Долгая дорога в дюнах

ГЛАВА 7

Мерно, безрадостно топали солдатские сапоги. Чей-то пронзительно-въедливый фальцет выкрикивал слова команды:

— Раз-два! Раз-два! Шире шаг! Тяни носок, носок тяни!..

В сером солдатском строю Артур маршировал по пустырю за казармами, тянул носок, печатал шаг. По сути — тот же арестант, только в солдатской шинели.

С бессмысленно выпученными глазами, разодрав в хриплом крике рот, бегали солдаты с винтовками наперевес, втыкали штыки в болтавшиеся на перекладинах чучела.

Длинным коли — р-раз! Коротким коли — два! — истошно надрывался фальцет.

И те же ночи, полные бессонной тоски, — по родному дому, по всему, что потеряно навсегда. В камере ли, в казарме — не все ли равно? Ночи на жестком тюфяке, среди храпа и вони портянок, когда чудится, что ты один во всем мире и тупое отчаяние сжимает виски.

…Артур лежал на койке, заложив руки за голову — глаза широко раскрыты. Ему все чудился голос матери:

— Здравствуй, сынок! Ты бы знал, родной, как обрадовал меня своим письмом. Даже поверить боязно — неужто тебя насовсем выпустили? Вот и не верь снам — мне накануне рыба привиделась, да вся такая крупная одна в одну. Калниня мне так и сказала: жди вестей. И назавтра — письмо! Я от радости целый день проплакала. Конечно, лучше, если бы тебя домой, а не в солдаты… Ну да уж и то счастье, что не за решеткой. Ты пишешь, что у тебя все в порядке. Догадываюсь, что тебе и там не сладко, да только прошу, не гневи больше господа бога, смири свою гордость. Она, эта гордость проклятая, и отца твоего сгубила, и тебя до беды довела. Ну да слава богу, господь все же смилостивился над нами, вернешься — все будет хорошо. Мне Озолс рассказал, кто тебя вызволил. Я было кинулась в Лосбери, хотела руки-ноги твоему спасителю целовать… Да жаль, опоздала — укатили они куда-то. В Германию, что ли?..

Артур застонал, крутнулся на койке так, что она жалобно заскрипела. Даже сосед перестал храпеть. А голос матери звучал неотступно, отгоняя сон:

— Ну да и бог с ними — уехали и уехали. У них своя дорога, у нас — своя. Не мы ее выбирали, не нам с нее и сворачивать. Сынок, родненький, заклинаю тебя каждой своей слезинкой — выбрось гордыню и непокорство, слушайся начальников, молись больше. Живи, как все люди…

Так и прокрутился Артур на койке, пока за окном не начало сереть и тот же настырный фальцет не проорал:

— Па-а-адъем!

Как ужаленные, вскакивали новобранцы, ошалело спеша на этот зов. Спешил вместе с ними и Артур.

— Рота-а! Равняйсь… Смирно! Шагом-ом!..

Команда раскатилась над пустырем и оборвалась. Задрав кверху подбородки, замерли солдаты, напряженно ожидая, когда же последует: «Арш!» Но вместо него:

— Ат-ставить!

Не успели расслабиться — новая команда:

— Равняйсь… Смирно! Нале-е…

Приготовились — не прозевать бы, четко крутнуться…

— Ат-ставить! Рота-а!.. Круу-у!..

И вдруг все смешалось. Солдаты нелепо толклись на месте, натыкались друг на друга, сбив строй. У капрала Брандиса — плюгавого, конопатого коротышки — был свой метод обучения новобранцев. Обиженный природой или просто небрежно сработанный родителями, он весь комплекс своей мужской неполноценности свирепо вымещал на солдатах.

— Смирна-а! — надрывался он, семеня вдоль строя. — Чертова деревенщина! Я вам живо вобью в башку, где право, где лево. Как стоите? Брюхатые, что ли? А ну подтянуть животы! Голову налево! Налево, дубина! Налево башку!

И тут капрал заметил, что направо почему-то пялится вся рота. Он взбешенно оглянулся. Возле забора, подбоченясь, стояла крутобокая рыжая деваха с ясными, как небесная синь, нахальными глазищами. Достала из висевшей на локте корзины пирожок, куснула крепкими белыми зубами и рассмеялась раскатисто — будто кобылка молодая заржала. Капрал, увидев ее, тоже было поплыл в мясляной улыбке, но тут же спохватился, начальственно нахмурился:

— Посторонних прошу отойти!

Расма Лукстиня — ее больше знали по кличке «Добрая» — кусала пирожок, смеялась, стреляла бедовыми очами по всему строю.

