Фредерика

Глава 9

Пока маркиз предавался приятному времяпрепровождению в Чивли, ежедневно посещая весенние скачки в Ньюмаркете и наблюдая за тем, как его многообещающая кобыла по кличке Смутьянка выигрывает в напряженной борьбе один заезд за другим, сестры Мерривилл были заняты необходимыми приготовлениями к своему первому появлению на балу у Алверстока, от чего их иногда отвлекали, но не очень сильно (за исключением одного случая) младшие члены семейства. Обнаружив, что старший брат поглощен книгами, а сестры оборками и кружевами, Феликс решил сам заняться своим досугом. Он вспомнил, что маркиз велел Тревору съездить с ним в Маргейт на пароходе. Однако, когда он пришел в Алверсток-хауз напомнить Чарльзу о его обещании, к глубокому своему разочарованию, узнал, что тому в отсутствие лорда предоставлен небольшой отпуск и он уехал за город. Это было сильное разочарование, но Феликс решил спуститься к реке и хотя бы посмотреть, как отчаливает пароход. Как он объяснял позже, это было все, что он собирался сделать, и если бы день не был таким солнечным, а гребные колеса не выглядели так заманчиво и плата за проезд до Маргейта такой доступной (если вы не против общей каюты), он тем бы и ограничился. Но все эти обстоятельства, вместе взятые, в сочетании с тем богатством, которое звенело у него в кармане, привели его к мысли, что нельзя бездействовать, ведь сама же Фредерика никогда не позволяет себе этого. Хотя гинея, подаренная ему маркизом, была уже разменена, оставшегося хватило на то, чтобы он мог позволить себе уплатить девять шиллингов за удовольствие провести несколько часов на переполненной палубе, в компании людей, большинство из которых его более разборчивый брат заклеймил бы как Племя Чумазых. К тому же на причале он познакомился с судовым инженером, отличным парнем! Упустить такую возможность расширить свои познания было бы непростительно, он уверен, Фредерика не одобрила бы и этого!

На самом деле он провел не так уж много времени в общей каюте: его искренний энтузиазм и счастливая способность мгновенно заводить друзей, где бы он ни оказался, сработали и на этот раз, и команда судна приняла его в свои объятия. Это действительно было удачей, признала Фредерика, когда услышала от здоровяка, который доставил мальчика домой на следующий день, что иначе ему пришлось бы провести ночь на берегу, так как суммы, оставшейся у него в кармане, не хватало на билет от Маргейта обратно. Так что он предложил свои услуги капитану (тоже славному парню!) и, получив хорошую взбучку, обрел разрешение остаться на борту и приехал обратно в Лондон зайцем: это обстоятельство, похоже, вызвало у него наибольший восторг.

Ему очень жаль, говорил Феликс с обезоруживающей трогательностью, что он заставил всю семью так переживать, и готов понести любое наказание, которое ему назначит Фредерика.

Но было очевидно, что никакое самое суровое наказание не вытеснит удовольствия, добытого украдкой в тот день, когда он и немножко пострадал от морской болезни на пути от Маргейта до Ремсгейта, и перемазался с ног до головы сажей и маслом; так что Фредерика воздержалась от наказания и только попросила Джессеми не спускать с него глаз. В отличие от Черис, которая была на редкость чувствительна и провела бессонную ночь, прислушиваясь к шагам и представляя разные ужасы, что могли приключиться с беглецом, Фредерика оставалась (несмотря на неизбежные приступы тревоги) невозмутимо спокойной, напоминая в ответ на упреки Черис, о тех бесчисленных случаях, когда Феликс оставлял своих любящих сестер мучиться в неизвестности и каждый раз возвращался целым и невредимым после своих леденящих кровь приключений. Тут ее поддержала мисс Уиншем, которая сказала, что проклятый мальчишка как кот: бросай его куда хочешь, он все равно приземлится на четыре лапы.

