Эпопея любви

V. Раскаты грома

Через три недели после возвращения короля в Париж было объявлено о помолвке Генриха Беарнского и Маргариты Французской, сестры Карла IX. По этому поводу в Лувре состоялось пышное празднество, каких королевский дворец не видывал со времен Франциска I и Генриха II, прославившихся подобными великолепными увеселениями. Этот незабываемый вечер во дворце столь важен, что проследим, читатель, за всеми его событиями, час за часом.

Лувр сиял огнями, повсюду царило оживление, слышался смех, но в залах, где разворачивался великолепный праздник, назревала драма.

На улицах и площадях вокруг Лувра собрались толпы; лучники и гвардейцы с трудом сдерживали людское море, которое кипело, бурлило и шумело у сверкающих огнями стен дворца. Но не только любопытство двигало толпой. Несмотря на распоряжения властей, многократно объявленные на улицах, многие горожане вооружились протазанами и надели кольчуги.

На город опустились сумерки. Екатерина Медичи и король Карл IX, покинув гостей, уединились в одной из комнат Лувра, балкон которой выходил на Сену, на левый берег реки.

Карл, одетый, как всегда, в черное, выглядел бледнее обычного. Он стоял на балконе, вцепившись худыми руками в железную ограду, и всматривался в багровое зарево над городом. Рядом с ним, немного позади, стояла улыбающаяся Екатерина. Что-то от загадочной улыбки сфинкса было в зловещей усмешке королевы-матери.

— Зачем вы привели меня сюда? — спросил король.

— Чтобы показать вам это зарево, сир.

— Огни праздника? Мои добрые парижане веселятся.

— Нет, сир, парижане жгут дома, где проходили сборища еретиков… Вон еще один пожар вспыхнул… там, слева…

Кровь прилила к бледным щекам Карла IX.

— Хвала Господу, им еще не пришло в голову поджечь Лувр, — заметила Екатерина.

— Клянусь кровью Христовой! Я прикажу повесить поджигателей, — возмутился король. — Позвать сюда Коссена!

— Тише! Вы с ума сошли, Карл, — прикрикнула на сына королева. — Вы что, хотите, чтобы в Париже начались беспорядки, а может, и мятеж?

— Что вы говорите, матушка! — с дрожью в голосе произнес Карл.

— Правду! Вы мечтали примирить католиков и гугенотов. Видит Бог, как я этого боялась, ведь вы толкали нас всех в пропасть. Разве не видите, с тех пор, как сюда явились Жанна д'Альбре, Генрих Беарнский, Конде и Колиньи, нас со всех сторон окружает опасность. Вы слепец, Карл!

Над городом бушевали пожары и вихри красного пламени пронизывали ночь.

— Вот вам ответ парижан на помолвку вашей сестры! — показывая на горящие дома, сказала королева.

Сжав челюсти, широко раскрыв глаза, смотрел на пылающий Париж Карл IX. Временами по телу короля пробегала нервная дрожь.

— Послушайте меня, Карл, — продолжала Екатерина Медичи. — Вы знаете, как я желала мира, но вам также известно, что я унизилась перед этой гордячкой Жанной д'Альбре — согласилась на брак моей дочери с ее сыном. О, я также была слепа! Верила в возможность примирения между гугенотами и католиками! Но мир с гугенотами невозможен — это бредовая идея, мечта безумца! Церковь должна победить ересь, иначе она погибнет сама…

— Мадам, вы пугаете меня! Неужели все так ужасно, и лишь потому, что я отказался более проливать кровь?

— Вы мне не верите? Почитайте письма послов из всех христианских стран. Вспомните, что писал нам король испанский… Он готовит армию, чтобы спасти царство Божие, гибнущее из-за нашего малодушия.

— Я готов воевать с Испанией!

— Безумец! А что нам пишут венецианцы? А Парма? А Мантуя? Послушайте, как выступают государи Священной Римской Империи? Все, все осуждают нас и угрожают Франции!

— Я выступлю против всей Европы, если понадобится!

— И против папы римского тоже? — возмутилась Екатерина. — В конце концов вас отлучат от церкви — Святой Престол уже грозил вам этим.

— Клянусь силами ада, мадам! Папа есть папа, но и я — король Франции!

Карл вцепился руками в ограду балкона и с жаром продолжал:

— Никаких возражений! Чтобы никаких разговоров не было! Я хочу мира, и мир утвердится в моем королевстве! И если понадобится — буду воевать с Испанией, со Священной Римской Империей, с самим папой!

