Жена для Императора морей (СИ)

ГЛАВА 12. Русал С КОТом

Любопытно, о чём бы ей хотелось, чтобы Арктур напомнил ещё спросить?

Он наблюдает за ней, спящей, жертвуя своим сном.

Не то, чтобы он был настолько самолюбив и ценил в первую очередь свой комфорт, но сейчас хорошо бы побыстрее восстановиться. И он, как никак, король, а Люба, похоже, не совсем понимает это.

И ему кажется это милым и очаровательным.

Он зевает под водой. Странное чувство, в море почти никогда не возникало, а здесь увидел разок у Любы, и пошло-поехало.

Она попросила её разбудить, и при этом не разлить воду (хотя Арктур пошутил, конечно, сказав, что обольёт её). Но будить её так не хочется…

Милая, спит и… похрапывает, тихо и редко, очень мило. Звук такой, будто собирается засмеяться, но обрывает себя.

Арктур, заслушавшись, едва не засыпает сам.

Спохватывается он, когда в окно стали бить солнечные лучи. В этот раз, почему-то, не тёплые и ласковые, а жгучие и золотые.

Арктур не очень жалует солнце и яркий свет.

— Любовь, — зовёт он негромко, — Любовь, пора вставать!

Недобрый знак, что уже на рассвете наступает такая жара.

Арктур с громким всплеском опускается на дно бассейна. Хмурый и сосредоточенный, будто это ему, а не ей, идти сейчас к морю просить сокровища.

— И что ещё за карлица? — спрашивает он со дна, не проверяя даже, проснулась ли Люба.

— А? Что? — с трудом приподнимается она, но тут же посильнее натягивает одеяло. — Карлица хотела съесть Алёшку…

— Какого Алёшку, что такое карлица?

Люба морщится и утыкается лицом в подушку.

— Ммм, тише, рыбка…

— Где? — оживляется Арктур и приподнимается над водой. — Здесь моя рыбка? Рыбки и правда тихие, не все, но большинство. Это мне в них нравится. Если сравнивать их с птицами, они выигрывают. Потому что ваши птицы орут и шумят крыльями, а плавники у нас считаются тем лучше, чем меньше создают звука и проще скользят в воде. А какие у вас критерии оценивания опорок?

Похоже, он успел соскучиться по морю, а прошло-то всего ничего…

По морю и по общению. Правда, говорить пока не хочется ни с кем, кроме Любы. А она всё ещё хочет спать и скоро уходит.

Арктур тяжело вздыхает.

— Да нет, ты рыбка, карасик… — она зевает, ещё немного и совсем проснётся, но так не хочется. — Точно пора вставать?

— Точно. И я не рыбка. Уж больше дельфин тогда, — произносит он задумчиво и возвращается к прежней теме: — Так что такое карлица и алёшея?

— Леший? — всё же поднимается Люба и на всякий случай даже отбрасывает ногой одеяло подальше — от греха. — Ты знаешь леших? Они тоже есть?

— Есть лешие, но ты говорила о ком-то другом. Или о чём-то, я слов таких не знаю. Или забыл… — хмурится он, пытаясь вспомнить.

— Карлицу зовут Афина, она маленькая странная ведьма, которая и… продала, да, в итоге, продала мне твои бусы. Точнее, — она зевает, — мои бусы.

Он вспоминает о них, снимает и протягивает ей.

— Возьми пока, пусть хозяйку не забывают. Только верни на всякий случай перед тем, как уйдёшь. А Алеешка?

— Алёшка, это сын моей подруги.

Она зачем-то наклоняется, чтобы он сам надел на неё жемчуга.

И Арктур осторожно надевает на неё бусы.

Странно, но чаще всего, когда он прикасается к ней вот так, руки у него не мокрые.

— Теперь понятно… Афина, говоришь? Она сама сказала, что она ведьма?

— Кажется, — Люба касается его волос как-то беспечно и идёт в ванную комнату, чтобы почистить зубы. — Как тебе спалось? — спрашивает уже оттуда. — Хотя нет, не отвечай…

— Почему? — не понимает он.

Она выглядывает из-за двери:

— Ты дурачок, твоё величество?

— Всё равно не понимаю, — улыбается он. — Или ты просто знаешь, что я не спал? Но я мог бы проснуться в нужное время. Я просто…

«Смотрел на тебя и волновался».

