Эмма. Безумная жена (СИ)

Глава 20 Мой Океан

Итан

Новый Орлеан встретил меня сумерками, туманом и тяжелым, пыльным воздухом. Я ненавидел это. Особенно после долгих дней на корабле — лёгкие будто забились песком. Но времени отдышаться не было.

Я спешил. Нужно было добраться до особняка. Пусть придётся сидеть в изоляции — хоть в другом крыле, хоть в подвале — главное, знать, что с Эммой всё в порядке.

Тревога жгла изнутри. Гнала меня, как злой дух по пятам. Казалось, ещё немного — и я опоздаю.

Перекрыв дорогу первому попавшемуся экипажу, я сунул кучеру пачку банкнот и запрыгнул рядом.

— Особняк Нортонов, — коротко бросил я.

Кучер порядком опешил от подобной наглости, будто рядом оказался мешок навоза.

Впрочем, это было не так уж далеко от правды — после того судна, на котором я прибыл, запах, вероятно, стоял удушающий. Но ещё несколько бумажек сгладили его сомнения, и мы тронулись.

Только войдя в мрачный, будто вымерший особняк, я понял — торопился не зря.

Крик. Жуткий, раздирающий душу, выворачивающий наизнанку. Такой, каким он был в моих кошмарах.

Только редкие вести, пойманные в портах, удерживали от безумия. Но и они не приносили облегчения — лишь отсрочку страха. Карантин, эпидемия… Я застрял на чужом судне, лишь поднимая сигнальный флаг, давая капитану понять, что ещё жив.

Рисковать командой — или Эммой — передавая записки я не стал. Наш корабль стоял в том же порту, что и военный флагман. Вернуться в Новый Орлеан мы не могли. Застряли — неизвестно где и неизвестно на сколько.

Я потерял счёт времени. Оно текло вязко, как сгущенная кровь, и каждое мгновение отнимало силы. Но, услышав этот крик, я понял: не зря выбрал иной путь.

Команда ещё в пути. Благодаря рыбацкому судну я успел.

Капитан знал одного старика — местного, с облезлым, воняющим рыбой баркасом. Он согласился доставить меня куда нужно — без документов, без разрешений, только за связку банкнот и обещание молчать о том, что я увижу в их трюме.

Шли по мелководью, ловко, быстро, незаметно, обходя патрули.

После спасения команды с военного судна, я чувствовал себя заядлым преступником, но ради моей Мими пошёл бы и на большее. Ради них обеих. Моих девочек.

Под покровом ночи, воняя уловом и солью, я пересек залив быстрее всех.

Я надеялся, что успел.

Крик стих, и бледные слуги снова заметались по дому.

— Как долго? — схватил я горничную у лестницы.

— Долго, мистер Харрис. Вам стоит поторопиться… возможно, вы ещё успеете проститься, — шепнула девушка, потупила взгляд и поплелась в сторону кухни.

Никому не было дела до того, что хозяин вернулся. Все здесь были под впечатлением от того, что происходило наверху. О происходящем внизу просто забыли.

— Мистер Нортон велел спасать дочь до последнего. Но младенец застрял. Если вы не образумите его… — за моей спиной прозвучал голос Роситы.

Хрупкая взрослая женщина, нянчившая долгожданного сына мистера Нортона. Росита молча осмотрела меня с головы до ног, поморщилась и скрылась в кухне.

Чёрный платок, повязанный на её голове, говорил сам за себя: они уже не надеялись увидеть меня живым. И не мудрено — я и сам терял веру.

Только глаза моей Мими — бездонные, полные жизни — не давали опустить руки. Я обещал ей вернуться. Ради неё я обливался спиртом и шёл лечить других, когда сил уже не оставалось.

Теперь метаться по дому начал я.

Вода. Спирт. Чистая одежда. Всё в спешке. Казалось, каждая секунда может стать последней.

Судя по виду мистера Нортона, так и было.

Он сидел на полу, словно высох. Постарел лет на двадцать за эти месяцы. Русые волосы поседели почти полностью, лицо осунулось, скулы заострились.

Беременность Эммы, похоже, далась им обоим куда тяжелее, чем я мог себе представить.

— Всё настолько плохо? — спросил я, не зная, зачем. Не решаясь войти.

Нужно было собраться. Подготовиться. Если начну паниковать — не смогу ей помочь.

