Вторник, 19 сентября (Скаут)

Сегодня был длинный день. Я только что пришла с работы домой и жду не дождусь, когда можно будет насладиться сном. Такое ощущение, что мы двое не были вместе уже очень много времени. Последние несколько недель у меня были проблемы со сном. Повышенная тревожность. Я беспокоюсь обо всем. Работать с Одри — это блаженство, но я все равно переживаю: о качестве исполнения своих обязанностей, о способности обучаться бизнесу быстро и эффективно, о своем взаимодействии с клиентами. Она всегда хвалит меня и говорит, что работать со мной одно удовольствие, но сомнения так глубоко укоренились во мне, что я просто не могу избавиться от них.

Я беспокоюсь об Одри. Нет, это не моя работа, но я делаю это, потому что она мне очень нравится. Она — моя наставница, человек, на которого мне хочется походить. Я так сильно восхищаюсь ей и хочу для нее самого лучшего, что повышает мою тревожность.

Я переживаю о Пакстоне и о том, как у него дела в школе. О Джейн и ее здоровье. О своем прошлом с Майклом — даже, несмотря на то, что это уже позади, беспокойство все равно изводит меня. Я переживаю о Густовe и о нашей дружбе. Иногда мне кажется, что я не знаю, как дружить с кем-то, кроме Пакстона, но уверена в том, что хочу быть его другом.

Самое тяжелое в дружбе то, что она немного усложняется влечением, которое я иногда испытываю к нему. Оно проявляется в самое странное время: когда он делает что-то милое, или смотрит на меня с глупым выражением лица, или говорит что-то неожиданное. Оно просто появляется, и я пока не знаю, что с ним делать. Это новое и незнакомое для меня чувство.

В общем, я переживаю обо всем и обо всех. Иногда это оправдано. Иногда нет. А еще, это очень выматывает.

Неожиданное раздается мяуканье, я открываю глаза и выскакиваю в коридор. Маленький, серый с белыми подпалинами котенок. Он кружит вокруг меня и трется о ноги. Когда я приседаю на корточки, чтобы погладить его, котенок начинает мурлыкать.

— Привет, — улыбаясь, шепчу я. Но, как только он поворачивает голову в мою сторону, я вскрикиваю и беру его на руки. — Бедненький. — Повреждения на его теле явно старые и, судя по их виду, заживали без вмешательства человека. Левого глаза нет, а сама глазница деформирована. Отсутствует половина уха, а левая передняя нога неестественно выгнута, как будто была сломана, а кости срослись неправильно.

Мурлыканье усиливается.

— Ты, гребаная маленькая предательница, — раздается голос Густова.

Я испуганно замираю, продолжая держать котенка в руках.

— Что?

— Свиные ребрышки, — отвечает он, показывая на котенка.

Теперь я совсем ничего не понимаю.

— Свиные ребрышки?

— Да, Свиные ребрышки. Это ее кличка. Я нашел ее сегодня утром на улице.

Она залезла в мусорный бак Комински и собиралась расправиться со...

— Свиными ребрышками. Я поняла, — с улыбкой прерываю я его.

Он кивает.

Иногда... большую часть времени... его оригинальность развлекает меня. Она как глоток свежего воздуха. Ну кто называет своего кота Свиными ребрышками?

— Это не очень подходящее имя для леди, — говорю я.

— Свиные ребрышки — это самое что ни на есть подходящее имя. К тому же, она не леди, Нетерпюха. Не дай ей себя одурачить. Она еще та сучка.

Густов поднимает руки и показывает мне царапины от когтей.

— Малышка сражалась до последнего. А теперь мы друзья. — Он переводит взгляд на котенка и добавляет: — Вроде как. Судя по всему, ты ей нравишься больше. Не буду врать, я обижен, Свиные ребрышки. Я предлагаю тебе пристанище, а ты тянешься к первой же цыпочке, которая входит в дом. Это не есть хорошо.

Я улыбаюсь, когда он снова произносит ее кличку. Это так смешно.

— Ты возил ее к ветеринару? Выглядит она ужасно, — говорю я, дотрагиваясь до травмированной головы.

— Да, утром. Старые раны. Они все нормально зажили, и она здорова как лошадь. Не нужно ее жалеть. Именно этого она и добивается.

Его слова задевают меня за живое: старые раны... нормально зажили... здорова как лошадь... не нужно жалеть... этого она и добивается. Сглатываю ком в горле. Это же обо мне. Я излечилась. Я здорова. Я не хочу, чтобы люди жалели меня. Пусть лучше игнорируют. Именно этого я хотела до того, как переехала в Сан-Диего. Теперь я больше не знаю, что мне нужно. И это нормально. Неопределенность означает начало перемен. Наверное, и правда настало время перемен.

Густов прикрывает рот рукой, как будто кошка его не услышит и говорит:

— Она замечательная. Просто не хочу, чтобы она об этом знала, а то очаруюсь еще больше и превращусь в сумасшедшего кошатника. Я уже на девяносто семь процентов там, а ведь знаю ее лишь около восьми часов. Я окажусь у нее "под каблуком". Как пить дать окажусь.

Уверена, Густов только что заработал десять баллов в свою пользу. Физически, он очень крупный мужчина. К тому же, рок-звезда. Который живет с мамой и обожает ее. Который мгновенно подружился с Пакстоном. А сегодня спас бездомного раненного котенка. Густов определенно не такой, каким казался мне несколько месяцев назад. Он... хороший. И, черт возьми,... привлекательный.


Загрузка...