— Почему не спал? — она выходит с зубной щёткой в руках. — Всё в порядке?

— Да. А почему тогда не отвечать, если не знала? Загадочные вы людские женщины… — фыркает он.

Она смеётся.

— Я о том, что…

И да, в стену стучат.

— О том, что ты без бус пищишь, как сигнализация. А сейчас раннее утро.

— А, — шепчет он уже из-под воды. — И правда… Люба… Любовь, слушай… Расскажешь мне потом, про это самое?

Она уходит и возвращается через пять минут, уже более ли менее бодрая.

— Ты же говорил, — нависает над водой, — что всё знаешь.

— Про любовь не знаю. У нас легенды ходят.

— Любовь? — она усмехается. — Про это и я не знаю.

Она переводит взгляд на окно и сводит брови.

— Уже нужно идти, что ты там говорил? Бросить монетки именем короля, да?

Арктур вздыхает.

— Ищешь место, где тебя не увидят, а волны разбиваются о камни в пену. И не видно дна. Бросаешь монетки. И говоришь: «пришла я от короля Арктура за сокровищами». Опускаешь в воду руку, и ждёшь. Главное — руку не отнимай, когда тебя схватят, иначе быть беде.

— Ага, ладно…

Люба достаёт из мини-холодильника контейнер с едой и подаёт ему.

— Пока! Вернусь поздно, — спешит уйти, но тут же возвращается, чтобы вернуть ему бусы. — Забыла совсем.

— Угу, — надевает он их. — Что ж… Удачи, человечка. Будь смелой!

— …за сокровищами! — проговаривает Люба, выполнив все условия, в том числе и засунув руку в солёную воду.

Хоть бы сработало!

Погода в какой-то момент стала пасмурной, ветер дует в лицо, развиваются волнистые светлые локоны. Она сидит в укромном месте за скалами на огромном валуне в белом простом платье.

И старается не думать о том, кого оставила в номере. И о его глупом вопросе.

Никто не трогает её руку довольно долгое время. Пока что-то не булькает в воде и на запястье Любы не смыкаются чьи-то склизкие пальцы.

— Ой, — она сдерживается, чтобы и вправду не выдрать руку и… ведёт её вниз и сама склоняется ближе к воде.

Это Арктур, вроде, не запрещал.

Пальцы на её запястье слегка ослабевают, будто в нерешительности, а затем и вовсе отпускают руку.

А спустя пару минут в ладони Любы оказывается что-то длинное и жёсткое.

— Вау, — радуется Люба и… захватив ртом побольше воздуха, уходит под воду с головой. А затем открывает глаза.

Любопытно же!

И прямо перед её лицом оказывается другое, треугольное, аккуратное, в обрамлении зелёных длинных волос. С чёрными большими глазами без белков. И с удивлённо приоткрытыми губами красивого маленького рта.

Русалка смотрит на Любу, бьёт по воде своим тонким длинным золотистым хвостом и в страхе уносится прочь.

Люба, впечатлённая и дрожащая по этому поводу, словно от страха, выбирается назад на камень и вытягивает за собой авоську в мелкую сеточку, наполненную драгоценностями.

Но перед глазами всё ещё стоит личико русалки… Это ведь была русалка?

Такая странная и…

— Красивая, — улыбается Люба удивлённо.

Она понимает, что большинство обычных людей испугались бы, но есть что-то в морском народе привлекательное и близкое ей самой.

Хотя и на суше среди людей хорошо. Люба бы не сказала, что она не от мира сего и в общем какая-то неприкаянная.

Просто относительно неглупая и уважающая себя самодостаточная женщина.

— А хвост какой, — довольно тянет она, будто бы сама выбирала расцветку.

Как вдруг слышится перекатывание камней под чьими-то шагами и из-за обломка скалы к ней, покачиваясь и спотыкаясь, выходит высокий и стройный мужчина. Полностью обнажённый. С длинными светлыми волосами, что липнут от воды к мокрым плечам и подкаченному торсу. С серым, уже знакомым Любе, котом на руках.

Он останавливается перед ней во всей своей красе и смотрит такими же чёрными, разве что больше похожими на человеческие, глазами, как у русалки.

Кот начинает орать.

Люба вскрикивает от неожиданности, запихивает сокровища, на которых даже не задержала взгляда, в сумку и… собирается уходить, не глядя по сторонам.

