Дворец иллюзий

17 Дедушка

Дхри прислал срочное сообщение: я и Юдхиштхира должны были встретить его у караульной башни, расположенной над городскими стенами. Когда мы на нее забрались, мы увидели огромную армию, приближавшуюся к Кампилье.

От страха у меня закружилась голова. Прошло только две недели с моего сваямвара. Неужели просители, потерпевшие неудачу в первый раз, вернулись для мести? Но Юдхиштхира произнес:

— Посмотри, там знамя Хастинапура!

— Кажется, твой дядя прислал свиту, чтобы встретить тебя, — сказал Дхри, иронично улыбаясь.

— Что же еще он мог сделать, узнав, что его племянники оказались живы и здоровы, а не сгорели, как он предполагал? К тому же еще и стали союзниками влиятельного Друпада, — сказал, также иронично улыбаясь, Юдхиштхира.

Я удивилась. Среди своих братьев он был самым благоразумным, сдерживал их, упрекал, когда они обижали своих двоюродных братьев Каурава. Оказывается, у моего почти идеального мужа были свои секреты.

Но теперь он перегнулся через край зубчатой стены, радуясь, как ребенок, оказавшийся впервые на ярмарке.

— Посмотри, Панчаали! Дедушка собственной персоной пришел, чтобы забрать нас.

Во главе армии я увидела мужчину с серебристой, как река, бородой на белом коне. Солнце ослепляло нас, отражаясь в его доспехах. По сравнению с ним все вокруг казались карликами.

Это был Бхишма, дедушка моего мужа, дававший ужасные клятвы, воин, на уничтожение которого Сикханди положил свою жизнь. Разрываясь между отвращением и восхищением, я не могла отвести от него глаз.

Юдхиштхира с гордой мальчишеской улыбкой взглянул на меня:

— Он заставляет других людей неметь при виде себя, не так ли?

Как всегда он неправильно меня понял.

Бхишма поднял руку в знак приветствия — должно быть, он узнал Юдхиштхиру. Даже с такого расстояния я чувствовала его любовь, сильную и пронизывающую, как копье.

Мой отец принял Бхишму довольно почтительно, но он не пытался смягчить свои слова.

— Дурьодхана чуть не убил братьев в прошлый раз, — сказал он. — Кто знает, повезет ли им в следующий раз? Я не хочу, чтобы моя единственная дочь вернулась ко мне вдовой.

Казалось, что его больше беспокоит потеря новых союзников, нежели мое супружеское несчастье.

Глаза Бхишмы сверкнули в ответ на это оскорбление. Но он только ответил:

— Я отдам жизнь ради их спасения.

Его слова были настолько сильны, что даже Кришна, которого мой отец пригласил на встречу, кивнул.

— Пусть они идут, — сказал он отцу. — Дурьодхана не будет предпринимать никаких попыток, пока дедушка следит за ними. Не сейчас. Кроме того, сколько ты еще сможешь продержать их в заточении? В конце концов, они герои.

Когда мой отец со своими придворными покинул комнату, Бхишма обнял Кришну. Я никогда бы не подумала, что они так хорошо друг друга знали! Меня так всегда раздражало, когда я чего-то не знала.

— Теперь все начинается, Говинда, — сказал Бхишма, назвав его именем, которое я никогда не слышала. (Сколько же всего обличий у Кришны? Мне казалось, что я никогда не узнаю их все.) Оба мрачно посмотрели друг на друга. У них явно была какая-то тайна, которую они не собираются нам раскрывать, а меня не покидало ощущение, что я словно ребенок, от которого что-то скрывают.

Затем Бхишма повернулся к Юдхиштхире, шлепнув его по уху.

— Мерзавец! — выругался он. — Почему ты не дал мне знать, что ты жив? Мысль о том, что вы погибли в огне, чуть не убила меня!

Он говорил это шутливо, но его лицо выдавало сильное переживание. Неожиданно он стал выглядеть соответственно своему возрасту, его глубокие морщины вокруг рта стали особенно заметными. Когда он стал тереть глаза, я не могла оторвать от него взгляда, потому что никогда в жизни я не видела плачущего мужчину.

Но он вмиг сбросил печаль и взял мои руки. Его лицо светилось от счастья.

— Дорогая внучка, — сказал он. — Я от всего сердца приветствую тебя в твоем новом доме!

Никто еще так страстно и искренне не звал меня в свой дом.

Все это время, ради Сикханди, я ненавидела Бхишму. Но теперь я не могла устоять перед его обаянием. Я чувствовала, что все мое недоверие тает от его теплой улыбки. Возможно, я наконец-то обрела свой дом.

