Фиктивный брак госпожи попаданки

Эпилог ЧАСТЬ II

Огромное бескрайнее море с тихим шелестом накрывало песок. Одна за другой волны доходили до берега и умирали, оборачиваясь пенными барашками. Закатное солнце на горизонте превращало воду в ослепляющее ярко-оранжевое пятно. Если прищуриться, то казалось, что море горело.

Я сидела на пледе, разостланном поверх теплого, нагретого за погожий день песка. Светлый подол платья трепал соленый ветер, он же приносил от воды брызги. Соломенная шляпа на длинных лентах болталась где-то за спиной, и я чувствовала на лице волосы, выбившиеся из никого пучка на затылке.

Что такое счастье?

Раньше на этот вопрос я дала бы несколько разных ответов.

Теперь все было однозначно.

— Мама!

Мой босоногий сын, смешно утопая в мокром песке у самого берега, повернулся и помахал мне рукой.

— Я построил замок!

— Ты не замерз? — я чуть скептически оглядела его наряд, состоявший из закатанных по колено штанишек и рубашки.

Небрежно снятая курточка валялась где-то на песке. Все же в мае на побережье бывало прохладно, особенно под вечер.

— Нет! — он с энтузиазмом помотал головой. — А вы? Ты?

Я улыбнулась. Джорджу исполнилось семь, и с некоторых пор к нему приходили приглашенные учителя, и он постигал с ними азы этикета и светского общения. Слышать, как мой собственный ребенок порой обращался ко мне на «вы», было странно, почти дико. Но таковы были правила и требования мира, в котором он родился. И я его не поправляла, надеясь, что он чуть подрастет и будет говорить мне «ты», как делал Уильям. Тоже ведь не сразу привык…

Я бросила быстрый взгляд на горизонт, где оранжевое солнце почти коснулось воды.

— Пора домой, милый.

Встала и начала складывать плед, и через минуту рядом возник Джордж и принялся усердно помогать, а на деле же больше мешать, но я его не одергивала.

— Вот, мама! — произнес, раздуваясь от гордости, и протянул кривой сверток.

— Спасибо, малыш, — не удержавшись, я потрепала его по светлым волосам, которые он унаследовал от нас с Эдвардом.

На мгновение Джордж прильнул к моему бедру и почти сразу же отстранился.

Я взяла его за ладошку, на которую налипли песчинки, и мы направились прочь с пляжа.

— Где твои ботиночки? — поинтересовалась уже у кромки, за которой начиналась тропинка в сторону дома.

— Вот, — Джордж показал мне вторую руку и принялся обуваться.

Свежий морской воздух определенно пошел ему на пользу. Как и мне. Сын загорел, с его щек не сходил румянец, он окреп, постоянно играя то в саду, то на пляже, то в лесу. Хорошо, что с нами приехала няня, иначе я бы просто не справилась. Ведь и о делах нельзя было забывать.

Оказалось, что у стремительного развития железной дороги есть свои минусы. Например, письма даже в глушь, где мы проводили лето, доставляли теперь очень быстро. Каждый день я получала новые отчеты или послания, на которые требовалось дать ответ. Говорят, еще пятнадцать лет назад подобные обсуждения растягивались на несколько недель. Сейчас же все измерялось в днях. Вот и сегодня в кабинете меня дожидался финансовый отчет, присланный поверенным Блэком.

Мы добрались до дома. Про себя я называла его дачей. Он был куплен несколько лет назад, когда доктор настойчиво посоветовал побольше дышать морским воздухом и проводит время на солнце. Дом располагался в южном приморском городке, и, хотя купаться здесь мне было холодно даже летом, я подозревала, что мой закалившийся сын вскоре попросится плавать в море.

И придется ему разрешить. Бедное материнское сердце!..

— Мастер Джордж! — нас встретила няня и забрала сына умываться и приводить одежду в порядок.

Оставив шляпку в прихожей, я поспешила пройти дом насквозь и вышла на просторную веранду из светлого дерева. Здесь стояли несколько стульев, письменный стол, кресло-качалка и люлька.

Последние два предмета мебели были заняты моими мужем и дочерью.

Я остановилась в дверях, наблюдая, как Эдвард с довольной улыбкой усадил на колени полуторагодовалую Роуз, одетую в белоснежное платьице, и теперь позволял дочери дергать себя за волосы и похлопывать ладошками по щекам.