Джессеми разрывался между осуждением поступка своего младшего брата и тайным восхищением его дерзостью, он принял возложенные на него обязанности надзирателя, но ограничился (к большому удивлению провинившегося) лишь мягким упреком. Хотя он и принял решение не терять напрасно времени в Лондоне, его частенько посещало желание отбросить свои книжки и предаться хотя бы некоторым из тех многочисленных развлечений, что предлагала столица. Задание Фредерики вооружило его неопровержимой уважительной причиной для уступки своим тайным желаниям; и хотя он протащил Феликса триста сорок пять ступенек вверх по Монументу[2], это была первая и последняя образовательная экскурсия в ту памятную неделю. Поскольку Феликс разузнал, что новый Монетный двор с его мощными паровыми двигателями и газовым освещением можно посетить только при особой рекомендации, он был согласен и не на такие познавательные развлечения, как показ львов и тигров на Эксетерской бирже, водное представление в театре Сэдлерс Уэллс, шумная мелодрама в Суррейским театре и боксерский матч на Файвз-Корте, на улице Св. Мартина. Но тут Джессеми заела совесть, и он решил не водить Феликса на цирковое представление или на петушиные бои. Но так как самым волнующим зрелищем в его жизни стали сцены из Шекспира, разыгранные как-то на Рождество в доме его крестного отца, он склонился в пользу мелодрамы и остался глух к голосу совести, которая нашептывала, что неокрепший разум Феликса подвергается риску. Когда же он увидел компанию, собравшуюся в Файвз-Корте, он уже не мог не услышать истошных воплей своей совести о том, что, приведя брата в эту обитель греха, он и сам рискует стать жертвой испорченных лондонских соблазнов. Такие отвлекающие средства, как собор Св. Павла или Тауэр, были категорически отвергнуты Феликсом, и тогда Джессеми предложил очень удачную идею — прокатиться на пароме от Пэддингтонской бухты по Большому соединительному каналу до Акхбриджа. Феликсу пришлось бы совершить это путешествие (которое после пароходной авантюры представлялось ему сомнительным удовольствием), если бы Джессеми не вычитал в путеводителе о существовании Прекрасной Купальни. Этот просторный крытый бассейн, с лужайкой для игры в шары, библиотекой и прудом с рыбками, находился в Мурфилдсе, за Бетлехемской лечебницей. Джессеми, уже начинавший узнавать Лондон, подозревал, что, судя по расположению купальни, это не самое фешенебельное место, а когда выяснил, что раньше она именовалась Опасной Купальней из-за несметного количества утонувших в ней, его сомнения, естественно, сразу же отпали. Он намеревался отправиться туда, твердо решив не позволять Феликсу нырять, пока сам не убедится (на себе), что это безопасно. Но так как Опасная Купальня уже давно была переоборудована в совершенно безопасное место и к тому же была пуста в этот ветреный весенний день, то братья благоразумно рассудили отложить плавание до открытия купального сезона.

Феликс, конечно, рассказал дома о Прекрасной Купальне и о том, что они с Джессеми собираются туда в теплую погоду, но, оставшись наедине с братом, заявил, что не хотел говорить сестрам о посещении Файвз-Корта.

— Знаешь этих девчонок! — сказал он. — Сразу начнут визжать, как будто нам повредит, если мы посмотрим на хорошую драку!

Эти легкомысленные слова стали последней каплей для его совестливого брата. Они заставили Джессеми убедиться в том, что он не зря жалел о посещении Файвз-Корта и Суррейского театра, да еще спровоцировал Феликса на обман. Лицо его приняло суровое выражение, характерное для представителей его семьи, взгляд ожесточился, губы вытянулись в нитку.

— Не надо было водить тебя туда, и об этом я собираюсь сказать Фредерике. Не в драках дело, а в том, что мы находились с такими — среди этих — ну, в общем, не важно, но тебе нечего было делать в таком месте!

— Да ну, ерунда, Джесси! — поддразнил его Феликс.

Он приготовился к потасовке, но хотя глаза Джессеми и сверкнули, он проигнорировал оскорбление и отвернулся.

