь, что больше Рыжик ничего не пришлет, — добавляю я, чувствуя, как часть моего сознания, исцеляется музыкой.

Теперь я чувствую свои руки, и это действительно отстой. Я пытаюсь двигать своей поврежденной рукой, но вздрагиваю, когда понимаю, что мои костяшки на левой руке по-прежнему раздроблены, поэтому я двигаю правой.

— У тебя там случайно нет аспирина? — пытаясь поднять настроения, спрашиваю я.

— Да, я спрятала его от тебя. У меня есть швейцарский шоколад, который ты так любишь. Излечивайся быстрее, и я дам тебе немного, — с поддельной легкостью говорит Брауни.

— Это был хороший шоколад…, - говорю я, вспомнив, как я собирался принести немного Рыжику, но это было первое, что нам дали съесть, после того, как мы очнулись здесь, прикованные к стене. — Ты хоть знаешь, что я предпочитаю, — спрашиваю я Брауни.

— Нет, — отвечает она.

— Гритс — моя мама делает их с молоком вместо воды, и еще она добавляла туда масло… — не ту маргариновую подделку с солью, действительно настоящее масло. Моя сестра Мелани любит их с добавлением кленового сиропа. Она действительно любит их в сладком виде, а Скарлет и я любим их с маслом и солью, — думая о моей семье, говорю я.

— Я помню… мне нравится, когда на моей тарелке они смешиваются с яйцами, — с волнением в голосе, говорит она.

— Да, это тоже вкусно, — спокойно добавляю я.

По моему носу скатывается слеза. Я стискиваю зубы, потому что сейчас не могу себе позволить плакать. Я не могу пошевелить руками чтобы вытереть слезы, но от желания заплакать, словно маленькая девочка, мое горло сжимается в конвульсиях. Я так голоден, что в эту минуту я могу сесть все… все что угодно, но в следующую секунду меня так тошнит, что я думаю, что не смогу больше есть.

— Брауни, почему это происходит? — спрашиваю я, чувствуя себя сломленным и слабым, словно я могу заплакать в любую минуту, и я знаю, что если я это сделаю, то уже не смогу остановиться.

— Я не знаю… думаю, ты старше меня — я уверена. Я надеялась — ты знаешь почему, — тихо говорит она.

— Я старше тебя? — глядя в ее направлении, спрашиваю я, слыша сарказм в своем голосе. По ее собственной оценке, ей тысячи лет.

— О, Рассел, это не вопрос, — отвечает она, ее крылья вибрируют, когда пытается найти на полу более удобную позицию. — Твоя душа старше Моисея, прости за клише… я имею ввиду старше.

— Откуда я знаю, что это так? — поддразнивая ее, спрашиваю я. — Мы встречались раньше? До этого?

— Я так не думаю, — медленно отвечает она. — Я уверена, я бы тебя запомнила. Ты настоящий герой.

— Я имею ввиду — ты ведь никогда не пожинала мою душу? — спрашиваю я, все еще чувствуя странность в том, что она была Жнецом, и ничего не знала о Рае.

Хотя она ничего мне не говорит. Я пытался вытянуть из нее информацию, но все, что она мне говорит, это то, что, если я когда-нибудь покину свое тело, она договориться об этом без каких-либо проблем. Она хочет убедиться, что я попаду в Рай.

— Нет… и я не думаю, что когда-нибудь встречала тебя в Раю, — говорит она. — Нет, ты старше меня и очень… ты элита. Позволь мне кое-что у тебя спросить. Как много имен у тебя было?

— В точку, Брауни, — вздыхая, говорю я. — Их так много, что я не могу все их припомнить.

— Хорошо, теперь вспоминай дальше. Ты можешь вспомнить время, когда у тебя не было имени. Время — когда еще не было времени — еще до начала времен? — спрашивает она.

Волосы на моих руках встают дыбом. Мое сердце тяжело колотится в груди, я боюсь, что оно разорвется, когда я вижу проблески вещей, которые никогда раньше не видел этими глазами — глазами Рассела — вещи, которые я хочу вернуть, то, чего сейчас у меня нет — темные, черные крылья.

— Что… где? — ошарашено спрашиваю ее я. В один миг я теряю нить воспоминаний, словно кто-то выключил свет.