Пандавы с триумфом вернулись в Хастинапур в сопровождении марширующих солдат, разрисованных слонов и музыкантов, играющих на горнах. Я и Кунти ехали в колеснице с блестящими шелковыми подушками и золотыми занавесками. За нами шли сотни мужчин, несущих ящики с драгоценностями — прощальный подарок моего отца. На лице Кунти играла торжествующая улыбка — а почему бы и нет? Ее сыновья наконец-то были в безопасности, под защитой могущественных родственников, которых Дурьодхана не посмеет тронуть. Весь Бхарат гудел из-за моего замужества с пятью братьями, чья сыновья верность была такой сильной, что они предпочли делить между собой одну жену, нежели нарушить слово матери. В нашем противостоянии Кунти одержала победу надо мной, разорвав связь между Арджуной и мной, связь, которая могла со временем стать крепче, чем с ней.

Мне приходилось проглатывать все горькие, словно желчь, слова, которые вертелись у меня на языке. Но наша война была еще не закончена. Я буду выжидать, изучая слабости Кунти, играя роль послушной невестки.

— Как выглядит дворец в Хастинапуре? — спросила я как можно более вежливым голосом.

— Он очень большой, — ответила она пренебрежительно. — Возможно, ты таких даже не видела.

Хотя я с сомнением отнеслась к словам Кунти, они разожгли во мне неподдельный интерес к моему новому дому. Я представляла себе здание из мерцающего красного песчаника, которое будет, по-видимому, сильно отличаться от крепости моего отца: воздушное и сияющее, с множеством окон и дверей, выходящих на шикарные балконы. Мое воображение рисовало разноцветные сады, наполненные пением птиц, мои комнаты на верхнем этаже, продуваемые легким ветерком, приносящим ароматы цветущих манговых деревьев. С мраморного балкона я буду видеть весь город и знать, что там происходит, чтобы, когда Юдхиштхира станет царем, я могла давать ему мудрые советы.

Если бы Дхаи-ма (которую недолюбливала Кунти, отправив ее в конец всей вереницы слуг) была в повозке, она бы точно знала, о чем я думаю. Она бы щелкнула языком и надула губы, чтобы предостеречь меня одним из своих любимых высказываний: «Ожидания похожи на незаметные камни на твоем пути, о которые ты обязательно споткнешься».

Каким же оказался непохожим дворец в Хастинапуре на тот, который я себе представляла! Несколько комнат, расположенных в самом центре дворца (по мнению Кунти, для нашей же безопасности), выходили во внутренний дворик со статуями танцующих женщин, застывших в причудливых позах. Хотя комнаты и казались довольно просторными, мне было тесно в них. Кругом висели безвкусные драпировки, слишком мягкие ковры засасывали мои лодыжки, а мебели было слишком много. Замысловатые предметы занимали все свободное пространство. Стая служанок постоянно крутилась вокруг, вытирая пыль с этих предметов и таращась на меня. Я даже начала скучать по тому суровому сумраку, царившему во дворце моего отца. Однажды я высказалась, что убранство могло бы быть и проще. Но Кунти (кому, скорее всего, и принадлежали эти комнаты, когда она сама только приехала в этот дворец) холодно заявила мне, что каждая вещь здесь была святыней и принадлежала когда-то королю Панду.

Хотя меня душили мои покои, я, к своему удивлению, не стремилась сбежать. Сам дворец, украшенный золочеными куполами, узорчатой лепниной и дверями, выложенными кусочками металла, производил необыкновенное впечатление. Всё в нем было таким огромным, что казалось, он предназначался для великанов. Но за радостным великолепием скрывалось что-то угрожающее и порабощающее. Мне казалось, что дворец обратил все свое внимание на меня, желая проверить, не была ли я самым слабым звеном в роде Пандавов. Я чувствовала его приближение, хотя не могла понять, откуда оно должно прийти. Это ощущение заставило меня прятаться в подземном туннеле — ту, которая с таким нетерпением хотела сбежать из отцовского дома и войти в историю!

Но мне не позволялось прятаться, ведь я была королевской невесткой. На государственных торжествах я должна была ехать рядом с Юдхиштхирой в его повозке. (На этих мероприятиях я поняла, что пользуюсь популярностью в народе. Что-то в моем замужестве забавляло публику. На мои появления бурно реагировали, и это заставляло Кунти колебаться между гордостью и раздражением.) В этой огромной семье было бесконечное множество званых обедов (Кауравы любили пировать), на которых я должна была появляться, хотя мне приходилось покидать гостей, как и другим женам, до того, как все начинали пить, играть, и начиналось самое веселье. Днем Кунти тащила меня с собой навещать других женщин во дворце. Во время этих визитов они демонстрировали свои украшения и наряды или скромно упоминали о подвигах своих мужей. Когда я не участвовала в этих собраниях, они злобно шептались о тех, кто считал себя лучше других, имея нескольких мужей. Это было бы даже забавно, если бы я не чувствовала себя так одиноко.