— И на какие же силы вы рассчитываете? — холодно спросила королева.

— У меня есть армия, дворянство, народ!

— Народ? Идемте, сир, и вы услышите, чего требует ваш народ.

С этими словами королева решительно взяла сына за руку и потащила его через анфиладу комнат. Остановилась Екатерина в большой зале, окна которой выходили на другую, противоположную реке сторону.

— Вы говорили о дворянстве, — продолжала она, — но на кого вам рассчитывать? На Гиза, который, оставаясь в тени, Бог знает что замышляет? На Монморанси, который заперся в своем замке и укрывает мятежников?

— Что это еще за мятежники?

— Те самые два негодяя, что здесь, прямо в Лувре, оскорбили вас и меня!

— И вы утверждаете, что Монморанси предоставил им убежище?

— Да, сир. И все ваше дворянство готово пойти на открытый мятеж… А что касается народа… прислушайтесь…

Екатерина подвела короля к открытому окну. На площади, за рвом, опоясывающим Лувр, король увидел огромную толпу, выкрикивающую: «Да здравствует месса!», «Долой гугенотов!». Но эти возгласы тонули в громких криках, которыми кто-то, похоже, умело дирижировал:

— Да здравствует Гиз! Да здравствует наш вождь! Карл резко повернулся к матери:

— Что все это значит? Кто их вождь?

— Вы же слышите, сир, — Генрих Гиз.

— И что же возглавляет этот вождь?

— Как «что»? Католическую армию, конечно.

— Мадам, не говорите загадками! Что это еще за католическая армия? Кто ее созвал?

— Карл, в этой армии — все королевство. Дворяне, которые не желают, чтобы гугеноты были на равной ноге с преданными слугами короля; это горожане, вон они, видите, с протазанами в руках; это весь народ, взявший оружие, чтобы спасти истинную веру… Все они — католическая армия!

Карл IX захлопнул окно и принялся возбужденно шагать из угла в угол.

— Что делать? Что мне делать? — бормотал он.

— Клянусь Пресвятой девой! Вспомните о вашем долге короля и сына католической церкви!

— Что вы мне предлагаете? Предать бедного Колиньи? Да у него слезы на глазах появляются, когда он слышит, что я зову его моим другом… Предать Генриха Беарнского? Он сейчас сияет от радости и уверяет меня в своей дружбе… Хорошо! Делайте что хотите, но меня в ваши дела не вмешивайте!

В этих словах был весь Карл IX. Екатерине с трудом удалось скрыть охватившее ее радостное чувство. Она быстро подошла к сыну, внимательно всмотрелась в его взволнованное лицо и глухо проговорила:

— Карл, ваше доброе сердце вас погубит. Бедное дитя! Ты же впустил волков в Париж. Говоришь о дружбе Генриха Беарнского… А знаешь, где был Генрих перед твоим отъездом в Блуа? Ты-то думал, что он стоит лагерем в Ля-Рошели… Можешь узнать у парижского прево…

— Говорите же, мадам!

— Хорошо. Он был в Париже вместе с Конде, д'Андело и Колиньи. И знаешь, чем он был занят? Он готовил заговор с целью убить тебя и овладеть французским престолом.

Король мертвенно побледнел и обвел комнату блуждающим взором. Склонившись к сыну, королева добавила ему на ухо:

— Молчите, сир! Ни словом, ни жестом вы не дадите понять проклятым гугенотам, что знаете ужасную правду. Все должно быть в тайне, сир, иначе мы погибли…

Оставив потрясенного Карла, Екатерина удалилась. По потайной лестнице она спустилась в свою молельню и позвала Паолу, служанку-флорентийку.

— Они уже пришли? — спросила Екатерина.

— Да, оба ожидают в разных комнатах, — ответила Паола.

— Хорошо! Сначала введи наемного убийцу, а потом того, другого.

Служанка вышла и через несколько минут ввела в молельню мужчину, склонившегося перед королевой в глубоком поклоне.

— Здравствуйте, мой дорогой Моревер, — произнесла королева с милой улыбкой, — вижу, вы по-прежнему мне друг: являетесь по первому зову как раз тогда, когда нам нужен храбрый, энергичный и преданный человек.

— Вы слишком добры ко мне, Ваше Величество, — ответил Моревер.

— Что вы! Я всего лишь отдаю должное друзьям короля… Бедный король… трон его не так уж прочен…

Моревер побледнел.