— Ой, как страшно! Сами ж пирожков хотели горяченьких, а теперь шумите.

— Сюда, что ли? — возмутился капрал.

— А куда? На квартиру? Вам одному же не сладить… С полной-то корзиной. — И так выразительно подмигнула, что строй не выдержал, грохнул хохотом.

— Ма-алчать! — рассвирепел капрал. — Кто тут ржет, жеребцы стоялые? Я вам покажу, с-сукины дети! Вы где находитесь? В армии? Или возле бабьих юбок?

Он пошел вдоль строя, пыжась от важности и выискивая, на ком бы сорвать злость. Наконец, нашел. Артур Банга. Тот всегда приводил капрала в ярость своей непокорностью — упрямой и презрительной.

— Как стоишь? Куда задницу отставил?

Артур терпел молча, стиснув зубы.

— Ремень, как мотня! Портки обвисли! Наклал в них, что ли, с перепугу? Раз-зява! А ну подтянуться! — Он вдруг с силой рванул солдата за брюки так, что отлетели застежки.

Окаменев от стыда, Артур схватился за пояс, покраснел до испарины на лбу.

— Руки! — завизжал капрал. — Руки по швам! Смирно!

Артур замер, стоял ни жив ни мертв, но рук не опустил.

— Ты что? — зашипел но змеиному капрал. — Не подчиняешься приказу?

Артур покосился на притихших солдат, на деваху, переставшую жевать пирожок, спокойно ответил:

— Не трудись, коротышка, спектакля не будет.

— Что? — задохнулся от ярости капрал. — Это ты меня, своего командира? Ну погоди… Я тебе покажу, арестантская морда!

Брандис явно намеревался съездить обидчика по физиономии, По виду Банги было не сложно догадаться, что тот вряд ли стерпит оскорбление. И когда, казалось, стычка была неминуема, словно с небес раздался зычный, властный голое:

— Отставить!

Никто из солдат не заметил, как сзади подошел командир роты, майор Берзиньш.

— Капрал, ко мне!

Брандис сник, вобрал голову в плечи, рысцой бросился выполнять команду.

— Вы что? — понизил голос майор, чтобы не слышали солдаты. — За старое принялись? — по всей видимости, он наблюдал всю сцену.

— Господин майор, но ведь я…

— Молчать! Если я когда-нибудь еще услышу или увижу… Вы меня хорошо понимаете, капрал?

— Так точно, господин майор!

— Идите, капрал! И не вздумайте сводить счеты с этим солдатом! Сегодня он съездит вас по физиономии, а завтра… из-за таких, как вы, они будут бить нас всех.

Архитектура была несложная: длинный дощатый помост под навесом. Через равные промежутки прорезаны круглые дырки — тридцать очков. Орудуя шваброй, Артур драил ротный сортир.

— Ну, как работенка? Выгодная? — услышал он за спиной насмешливый голос и яростно обернулся.

Подтягивая штаны, к нему подошел солдат из их роты Юрис Грикис — высокий стройный брюнет с красивой вьющейся шевелюрой и со смешливыми карими глазами.

— Попробуешь — сам узнаешь, — угрюмо огрызнулся Артур.

— Как же, за тобой угонишься! Небось до конца службы не поделишься. А как насобачился — любо-дорого смотреть. Профессор.

Артур отмолчался. Свирепо тер доски. Служба для него складывалась невыносимо: игнорируя приказы командира роты, Брандис при малейшей возможности вымещал свою обиду. Жаловаться было бессмысленно. Банга прекрасно понимал — это ничего не даст. Наоборот, такие, как Брандис, станут еще злее. Взывать к совести коротышки было еще бессмысленней.

— У тебя именины скоро? — не унимался Грикис. — Скинуться хотим — духи подарить. Жалуются, понимаешь, ребята — спать рядом невозможно. Сны — кошмарные!

— Шел бы ты отсюда… — Артур замахнулся грязной шваброй, но Грикис ловко увернулся — из его глаз будто сыпались веселые искорки.

— А то еще выход — койку сюда перетащить. И на работу ходить недалеко, и воздух для тебя привычный.

Артур не выдержал, рассмеялся, отбросил швабру. Грикис хлопнул его но плечу:

— Пойдем покурим.

Они вышли, сели на просохший от снега бугорок. Закурили. Юрис затянулся разок-другой, да вдруг расхохотался и повалился на спину.

— Ты чего?

Коротышка… — давился солдат, утирая слезы. — Ловко ты ему приляпал. Главное, при этой… Кобыле.

— Она что… гуляет с этим подонком?