— Рассел, твоя душа очень древняя, — с улыбкой в голосе говорит она, которая возникла у нее первый раз за то время что мы здесь.

Мы на некоторое время замолчали, и я думаю о всех тех вещах, которые помню. Во мне вспыхивает гнев, а горло конвульсивно и болезненно сжимается.

— Нет, я не знаю почему мы здесь, но чего я действительно не понимаю, так это почему они держат нас здесь, внизу, — мягко говорю я.

— Рассел, я сомневаюсь, что они знают, где мы находимся, а даже если и знают, у них нет магии чтобы одолеть его. Они должны нам помочь, — шепчет Брауни.

— Брауни, я не могу говорить за Рида и Зи. Они должны заботится о Булочке и Эви. Сейчас я говорю о них, — говорю я, стиснув зубы и указывая указательным пальцем наверх.

— О, — печально говорит она. — Я не знаю, почему мы здесь, в этом месте, в таких обстоятельствах. Ты знаешь, когда ты был ребенком в одной из многих, многих своих жизней, ты играл в домино? — серьезно спрашивает она меня.

— Это факт, в этой жизни я играл в них.

Потом я снова слышу мелодию, а потом жгучую боль, потому что мой позвоночник все еще заживает. Я чувствую, что есть еще несколько ребер, которые раздробили руки Ифрита.

— Ты в порядке? — с паникой в голосе спрашивает Брауни.

Пока я борюсь с болью, мое лицо покрывается потом.

— Да — домино, — шиплю я, стараясь подумать еще о чем-нибудь кроме своей агонии.

— Хорошо, — дрожащим голосом говорит она, — при постройке ряда домино, ты должен правильно их расположить, таким образом, когда ты сбиваешь, она падает и сбивает следующую в ряду, — в спешке объясняет она.

— Да, — удалось сказать мне, чтобы она поняла, что я ее все еще слушаю.

— Не выстроив весь порядок, ты не сможешь дотянуться до последнего, последнего домино, — говорит она. — Ты это знаешь?

— Да, — понимая, о чем она говорит, отвечаю я. — Думаешь, за этим последует что-то еще? — спрашиваю я.

— Что-то большее?

— Что-то огромное. Я это знаю, Рассел, — шепчет она, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что за спиной не стоит Ифрит. Никого не увидев, она быстро продолжает: — Я никогда не думала, что буду участвовать в такой миссии — с кем-то вроде тебя, я даже не представляла себе такого как ты. Я просто Жнец — нас никогда не просили выполнять такую работу — это область Серафимов, и работа душ, которые собираются в Его присутствии.

— Тогда я должен поговорить с твоим начальством, потому что мне кажется, тебе должны заплатить за сверхурочную работу, — кисло отвечаю я.

— Нет, ты не понимаешь. Для меня это честь — большая ответственность, помочь тебе в твоей миссии. Мне просто страшно, но я знаю, что у меня очень важная роль — более важная, чем когда-то у меня была и я…., - она приглушает свои эмоции.

— А ты уверена, что я древний? Потому что я чувствую, что по сравнению с тобой, я ничего не знаю, — бормочу я, чувствуя благодарность за то, что она здесь, и одновременно, чувствуя вину за это.

— Расс, ты супер древний, — говорит она, и я практически слышу по ее тону, как она закатывает глаза. — Ты старше Джоржа Гамильтона.

— Уфф, Брауни, это отвратительно. Теперь ты высмеиваешь меня, — морща нос, говорю я, но чувствуя облегчение от того, что это существо на верху еще не избило ее умную задницу.

— Не вредничай Расс, твой возраст скорее внушает страх. Держу пари, когда ты умрешь, за тобой не придут Жнецы. Я уверена, твою душу заберет либо Главный, либо Херувимы, — говорит она, и по благоговейному тону, которым она это говорит, могу сказать, что она очень много об этом думает.

— Надеюсь, они знают, что, если придут за мной, я собираюсь получить всю информацию про карму этого Ифрита. Если они собираются оставить нас здесь, тогда, пусть лучше позволят мне совершить какую-нибудь апокалиптическую месть, — отвечаю я, пытаясь отмахнуться от того факта, что Брауни думает, что у меня какая-то святая душа. А я просто злюсь и хочу возмездия. — Пока я не получу шанс надрать ему задницу, я не хочу умирать.