«Черт возьми! Неужели она что-то пронюхала!» — пронеслось у него в голове, а вслух он произнес:

— Ваше Величество, если нужно рисковать жизнью во имя укрепления королевского престола, я готов: только прикажите!

Но в глубине души Моревер трепетал. Он пугливо огляделся, чтобы убедиться, что он действительно наедине с королевой. Раз уж мы завели речь о Моревере, то дадим и описание этого персонажа. На вид ему было лет тридцать, стройный, худощавый, со светлыми, рыжеватыми волосами и серыми глазами, отливающими стальным блеском. Черты лица у него были правильные, держался он непринужденно. В походке его было что-то от гибкой грации хищника, и его вполне можно было считать красивым мужчиной. Он был ловок и силен, имел репутацию опасного дуэлянта и прекрасного стрелка, великолепно владел и шпагой, и пистолетом. При королевском дворе положение Моревера было весьма неопределенным. Никто не знал, где он живет и что у него за семья. Но он давно уже пользовался покровительством брата короля, герцога Анжуйского, которому в свое время оказал кое-какие услуги, из тех, что такой головорез может оказать принцу. Герцог Анжуйский представил Моревера Екатерине Медичи, так охарактеризовав своего протеже:

— Мадам, Моревер убьет отца родного, если я ему прикажу.

Кое-кто при дворе презирал Моревера, кое-кто боялся. Но принимали его все, точнее, терпели. Он же никого не любил, ни к кому не питал особой ненависти, но был готов хладнокровно убить любого, кто встанет на его пути.

Что было нужно Мореверу? Прежде всего, деньги, много денег. Затем титул, который позволил бы ему занять достойное положение среди аристократов, допускавших его в свое общество.

Он предал своего покровителя герцога Анжуйского, чтобы служить Гизу, и готов был предать герцога Гиза ради службы при Карле IX. Он знал, что Генрих Анжуйский ждет не дождется смерти короля, своего брата. И, возможно, Моревер согласился бы убить короля, если бы не опасался, что в этом случае герцог Анжуйский постарается поскорей убрать и убийцу. Услышав от Екатерины, что ее беспокоит судьба короля, Моревер вообразил, что королева знает о его сговоре с Гизами.

«Если это так, — подумал Моревер, — то она сейчас прикажет арестовать меня. Тогда я брошусь на нее и задушу. А потом постараюсь убедить короля, что королева-мать ради того, чтобы возвести на престол герцога Анжуйского, предложила мне уничтожить Карла IX».

И Моревер повторил еще раз, стараясь, чтобы Екатерина почувствовала угрозу в его голосе:

— Мадам, я готов на все, буквально на все!

— Знаю, сударь, знаю, потому и вспомнила о вас, как только оказалась в трудных обстоятельствах. У меня есть враги, вернее, у моего сына много врагов…

— Кого из ваших сыновей вы имеете в виду? «Клянусь кровью Христовой! Этот человек умнее, чем я полагала», — подумала Екатерина.

Она вздохнула и произнесла с некоторой долей удивления:

— Что значит «кого»? Естественно, короля…

— Вы знаете, мадам, я ведь верно служу герцогу Анжуйскому и всегда считал его любимым сыном королевы. Простите, о короле я как-то не вспомнил.

— Господин де Моревер, — строго сказала Екатерина, — я одинаково люблю всех своих детей. И когда Господу будет угодно призвать к себе моего бедного Карла, мы не забудем, что у Генриха есть такие преданные слуги, как вы… Но не согласились бы вы с такой же самоотверженностью служить королю?

— Мадам, — ответил Моревер, — я сказал все это лишь для того, чтобы вы, Ваше Величество, поняли: душой и телом я принадлежу герцогу Анжуйскому.

В глазах Екатерины блеснули искорки радости. Моревер это заметил и продолжал:

— Безусловно, если король нуждается в моей скромной персоне, я готов служить ему — таков долг каждого подданного.

Моревер стремился, чтобы Екатерина почувствовала, что о герцоге Анжуйском и о короле он говорит совершенно разным тоном. Королева это заметила и не могла удержаться от радостного восклицания:

— Господин де Моревер! Вы благородный человек! Если вы поможете мне, счастье улыбнется вам!

Екатерина, женщина проницательная и хитрая, становилась слепой, стоило кому-нибудь польстить ее любимому сыну. Немного подумав, королева заговорила вновь:

— Раз вы согласны служить королю, я, в знак моей дружбы, окажу вам доверие и назову врагов моего сына.