Фредерика, когда он мужественно признался ей во всем, отозвалась весьма миролюбиво. Она не считала, что двенадцатилетнему мальчику опасно смотреть волнующие мелодрамы или кулачные бои. Даже когда Джессеми сообщил, что в спектакле были места решительно безнравственные, она сказала рассудительно:

— Не думаю, чтобы он обратил на них внимание, его больше занимали приключения в пьесе! Конечно, не стоило бы ему пока увлекаться пьесами, но ничего страшного, Джессеми! Никакого вреда ты не успел ему нанести, поверь! Бокс, на мой взгляд, зрелище ужасное, но я знаю, что многие очень достойные джентльмены ничего не имеют против него. Даже твой крестный отец…

— Дело не в боксе, а в публике, — сказал Джессеми. — Я не знал, но должен был предусмотреть! Я, который собирается стать священнослужителем, водил младшего брата по таким местам!

Уловив признаки того, что их брат Гарри иронически называл великомученичеством первых христиан, Фредерика поспешно сказала:

— Перестань, Джессеми! Ты преувеличиваешь! Может быть, ты и заметил, какая там публика, но Феликс был занят боксом.

— Мне кажется, — тяжело повторил Джессеми, — что с тех пор, как мы в Лондоне, ты не думаешь ни о чем, кроме нарядов Черис, и волнуют тебя только суетные заботы.

— Что ж, если не меня, то кого они будут занимать? — ответила она. — И что тогда с нами будет? Кто-то должен заниматься такими вещами. — Она насмешливо посмотрела на него. — Нечего читать морали, мой дорогой, лучше постарайся сам немного подумать о земном и отговори нашего соседа преследовать нас!

— Преследовать нас! — нахмурившись, переспросил он. — Если ты имеешь в виду, что он дружелюбен с нами и любезен…

— Не то, дурачок! Я имею в виду, что он волочится за Черис и ничего хорошего из этого не выйдет, потому что скоро мне это надоест!

— Если он тебе не нравится, скажи Черис держать его на расстоянии! Хорош я буду, если ни с того ни с сего прогоню его! И с какой стати? Он относится к Черис с глубоким уважением. Более того, это я познакомился с ним еще до того, как он увидел Черис.

Ее глаза заплясали, но она сказала серьезно:

— Вот именно!

— И его матушка навестила нас, что было очень любезно. Отчего ты была с ней так высокомерна? Да, и почему ты обманула ее, обещав в ответ на ее приглашение провести у них как-нибудь уютный вечерок? Разве она не уважаемая женщина?

— В высшей степени, но нам не стоит сближаться с этой семьей. Проще говоря, Джессеми, они хорошие, достойные люди, но не того круга! Знакомство с миссис Натли вряд ли принесет нам какую-нибудь пользу, а вернее, один только вред! Она простовата, а мистер Натли, как говорит Баддль, совершенно не светский человек!

— Баддль! — возмутился Джессеми.

Она улыбнулась.

— Дорогой мой, если Баддль воротит нос, можешь быть уверен, что он не ошибается! Папа как-то сказал мне, что хороший дворецкий чует простолюдина за версту. В молодом Натли, надо признать, побольше лоска, чем в его родителях, но он невысокого полета птица, Джессеми!

— Если человек порядочный, как ты сама сказала, Фредерика, то остальное не имеет значения! — заявил Джессеми.

— Но ведь самый придирчивый из нас именно ты! — воскликнула Фредерика. — Ведь даже барон нашего графства не был так суров к тому небогатому добродушному джентльмену, что снимал Грендж два года назад! А ты называл его и выскочкой, и невежей, и…

— Два года назад! — перебил он ее, краснея. — Надеюсь, теперь я поумнел!

— Да, дорогой, я тоже надеюсь на это, — откровенно ответила ему сестра. — И если ты собираешься стать священником, не стоит осуждать порядочных людей только за то, что они по невежеству навязчивы или надоедливы.

