Эпопея любви

II. Метр Жиль выполняет обещание Пардальяна-старшего

Анри де Монморанси, маршал де Данвиль, младший брат и заклятый враг Франсуа, спешил вернуться к себе домой, во дворец Месм. Анри считал, что ему удалось заманить в ловушку отца и сына Пардальянов. Правда, офицер королевских гвардейцев, разрешив Пардальянам остаться в доме под поручительство Жанны де Пьенн, помешал Данвилю немедленно разделаться с врагами. Но Анри утешал себя тем, что это лишь небольшая отсрочка, зато потом он не только захватит Пардальянов, но и завладеет Жанной и ее дочерью.

Анри де Монморанси по-прежнему любил Жанну де Пьенн. Когда-то в Маржанси невеста брата отвергла его, и он жестоко отомстил. Даже в заговор герцога Гиза Анри ввязался из-за Жанны: Гиз пообещал Данвилю убрать герцога де Монморанси. После смерти брата Анри стал бы главой дома Монморанси, единственным наследником, чье богатство равнялось бы богатству короля Франции. Ему была обещана шпага коннетабля, когда-то прославившая его отца.

Анри мечтал, что придет день и он предстанет перед Жанной со словами:

«Я сказочно богат, моя власть уступает лишь королевской, когда-нибудь я стану королем Франции, ибо судьба награждает дерзких. Хотите разделить со мной мое богатство и могущество, а, может, я смогу предложить вам и корону…»

Он был уверен, что Жанна де Пьенн не устоит!

Однако для исполнения планов Данвиля нужно было во что бы то ни стало избавиться от Пардальянов: они могли разоблачить Данвиля, помочь встретиться Жанне и Франсуа.

Анри считал, что Пардальян-старший мертв: ведь его верный слуга интендант Жиль сообщил хозяину, что старик заперт в погребах дворца Месм, где и умирает голодной смертью. Каково же было изумление маршала де Данвиля, когда он обнаружил Пардальяна на парижской улице, живого и здорового да еще вместе с сыном! Теперь Данвилю надо было добиться от короля приказа на арест отца и сына. Кроме того, ему не терпелось узнать, каким же образом Пардальян-старший ускользнул из погребов дворца Месм.

Разъяренный маршал примчался во дворец Месм, но никого там не обнаружил.

— Где эта скотина Жиль? — возмутился Данвиль. — Наверно, в доме на улице Фоссе-Монмартр… а, может, сбежал…

Маршал уже собрался покинуть дворец, но тут ему пришла мысль заглянуть в буфетную. Путь туда проходил через коридор, куда выходила дверь того самого погреба, в котором должен был кончить свои дни Пардальян-старший. Проходя мимо, Анри увидел, что дверь в погреб открыта. Он заглянул вниз и заметил слабый огонек.

Данвиль осторожно спустился в погреб, и странная картина предстала перед его взором. При свете чадящего смоляного факела он увидел двух человек. Один из них был привязан к столбу веревками, как на дыбе. Другой сидел у его ног на полене. Связанный пленник, еще молодой парень, жалобно стонал, а сидящий старик злобно ухмылялся, любуясь его мучениями. В руках у старика был огромный нож, который он натачивал.

Это были интендант Жиль и его племянник и помощник в темных делах лакей Жилло.

Трусливый Жилло когда-то выдал Пардальяну-старшему убежище Жанны и Лоизы, несмотря на угрозы своего дядюшки, верного слуги маршала де Данвиля. После этого Жилло должен был бы покинуть дворец и постараться держаться подальше от своего беспощадного дяди, но он остался… Как же это произошло?

Дело в том, что небо щедро одарило Жилло пороками: он был труслив, ленив, злобен, прожорлив, коварен, но, прежде всего, лакей был жаден. В этом он походил на дядю, жадность которого не знала пределов. Вот жадность-то и погубила несчастного Жилло, подобно тому как любовь погубила Трою.