— Добрая? Она со всеми гуляет. А ему только мозги полощет. Вот он и лезет из кожи. — Грикис отбросил сигарету, проговорил неожиданно серьезно: — Напрасно ты с ним заводишься. Тоже нашел, на что силу тратить. Вроде бы и парень умный. Я тебе так скажу…

Но продолжить Грикису не пришлось — из-за угла сортира показался Брандис.

— Ладно, потом, — вскочил Юрис. — Иди упражняйся дальше.

…Высоко подняв трубу, горнист играл отбой. Трепещущий в вечернем небе трехцветный флаг медленно полз вниз по флагштоку. И сразу же по всей территории военного городка и в казармах наступила настороженная, чуткая тишина. Отдыхала техника, на ровных рядах железных коек под серыми одеялами тяжелым, усталым сном спали солдаты. Лишь у дверей возле столика дневального тускло светила лампа.

Юрис Грикис, а сегодня дневальным был именно он, оторвался от книжки, внимательно оглядел казарму. Заметил: кто-то в углу не спит, сидит на кровати. Грикис закрыл книгу, поднялся и, неслышно ступая, пошел между рядами коек.

Артур — в кальсонах, в рубахе, — сидя на койке, держал в руке уже не раз читанное письмо.

— Ну что, друг? — Грикис опустился рядом, — Из дому вести плохие?

Банга молча кивнул.

— Что-нибудь с матерью?

— Нет, мать здорова.

— Уже хорошо. Остальное можно пережить.

— Можно, конечно.

Грикис искоса посмотрел на него.

— Два года назад вот так же ночами не спал. Моя ушла к другому. Думал, покончу с собой. Но, как видишь, жив и даже на других девчат поглядываю. И ты забудь. Похоже, она-то тебя забыла. Или я не о том?

Артур по-прежнему сидел молча, сжав письмо в руке.

— Давай-ка ложись спать. Завтра увольнительную получим. Сходим куда-нибудь, развеемся. — Дневальный вдруг насторожился — откуда-то снизу приближались шаги. — Капрал! — Юрис метнулся к своему столику.

Банга забрался под одеяло. На тумбочке у его изголовья остался лежать конверт с адресом, написанным рукой матери: «Айзпуте. 10-й полк. Рядовому Артуру Банге».

На экране маленького кинотеатра Эдди Нельсон и Жаннет Макдональд распевали свой коронный любовный дуэт. Крутили картину «Розмари». Притихший зал внимал звукам сентиментальной мелодии. Девушка, сидевшая рядом с Грикисом, совсем разомлела от блаженства, приникла к его плечу. Солдат осторожно повел взглядом в сторону Артура — тот был так же мрачен, как накануне ночью.

— Пошли! — негромко, но решительно скомандовал Грикис. — Потанцуем лучше!

— Но почему? — капризно запротестовала девушка. — Сейчас Эдди Нельсон будет целовать ее в вигваме.

— Сколько можно пялиться на одно и то же?

На них возмущенно зашикали.

— Пошли, пошли! — Юрис хлопнул приятеля по плечу, и они втроем, пригнувшись, заспешили к выходу.

А Эдди Нельсон, пробравшись в индейский вигвам, действительно, страстно целовал свою возлюбленную.

В душном, шумком танцзале Грикису тоже не удалось развеселить Бангу. Тот угрюмо сидел за круглым столиком возле буфета. Джаз-банд наяривал «Ламбетвок», среди танцующих там и сям мелькали солдатские мундиры.

— Хочешь, я познакомлю твоего дружка с Дзидрой? — спросила девушка Грикиса, лихо выделывая фокстротные па. — Вон та, беленькая.

— Можешь и сама с ним потанцевать.

— А что? И потанцую. Только ты, небось, заревнуешь?

Музыка смолкла.

— Ну что, познакомить его с Дзидрой? Пошли!

Миловидная блондинка, с пухленькими губками, голубоглазая, с чуть вздернутым носиком, жеманно протянула Юрису пальчики и, грассируя, представилась:

— Дзидра.

— Грикис.

Девушка удивленно моргнула.

— Так официально?

Солдат торопливо поправился:

— Юрис. — И как бы заминая неловкость, предложил: — Пойдемте в буфет.

Они поднялись по широкой лестнице наверх. Артур по-прежнему сидел в самом дальнем углу. Перед ним стояла бутылка лимонада.

— Вот он, наш мрачный рыбак! — девушка Грикиса бесцеремонно провела ладонью по волосам Артура. — Знакомься, это моя подруга Дзидра. Садись, садись, не бойся, он тебя не укусит. — Вместе с Юрисом она расположилась напротив.

— А вы, действительно, рыбак? — с любопытством разглядывая парня, поинтересовалась Дзидра.