— Прости, Итан. Это твой ребёнок… но я не могу, — прошептал он и, не поднимая взгляда, опрокинул графин с бурбоном.

Смотреть, как он спивается, времени не было.

Нужно забыть, что это Эмма. Вспомнить, что она — пациентка. Это всегда помогало. Значит, поможет и сейчас.

Нужно забыть, что там, внутри неё — мой ребенок, каждый час теряющий шанс выжить.

Это просто женщина. Она рожает. Я видел таких. Я знаю, что нужно делать.

Сделав глубокий вдох, я распахнул дверь и нырнул в жар, крик и запах крови.

Уверенность испарилась, как только я вошёл в комнату.

Впервые дрожали руки. Впервые ноги отказались идти вперёд.

Это была не та Эмма, которую я оставил отцу.

Бледная, влажная, с осунувшимся лицом, спутанными волосами, тонкими, как прутья, руками — она была бледной тенью себя. Стоило врачу вновь подойти, чтобы привести её в чувства — она закричала.

Дрожали руки у всех, но в отличие от них я не мог сдаться и просто смотреть.

— Мистер Харрис… — прошептала повитуха.

— Когда? — спросил я, понимая, что это уже не имеет значения.

— Сутки. Мы сделали всё, что могли. Повернуть ребёнка невозможно — он застрял. Она не выдержит еще одной попытки, — глухо отозвался доктор Моррис.

Мужчина был весь мокрый грязный и едва стоял на ногах. Он смотрел на меня со смесью вины и облегчения. Конечно теперь, когда я тут, ему будет легче оправдаться перед мистером Нортоном.

Подавляя желание почесать об него кулаки, я сосредоточился на Эмме.

— Она выдержит. Она сильнее, чем кажется, — ответил я холодно.

Повернуть ребенка — всего лишь. Я видел, как это делают на островах. Женщины выживали.

И Эмма выживет.

Раздав указания служанке, я сел у постели жены.

— Родная, проснись. Я привёз тебе ракушку. Самую красивую во всём океане.

Я провёл рукой по её волосам и коснулся губами лба.

Она будет ненавидеть меня за это. Всю жизнь. Но должна очнуться.

Ледяная вода, которой я окатил хрупкое тело Эммы, вырвала её из забытья. Она застонала, цепляясь за подголовник. Содранные в кровь пальцы говорили, что боль внутри была куда страшнее.

— Итан… — прохрипела она, вцепившись в мою рубашку, — Это ты или я уже умерла? — осмотревшись, Эмма скривилась.

Да я тоже не хотел бы возвращаться туда где над тобой издевались почти сутки. Но выбора не было у нас обоих.

— Я здесь, малышка. Всё скоро закончится — если ты мне поможешь. Пожуй, не глотай, — я вложил ей в рот горький лист, который хоть немного притупит боль и позволит оставаться в сознании.

Не самое правильное решение — но лучше, чем ждать чуда. Те, кого называли светилами медицины, как раз и ждали. Попытались — и сложили руки.

Если бы не отчаянная любовь мистера Нортона к дочери, Эмма умерла бы под руками этого живодера.

— Кричи, родная, проклинай меня и весь свет, только не отключайся… Доверься мне, — прошептал я ей на ухо.

Не уверен, понимала ли она меня, но взгляд стал осмысленным. Моя сильная, упрямая девочка. Она будет бороться за жизнь с той же хваткой, с какой когда-то боролась за меня.

Я выгнал из комнаты всех бесполезных помощников. Снял покрывало, под которым прятали то, что натворили. Осторожно провёл ладонью по вздувшемуся животу.

Дальше начались минуты моего личного ада.

Крики, от которых закладывало уши. Мольбы, проклятия — но она оставалась в сознании.

Потом — ещё один крик, такой, что я запомню его до конца жизни.

И — тишина.

Эмма потеряла сознание.

Но я успел.

И тут — второй крик. Новый. Детский. Комната поплыла.

Живой. Она смогла. Мы смогли.

Пеленки даже не подготовили — видимо, поняли, что дело дрянь ещё до начала.

Я что-то прокричал, но не услышал собственного голоса.

Ребенка забрали. Я сунул лекарю бутылку и отдал инструкции. Помню, как пообещал утопить его в фонтане, если он не доведёт дело до конца.

— Кровоостанавливающее… — прохрипел я, оседая на пол.

И, кажется, отключился.