На этом дискуссия закончилась. Джессеми молча покинул Фредерику, а она вернулась к суетным заботам, приведшим ее в Лондон.

Черис, на которой она сосредоточила все внимание, не слишком поддерживала ее в этих делах, так же как и мисс Уиншем, которая презирала брак как способ существования для женщин, но признавала, что такой курице, как Черис, только это и остается. Сама Черис с удовольствием думала о лондонских светских развлечениях. Девушке, никогда не выезжавшей за пределы Гирфордшира, и чьи развлечения сводились к летним пикникам, небольшим танцевальным вечерам или иногда любительским спектаклям, перспектива посещать лондонские балы, рауты, ассамблеи, театры, оперу не могла не показаться заманчивой. Но когда Черис поняла, что сестра каждый пенс тратит на ее гардероб, экономя на себе, где только можно, она ничего уже не хотела. Трудно представить себе более кроткое существо, но иногда она могла быть чудовищно упрямой, и как только обнаружила, что Фредерика обратилась к скромному портному тетушке Скребстер с просьбой сшить платье для бала, Черис объявила, что ей не нравится ни один из дорогих нарядов, предложенных самой модной портнихой в фешенебельном ателье на Брютон-стрит, куда сестрам посоветовал отправиться Алверсток.

Фредерика довольно сдержанно поблагодарила его за совет, заметив при этом, что не сомневается, как он прекрасно разбирается в этих вопросах. Когда же он, решив слегка поддразнить ее, сказал, чтобы она упомянула его имя мадам Франшот, и та постарается для нее получше, она, забыв о правилах приличия ответила:

— Так бы я и сделала, если бы захотела, чтобы меня приняли за отъявленную кокотку!

— А что, позвольте узнать, вам известно о них, Фредерика? — спросил он, стараясь сдержать дрожащие от смеха губы.

— Не очень много, но папа говорил, что они ходят разодетые в мус…

Она осеклась, и его светлости пришлось закончить ее фразу:

— …в муслин! Действительно, но как ваш покровитель я шокирован и должен предупредить вас: постарайтесь не вгонять меня больше в краску, по крайней мере на людях.

— Ой, я не хотела, я… — она встретилась с ним глазами и рассмеялась. — Какой вы невыносимый человек! Лучше посоветуйте, к какой модистке стоит обратиться?

— Ах да, конечно, зайдите к мисс Старк, на Кондуит-стрит. У нее безупречный вкус.

— Весьма признательна вам. Наверное, она ужасно дорого берет, но не удивлюсь, если она снизит цены, когда узнает, что Черис появляется на открытии сезона под покровительством леди Бакстед, — трезво рассудила Фредерика.

Она была совершенно права. Мисс Старк, которая слишком часто вынуждена была проявлять все свое искусство в изготовлении дамских шляпок, чтобы украшать невзрачные лица и выставлять их в наилучшем свете, и которой слишком часто приходилось содрогаться от возмущения, когда клиентки далеко не первой молодости требовали у нее шляпки, предназначавшиеся юным девушкам, впервые появляющимся в свете, сразу увидела в мисс Мерривилл-младшей воплощение своей мечты. Она делала шляпки для многих молодых красавиц и могла с первого взгляда безошибочно определить, что высокая тулья совершенно не пойдет мисс А., что мисс В. нельзя носить маленькие шляпки или что мисс С. надо отговорить от смелой гусарской шляпки, но никогда еще у нее не было такой клиентки, которая выглядела восхитительно во всех шляпках. Не надо было подбирать шляпку, которая бы выгодно оттенила ее лицо: дело в том, что мисс Черис сама выставляла в самом выгодном свете каждую шляпу, превратив даже не пользующуюся успехом ангулемскую модель из белой вуали, которую сама ее создательница находила не очень удачной, в такое очаровательное украшение, что наверняка не одна мамаша захочет тут же приобрести такую и для своих дочерей, увидев ее на Черис. Что касается гордости ее коллекции — шляпы с экстравагантной тульей, большими полями, козырьком и каскадом кудрявых перьев, то, когда мисс Старк отошла, чтобы посмотреть, как она выглядит на Черис, ее глаза наполнились слезами триумфа, и, обернувшись к своей старшей помощнице, она уже почти не заметила обычной несправедливой критики в ее взгляде. Мисс Трокли сомневалась в этой модели и говорила, что эта шляпа слишком обгоняет моду и слишком обязывающая для того, чтобы ее дерзнула носить какая-нибудь женщина. Что теперь она может возразить?