Когда Пардальян-старший выскользнул из погреба, Жилло, которому старый вояка обещал отрезать уши, выдал ему тайну герцога де Данвиля. Пользуясь замешательством, возникшим после его предательства, хитрый лакей потихоньку сбежал. Уши свои Жилло таким образом спас. Хотя Пардальян-старший и говорил, что оттопыренные уши вовсе не украшают лакея, Жилло все-таки ими дорожил. Кроме того, он понимал, что уши ушами, а и жизнь свою спасать надо: ведь Пардальян посягал только на его уши (утверждая, что, потеряв их, Жилло похорошеет), а неистовый гнев дядюшки Жиля серьезно угрожал жизни племянника.

Жилло не без оснований полагал, что, очутись он наедине с Жилем, не миновать ему виселицы: старик был так предан маршалу, что мог и собой, и деньгами своими пожертвовать, лишь бы отомстить за измену. Да и сам маршал по головке не погладит…

Итак, Жилло, вдохновленный такими размышлениями, в мгновение ока вылетел из дворца, сказав себе:

— В Париже мне оставаться нельзя. Если меня не повесят, не задушат и не заколют шпагой, я умру от страха; одно другого стоит! Надо убираться подальше.

Но одна мысль остановила Жилло: чтобы ехать подальше, надо и денег побольше. И тут на физиономии Жилло заиграла довольная улыбка — сторонний наблюдатель решил бы, что Жилло сошел с ума. Нет! Лакей вовсе не обезумел!.. Просто-напросто Жилло вспомнил, что если он лично беден, то дядюшка его богат. Лакей, высматривая и вынюхивая, давно узнал про сундук, куда почтенный дядюшка складывал все, что ему удалось заработать или уворовать. Прихватить ломик, найти ключи и вскрыть дверь кабинета, где Жиль прятал свои богатства, было для Жилло минутным делом. Лакей не сомневался, что Пардальян-старший еще не скоро отпустит дядюшку.

Итак, склонившись над сундуком, Жилло приготовился взламывать крышку, но с изумлением и с радостью увидел, что сундук открылся легко. Он вообще не был закрыт! Почему? (Наши читатели помнят, что Пардальян-старший уже навестил сокровища дядюшки Жиля.) Жилло откинул крышку, бросился на колени и не смог сдержать вопль восторга, до локтей погрузив руки в кучу монет.

Жилло забыл обо всем на свете, он загружал деньги в карманы, в кошелек, не думая о том, что с такой ношей не сможет сделать и шага, так как деньги звенели при малейшем движении. Наконец Жилло нагрузился золотом и серебром. Он с трудом встал, растопырив руки и расставив ноги, и сделал с неимоверным усилием несколько шагов.

— Какая жалость! — прошептал лакей. — Мне и половины-то не унести! Однако пора уходить…

Жилло повернулся к двери и застыл как вкопанный. Перед ним стоял дядя. Прислонившись к косяку, Жиль смотрел на Жилло со злобной улыбкой. Племянник пошевелился, и несколько экю со звоном выкатились на пол. Жилло рухнул на колени, карманы его лопнули, и монеты посыпались градом. Старик молча, с отвратительной ухмылкой, следил глазами за разбегавшимися по полу экю.

Жилло также попытался улыбнуться.

— Дядюшка! Дорогой дядюшка! — прошептал он.

— Что это ты тут делаешь? — спросил Жиль.

— Да вот… Хотел навести порядок в вашем сундуке…

— Порядок навести… ну что ж, продолжай в том же духе… Племянник растерялся:

— Как это… продолжать?

— У меня в сундуке двадцать девять тысяч триста шестьдесят пять ливров серебром и шестьдесят тысяч сто двадцать восемь ливров золотом, в сумме — восемьдесят девять тысяч пятьсот девяносто три ливра. Считай, сынок, считай, каждый экю считай. Потом сложишь столбиками по двадцать пять экю, золото направо, серебро налево. Что же ты медлишь?

— Сейчас, дядюшка, сейчас!

И Жилло принялся вытрясать из карманов деньги, а затем аккуратно раскладывать их столбиками под пылающим взглядом Жиля. Тяжко вздыхая, племянник, столбик за столбиком, выкладывал деньги в сундук, а дядюшка считал:

— Еще пятнадцать тысяч… еще двенадцать тысяч.

Как и предполагалось, операция продлилась долго. Жилло начал в два, а закончил лишь в пять часов вечера. Как раз в эти часы въехал в Париж Карл IX, а два Пардальяна сражались на Монмартрской улице с фаворитами герцога Анжуйского.

