Глава 62

Ложка с салатом не доходит до моего рта, еда падает обратно, а рот так и остается некрасиво открытым. Это сейчас шутка была новогодняя? У кого–то отвратительное чувство юмора. Ни капли не смешно.

Комната повисает в давящем молчании. Только Ника бормочет что–то под нос, играя, вспомнив, что она еще ребенок, а не взрослая язвительная барышня, да из телевизора доносится совсем не уместная веселая музыка.

Нам бы больше подошло что–то мрачное, из классики. Та–да–да–дам… Бетховен, кажется.

– Повтори, что ты только что сказал? – наконец, произносит Паша. – Я тебе никто? Отец, это даже для тебя верх цинизма.

– Отчего же, сынок, – Сергей отклоняется назад, вольготно располагаясь в кресле, – истинную правду вещаю. Твоя мама была против, не хотела сообщать кровиночке, разочаровывать. Как по мне, правда закаляет. Да и чем раньше ты бы узнал, тем быстрее принял.

– И не надеялся столько лет получить твою фирму в наследство, да? – Павел выгибает бровь.

На вид он в порядке, но по косвенным, едва заметным признакам, я замечаю едва сдерживаемые эмоции. Его руки напряжены, от чего отчетливее проступают вены. Жилка на виске пульсирует с пугающей частотой, и мне некстати приходят в голову статистики сосудистых болезней у мужчин.

Они ведь все в себе держат, не как мы. А нельзя в себе держать. Лучше поплакать, покричать, тарелку разбить, организм целее будет.

– Да, этот факт был мне удобен, признаю, – Сергей подается вперед, – но все же не я, мальчик, был инициатором твоего неведения.

– Мама? – Паша поворачивается к бледной Анфисе. – Ты ничего не хочешь сказать? Или, быть может, ты мне тоже чужая женщина?

Анфиса молчит, нервно обкусывая свои губы. И фен–шуй не помогает. Ах да, мы же отказались двигать мебель по ее требованию. Может, стоило?

– Н–нет, – произносит все–таки она, – не чужая.

– Конечно, Анфиса твоя родная мать, иначе зачем бы мне тебя растить? – раздраженно отвечает Сергей. – Влюбился я когда–то, сильно влюбился. До сих пор капризы да прихоти выполняю. И твоя мать ни разу не опозорила, всегда выполняла то, что я от нее ожидал. Тут без претензий, союз у нас отличный.

– И? Кто тогда мой отец? – Паша снова поворачивается к Анфисе. – Вы же сейчас всерьез? Не разыгрываете нас?

Но женщина снова молчит. Только лицо дальше бледнеет и бледнеет.

Нащупываю сотовый в кармане, пожалуй, номер неотложки еще рискует пригодиться.

– Какие розыгрыши, Павел? – презрительно кривится Сергей. – Нет, естественно. Глупо шутить подобными вещами. Ты ведь всерьез уходишь с работы? Так и я всерьез не твой отец.

– Хорошо. Кто?

Анфиса, кажется, собирается при следующем вопросе грохнуться в обморок, уже слегка качается. Интересно, а нашатырь есть в Пашиной аптечке? Хотя какой нашатырь, он ведь мужчина. Если средство от головной боли найдется, уже славно.

– Она не скажет, – снова подает голос Сергей, – она и мне ни разу не сказала. Тебе было два, когда мы впервые встретились. Видимо, настоящий папаша смылся сразу после твоего рождения или и того раньше, а меня ты воспринял за него. Хотя по началу мы виделись не часто.

– То есть ты настолько полюбил мою мать, что принял ее с ребенком и записал на себя? У меня отчество Сергеевич, если помнишь, – выдыхает Фирсов.

К счастью, напряжение постепенно отпускает его. Чего не скажешь о все еще бледной Анфисе.

В целом, ведь ничего криминального не произошло, да? Я столько фильмов смотрела, где дети были усыновленными, где родной родитель был только один, а второй неродной, где скрывали годами правду. И всегда был хороший конец!

– Нет, это совпадение, – качает головой Сергей, – ты уже носил такое отчество, когда мы встретились. Фамилию я дал, но не больше. Признаться, несмотря на любовь к твоей матери, я постоянно надеялся, что твой биологический отец появится на пороге. Даже искал его сам, так хотелось избавиться от пасынка. Но этого не произошло.

А теперь занавес.

Загрузка...