— Сейчас, как видите, я солдат. А в общем…

— Как интересно! Недавно я смотрела фильм «Сын рыбака»[5]. Там еще есть такая песенка… — Дзидра кокетливо поморгала ресницами, припоминая мелодию, и запела: — Ля-ла… Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…

Грикис и его девушка подхватили. Пели с удовольствием, прикрыв глаза и раскачиваясь в такт.

— Приглашаю на следующий танец, — резко оборвав песню, бойко предложила Артуру Дзидра.

Тот окончательно смутился:

— Спасибо, но я не умею.

— Ничего, я вас сразу научу. Это очень просто.

— Хочу мороженого, — шутливо капризничая, надула губы подружка Грикиса.

— Один момент! — предупредительно вскочил Юрис. — Только пойдем вместе. — Он многозначительно показал взглядом на Артура и Дзидру.

В это время зазвучала музыка — джаз-банд заиграл известное «Танго-натурно».

— Ну что, идем? — первой поднялась Дзидра.

— Но я и вправду не умею…

— Иди, иди! — с силой подтолкнул Грикис.

Как ни странно, но Артур довольно быстро освоился на танцплощадке. Вначале дело шло туго, но потом он вполне прилично стал передвигать ногами в такт музыке.

— Я же говорила, — принимая его удачу на свой счет, ворковала без умолку Дзидра. — Скажите, а жизнь рыбаков действительно такая мрачная, как показано в кино?

Он подумал, пожал плечами:

— Как вам сказать? В кино всегда все красивее…

— И у вас такая же судьба?..

— Что вы имеет в виду?

— Ну… Вы богатый — она бедная. Или наоборот: вы бедный — она богатая!

— А-а! — облегченно рассмеялся Артур. Как вам сказать… Наверное, я был очень богатым…

— И все проиграли?

— И все проиграл.

— Ну, это уже, как в фильме с Гарри Купером…

Грикис расплатился за мороженое, протянул две вазочки подружке, две взял сам, хотел было отойти от стойки, но тут вдруг заметил мужчину в сером пиджаке. Тот бесцельно слонялся по буфету, его маленькие рысьи глазки на изъеденном оспой лице пытливо ощупывали каждого сидящего за столиками. Юрис торопливо отвернулся, бросив девушке:

— Мороженое заберешь сама. — Заметив входящих в буфет Дзидру с Артуром, поспешил им навстречу. При этом он все время старался быть спиной к «серому пиджаку».

— Вот номерок, — торопливо сказал Грикис. — Захватишь мою шинель. Встретимся в парке, у памятника.

Удивленный Артур хотел о чем-то спросить, но Грикис будто растворился в толпе танцующих. Банга повел взглядом по залу, стараясь угадать причину столь поспешного бегства, и вдруг увидел неподалеку от себя мужчину в сером клетчатом пиджаке. На секунду их взгляды встретились… Артуру почему-то самому захотелось побыстрее выбраться из этого душного помещения.

Грикис ждал в глухом углу городского парка на скамейке, дрожа от холода.

— Здесь я… — негромко позвал он, увидев вынырнувшего из темноты Артура. — Давай шинель скорее! Продрог как собака. Папиросы есть? Может, хоть немного согреюсь.

Артур достал пачку. Закурили.

— Ты что, от этого, в сером пиджаке?..

— Догадливый.

— И, думаешь, убежал? А в казарме он тебя не найдет?

— Вряд ли. Он меня под другой фамилией знает.

Артур с испугом и удивлением смотрел на приятеля.

— Ты бы поостерегся. Юрис! Они там не шутят.

Грикис внимательно посмотрел на Бангу:

— Это из собственного опыта?

Артур резко обернулся:

— Ты… Откуда знаешь?

— Сорока на хвосте принесла. Из канцелярии полка, например, куда твои бумаги пришли в запечатанном конверте. А на нем штамп одного небезызвестного тебе заведения.

— Ну знаешь!.. — У вас тут, я вижу, дело поставлено.

— А ты как думал? Ты один такой шустрый? Так что, брат, не откалывайся.

— От чего или от кого? — полюбопытствовал Артур. — Хочешь, чтобы и я от этого в сером пиджаке бегал?

— Тебя, я вижу, больше устраивает сортиры Брандису чистить? Ты что, не понимаешь, куда все клонится? Здесь Брандисы, там немцы…

— При чем тут немцы? Каждый латыш сумеет постоять за свою родину.

— Родину? Я думаю, что понятия родины у тебя и у нашего полковника не совсем одинаковые.

— Чего ты хочешь? — обескураженно спросил Артур.

— Я? — Грикис долго молчал, жадно затягиваясь папиросой. — Я хочу, чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга.