У меня была огромная потребность в ком-то, с кем я бы могла вести открытый и умный разговор. Дхри участвовал в наших походах в Хастинапур, но когда он встретил Дрону и уговорил его быть своим учителем, мой отец вызвал его к себе в Кампилью. Это было наше первое расставание, и я отчаянно скучала по нему — по его терпению, способности понимать меня без слов, его поддержке, даже когда он не одобрял моих действий. Я даже скучала по его раздражению. Мне не хватало Кришны, его смеха, который уменьшал груз моих проблем. Я мечтала, чтобы он навестил нас. Хотя из слов Кунти я заключила, что здесь в Хастинапуре жене позволялось встречаться с мужчиной только в присутствии мужа. Но я знала, что найду способ увидеться с ним наедине. Разговоры с Дхаи-ма могли бы помочь мне облегчить душу, но Кунти уверяла, что она была занята своими поручениями. Я не могла возражать ей, не вступая в войну, потому что пока я не была к этому готова. Я была в таком отчаянии, что была готова даже встретиться с Юдхиштхирой, у которого было столько интересных и необыкновенных идей о мире, но он был занят своими делами, и я видела его только в спальне.

Большинство людей, которых я встретила со времени переезда сюда, так и оставались для меня загадкой, хотя некоторых я все же узнала получше. Каждый раз, когда слепой царь встречался с нами, устраивал целый спектакль, обнимая моих мужей, громко взывая к богам с пожеланиями счастливой судьбы. Он также благословил меня, пожелав стать «матерью-сотни-сыновей» или «радоваться-каждому-моменту-замужества». (Мы знали, конечно, что больше всего на свете он желал гибели рода Пандавов.) Остальные мои мужья с трудом выносили его лицемерие (Арджуна ругался про себя, в то время, как лицо Бхимы заливалось краской), и только Юдхиштхира, касаясь ступней старика, с неподдельным интересом интересовался его здоровьем. Был ли он святой или у него просто не хватало мозгов? В любом случае это очень раздражало.

Во дворце была еще Гандхари с завязанными глазами, о достоинствах которой слагали песни. Вначале она показалась мне покорной и слишком традиционной. На женских собраниях она никогда не высказывала своего мнения; на званых обедах уделяла все свое внимание нуждам слепого короля. Но спустя несколько недель Дхаи-ма сказала мне: «Пусть тебя не обманывает ее спокойствие! Она опасна, в ней больше силы, чем можно себе представить, и однажды она может решить воспользоваться своей силой». Она продолжила рассказом о том, как один бог, довольный преданностью Гандхари своему мужу, наградил ее даром. Если она когда-нибудь снимет с глаз свою повязку и посмотрит на кого-нибудь, она может вылечить этого человека или сжечь его дотла.

Слова Дхаи-ма меня впечатлили. Я не могла даже представить себе такой дар. Это было гораздо полезнее, чем то, чем меня наделили, и гораздо удобнее.

— Следи и за ее братом, — предупредила меня Дхаи-ма.

— Кем? Этим Сакуни?

Я как-то видела его во дворе, сидящего среди закадычных друзей Дурьодханы — тощего, сутулого мужчину в возрасте с сильно прищуренными глазами. Он хитро ухмыльнулся мне. Из сплетен слуг я узнала, что он любил играть в кости и танцевать с девушками.

— Ты преувеличиваешь. Перестань все время беспокоиться, — сказала я Дхаи-ма.

— Кто-то же должен это делать, — ответила она резко. — И это точно не твой старший муж, который страдает от заблуждения, что его любит весь мир.

Единственный мужчина, которого я не видела со времени своего приезда в Хастинапур, был Карна. Я знала, что по просьбе Дурьодхана, который считал его своим самым близким другом, Карна проводил большую часть года в Хастинапуре, оставляя Ангу на попечении своих министров. Я знала также, что вскоре после моего сваямвара Дурьодхана женился и убеждал Карну сделать то же самое. Но только в этом единственном вопросе он не мог настаивать. Когда я услышала, как недоумевают мои мужья, мне стоило больших трудов сохранять спокойствие на лице, а дыхание ровным и беззаботным.

Признаюсь, что несмотря на клятвы, я каждый день старалась забыть о Карне, стараясь быть лучшей женой для Пандавов, но я страстно желала увидеть Карну снова. Каждый раз, когда я заходила в комнату, я заглядывала под свое покрывало — я просто не могла удержаться — надеялась, что он будет там. Конечно, я вела себя глупо. Если бы он был там, его тут же прогнали бы. К тому же мое оскорбление было еще слишком свежо в его памяти. Я бесстыдно подслушивала служанок, пытаясь узнать его местонахождение. Каждый раз, когда в разговоре с Дхаи-ма я уже было собиралась спросить, куда пропал Карна (так как у нее были свои способы узнавать секреты), я прикусывала язык сотни раз. Если бы она услышала его имя из моих уст, она бы поняла, что я чувствую. И даже ей, той, которая любила меня как никого другого, я не могла осмелиться открыть этот темный цветок, который я не хотела вырвать из своего сердца.