— Я слушаю, Ваше Величество, и знайте: ваши секреты будут похоронены в моем сердце как в могиле.

— Мне известно, что вы не болтливы… Но то, что я скажу, для вас — не секрет. Разве вы не догадываетесь, кого я имею в виду?

— Неужели герцога Гиза?

— Гиз? О нет! Генрих Гиз предан нам.

— Тогда, может быть, маршал де Данвиль?

— Что вы! Данвиль — один из вернейших слуг короля; ему доверили управлять Гиенью.

— Значит, — продолжил Моревер, — речь идет о человеке, возглавляющем партию «политиков»…

— Маршал де Монморанси! На этот раз вы угадали, он действительно — один из наших врагов. Но о нем поговорим позднее…

— Право, — спокойно продолжил Моревер, — уж и не знаю, кого еще назвать.

— А вы подумайте! Вспомните, король — старший сын Церкви…

— Так Ваше Величество намекает на гугенотов! — воскликнул Моревер с хорошо наигранным удивлением. — Но ведь сам король провозгласил вечный мир…

— Да, конечно! Но, несмотря на все наши уступки, на наши искренние предложения, гугеноты плетут интриги. Им все мало! О, Моревер, я опасаюсь за участь короля, моего сына…

— Почему же вы, Ваше Величество, не прикажете арестовать вождя гугенотов адмирала Колиньи?

— Поздно, мой милый Моревер, поздно! Кто теперь осмелится поднять руку на адмирала?

— Я! — просто сказал Моревер.

— Вы?

— Почему бы нет? Пусть король подпишет приказ, и сегодня же вечером, в разгар праздника, я арестую Колиньи.

— Нет-нет! Разразится скандал! Это невозможно… Господи! Я, королева, совершенно беспомощна… Если бы Всевышний хоть раз внял моим молитвам! Скажем, Колиньи поразила бы смертельная лихорадка, вот и не было бы никакого скандала… Понимаете? Увы! Нам придется соблюдать законы еретиков и слушать мессу по-французски![3] Надежды на то, что небо ниспошлет на Колиньи лихорадку и спасет нас, нет никакой. Не стоит и мечтать об этом, мой дорогой Моревер!

Королева замолчала, а Моревер улыбнулся. Он уже все понял, но не хотел действовать без прямого приказа.

— А может, несчастный случай? — спросил он.

— О, конечно! — ответила королева. — Скажем, на голову адмирала вдруг упадет кусок черепицы…

— Да… однако такой кусок черепицы должен быть весьма предан королю…

— А преданность дорого стоит, вы это хотите сказать, Моревер? Говорите, не бойтесь, где мы можем отыскать подобную преданность и сообразительность?

— Право, не знаю, мадам. Но, если не найдется такого куска черепицы, его может заменить меткая аркебуза.

— Это как раз то, что нам нужно!

— В таком случае, не тревожьтесь, Ваше Величество… Я замолвлю словечко одному другу, и он, пожалуй, возьмется за это дело.

— И как же ваш друг все организует?

— Очень просто и без всякого скандала. Он устроится где-нибудь за углом и будет ждать адмирала — ведь Колиньи каждый день, в одно и то же время, возвращается из Лувра домой… Я даже могу предложить место для засады… Ваше Величество знает преподобного Вильмюра?

— Каноника церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа?

— Да, достойный каноник — ревностный служитель церкви, живет при монастыре. Адмирал Колиньи каждый день ходит мимо монастыря в Лувр по улице Бетизи. Каноник Вильмюр занимает небольшой домик, окна первого этажа забраны прочной решеткой, с улицы невозможно заметить, что происходит в доме.

— Хорошо! Просто прекрасно!

— Предположим, мой друг попросит каноника приютить его. Он может расположиться у окна с аркебузой наготове. Выстрел, и пуля настигает адмирала в тот момент, когда он проходит мимо… Полагаю, мадам, такой вариант надежнее, чем лихорадка или кусок черепицы.

— Вы правы, и, если такое случится, ваш друг будет вознагражден по-королевски.

— Для меня лично лучшим вознаграждением будет сознание того, что я оказал услугу королеве.

— Но не все так бескорыстны, как вы.

— Думаю, мой друг, прекрасно владеющий аркебузой, может не проявить достаточной меткости, если я не пообещаю ему разумного вознаграждения. Но вам, Ваше Величество, тревожиться не стоит. У меня есть пятьдесят тысяч ливров, и с такой скромной суммой я, надеюсь, смогу…

Екатерина взглянула на Моревера с отвращением, но быстро взяла себя в руки. На листе бумаги она написала несколько слов.