Итак, дядя Жиль подсчитывал, сколько экю еще осталось:

— Еще пять тысяч… еще четыре тысячи… еще три тысячи.

Жилло аккуратно уложил последний экю и огляделся: ни на полу, ни в его карманах монет больше не было.

— Все вроде, дядюшка?

— Трех тысяч не хватает!

Жилло еще раз обыскал карманы, нашел два су и шесть денье, составлявшие его личное богатство. Он героически протянул их старику, который тут же схватил и эти гроши.

— Давай остальные?

— Какие остальные, дядюшка?

— Три тысячи ливров!

— У меня больше ничего нет!

— Гони, а то сейчас обыщу!

— Обыскивайте, дядюшка, больше нет ни гроша!

Жиль дрожащими руками обыскал одежду Жилло, прощупал все швы, и холодный пот выступил на лбу у старика. Племянник не лгал!

— А ну, раздевайся!

Полумертвый от страха Жилло подчинился. Старик еще раз перетряс всю одежду и убедился, что три тысячи исчезли.

Дикий вопль отчаяния и визг ужаса потрясли стены кабинета: вопил Жиль, визжал Жилло.

— Верни деньги, мерзавец! Старик схватил племянника за горло:

— Я пять лет экономил! Где они, мои денежки?

Лишь Пардальян-старший знал ответ на этот вопрос. Но Жилло усмотрел возможность вернуть расположение дяди и пробормотал:

— Дядюшка, я помогу вам найти их!

— Ты! — взревел Жиль. — Жалкий негодяй! Ты же хотел обокрасть меня! Я тебе покажу, как воровать и предавать! Одевайся!

Жилло покорно оделся. Дядя вцепился ему в шею длинными, словно железными, пальцами, выволок племянника из кабинета, аккуратно запер за собой дверь и потащил его на первый этаж.

— Пощадите! — взмолился Жилло.

Жиль отпустил племянника, вытащил стальной кинжал и пригрозил:

— Дернешься — зарежу! И не пытайся сбежать!

Эта угроза несколько успокоила Жилло. Если зарезать его обещают только в случае побега, значит, он пока не приговорен к смерти.

— Иди вперед! — приказал дядюшка, сжимая в руке кинжал.

Подталкиваемый Жилем, Жилло дошел до сарая в саду.

— Возьми это бревно!

Жилло взвалил на плечи довольно длинное, заостренное с одного конца бревно.

— Еще бери веревку и лопату! — велел дядя. Племянник захватил и это. Нагрузив Жилло орудиями для пыток, безжалостный старик погнал его в буфетную, а оттуда — в коридор, ведущий к погребу. В буфетной Жилло приказали взять нож и факел.

Жиль толкнул племянника в погреб и, когда они спустились вниз, сказал:

— Копай здесь!

Жилло, потерявший от ужаса человеческий облик, тупо принялся копать. Потом, по указаниям Жиля, он загнал столб в землю и прикопал его. Дядя убедился, что бревно ушло глубоко, схватил Жилло и прикрутил его к столбу, так что несчастный не мог ни рукой, ни ногой пошевельнуть.

Лакей и не пытался сопротивляться: он уже не мог бороться за жизнь.

— Что вы хотите сделать, дядюшка? — лишь прошептал он.

— Сейчас узнаешь!

Жиль уселся на полено и принялся затачивать нож, прихваченный в кухне. Увидев эти зловещие приготовления, Жилло жалобно застонал.

Вот в эту минуту и появился в погребе маршал де Данвиль.

— А ну, перестань визжать как свинья под ножом! — зарычал дядя на племянника. — Если не заткнешься — убью!

Жилло тотчас же замолк.

«Значит, он меня убивать не хочет. Но что же он собирается сделать?» — подумал лакей.

— Так вот, — заговорил Жиль. — Я тебя буду судить по совести. Стало быть, проявлю снисхождение, если ты его заслуживаешь. Отвечай мне как на духу.

— Конечно, дядюшка! Обещаю!

Жилло с беспокойством поглядывал на нож, а старик продолжал.

— Значит, ты проследил за каретой и узнал, куда монсеньер увез пленниц?