Она лишь на мгновение оглядывается, ухает и, задрав платье, чтобы не намочить, переходит на бег.

Незнакомец не отстаёт, только падает разок и спешит подняться, выпуская кота из рук.

Кот же врезается Любе в ноги с недовольным «мявк».

Поблизости никого, она специально выбирала безлюдное место, боже…

Люба… решает взять эффектом неожиданности, останавливается, сгребает камни и швыряет их в лицо преследователю.

Но тот уворачивается, плюхается в море и… прикрывается широким синим плавником, согнув свой хвост. Он смотрит из-под него на Любу осуждающе и настороженно.

— А, — успокаивается она мгновенно, — рыбочеловек. Опять.

Но тут же вспоминает, что у Арктура есть враги, которые его ищут, и хмурится.

Но всё же ей спокойнее с русалом, чем с эксгибиционистом обыкновенным, завсегдатаем пляжей и извращенцем.

Слышала она такие истории…

Правда, ни в одной из них не было котиков.

Но неважно.

Русал убирает свой «щит», подбирается ближе и открывает рот. Но вовремя вспоминает, что сказать вот так ничего не может без вреда для Любиных ушей, и поэтому, молча, протягивает к ней руку.

Но она отходит на шаг. И соображает, что должна пугаться. Но актриса из неё такая себе.

— О господи! — тянет, едва ли не зевая. — Это что настоящая русалка? Да ещё и мужчина? Надо же.

Лицо его становится недоумённым, он склоняет голову набок и прищуривается. А затем шумно так, с усилием будто, носом тянет воздух. Причмокивает, будто так и просится на губы: «Мда уж», и тянет к ней руку уже настойчивее.

Небо над ними начинает темнеть.

— Не подходи ко мне, отродье адского сатаны!

Люба убегает. Снова.

И вслед ей звучит шумный вздох. Волна, высокая и бурлящая, обрушивается Любе на голову, пытаясь сбить её и утащить в море.

— Да что такое? Опять! — теперь её голос звучит вполне себе натурально. — Что за дурацкая привычка… Стоп. Это ты вчера был?

С трудом поднимается и оборачивается на синехвостого.

Он утвердительно склоняет голову, а затем кивком приглашает Любу к себе. И… свистит. Ну точно подсмотрел у тех мужиков, которые думают, что так действительно можно подзывать к себе девушек!

— Чего? Не боишься? Получишь у меня! — она топает и покрепче хватает свою сумку. Тяжёлую, между прочим, сумку. — Если ты говорить не можешь, но зачем к себе подзываешь? Думаешь, блин, что-то изменится?

Он снова кивает, и в нетерпении шлёпает хвостом по воде, поднимая шквал брызг.

Но Люба опять пытается убежать, потому что бить кого-то по лицу драгоценными камнями, пока не готова.

Но накатывает очередная волна, и русал оказывается совсем близко. Он хватает Любу за ногу и валит на камни. Секунда, и нависает сверху, просверливая её недовольным взглядом чёрных глаз.

Третья волна накрывает их с головой.

— Где Арктур? Где? Где он? От тебя пахнет…

Следующие его слова для Любы обращаются в оглушительный свист, так как вода сходит с них, позволяя ей дышать.

Люба пытается вырваться, но он удерживает её стальной хваткой.

И откуда у этих рыбоподобных такая силища?

А ещё вопрос — все они красавчики с накаченными торсами и мускулами?

— Чем, — отплёвывается она, — пахнет?!

— Моим братом, — накатывает очередная волна, и русал склоняется, чтобы провести носом по её шеи до уха, и шепнуть прямо в него, опаляя кожу своим дыханием: — Ты его… съела? Люди жестоки. Но знай, морской народ жесток вдвойне. Отвечай, человека!

— Съела! — подтверждает она запальчиво. — И тебя съем!

И, понимая, что не сдвинет его с места… принимается щекотать.

А ему хоть бы хны! И русал усмехается криво, сверкнув белоснежными клыками. И вдруг принимается вглядываться в неё внимательнее. И медленно, даже осторожно запускает пальцы ей в волосы на затылке.

— Мм…

И отчего-то кожа его теплеет…

Или дело в солнечных жарких лучах, которые снова выглянули из-за туч?

— Ай, что происходит?! Отпусти меня! Тот мужчина с хвостом… умер! Я пыталась его спасти, волокла, но он… засох…

Снова врёт. Не ну что точно должно усохнуть, так это её язык! Ужас.