Роуз вертела папочкой, как хотела, будучи еще младенцем. Кажется, мне придется взять на себя роль строгого полицейского, иначе у нас вырастит самая избалованная девочка во всей стране.

Впрочем, так ли это плохо?..

— Ма-ма! — обрадовалась малышка, увидев меня, и тут же потянулась руками.

Я подошла, чтобы взять ее, и поцеловала Эдварда в щеку, уколовшись о щетину. В этой «глуши» — как он называл нашу приморскую дачу — он порой позволял себе не бриться.

— Здравствуй, моя принцесса, — тут же заворковала я, целуя Роуз и слегка подбрасывая. — Как тебе спалось?..

Я опустилась вместе с дочерью на стул и прижала ее к себе покрепче.

— Ты должен непременно пойти с нами в следующий раз. Твоему сыну нужно строить с кем-то замок, — строго сказала я.

По лицу мужа пробежала привычная тень. Ходить по песку ему теперь было тяжело.

— Завтра приезжает Уильям с невестой, — напомнил Эдвард ровным голосом. — Я хотел закончить с делами сегодня, чтобы не отвлекаться.

— Да-да, я помню. Обязательно нужно будет его встретить.

— Просто признай, что хочешь похвастаться облагороженной станцией, — мягко усмехнулся он.

Я вздернула подбородок.

— Возможно!

Прошло восемь лет со второго взрыва, в котором нам повезло уцелеть.

И за это время мое начинание на железной дороге распространилось далеко за пределы столицы.

Путешествовать с комфортом понравилось абсолютно всем: и знатным, и простым людям, и богачам, и тем, кто был победнее. Моя идея оказалась невероятно востребованной, нашлись и подражатели, и те, кто позаимствовал ее, и глазом не моргнув, и даже те, кто пошел дальше, внедрил уже какие-то свои улучшения.

Кое-что мы успели защитить патентом, кое-что — нет, но в любом случае, эпидемия комфортных вокзалов и залов ожидания прокатилась по стране и дошла до самых отдаленных уголков, таких как этот приморский городишко.

И не только комфортных вокзалов. Скорость паровозов и их устойчивость также сыграли огромную роль. Благодаря полученным в этой сфере патентам совместная компания Норфолков и Толботов, которая производила целые составы, считалась ведущей в стране.

К слову, в том взрыве уцелели все.

Даже ублюдок-маркиз.

Который оказался криворук, чтобы самостоятельно в одиночку собрать бомбу, способную разрушить вагон. Она взорвалась раньше, чем следовало, и удар оказался гораздо слабее. Меня защитили стены купе, в которое меня толкнул Эдвард, и он сам, когда рухнул сверху.

Ему же повезло меньше. Взрывная волна смогла повредить вагон. Он частично сошел с рельсов, и в результате были разрушены перекрытия купе. На Эдварда упала верхняя перекладина и перебила ему ногу. Сильнее всего пострадало колено, перелом очень долго заживал и не зажил до конца. Доктора разводили руками: они сделали все, что было их в силах, а уровень развития медицины не был достаточным, чтобы полностью вылечить моего мужа.

Хромота останется с Эдвардом на всю жизнь. Он больше никогда не станцует на балу со мной и не поведет в первом вальсе дочь. Он не мог бегать по песку с сыном, он вообще не мог за ним угнаться, но…

Но главным являлось то, что эта жизнь у Эдварда была. И следовало быть благодарными за то, что мы имели.

Именно мужу в первую очередь наш семейный доктор порекомендовал побольше времени проводить у моря и в теплом, сухом климате. Так мы и приобрели эту «дачу».

Маркиз Хантли получил сильные ожоги, но спасся. На этот раз его поймали и собирались судить и даже поместили под стражу, но неожиданно для всех он скончался в камере незадолго до первого заседания.

Я чувствовала сердцем, что Эдвард причастен к этому, но никогда не спрашивала прямо. Мне было неважно.

А спустя семь месяцев после взрыва у нас родился Джордж.

Который как раз вбежал на веранду — уже умытый и переодетый в чистую одежду без налившего песка.

— Роузи! — обрадовался сестре у меня на руках и принялся ее тискать.

— Лодж, — сказала малышка, не умея пока выговорить имя брата.

— Я построил замок из песка, отец! — с горящими глазами поведал он Эдварду, отвернувшись от сестры. — И прорыл ров, чтобы пустить через него воду, но мост обвалился, — Джордж сопроводил свой рассказ огорченным вздохом.