— Не могу сказать, что удивлена — ты наполовину Серафим, и у тебя должны быть высокие шансы, когда черта будет пересечена, — говорит Брауни — Вы ребята, не особо хорошо сражаетесь, а если бы вы полностью эволюционировали, у меня были бы серьезные сомнения в шансах Ифрита. Я не хочу умирать. Я хочу того, что у меня пока не было возможности найти, — говорит Брауни, подтягивая колени к груди и ложа на них подбородок.

— Что? — слушая звук ее спокойного дыхания, спрашиваю я.

— Ничего, — пожимает она плечами, одаривая меня печальной улыбкой.

— Брауни, за все то время, что я тебя знаю, ты никогда мне не говорила, что ты чего-то хочешь — разве что убить Каппу. Ты не можешь оставить меня вот так, в подвешенном состоянии, — отвечаю я.

— Обещай, что не будешь смеяться, — не глядя на меня, говорит она.

— Я почти уверен, что в ближайшее время, я не смогу смеяться, — отвечаю я.

В подтверждение правдивости моего заявления, она тихо хрюкает.

— Прости, ты прав, — соглашается она.

— Чего ты хочешь? — снова спрашиваю ее я.

— Быть любимой, — словно признаваясь в преступлении говорит она.

— Зачем? — спрашиваю я, подумав о том насколько это выматывает, особенно если любить того, кто не любят тебя в ответ. Или даже если они это делают, то не любят тебя так, как ты этого хочешь, или как любишь их ты.

— Потому что я видела, что может сделать любовь — она заставляет делать то, что ты возможно никогда раньше не делал. Это делает тебя сильнее, — скромно говорит она.

— Нет, ты ошибаешься — это делает тебя слабой и уязвимой. Это делает нас всех дураками, — противоречу ей я.

— Бред, — отвечает мне она. — Это делает нас сильными. Я наблюдала за тем, как ты спускался в эту дыру, чтобы спасти Эви от Gancanagh. Не говори мне, что ты мог бы это сделать без любви.

Через меня проходит дрожь страха, когда я вспоминаю этот кошмар. Бреннус все еще там. Он все еще жаждет Рыжика. Зефир рассказал мне, что он напал на них в штабе. Мы с Брауни успели уйти на несколько миль вперед от холодных, вонючих ублюдков, но это было очень сложно. Мы заметили пару из них под Киевом, прямо перед тем, как столкнулись с Ифритом — убийцей ангелов.

— Брауни, просто, когда влюбишься, убедись, что твоя любовь будет взаимной, — советую я.

— Зачем это? — спрашивает она меня.

— Хреново, если это не взаимно, — отвечаю я, чувствуя под щекой холодную змею.

— Просто быть любимой — это уже подарок, — наивно говорит она. — Чтобы найти того, кого ты считаешь идеальным — даже если он не является таковым.

— Брауни, а что если тот, кого ты полюбишь — не полюбит тебя в ответ? — спрашиваю я. — И все, что ты говоришь этому человеку, ему совершенно не важно? И где бы он не был, он никогда не думает о тебе?

— Рассел, я знаю, что мы говорим не из личного, потому что я знаю, что она любит тебя, — отвечает Брауни. — И тебе повезло, что ты можешь любить так, как ты это делаешь. Попробуй жить без способности любить… или по крайней мере любить так, как ты это делаешь. Я знаю, что такие эмоции в большинстве своем изысканы. Я только начала любить, и это удивительно. Так же, как я люблю тебя — ты моя семья. Я сделаю все, чтобы тебя защитить, и это подарок.

Она замолкает, а я опускаю голову думая обо всем что произошло. Подняв голову, я протягиваю руку, на дюйм или два, придвигаясь к той стене где прикована Брауни. Я чувствую, как один из моих пальцев искривляется под неправильным углом, но я это игнорирую.

— Что ты делаешь? — с беспокойством спрашивает Брауни.

— Я продвигаюсь сюда, — с шипением отвечаю я, потому эта боль заставляет меня потеть.

— А как же наш психованный друг? Он не любит, когда мы двигаемся, — со страхом в голосе шепчет она.

— И что же он сделает? Изобьет меня? — саркастически спрашиваю ее я. — Брауни, он не приковал меня… он забыл.