Он отшатывается, даже выпускает её из рук. Но не даёт Любе подняться, вновь придавливая её к камням.

Пальцы его смыкаются на её запястьях, мускулистое тело обдаёт неожиданным жаром, вода холодит спину, солнце слепит глаза. Но тень от русала спасает, а лицо его становится всё ближе…

— Врёшь… — шепчет он в облаке брызг, а у Любы закладывает уши. — Не верю…

Кот разрывается на берегу, и это заставляет русала отвлечься и слегка отстраниться.

— Да что я сделаю-то! — вскрикивает Люба. — Отпусти! Немедленно! А то… А то я… Ай, ну тебя, отпусти!

В стороне от них раздаётся всплеск. Русал оборачивается на шум и видит уже знакомую Любе русалочку с зелёными волосами.

Она с опаской поглядывает на Любовь, но протягивает на ладони пару золотых чешуек короля. И русал отпускает Любу, подбирается к «девушке» и придирчиво рассматривает её золото. После чего принимается ухмыляться. И собирается вернуться к Любе, когда русалочка спешно, от греха подальше (о людях она слышала много всякого) скрывается под водой.

Кот же продолжает бегать по берегу, истошно мяукая и дыбя влажную шерсть.

Люба пыхтя и едва ли не плача от усилий убегает так далеко, что никакие волны не смогли бы достать, но даже тогда продолжает тащиться вперёд, опасаясь нападков ветра…

Она планировала сразу же поехать пристраивать сокровища, но теперь это вряд ли возможно.

— Арктур, — забегает в номер, — всё пропало, нас раскрыли! Русалка показала ему, русалу какому-то, твоё золото, теперь они знают, что ты жив!

Он тревожится, это видно по глазам. Но быстро берёт себя в руки.

— Ты уверена? Она не должна была. Обряды священны. Ты тоже не должна была видеть её лица… Кто бы ни приплыл, не сказал бы никому, что дал тебе драгоценности.

Люба снимает с себя мокрое платье почти что на входе, и оно комом валится на пол. Тяжёлая сумка оказывается там же.

Холодно.

Она пробегает мимо него в открытом купальнике и забирается под одеяло.

— Ну, про то, что отдала — да. А про монеты, почему не должна была? И как я не подумала… Если она могла опознать тебя по монетам, если могла сказать остальным, то зачем так рисковать? Ты же скрываешься!

Арктур со вздохом опускается на дно.

Он чувствовал, как волнуется море. Видел, как меняется погода. Обдумывал уже, как выбраться из этого бассейна и добраться до родной воды, чтобы защитить Любу, если она в опасности. С трудом удержался от этого порыва, успокаивало то, что Люба жива. Бусы на его шее, её бусы, были тёплыми и не становились прохладнее, как было бы, будь она ранена. Хотя это и не точный показатель…

О, как Арктур себя винит!

Он прикрывает веки и на пару минут погружается в мрачные и тяжёлые мысли.

Не стоило отправлять человечку к морю. В любом случае не стоило, пока он всё ещё слаб и заключён в единороге…

— Обряды священны, — повторяет он. — Русалка право не имела никому ничего рассказывать, если не видела твоего лица. Но ты ведь не отнимала руки, она не утащила тебя под воду? Как тогда?

— Даже не верится, что она могла утащить! — легкомысленно усмехается Люба. — Она ведь так испугалась, когда меня увидела… Бедняжка!

Арктур едва ли не вылезает из бассейна. Выглядит он серьёзно и даже холодно.

— Любовь, — гремит его голос, — ты была в опасности, как можно быть такой лёгком…

Нет, он не может ругаться на неё. Да и в чём человечка виновата? Мало знает, не всё понимает.

Ни рыба ни мясо…

Таких беречь надо.

— Ничего, — произносит он уже мягче. — Ничего страшного. Разберёмся. Не император я, что ли?

И опускается на дно. Подумать.

— А что не так? Арктур, — зовёт его. — Я не убирала руку, я всё сделала так, как ты велел!

— А если бы ты нырнула, а там не русалочка пугливая, что не ожидает такого, а чудище морское, которое мясо любит? Ладно я ещё, правила все эти, интриги и прочее. А о себе чего не думаешь?

— Мне было любопытно, — Люба утыкается носом в подушку, — и у неё оказался очень миленький хвостик!