Мисс Трокли, как и следовало ожидать, пришла в восторг при виде мисс в этой шляпке, которую (если она осмелилась выразить свое мнение) мало кто из женщин может позволить себе. Не ее дело давать советы, но когда она видела ее на других дамах, это было невыносимое зрелище!

Эту тираду, к которой присоединилась и мисс Старк, прервала Фредерика, спросив о цене. Услышав ответ, она встала и, с улыбкой покачав головой, сказала:

— Увы, нам это не подходит! Боюсь, это слишком дорого. Видите ли, моей сестре необходимо несколько шляп, и мы не можем все потратить на одну. Признаться, она выглядит очень мило, так же как и та, а-ля, пастушка, с низкой тульей и цветами, но тоже слишком дорого. Пойдем, Черис! Не будем отнимать время у мисс Старк. Очень жаль, но не волнуйся, мы найдем что-нибудь подходящее.

— Конечно! — согласилась Черис с готовностью, завязывая ленты своей шляпы под левым ухом. — Мне понравилась шляпа желтого атласа в той витрине на Бонд-стрит. Пойдем еще раз взглянем на нее.

Но во время этого диалога мисс Старк быстренько обдумала кое-что и, когда Черис стала натягивать перчатки, принялась умолять ее сесть обратно, несправедливо обвинив мисс Трокли в том, что та перепутала цену, и уверяя, что ее непоколебимое правило делать значительную скидку покупательницам, которые заказывают сразу несколько шляп в ее салоне. Она добавила, что всегда готова оказать услугу друзьям леди Бакстед.

На самом деле леди Бакстед никогда не купила у нее даже кружевного чепца, но мисс Старк знала о ней, и хотя та слыла безвкусной дамой, но вращалась-то она в высшем свете. И в это общество она введет очаровательную мисс Мерривилл. Если же, увидев это прелестное личико в изысканной шляпке, целое стадо мамаш с дочками на выданье не явится сюда, на Кондуит-стрит, то она ничего не знает о человеческой натуре. Совсем необязательно намекать старшей мисс Мерривилл, что они придут к взаимному соглашению, если та пообещает довести до всеобщего сведения, что шляпки ее сестры изготовлены в салоне мисс Старк на Кондуит-стрит. Мало кто из мамаш удержится от расспросов мисс Черис о том, где она приобрела такие очаровательные шляпы, и маловероятно, чтобы эта наивная крошка не поделилась желанной информацией. И ответ должен быть «У мисс Старк», а не «У Кларимонд на Нью-стрит».

Так, три восхитительные шляпы перекочевали в занятый мисс Мерривилл экипаж, который теперь был удостоен присутствием на козлах Оуэна, надежного лакея, выбранного мистером Тревором и одобренным Баддлем.

— Ну разве не замечательно? — торжествующе блеснули глаза у Фредерики. — Три шляпы вместо одной почти за такую же цену!

— Фредерика, они ужасно дорогие!

— Не дороже того, что мы можем себе позволить. Конечно, недешево, но знаешь, шляпа — это самое важное в костюме! Не беспокойся, дорогая! Теперь надо решить с твоим платьем для первого бала. Неужели тебе не понравилось ни одно из тех, что мы видели у Франшот? Даже то, с лифом в русском стиле и вставками из синего атласа спереди?