— Рассел, ты должен выбраться отсюда! Ты можешь идти? — надеждой в голосе спрашивает она.

— Еще нет, — отвечаю я, вообще не чувствуя нижнюю часть своего тела.

— Он убьет тебя, — шепчет Брауни. — Тебе нужно идти к лестнице, — говорит она, пытаясь перенаправить меня в другую сторону.

— Не думаю, что у него в планах убивать меня — еще не время. Ему нужна Рыжик, и он не собирается убивать меня, пока не получит ее, — продолжая двигаться к ней, говорю я.

— Рассел, позволь мне рассказать тебе кое-что о зле, — говорит Брауни, подползая ко мне так близко, как ей позволяют цепи. — Зло не знает, когда ему остановиться. Он ест сам себя, пока ничего не остается. Он желает ее, но себя уже не контролирует — но все же, он должен быть осторожен, потому что он один. Но он не осторожен. С тех пор как Эви послала ему свой клон, он просто выжил из ума. Я не знаю, что она ему сказала, но тех пор его потребность в ней возросла в геометрической прогрессии.

— Ей не нужно было ничего говорить, — отвечаю я, протягивая руку и продвигаясь еще на несколько сантиметров. — Он просто должен был увидеть ее и.…, - я изо всех сил зажмурился от боли. — Я помогу тебе натянуть твои цепи. Если мы сможем вытащить из стены, ты вытащить меня отсюда.

— Позже, тебе нужно будет объяснить, как ты делаешь то, как вы с Эви делаете то, что делаете. Как ты смог разделить себя на две части?

— Я не знаю, как это работает. Я просто подумал, что после того, как ко мне в первый раз пришел ее клон, я тоже смогу это сделать, это было похоже на то, как будто она включила свет, а потом я подумал, что и у меня это получиться, — прошептал я свое объяснение.

— Рассел, когда ты это делаешь, это просто удивительно, — восхищенно говорит Брауни. Знаю, она просто пыталась отвлечь меня от боли. — Словно кто-то вытащил из тебя твое отражение, или что-то типа того.

То, что ты прислал мне, было… своевременно. Я чувствовала, что вообще не собиралась это делать. Ты помог мне, — говорит она.

Я послал Брауни сообщение, когда она была у Ифрита, сообщая, что Рыжик прислала мне еще одно сообщение. Рыжик пыталась найти нас.

— Когда я это сделал, было похоже на то, будто его кто-то запихнул в бочку и сбросил вниз с холма, — объясняю я.

Из меня вырывается стон боли.

— Ты в порядке? — с надрывом говорит она.

— Ну, мне больно, — честно отвечаю я, пытаясь не хрипеть, но я равно слышу это в своем голосе.

— Ладно, тащи сюда свою задницу, давай сделаем это, — шепчет она, протягивая ко мне руки.

— Идем, парень, время тикает, — говорит она, прекрасна копируя голос моей мамы, даря мне тот стимул, в котором я так нуждаюсь.

Я тяну руки. Когда я преодолеваю последний дюйм, Брауни тянет ко мне пальцы и сцепляет их с моими, а затем без особых усилий берет меня на руки. Она оборачивает их вокруг моих плеч, прижимает меня к себе прижавшись щекой к моим волосам.

— Рассел, ты такой крутой. Хорошая работа! Как мы это сделаем? — спрашивает она, слегка поглаживая пальцами перья моих крыльев.

Я делаю глубокий вздох, и говорю:

— Мой папа всегда говорит, что лучший путь от чего-то, это пройти через это. Думаю, мы никогда не сможем справится с этими наручниками, но эта стена так и прости, чтобы я ушел.

— Ок, — говорит Брауни, разворачивая меня к стене и закрепляя на ней ноги.

Я прижимаюсь к ней спиной, и обертываю цепь вокруг запястья и предплечья.

— Скажи когда, — шепчет она мне в ухо.

— На счет три, — ей на ухо, шепчу я. — Раз, два, три…

Мы синхронно со всей силы дергаем за цепи. Под нашим давлением стена напрягается и трескается, что заставляет мое сердце биться быстрее, как было, когда я в седьмом классе поцеловал Элис Прэстон. Наблюдая за трещинами на стене, чувствую, как Брауни прижимается ко мне, и ее надежда передается мне.

— Снова? — быстро спрашивает она.