Арктур не может сдержать умиления. Хотя тут бы отчитать её, неразумную, а не…

— Ты очень добра, вот зла и не видишь… И думаешь обо всех хорошо, видно. Но русалки, не рыбки, моя милая Камбала…

— Что делать-то будем?

Она поднимается и открывает шкаф, чтобы выбрать себе наряд.

— Я подумаю. Возможно, близко к людям никто всё же не подойдёт. Межвидовые войны устраивать очень энергозатратно. Мы скрываем обычно своё существование от людей, во избежание всяких, кхм, недоразумений. Посмотрим…

Люба выбирает весёленький красный костюм из шорт и топа с принтом пальмовых листьев и оборачивается на Арктура.

— Прости, я не подумала, что это как-то влияет, но, — тут же добавляет строго, — тебе нужно было предупредить меня, почему нельзя что-то делать, а не давать голую инструкцию, которую можно трактовать по-разному.

— Да, — не спорит он, — поэтому и не виню тебя. В любом случае я рад, что ты вернулась невредима и… Принесла? Сокровища.

— А? Да, — легко отвечает она, будто это последнее, что её интересует, — я собиралась сразу же пойти превращать их в деньги, но теперь… как тебя оставлять?

— Ступай, главное к морю не подходи, — разрешает он, невольно скользя по ней мерцающим взглядом. — Всё в порядке.

— Ты уверен? Я даже не знаю…

— Уверен… — и кивает уже более уверенно. — Ступай, я буду ждать тебя здесь.

— Кстати, насчёт ступания… — заводит она разговор, пока ещё спокойный, по пути до ванной, — почему тот русал был сначала… ээ, на ногах?

— Он из высших, непростая рыба. Конечно мог и на ногах. Хотя это и нелегко. Разные способы есть.

Она останавливается.

— Значит, — стреляет в него взглядом в упор навылет, — и ты тоже можешь?

— Конечно, — невозмутимо отзывается он.

Она отбрасывает одежду на кровать и подходит к нему.

— И? — тыкает пальцев в морду единорога.

— И ничего, — получает очередной лаконичный ответ.

— То есть я тебя тащила сюда, заставила тащить тебя и Вову, возилась с бассейном, водой, боялась, что ты усохнешь… И сначала ты мне говоришь, что ты, блин, можешь если что и ветрами повелевать и морями, так на минуточку. А теперь и ноги для тебя — не проблема!

Он смотрит на неё и молчит. А когда заговаривает, то выглядит вальяжным и… нарочито ленивым.

— Не желаю я тратить силы ради опорок. Что бы вот ты предпочла, окажись в сердце океана на островке суши, если бы могла отрастить хвост и окунуться в чужую тебе среду? Да ещё и отрастить его с трудом. Хотя, — вспоминает он, с кем говорит, — для тебя это плохой пример. Рыбка-человечка.

Она поджимает губы и отходит от него.

— Нравится сидеть у меня на шеи, да? — бросает так холодно, что отель теперь может обходиться и без кондиционера.

Забирает вещи и уходит в ванную.

Он провожает её взглядом. Оскорблённым взглядом. И не знает, как поступить.

— Хочешь, чтобы я ушёл?

— А ты сможешь? — звучит на удивление ехидное… и уставшее.

— Только скажи, — закусывает он губы, пытаясь сдержать…

А гнев ли?

Но так странно обижаться королю…

Нет, то и не обида. Просто расставаться не хочется.

Люба опирается на раковину, смотрит в дурацкое зеркало в форме дельфина и… всхлипывает.

Слёзы что-то не идут, у неё всегда так. Ну, почти всегда.

А теперь ещё и есть объяснение почему, только дурацкое. Она так и не поняла насчёт метки, да и обдумать как следует не успела.

И все на этом идиотском курорте повторяют одно и то же «ни рыба ни мясо».

Ну так и что ж? Какая есть!

А сейчас просто… устала. Наверное так. Приехала отдохнуть и… устала.

Слишком много всего на её маленькую блондинистую голову.

Но слёзы так и не идут.

Люба ещё и не понимает, что делать с хвостатым мужчиной у неё в номере!

Хотя… Мда, а что с ним можно сделать?

Попытаться не натворить дел, не высовываться, не смотреть на русалок больше, чтобы не навредить. Проводить до моря, когда время придёт? И…

Сделать вид, будто ничего и не было?