«Чтобы ты и я никогда не стреляли друг в друга…» Впервые за последнее время Артур почувствовал себя пробуждающимся от долгого и тяжелого сна. Он словно трезвел после сильного похмелья. Действительно, что происходит вокруг? С того момента, как он ударил Марту по лицу и земля качнулась под ногами, Банга будто попал в полосу отчаянных штормов. Хотел устоять на палубе — безжалостно смыло за борт; только вынырнул на поверхность — захлестнуло волной; вроде бы и выбрался на берег, да все равно идти некуда — дорога закрыта. Во имя чего он сидит в этой вонючей казарме, трамбует плац и тянется перед всякими коротышками? Командиры убеждали, что все это во имя Латвии и народа, Грикис говорит, что понятие «родина» у него, рядового солдата, и у командира полка разное. Что значит разное? Юрис разъяснил: разное бывает отношение к родине.

— Ты посмотри, кто нами командует, — говорил Грикис, — и подумай, кому ты служишь. Для чего этому коротышке Брандису нужна винтовка в твоих руках? Защищать родину? Как бы не так. Чтобы мы заслоняли его от таких же, как ты и я, рыбаков и рабочего люда. Понял?

— А ты кому служишь? — не удержавшись, уколол Банга.

— Я? — переспросил Грикис. — Тебе. Когда ты это поймешь и ответишь мне тем же, вот это и станет службой родине, а не Брандисам.

Артур присматривался, прислушивался и все больше склонялся к тому, что Грикис прав. Действительно, кому он служит? Матери, что осталась совсем одна, Калниньшу, Акменьлауксу, Лаймону или Лосбергу? При этом имени у Банги кровь вскипала в жилах, в висках начинали стучать молоточки. О Марте он старался не думать. Вернее, убеждал себя в том, что не думает. На самом же деле только тем и занимался, что вспоминал все до мельчайших подробностей, тысячу раз заново переживал каждый ее жест и каждый вздох. И чем больше вспоминал, тем настойчивей задавал себе вопрос: а не слишком ли он погорячился тогда? Теперь, по прошествии времени, все случившееся представлялось по-другому. Но Артур упрямо отбрасывал здравую мысль в сторону. Обида жгутом давила горло, не давала трезво взглянуть на вещи. Ведь он чувствовал, он предупреждал Марту, он просил ее уйти из этого проклятого дома.

Банга закрывал глаза и видел Марту — бледную поникшую, в сером клетчатом пиджаке Рихарда… И разум отказывался повиноваться ему.

А на родном берегу все было точно так, как и год, как тысячу лет назад. Неслись вереницы мутно-зеленых волн, кружились, сталкивались, распластывались по песку. Прибой шел напористый, крепкий. Холодный апрельский ветер гнал по небу косматые, грязные тучи. У причала покачивались рыбацкие лодки и большой моторный бот Озолса.

За дюнами возле склада стоял нагруженный ящиками грузовик. Возле него в теплых, непромокаемых робах толпились рыбаки, только что пришедшие с лова. Они возбужденно шумели, загораживая путь машине. Озолс яростно кричал:

— Отойдите, вам говорят! С дороги!

Но рыбаки не трогались с места.

— Поезжай! — набросился на шофера Озолс.

— Как ехать-то? — возразил тот. — Людей давить?

— Все вы одна компашка-брашка! — Озолс заковылял вокруг машины, придвинулся вплотную к Калниньшу. — Что ты уперся? Что тебе надо?

— Это обман! — в тон Озолсу крикнул Калниньш. — Вчера еще обещали по тридцать сантимов за ящик, а сегодня уже двадцать даете. Что за дела?

— А я тут при чем? Вы слышали, я при вас в Ригу звонил. Цены устанавливает центральное правление.

— Центральное правление… Слыхали мы эту песню, — язвительно крикнул Лаймон, — А если центральное правление по сантиму за ящик даст? Так и будем кланяться?

Рыбаки хмуро ворчали:

— Мы на горючее больше тратим. В конце концов, ты должен как-то защищать наши интересы.

— Да поймите вы, олухи, — не на шутку разозлился Озолс, — Идти на конфликт с правлением, это же идиотизм. Не получите ни сетей, ни горючего, И рыбу у вас брать не будут…

— Лучше в море выбросить, чем за гроши отдавать, — непримиримо сказал Калниньш.

— Ах вон оно что! Ну выбрасывай, раз ты такой богач. Снимай свои ящики к чертовой матери!

— Там, между прочим, не только мои…

Шофер не выдержал, вышел из кабины:

— Давайте решайте, мне еще два рейса делать.

— А что нам решать? — вмешался Лаймон. — Пусть он решает, ему за это деньги платят.