— Остальное после, — сказала Екатерина, — видите, я не торгуюсь, когда речь идет о том, чтобы вознаградить друзей. Но, надеюсь, мне это зачтется… Предупредите вашего друга, что он мне скоро понадобится.

— О каком деле вы говорите?

— Объясню… Я не имею в виду ни короля, ни церковь. Речь идет о двух проходимцах, которые смертельно оскорбили меня. Если бы не они, ситуация могла повернуться иначе. И не было бы толп еретиков в Лувре, не было бы этой помолвки. Они спасли Жанну д'Альбре и чуть не устроили настоящую катастрофу. Мои планы едва не рухнули… Но и это не все… Один из них связан с человеком, представляющим страшную угрозу для меня. Дважды они обвели меня вокруг пальца. Ненавижу его, и отца тоже. Моревер, признавшись вам в этой ненависти, я оказала неслыханное доверие. Убейте этих подлецов, и я сделаю вас графом… Подберу для вас неплохое графство, да еще получите по сто тысяч ливров за голову каждого из них.

— Важные персоны, мадам?

— Два жалких авантюриста без гроша в кармане! Но учтите, их не сломить! Их считали убитыми — они возродились; думали, они сгорели в огне пожара — а они живы… Да вы же сами там были, Моревер! Помните, пожар в трактире, потом осада на Монмартрской улице… Вы видели, как меня оскорбляли!

— Вы говорите о Пардальянах, мадам?

— Да, они сейчас…

— Во дворце Монморанси, я знаю, мадам! Вы удивитесь, мадам, но за жизнь этих двоих я не прошу ничего: ни денег, ни графства… я готов отдать дьяволу душу, лишь бы оба Пардальяна оказались в моей власти и я смог задушить их собственными руками…

— Вот как! Не очень-то вы их любите…

Моревер показал пальцем на правую щеку, которую перерезал длинный шрам.

— Неплохо! — спокойно заметила королева. — Память на всю жизнь останется.

Моревер скрипнул зубами, но взял себя в руки и почтительно склонился в поклоне:

— Королева позволит мне уйти?

— Идите, сударь. И знайте, те, кто мне верно служат, могут просить у меня все, что угодно.

Моревер удалился.

— «Прекрасно! — подумала королева. — С Колиньи улажено, с Жанной д'Альбре еще надо разбираться».

Екатерина уселась в широкое кресло. Постепенно черты ее лица разгладились. Выражение ненависти сменилось мечтательной меланхолией. Королева посмотрела в зеркальце и осталась довольна своим видом. Она поудобней устроилась в кресле, приняв расслабленную позу, поплотней закуталась в черную вуаль, прикрывавшую голову. Все в ее позе и облике говорило теперь о нежной грусти.

Только потом она позвала служанку и сделала ей знак. Паола прошла в соседнюю комнату, ввела очередного гостя и бесшумно удалилась.

Моревер же вернулся в парадные залы, где собрались десять тысяч приглашенных. Праздник еще не достиг зенита, но первоначальная чопорность уже уступила место всеобщему веселью. Моревер долго искал кого-то в залах.

Ему был нужен герцог Гиз. Наконец Моревер нашел герцога, роскошно одетого, сияющего, счастливого. В компании приближенных Гиз высмеивал гугенотов, потешаясь над их костюмами. Когда мимо герцога прошел Телиньи, зять адмирала Колиньи, лицо Генриха Гиза на мгновение омрачилось. Потом он повернулся к своей свите и заявил:

— Господа, предлагаю устроить гугенотам хорошую комедию!

Но тут герцог увидел Моревера, покинул свою свиту и увлек наемного убийцу к окну, чтобы побеседовать наедине.

— Итак, что от тебя хотела королева? — спросил герцог.

— Пристрелить адмирала!

— Хорошо, но время я тебе укажу сам… Без моего приказа не стреляй! Понял?

— Да, монсеньер.

— И еще… будешь стрелять — постарайся лишь серьезно ранить нашего друга. Не надо убивать его на месте. Понял?

Гиз вернулся к придворным и принялся излагать им свою идею; судя по одобрительным возгласам и смеху, герцог задумал что-то очень забавное.

Моревер же постарался затеряться в толпе, не торопясь прошел через дворцовые залы, выбрался из Лувра и исчез на темных парижских улицах.