Вернуться домой, работать, читать книжки, держать на аркане Максима?

Да, хороший план.

Был совсем недавно.

Люба, наконец, чувствует, как в горле застревает ком, а по щекам текут не то чтобы непрошеные, но всё равно неожиданные слёзы.

Да, вот оно что, смешанные чувства, досада, будто бы страх.

Она продолжает плакать беззвучно и чувствует, как понемногу спадает напряжение.

Он ей нравится. Кажется, вправду нравится.

Мужчина из другого мира, да ещё и правитель — но это важно в последнюю очередь.

— Так чего плакать-то? — шепчет, утирает слёзы и принимается умываться, подрагивая и судорожно дыша.

Нет, у неё были мужчины, и они ей тоже нравились. Или так казалось, потому что то, что происходит сейчас — совсем другое.

Ещё и так быстро…

Непривычно чувствовать себя уязвимой, не знать, как правильно себя вести — что думать.

Он приставал к ней вчера, если это ей не приснилось.

Но вряд ли это что-то значит.

Люба заканчивает с переодеванием и улыбается собственному отражению.

А что, смысл переживать. Пусть всё идёт, как идёт. Она тут вообще-то в отпуске.

— Извини, — говорит, возвращаясь к нему, — тебе лучше знать, что делать, я совсем не против.

— А я, — отзывается он и выглядит, будто собрался совершить нечто ужасное, — всё же не против попробовать. Хуже не будет…

Люба садится у бассейна и устраивает подбородок на бортике.

— Ты говорил, что это больно.

— Я мужчина, — напоминает он.

— Перестань, не нужно меня зли… расстраивать.

— Хорошо, не буду, — понимает он это по-своему, и пытается выбраться из единорога. — Мне нужно… туда, — кивает в сторону душа. — Сейчас всё сделаю, не надо расстраиваться.

Но Люба надавливает на его прохладные, твёрдые, словно камень, плечи.

— Я тебе говорю, не нужно, зачем?

— Тебе будет так проще. И в номере станет чище, суше, — улыбается он едва заметно, и смотрит на неё ласково.

— Слушай, это не стоит твоих мучений, я просто… Просто не ожидала, что ты можешь вот так просто… То есть непросто, но… И ты ведь будешь немым!

Арктур хмурится.

— Я король.

— И что? — выгибает она бровь.

— Голос не потеряю, — обещает он и добавляет после небольшой паузы: — Но говорить так же буду.

— Как? С бусами, в смысле?

— Да, — снова пытается он выбраться. — Отойди, человечка, а то оболью случайно.

— Ну, перестань! Почему такой упрямый? Зачем тебе что-то менять? Тебе ведь сил набираться нужно!

— Да, силы потрачу. Но может ты и права, и дальше было бы проще? Не нужна будет вода, не будет так тесно здесь, — и будто в подтверждении этих слов хвост его бьёт по стенке бассейна, едва не прорвав его. — Не буду тебя расстраивать. Люди не поймут, кто я, если увидят.

Она касается ладошкой его щеки, смотрит в глаза и роняет:

— Ты не расстраиваешь меня.

И Арктур целует её запястье.

— Хорошо. Но не надо спорить со мной, — однако голос его звучит мягко. — Придумай лучше, как мне вылезти и не испортить пол…

— Но… мне нравится твой хвост, — не сдаётся Люба.

— Я смогу вернуть его в любой момент, если окажусь в солёной воде, — обещает он, улыбаясь довольно, будто комплимента лучше и не может быть для русала. — Он хорош, — звучит с гордостью и чем-то даже мурлыкающим в голосе. — Правда же, хорош? — вытягивает его из бассейна. — Ни у кого на Дне больше нет такого.

— Дааа… Очень, — Люба проводит по гладким, переливающимся чешуйкам рукой, — аппетитно выглядит!

Ну, нравится ей эта шутка, что поделать!

И как теперь вообще рыбу есть?

Арктур смеётся, но затем отвечает неожиданно серьёзно:

— У нас многие верят, что вы действительно… можете это.

— Мы рыбу любим, рыба полезная, питательная, фосфор… — усмехается Люба.

— А мы не едим. Ну, в основном не едим. Что-то в этом неправильное есть. Но мы не пошли от рыб, нет. А люди… Люди многое едят, знаю, а прадед мой ещё рассказывал, что и русалок они как-то ловили. И больше о тех русалок никто ничего не слышал. Всякие, — усмехается, — слухи о вашем народе ходят.