— Хорошо, что завтра приедет твой отучившийся на инженера дядя, — ухмыльнулся муж. — Он знает о мостах и об их устойчивости все.

— Правда? — у сына загорелись глаза, а я прикусила губу, пытаясь не рассмеяться.

Бедный Уильям. Брат планировал романтические прогулки по променаду вдоль моря с невестой, а вместо этого будет возиться в песке с племянником и пытаться построить устойчивый мост.

— Правда-правда, — с серьезным, даже заговорщицким видом кивнул Эдвард.

— Да! — поучаствовала в разговоре Роуз.

— Твой отец конструирует паровозы, Джордж, — я решила вмешаться и спасти брата от любознательного ребенка, — уверена, он кое-что знает и про мосты.

— О-о-о! — глаза сына засияли еще ярче. — Вы мне покажете?

— Конечно, — Эдвард сдался в ту же секунду.

— Прямо сейчас? — Джордж начал забавно пританцовывать на одном месте от нетерпения. — Можно? Можно прямо сейчас, отец?

— Скоро ужин, и солнце почти зашло. На берегу холодно, — я уже не могла сдержать улыбку.

— Хотя бы в книге! Пожалуйста?

Эдвард бросил на меня выразительный взгляд, я с невинным видом пожала плечами.

— Хорошо, — выдохнул он.

— Спасибо, спасибо! — подскочил от радости Джордж и бросился за тростью, на которую муж опирался при ходьбе. — Вот, — он остановился и протянул ее отцу.

Сердце защемило, как и всякий раз. Эдвард ненавидел и трость, и свою хромоту. Столько времени прошло, а он так и не смирился.

— Спасибо, сын, — сказал он ровно и встал, тяжело опираясь о набалдашник.

Пальцы побелили от усилия, и на виске проступила вена — как и всякий раз, когда он напрягал ногу. Она болела даже сейчас, спустя восемь лет. Некоторые раны остаются с нами навсегда.

Джордж, терпеливо дождавшись, пока отец встанет, мгновенно оказался с другого бока и ухватил за свободную руку, потянув вглубь дома.

Я хотела было сказать ему, чтобы не спешил, но наш умный, замечательный сын все знал и понимал без моих замечаний. И замедлился сам, подстраиваясь под неспешный шаг Эдварда.

Я стала ужасно сентиментальной с тех пор, как у нас появились дети. Вот и сейчас на глаза невольно навернулись слезы, когда я смотрела на этих двоих.

— Ваше бессовестное поведение мы обсудим вечером в постели, миледи, — с притворной суровостью успел шепнуть муж, проходя мимо нас с дочерью.

— Жду с нетерпением! — обронила я вслед и рассмеялась.

Роузи, вторя моему смеху, захлопала в ладоши.

В первые несколько лет я была уверена, что одного сына нам достаточно. Сказывалась непростая беременность, ведь почти все это время Эдвард провел, прикованный к постели. Он выдержал несколько операций, одна болезненней другой, и подолгу отходил после них. Конечно же, он грыз себя чувством вины и беспомощности, корил за то, что якобы переложил все дела на хрупкие плечи беременной жены…

Именно тогда, спустя почти два года после заключения брака, я впервые поняла, что люблю своего мужа.

Потом недоношенным на пару недель родился Джордж. В двадцать первом веке я бы сказала, что две недели — не такая беда. В этом же мире я пришла в ужас и уже сама чуть не съела себя поедом. Повезло, что к тому времени Эдвард встал на ноги и учился ходить с тростью. Он был рядом, когда я переживала, что не смогла доносить сына до срока, когда тревожилась из-за малейшего чиха и кряхтения Джорджа, когда рыдала ночами…

Но все проходит, прошло и это.

То, что мы пережили, закалило нас и многократно укрепило наш союз. Никогда не забуду лицо Эдварда, когда я впервые сказала, что люблю его…

Но неудивительно, что на второго ребенка я позволила уговорить себя лишь спустя четыре года. Роузи получилась такой подарочной малышкой, что мысль о третьем уже практически перестала меня пугать. Эдвард прав, нам не хватает еще девочки, чтобы мы баловали не одну Роуз.

Я закрыла глаза, наслаждаясь последними солнечными лучами, что скользили по лицу, и прислушиваясь краем уха к разговору, который вели муж и сын. Джордж, как обычно, что-то звонко тараторил, Эдвард отвечал тихо и вдумчиво. Как же я его любила.

Как же я любила их всех.

КОНЕЦ