— Тогда сбрасывай ящики и убирайся отсюда! — приказал Озолс шоферу. — Я доложу в правление.

— А я грузчиком не нанимался.

— Заодно с ними? Последний раз спрашиваю — поедешь или нет?

— Никуда он не поедет, пока сами не разберемся, — твердо заключил Калниньш.

— Учителя наслушались? Я знаю — это он… Да и ты со своим сынком давно тут воду мутите. Ну смотрите!.. — Озолс повернулся и зашагал к правлению.

Шофер чуть заметно подмигнул Калниньшу.

— Может, зря мы так круто? — с сомнением сказал Марцис, глядя вслед Озолсу.

— Ничего, пусть попрыгает, — закуривая, ответил Фрицис Спуре. — А то совсем на шею сели. Если с первого улова так жмут, чего ждать дальше?

— Да-а, — задумчиво протянул кто-то из рыбаков, — все они одним миром мазаны.

— Это уж точно, — согласился Калниньш. — Протяни палец, так и руку отхватят.

В своем кабинете, не сняв еще плаща, Озолс взволнованно говорил по телефону:

— Я в затруднении, господин Варпа! Они просто сошли с ума — не выпускают машину, и все. Никогда еще такого не было.

— Что значит, не выпускают? — растерянно переспросил на другом конце провода председатель общества «Рыбак» Варпа. — Вы должны объяснить им, что цена установлена…

— Да я говорил, убеждал… Поймите мое положение…

— Вы обязаны обеспечить доставку рыбы. У нас обязательства перед владельцами магазинов, консервным заводом… Вы же в курсе дел.

— Но, может быть, на этот раз пойти на уступки? Все-таки первый улов.

— На уступки? Чтобы подать пример другим? Ни в коем случае. Не уступать! И как следует проучить.

— Но как мне быть сейчас? Не знаю.

— Ничего пока не предпринимайте. Я посоветуюсь и позвоню через несколько минут.

Озолс положил трубку и начал стягивать с себя плащ. Повесил на крючок, присел было поправить ремень протеза, но тут раздался телефонный звонок. Якоб рывком поднялся:

— Да-да, я слушаю, господин Варпа!

В трубке послышался добродушный смешок:

— Нет, это не господин Варпа. Это господин Лосберг, ваш зять.

— Господи! Рихард!.. Откуда вы?

— Из Риги. Только сегодня прибыл.

— А Марта? Она с вами?

— Нет, конечно. Но она шлет вам привет. Думаю, скоро вы сможете поздравить себя с внуком… или с внучкой.

Крупная слеза скатилась по щеке старика.

— Господи! Рихард! Вы долго пробудете в Риге? Только пару дней? Я немедленно выезжаю к вам. Вы мне должны все рассказать. — Он положил трубку. — Хоть одна приятная новость.

Подошел к шкафу, достал бутылку водки, налил полную рюмку и залпом опрокинул.

Дюжие атланты добросовестно поддерживали порвал дома на улице Шкюню, где жил Лосберг. Окна его квартиры на третьем этаже были плотно зашторены. В большом кабинете собралось человек шесть. Среди них директор банка Фрицкаус, промышленник Карлсонс, полковник Граузе.

— Если мы вас правильно поняли, — обратился Граузе к Рихарду, — то все эти туманные разговоры о контактах сводятся, по существу, к информации. А проще говоря — к работе на их разведку?

— Туманных разговоров было много, — усмехнулся Рихард. — Но инструкции получены вполне конкретные. Прежде всего, их интересуют русские базы в Вентспилсе и Лиепае.

— Легко сказать, интересуют! — нервно воскликнул Граузе. — Красные сидят там по договору с нашим правительством. Не высовывают носа и сами ни во что не вмешиваются. Соблюдают договор буква в букву. Попробуй к ним пролезть!

— А что обещают немцы взамен? — спросил Карлсонс.

— Вот тут-то и начинались туманные разговоры, — пожал плечами Рихард.

— Лично меня это вовсе не смущает, — вмешался, наконец, Крейзис. — Ясно, что Гитлер не хочет преждевременно дразнить русских. Он ведет очень тонкую и хитрую политику…

— Как бы его хитрая политика не вышла нам боком! — перебил полковник Граузе.

— Не знаю, — задумчиво проговорил Рихард. — Единственное, что я там понял со всей ясностью: мы им нужны только как маленькие пешки в очень большой игре.

Крейзис снисходительно усмехнулся, мягко прошелся по кабинету:

— Пусть даже так. Но если немцы сознают, что наша организация «Гром и Крест» все-таки существует, что она наиболее реальная их опора в Латвии — это уже много!