— Да, дядюшка.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Кажется, господин д'Аспремон меня заметил, но, по-моему, не узнал…

— А зачем ты потащился за каретой?

— Просто так, посмотреть хотел…

— Вот и увидел то, что не положено…

— Ах, дядюшка, я так раскаиваюсь!

— А какой черт толкнул тебя на то, чтобы рассказать об этих дамах Пардальянам?

— Не черт, а страх… я боялся за свои уши!

— Жалкий трус! Уши хотел спасти! А я ведь был готов пожертвовать всем своим состоянием, хотя для меня с деньгами расстаться — страшнее смерти. Да знаешь ли ты, какую беду накликал на нашего дорогого хозяина?

— Пощадите! Простите!

— А что со мной теперь будет? Как я посмотрю в глаза монсеньеру?

Старый Жиль сокрушался вполне искренне. Он обхватил голову руками и мучился вопросом: что страшней — смерть или гнев маршала. Однако интендант сообразил, что есть свидетель его героического поведения — Жилло; значит, Жилло надо сберечь.

— Слушай же! — заговорил старик. — Я сохраню тебе жизнь, а монсеньер поступит с тобой, как захочет. Но я должен наказать тебя за трусость и предательство; ты обесчестил нашу семью… Не говорю уже о пропавших деньгах…

— Не я это! Не я! — завопил Жилло.

— Не говорю уже о том, — продолжал невозмутимый интендант, — что ты попытался ограбить меня. Лучше бы ты меня кинжалом пронзил, а к деньгам не притрагивался… Но я прощаю тебе это гнусное преступление. Ну а монсеньер тебя выслушает и решит, как с тобой поступить. Однако ты расскажешь ему всю правду!

— Клянусь небом!

— Хорошо. В таком случае я тебя покараю за тот ущерб, что ты нанес мне: ведь из-за твоего предательства монсеньер может и меня выгнать. Тебе за твой грех и наказание: ты предал и дядю, и хозяина, пытаясь спасти свои уши, так я тебе их и отрежу!

— Нет!.. Пощадите! — взвыл Жилло.

Жиль спокойно встал, опробовал на ногте, хорошо ли наточен нож, и подошел к племяннику. Смертельно бледный Жилло попытался еще поторговаться:

— Может, дядюшка, одно ухо оставите?

Но не успел он кончить фразу, как старик схватил его за правое ухо и отсек его одним ударом ножа. Жилло закричал, а ухо упало на землю.

— Одно… одно оставьте, — вопил Жилло, не помня себя от боли и страха.

Потом несчастный племянник потерял сознание. Дядя же хладнокровно перешел ко второму уху, и через секунду левое ухо оказалось на полу рядом с правым.

«От судьбы не уйдешь» — считают фаталисты. Рано или поздно Жилло, видимо, должен был лишиться своих обширных ушей, которыми щедро украсила его судьба.

Выполнив свою задачу, старик довольно улыбнулся, но, увидев бесчувственного, залитого кровью племянника, забеспокоился:

— Не дай Бог этот болван умрет! Кто же тогда объяснит все маршалу?

Жиль кинулся в буфетную, принес воды, вина с сахаром, сердечные капли, бинты. Он промыл раны племяннику, смочил их вином, надежно перевязал и влил Жилло в глотку сердечные капли. Племянник пришел в себя, огляделся и поднес руки к голове: он, видимо, считал, что все пережитое — лишь кошмарное видение. Но ушей не было!.. Жилло жалобно застонал.

— Ну что ты завыл? — спросил Жиль с сатанинской лукавой усмешкой.

— А как я теперь слышать буду?

— Дурень он дурень и есть! — буркнул Жиль вместо утешения.

Потом он помог племяннику подняться, поставил его на ноги и оба двинулись к лестнице. Внезапно они остановились: в угасающем свете факела перед ними предстал человек. Это был маршал де Данвиль!

— Монсеньер! — вскричал Жиль и бросился на колени.

— Что тут происходит? — спокойно спросил маршал.

— Монсеньер! Случилось несчастье! Но я невиновен, клянусь! Я следил, как вы велели… Но тут вмешалась судьба и мой олух-племянник!

— Объясни как следует! — сурово сказал Данвиль.

— Монсеньер, увы, Пардальяну известно, где спрятаны пленницы.