— А у нас говорят, что русалки людей под воду любят утаскивать и щекотать до смерти. Но сами вы, как я поняла, щекотки не боитесь. Тот никак не отреагировал, только горячий стал, как печка…

Арктур будто каменеет.

— Наглец. Слухи правдивы, — отвечает как бы между прочим, и снова: — Наглец. Как посмел? Как посмел думать о тебе?!

За окном, несмотря на ясную погоду, сверкает молния.

— Думать? Ну так от меня пахло тобой. Он так сказал.

Люба морщится.

— Как-то… странно звучит.

— Да нет же, я про то, что у него кровь забурлила, — морщится Арктур.

— Кровь забурлила? Это какая-то русалочья фишка?

Она при этом продолжает гладить его хвост.

— Да… У людей не так? — расслабляется он от её прикосновений.

— Они резко не становятся горячими, а если становятся, то это признак болезни. Если под сорок будет, то и умереть можно.

— Я не… Не об этом, — он будто не решается сказать, но всё же продолжает: — Имею ввиду, если мужчине нравится девушка.

— А, — она одёргивает руку. — А причём здесь это?

— Притом.

Она цокает.

— Ты иногда такой… невыносимый. И ты… вчера… Это связано?

— Да, — звучит его голос твёрдо. — Ты не знала?

— Фу, — тянет Люба, — нет, наши мужчины всегда горячие.

— Фу, — вторит ей Арктур. — Как же ты не боишься, если они… всегда?

Люба смеётся и ничего не отвечает.

— Возвращаясь к теме, я не знаю, разрешать ли тебе ноги отращивать. Я… не хочу, чтобы тебе было больно.

— Это ничего, Любовь, — отмахивается он. — Потерплю. Правда, — и снова ловит её за руку, чтобы с трепетом поцеловать ей пальцы. — Мы не такие хрупкие, как вы… Ты, — гладит её ладонь, — такая мягкая…

Она вздрагивает и выпаливает, чувствуя что вот-вот расплывётся лужей, а этого допускать никак нельзя:

— Что ты делаешь?

— Ты очень приятна мне… Не только внешне, — и вновь склоняется над её рукой, касаясь её губами. — И пахнешь приятно.

Руки она не отнимает, потому что ей хорошо, а это отпуск!

Да, именно так!

— Послушай, у нас девушку целуют если хотят с ней переспать. И к этому накладывается ещё вариант — если хотят серьёзных отношений. Но это реже. Понимаешь?

— Да. Конечно. К чему такие вопросы? У нас то же самое.

— Что? — тут она руку всё же отнимает.

И взгляд отводит.

— Ты сама сказала. Я думаю об этом.

— Мы едва знакомы. Думаешь о чём? Если про это самое, то я так не согласна!

«Наверное…»

В какой-то момент она больше стала бояться влюбиться, чем его, кхм, анатомии.

Насчёт последней даже интересно…

«Боже, я ненормальная!»

Но Арктур смотрит на неё и ничего не отвечает. Только медленно отстраняется и возвышается над водой, прикидывая, как бы лучше ему покинуть бассейн.

— Посторонись, Любовь.

— Нет, мне нужно это выяснить. Ты не должен позволять себе… вольностей.

— Выяснить, что именно? Боишься, что буду неволить? Так не бойся.

— Меня? Неволить? Не могу я этого бояться, такого со мной в принципе не случится! Просто пообещай, что перестанешь быть… таким.

— Нет. Почему? — это уже звучит обеспокоенно.

— Потому что… я приличная девушка.

И она сдаётся его желаю обрасти ногами, а потому принимается выстеливать дорогу из тряпок от бассейна до душевой кабины.

Арктур выбирается как можно более аккуратно, и на удивление быстро добирается до двери ванной.

— Я знаю, что ты приличная, — говорит он прежде, чем скрыться за дверью. — Поэтому я и говорю тебе прямо. Понимаешь?

Он закрывается там и больше ничего не говорит.

— Это возмутительно, — шепчет Люба, устраиваясь на кровати, — возмутительно…

А через минут пятнадцать в душевой включается вода. Через ещё десять снова возникает тишина.

А затем:

— Любовь… Мне очень неловко. Но… Кажется, мне нужна твоя помощь.