— Да, да! — поддержал Фрицкаус. — И за это мы должны сказать большое спасибо нашему эмиссару в Германии — господину Лосбергу.

Рихард встал:

— Простите, но я хотел бы сразу внести ясность. Во-первых, я не ваш… и тем более, не эмиссар. Я просто выполнил просьбу своего старого друга. — Во-вторых…

Крейзис дотронулся кончиками пальцев до его плеча.

— Не скромничай, Рихард. Во-первых, если бы тебе претила моя просьба, ты бы никогда не взялся ее выполнять. А, во-вторых… Во-вторых, время покажет, наш ты или не наш. За твое здоровье!

— Господа, я думаю, нам пора. Сейчас начнут собираться гости. — Рихард жестом хлебосольного хозяина распахнул дверь.

Крейзис покидал кабинет последним. На секунду задержался, тихо спросил Лосберга:

— Этот немец, что приехал с тобой… как его? Зингрубер?.. Он действительно коммерсант или… — и так выразительно посмотрел Рихарду в глаза, что тот не решился солгать.

— Вот именно. Но, надеюсь, ты понимаешь?..

— Если бы не понимал, не спрашивал. Он будет сегодня на ужине?

— Конечно.

Среди гостей не было ни одной дамы — прием был деловой, строго официальный. Но Рихард позаботился придать этой встрече дружеский, непринужденный тон. В большой гостиной интимную обстановку создавали мягкий свет, негромкая музыка, искрящийся хрусталем фуршетный стол. Для доверительных бесед были устроены уютные уголки, отгороженные шпалерами цветочных ваз. Все выглядело вполне благопристойно и респектабельно: солидные, деловые люди собирались вместе поужинать, перекинуться словцом. Тем более, что человек их круга вернулся из Германии и ему, вероятно, есть о чем рассказать. Именно так думало большинство гостей и только сам Лосберг да Зингрубер, по заданию которого был организован этот ужин, знали истинную цель встречи. Впрочем, догадывались о ней и друзья Крейзиса. Это была встреча-смотрины, где предполагалось знакомство и прощупывание друг друга.

Рихард представлял гостей Зингруберу:

— Освальд Крейзис, мой друг. Адвокат и отчаянный полемист, чтобы не сказать софист…

— Чтобы не сказать демагог? — с усмешкой ввернул Крейзис.

— Спорить с вами — особенно на политические темы — истинное наслаждение. Но дело нелегкое.

Манфред — он был в сером щегольском костюме — ослепительно улыбнулся адвокату:

— Моя мечта, господин Крейзис, услышать хоть одну из ваших защитительных речей.

— Надеюсь, вы получите такую возможность не в качестве моего клиента.

— Готов даже на это. Говорят, вы можете оправдать самого дьявола.

— Ну, это дело нехитрое, когда на твоей стороне вся бесовская сила…

— Вы хотите сказать, что ангелов защищать сложнее?

— Сложнее? Просто невозможно. Люди уже давно не верят в ангелов. Чем сильнее вы их убеждаете в своей святости, тем больше они распознают в вас искушенного черта.

Зингрубер раскатисто захохотал:

— Любопытно, любопытно, господин Крейзис. Был бы рад побеседовать с вами отдельно.

— Весьма польщен! В любое, удобное для вас, время.

Рихард на мгновение задержал Крейзиса, вполголоса сказал по-латышски:

— Все забываю тебя поблагодарить…

— За что?

— Ну… За нашего общего знакомого рыбака…

— А-а!.. Да, пришлось нам с Рудольфом попотеть…

— Считай, что я твой должник.

— Пустяки! Веру сырым и вареным.

— Все на столах.

— Полковник Граузе! — возвращаясь к своим обязанностям, продолжал представлять гостей Рихард.

Зингрубер окинул полковника коротким взглядом, доброжелательно поклонился.

— Всегда завидовал военным. Мужчина, это прежде всего — сила и мужество. Не так ли, господин полковник?

Граузе пришелся по душе комплимент немца. Он еще выше поднял подбородок:

— Совершенно с вами согласен. Я всегда считал мужчиной только солдата.

Рихарда покоробила казарменная философия полковника, он брезгливо поморщился. Граузе, видно, и сам сообразил, что сморозил глупость. Попытался неуклюже выпутаться из щекотливого положения.

— О присутствующих, естественно, не говорят. Что касается вас, господин Зингрубер, для меня каждый немец солдат. В какой бы он ни был одежде.

— О-о! Я весьма признателен вам за столь высокую оценку. Сразу чувствуется, что вы знаток своего дела.

Граузе хотел продолжить беседу, но Рихард оттеснил его промышленником Карлсонсом.