— Черт возьми, да! — шепчу в ответ я.

Прижимаясь к ней, мы тянем еще несколько раз, сумев вытащить из камня несколько звений цепи. С последним рывком цепи нам поддаются и сворачиваются вокруг нас на полу. Я кашляю от фонтана пыли, а потом, когда Брауни начинает что-то говорить, я прижимаю палец к губам. Мое сердце снова начинает колотится, потому что шум от рушившихся стен, может разбудить даже мертвецов.

Прислушиваясь, я не слышу сверху ни каких звуков. Может быть, монстр куда-то вышел. Не думаю, что он остается наверху, но, когда он приходит нас мучить, он приходит из другого места.

Я вытаскиваю из-под обломков ноги Брауни, а потом мы улыбаемся друг другу. Они все еще скованны, но цепи уже не прикреплены к стене.

— Как ты это сделал? — с трепетом спрашивает меня Брауни.

— Ну, я должен дать тебе шанс влюбиться — так что ты тоже можешь стать несчастной, как и любой из нас, — отвечаю я, пытаясь передвинуть ноги.

Мне удается переместить левую ногу, но, когда я понимаю, что оба моих колено, все еще раздроблены в кашу, мне приходится остановиться. Я все еще не могу ходить, я даже встать не могу.

— Хорошо, что ты мудрая задница, пойдем, — говорит она, становясь на колени, а затем поднимаясь на ноги.

Она наклоняется и подхватывает меня на руки словно маленького ребенка.

— Брауни, ты работаешь? — шепчу ей на ухо я. — Знаешь, сильные женщины не особо в моде, но сейчас это может быть достаточно сексуально.

— Заткнись Маркс! Ты слишком много говоришь, — шепчет она, в то время как ее крылья бабочки с трудом поднимают нас с пола.

Она несет нас к ступенькам. Мы остановились на узкой каменной лестницы, ведущей по спирали вверх. Мы оба в страхе смотрели друг на друга Это единственный выход — но там этот ужасный монстр, который скорее всего где-то там, вероятней всего отрывает хвост у щенка.

— Что будем делать? — шепчу ей я.

— Молиться, — шепчет в ответ она, хватая свою длинную цепь.

— Я о том, что нас ждет впереди, — признаюсь я.

Она протягивает мне цепь, чтобы держать ее так, чтобы она не волочилась по земле. Она перекреплена к цепи между манжетами на щиколотках. Я не представляю, как мы снимем их с нее, но поскольку она может использовать свои крылья, мы можем выяснить это позже. Со мной на руках она взлетает и медленно начинает подниматься вверх по лестничной спирали. Она теряет равновесие и врезается в стену. Брауни не бросает меня, а прижимает еще сильнее.

— Прости, но ты просто огромный — ты чертов гигант, — бормочет она.

Думаю, у нее головокружение и боли, но она пытается скрыть это от меня, потому что она такая же упрямая, как Рыжик.

— Все ок, — пытаясь не морщится, говорю я. — Мне просто показалось, что я у тебя в кармане.

— Ауч, это звучит больно, — поднимаясь по лестнице, шепчет она.

— Я с этим и не спорю, — с мрачной улыбкой, тихо шепчу я.

На секунду лицо Брауни покидает напряжение. По мере того, как мы приближаемся к вершине, воздух становиться все грязнее и горячее. Это может быть потому, что мы выходим из подвала, или потому, что мы приближаемся к человеку-печи. Я не могу сказать точно. Это место пахнет как нравиться ему — так пахнет газовая плита перед тем, как ее зажигают.

Когда мы почти уже добрались до последней ступеньки, Брауни останавливается, ставит меня на ноги и отталкивает к стене таким образом, чтобы я не слетел вниз. Она прикладывает палец к губам, затем указывает на себя, а потом на порог лестницы. Я киваю, а она подпрыгивает вверх, чтобы подняться. Как можно тише протягиваю ее цепи. Когда она приближается к вершине, я протягиваю руку и сжимаю ее ладонь, не желая, чтобы она шла туда одна. Она отвечает мне тем же, а затем исчезает в дверном проеме.

Я прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза, прислушиваясь к тому, что происходит наверху. Там тихо. Жутко тихо. Проходят минуты, но ничего не происходит. Может быть, она нашла выход и пошла за помощью.