Черис покачала головой. Немного расстроенная, Фредерика сказала:

— Мне казалось, это как раз то, что очень подойдет тебе. Хотя, если тебе не нравится… А что ты скажешь о том очень миленьком платье из белого атласа с розовым лифом?

— Скажу, что ты в нем будешь выглядеть великолепно. Розовое всегда шло тебе.

— Черис, речь идет не о моем платье, а даже, если и так, то я ни за что не надела бы платье, которое годится только для юной девушки! К тому же ты прекрасно знаешь, что мисс Чиббет шьет мне как раз то, что я хочу, ведь я при тебе покупала померанцевый итальянский креп и атлас для подкладки.

— Да, и я тоже знаю точно что хочу, — сказала Черис. — Пожалуйста, Фредерика, скажи, что у меня это и будет!

— Но, дорогая! — воскликнула Фредерика. — Конечно, мы сделаем то, что тебе хочется, тем более что у тебя замечательный вкус. Где же ты это увидела?

— Я покажу тебе, — пообещала Черис, благодарно пожав ей руку.

Она отказалась пока объяснить подробнее, только качала головой на расспросы и сжимала губы. Но когда они вернулись на Верхнюю Уимпол-стрит, она повела Фредерику в свою спальню и положила перед ней последний номер «Дамского журнала», открыв его на странице с рисунком, где была изображена изящная девица в элегантном платье из белого тонкого шелка длины три четверти, перехваченном по низу юбки спереди розетками из жемчуга, и нижней юбки из белого атласа.

— И-и что ты думаешь, Фредерика? — спросила она, озабоченно глядя на сестру.

Критически разглядывая рисунок и мысленно убрав с него такие дополнения, как красная шаль, диадема и черная кружевная вуаль, Фредерика пришла к выводу, что вкус Черис не подвел ее и на этот раз. Она была высокая, правда, слава богу, не такая, как нарисованная девушка, которая казалась не меньше семи футов росту, и продолговатый силуэт очень подходил ей.

— Мне нравится! — решительно сказала она. — Простое и необычное. Ты совершенно права, Черис, оно так пойдет тебе! Особенно мне нравятся эти мягкие складки на нижней юбке, без всяких оборок и отделок.

— Я знала, что тебе понравится! — выдохнула Черис.

— Да, но… — Фредерика задумалась, нахмурив брови. Она посмотрела в нежные голубые глаза, напряженно остановившиеся на ней, и сказала:

— Ты хочешь, чтобы Франшот сшила его. Не знаю точно, но, кажется, лондонские мастера изготавливают только собственные модели.

— Нет, нет, нет! — сказала Черис с необычайной горячностью. — Я сама сошью его.

— Что ты! — ответила Фредерика. — Появиться на первом балу в самодельном платье? Ни за что! Черис, я так мечтала, чтобы у тебя все было самое лучшее на этом балу!

— Так и будет! Обещаю, дорогая моя, лучшая из всех сестер на свете! — заявила Черис, обнимая ее. — Послушай! Я знаю, что далеко не умница, неначитанная, не умею рисовать или играть на фортепиано, но даже тетушка признает, что я умею, так это шить! Да, и умею подогнать платье по фигуре и посадить рукав! А помнишь то платье, что я сшила себе на званый вечер у судьи, и как все думали, что или тетя Скребстер прислала его из Лондона, или что мы нашли никому не известного замечательного портного в Россе или Гирфордшире? Даже леди Пизмор ни о чем не догадалась и сказала Марианне, что сразу видно, что платье сшито мастером высшего класса! И потом, мне нравится этим заниматься, Фредерика!

Ответить на это было нечего, потому что Черис действительно замечательно шила. Мисс Уиншем, оставшись наедине с племянницей, внушительно заявила:

— Пусть шьет! А если испортит, в чем я сомневаюсь, потому что говорю тебе: Черис — глупышка, но пальцы у нее умнее твоей головы, Фредерика, то по крайней мере она будет занята, и это отвлечет ее от нашего нахального соседа!

И Фредерика окончательно согласилась.