— Карлсонс. Пиво, лес, рыба, — представился тот своей дежурной шуткой.

— Зингрубер. Шнапс, закуска, девочки, — в тон ему отрекомендовался Манфред.

Толстяк рассмеялся:

— Шнапс, закуска, девочки!.. Совсем неплохо, покупаю пакет акций. Или это только вывеска фирмы? — и он отодвинулся в сторону, уступая место громадному медлительному человеку с ярко-огненной, почти красной шевелюрой.

— Господин Лоре, — отрекомендовал Рихард. — Судовладелец и золотой человек. В прямом и переносном смысле этого слова.

— К счастью, мое лучшее золото всегда при мне, — тряхнул шевелюрой Лоре. — Его может прибрать только один банк на свете.

— Но и он над вами не властен, — Манфред одарил судовладельца одной из самых лучезарных своих улыбок.

— Кто знает, кто знает… — уклончиво качнул головой Лоре и повернулся к Рихарду. — Мне поручено передать вам приглашение от Регины.

— Какая-нибудь из ее фантастических выдумок?

— Почти угадали — свадьба! Свою вы замотали, ну а мы — не таковские.

— Примите мои поздравления! — смущенно улыбнулся Лосберг. — Кто же избранник вашей дочери? Морган? Рокфеллер?

— И опять угадали, — захохотал Лоре. — Американец. Но без гроша. Ба-альшой прохвост! Далеко пойдет. Послушайте, я вам расскажу…

Он обнял Рихарда за плечи, бесцеремонно оттащил в сторону и громким шепотом спросил:

— Что за гусь? Он каждого так… обнюхивает?

— Манфред? Мой старый друг. Вместе учились в университете.

— М-да… — выпятил губу Лоре. — Тоже — ба-альшой прохвост! Все-таки, если честно, — терпеть не могу немцев!

— Русские вам симпатичнее? — усмехнулся Лосберг.

— Представьте — да. Именно русские, даже — большевики! Нет, ей-богу! Мне нравится их чувство государственного достоинства, фанатизм… Только если бы не их паталогическая ненависть к частной собственности! Понимаете, я не хочу быть бедным. Я просто не умею этого делать. Я никогда не понимал людей, которые не в состоянии заработать гроша на кусок хлеба. В наше время… Поверьте, если б не это — я с удовольствием поддал бы вашему другу… коленом под зад. — Он заметил приближающегося к ним Зингрубера, перешел на немецкий и заговорил громче: — Знаете о чем я говорю, господин Зингрубер? Что мне очень импонирует немецкая деловитость. Я бы с удовольствием ходил под немецким флагом, если бы не ваша страсть больше плавать под водой чем по воде. — Он зычно расхохотался своей шутке.

Манфред тоже рассмеялся, но внимательный Рихард заметил в уголках его глаз злые искорки. И вообще за веселой непринужденностью Манфреда он чувствовал острое, напряженное внимание к каждому из присутствующих на этом деловом ужине.

Прекрасно сервированный стол, вышколенные, специально приглашенные для этого из ресторана официанты, богатый набор вин и закусок — все это создавало и хорошее настроение, и как бы подчеркивало значительность самой встречи. Вниманием компании с самого начала завладел Манфред — он был просто в ударе: сыпал остротами, рассказывал анекдоты, пил сам, потчевал соседей. Тосты, тосты, тосты…

Все шло по задуманному плану, Единственное, о чем жалел Рихард, это то, что приехал тесть. Своим нытьем и плебейским видом он портил всю изысканность встречи.

— Никакого сладу, — взволнованно жаловался он. — Чуть чего — орут, требуют… Совсем от рук отбились.

— Ну орать-то всегда орали, — невозмутимо заметил Граузе. — Не надо распускать.

— В том-то и дело, что не только орут. Действуют — и не так уж глупо. Грамотные стали. Профсоюз помаленьку к рукам прибирают, газетки какие-то появились, листовки. Разговоры такие… Того и гляди, башку оторвут.

— О чем он говорит? — спросил Манфред у Лосберга.

— Да так, жалуется на рыбаков. Плохо работают.

— Их, видите ли, не устраивают наши порядки, — вмешался Граузе. — Стадо почувствовало себя без хозяина.

— О-о! Без хозяина, это плохо. А в принципе… Если люди мечтают о новом порядке, им обязательно надо в этом помочь.

— С вами поможешь… — переходя на латышский, пробурчал себе под нос Граузе и наклонился к Рихарду: — Вы уверены, что он не понимает по-латышски?

— Черт его знает, — неожиданно откровенно признался тот. — Разве можно сейчас быть в чем-то уверенным?