Я слышу скрежет цепи, а затем начинаю задыхаться. Воздух становиться мягким… я открываю глаза и изо всех сил стараюсь преодолеть последние ступеньки. Я ползу по лестничной площадке, волоча за собой свои бесполезные ноги и, наконец, добираюсь до вершины лестницы.

Смотрю на верх и вижу, что Брауни подвешена на этой длинной цепи, туго обернутые вокруг нее, лишая ее воздуха. Она парит в центре церкви, бледная и сломанная, в попытке перевести дыхание она откидывает голову назад, пока цепи обвивают ее как питон. Должно быть, он использует на ней свою магию, потому что кроме воздуха ее ничего не держит.

— НЕТ! — кричу я, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, но все равно не могу дотянуться до нее, я задыхаюсь, мне не хватает воздуха.

Надо мной появляется слезливый ублюдок Ифрит, в его золотисто-карих глазах виден огонь, как будто отражают мерцание костра.

— Рассел, — шипит он, хватая меня за шею и притягивая к своему лицу.

— Отпусти ее, — рычу я, хватаясь своими руками за его, и пытаясь заставить его отпустить меня.

— Меня бесит, когда ты говоришь: «Рассел».

— Ты никогда не говорил мне того, что я действительно хочу услышать, — произносит он своим мерзким голосом, ложа свою руку на мое горло и говоря на своем языке Ифритов.

Я открываю рот, чтобы послать его к черту, но мой голос больше не работает. Он его выключил.

— Так-то лучше, — вздыхает он.

Я в ярости откидываю голову назад и врезаюсь своим лбом в его. Он иронически одаривает меня своим дыханием, которое чувствуется на моей коже как паяльная лампа, поджаривая волоски на моей коже и взывая запах горящей плоти.

Я кричу, но из меня не вырывается ни звука. Корчусь, когда обожженный участок кожи начинает покрываться волдырями. Ифрит выпрямляется и начинает за крыло волочить меня по проходу церкви.

По среди комнаты все еще левитирует Брауни, ее кожа становиться бледнее, а губы синеют.

Ифрит швыряет меня на алтарь. Я пытаюсь не смотреть на него, в то время как он ходит передо мной.

— Рассел, я пришел сказать тебе, что она почти здесь, моя Алия. Знаешь, что означает это имя? Оно означает Небо. Соответствующие, не правда ли? Ты знаешь, что это значит, Рассел? — с самодовольной улыбкой спрашивает он. — Ты мне больше не нужен, — со счастливой ухмылкой говорит он. Его черные волосы и загорелая кожа делают его похожим на какую-нибудь модель с обложки журнала, а не на палача.

Если я снова когда-нибудь увижу изображения дьявола, он будет выглядеть так же, как этот монстр. Я отворачиваюсь от него, чтобы посмотреть на статуи святых, которые стали свидетелями множества бесчеловечных жертв, которые в последние несколько дней здесь произошли.

Его губы растягиваются в радостной улыбке.

— Рассел, как ты хочешь, чтобы я тебя убил? — с издевкой произнося мое имя, спрашивает он.

— Но так как ты отказался сотрудничать со мной, это должна быть медленная смерть, так что я доложен сделать ее как можно болезненней. Тебе, кажется, нравиться гореть — так что, начнем? — спрашивает он.

Задыхаясь от бессилия, я отворачиваюсь от него. Когда за спиной Ифрита я вижу самую красивую статую, которую я когда-либо видел, мои глаза начинают сиять. Ее мраморно белое лицо просто совершенно — это лицо любимой. Когда в следующее мгновение статуя оживает, теряя свою каменную структуру, и вокруг нее появляются ангельские крылья — у меня перехватывает дыхание. Ангельская статуя теряет большую часть своей каменной структуры, превращаясь в мягкое свечение ангельской кожи, она беззвучно берет золотой посох, прикрепленный к руке статуи. Подобно мечу, мраморная рука Эви вонзает золотое распятие прямо в спину Ифрита, пронзая его насквозь. Ее губы искривляются в усмешке.

— Давай начнем твой конец с этого, ты согласен? — сквозь зубы шипит Эви, проворачивая распятие в теле Ифрита, а затем выдергивая его и из образующийся дыры, начинает литься его горячая кровь.