Маринка звонила, сказала, что останется на ночь на каком-то островке в палатке. Так что можно не опасаться, что кто-нибудь начнёт ломиться, и сходить в душ.
Снова лишь под струями воды Люба вспоминает про бусы.
Что ж такое, зачарованные они, что ли?
В лавку стучаться уже поздно в любом случае, да и оставлять сейчас Арктура — идея тревожная.
Люба, должно быть, из-за усталости, заморачивается уже не так сильно, как вчера, а потому вполне себе наслаждается горячей водой.
Она выходит в комнату с влажными волосами и в белой ночнушке.
Арктура не видно, заснул, наверное.
Хорошо, потому что ей самой ложиться спать жутковато, хоть и хочется.
Помогать — одно дело.
А настолько доверять, чтобы смыкать глаз в присутствии морского гада — другое.
Мало ли чего можно ждать от русала? Проголодается ночью и полезет к ней, шандарахнет своим хвостом… И всё, поминай, как звали.
А звали Любовь.
Доверять и помогать надо, и даже вне зависимости от наличия плавников (акулы не в счёт!), но осторожность тоже не помешает.
Люба достаёт из сумки ножик и кладёт под подушку.
А примерно через час в темноте, вяло разбавляемой тусклым лунным светом, раздаётся тихий, хрустальный всплеск воды. И вначале едва заметный, но всё нарастающий звук пения.
Русал не спит.
По ночам такие, как он, и вовсе спят редко.
Он поёт чарующим голосом на незнакомом для Любы языке, но при этом понятно, о чём песня (а песня, как музыка…). О бескрайних берегах, чёрных водах, родном доме и небе, что полно звёзд, которые отражаются в океане и пронзают его своим светом, как тысяча стрел.
Русал поёт и всё прочее словно исчезает. И мелодия убаюкивает и качает Любу словно на волнах…
Она поддаётся этим странным чарам, но сквозь них до её слуха, где-то на кромке воды, доносятся стуки и визги.
— Любовь! Что у вас случилось! Откройте дверь!
Русал замолкает и, будто его спугнули, резко опускается на дно, подняв шквал брызг, что доходят даже до Любиной кровати.
— Ай, чёрт, кого это нелёгкая принесла? — слова выпадают сами собой сквозь зевки, дрёму с себя снять сложно, но Люба пытается вылезти из неё, словно из кокона.
В итоге она сползает ногами вперёд с кровати, оставляя позади бусы и скомканное одеяло.
И оказывается на мокром полу.
Вкус солёной воды, отдающей копчёностями, её отрезвляет.
— Что происходит? — уже чётче бросает она вопрос в пустоту.
— Любовь! — в голосе Аниты отчётливо можно разобрать истеричные нотки. — Я вынуждена вас попросить открыть дверь.
Что ж… Она приоткрывает её. Заспанная, взлохмаченная, с синяками под глазами и в промокшей ночнушке.
— Что такое… Я ведь спала.
За Анитой суетится женщина из соседнего номера. Невысокая, с проседью в кучерявых коротких волосах, в очках и халате.
— Телевизор выключите! Людям спать не даёте! А у меня ребёнок!
«Ребёнок», в виде парня лет пятнадцати, топчется у стены позади всех. Видимо, просто из любопытства. И имеет вид такой, будто не нечто мифическое разбудило его, а сама эта женщина.
— Я вообще не смотрю телевизор, — возражает Люба, — ни разу его не включала. И я ничего не слышала. Не понимаю, — пытается повысить голос, чтобы казаться рассерженной, — на каких основаниях вы вытащили меня из постели!
Анита качает головой, будто бы с осуждением.
— Позвольте мне пройти в номер, посмотреть, может быть, что-то вышло из строя?
— Нет, всё в порядке. Проверьте других. Я ведь уже сказала, что ничего не слышала.
— И я ничего не слышал, — встревает парень, но Любина соседка лишь цокает на него и выступает вперёд.
— А что это было тогда? Прямо у меня за стенкой. Я чуть не оглохла! И пару раз ещё днём слышала. И постоянно, не знаю, будто бы вы там плещетесь! Может, — обращается она уже к Аните, — её душ с моей стороны находится? Это возможно? Безобразие!
— Нет, не находится, и у нас обычно никто на звукоизоляцию не жаловался, — она тупит взгляд, обдумывая ситуацию, сама сонная, уставшая.
Любе становится очень жаль. Она понимает, что дело скорее всего в русале, но почему тогда сама ничего не слышит?
— Слушайте, может быть, это что-то на улице? Я не буду ругаться, если мне сейчас дадут выспаться, — даже ласково предлагает она.
Но Аните не хочется рисковать, если что-то не так, у неё вычтут это «не так» из зарплаты.
— Позвольте, всё-таки, мне проверить, — тянет она.
Люба встаёт на стражу дверного проёма и качает головой.
— Свяжитесь с управляющим. С директором. Хочу это обсудить.
— Но уже поздно, по всем вопросам можно обратиться после десяти утра.
— Тогда о чём может идти речь? — Люба едва ли не кричит на них. — В кое-то веки решила устроить себя отпуск! Что за ужасное место!
Роман останавливается позади них. Тихо спрашивает у парнишки, что за дела, и протискивается к Любе.
— Милая, что такое? Я вернулся, принёс, что надо. Эм… — окидывает остальных недоумённым взглядом. — Всё в порядке? У нас дела вообще-то… — и порывается, потеснив Любу, закрыть перед ними дверь.
Соседка задыхается от возмущения и ждёт от Аниты действий.
Люба от неожиданности пропускает его. Дверь за ними захлопывается.
Гости вроде по отдельности приехали, значит, может быть два разных отзыва. Не хватало ещё устраивать настолько масштабный скандал! И всё в её смену, как обычно!
Анита вздыхает и переводит взгляд на женщину.
— У нас нет ничего, что может издавать такие звуки, возможно, на улице что-то. Я скажу охраннику проверить периметр. Но если ещё услышите… Скажите мне, я приму меры. И, конечно, в качестве извинения за неудобства, мы организуем для вас бесплатные завтраки.
Роман же улыбается Любе, в полумраке глаза его блестят, он пытается пройти дальше.
— Ну, что тут у тебя? Классно я придумал?
Она, как Маринку недавно, прижимает его к стене за плечи. Ещё чего не хватало!
— Какого морского конька? — выдаёт Люба и усмехается своим же словам. — Постой тут немного, не смотри по сторонам. Свет не включай. Пусть они разойдутся, тогда пойдёшь.
— Любовник? Метла, ведьма? НЛО? — усмехается он, но попыток пройти не предпринимает. — А-а, — тянет вдруг, — знаю. Трусики! Точно трусики. И бардак, — заключает Рома совсем уж довольным голосом.
— Обалдел!
Она… снова отвешивает ему оплеуху. Правда, не сильно. И сама пугается. Будто бы уже выработалась неподконтрольная привычка бить его по лицу. Ужасно…
— Прости! Тебе больно?
Он хватается за щёку и отвечает уже обиженно, с растерянностью.
— Ну, так… Нет. Я ведь… пошутил просто. Всё… у тебя всё нормально?
Она кладёт руку ему на грудь.
— Прости, не нужно было… Всё нормально, я спала, меня разбудили. А ты чего здесь?
— За водой шёл. А ты… почему мокрая, кстати? — чувствует он, но для верности пытается проверить.
Проверить, не облапать её!
— Да что ты делаешь!
Тут ему прилетает уже кулаком по груди.
— Хватит пить по ночам!
— Ай! — он бы отступил, да некуда. — Но пить полезно.
— Вроде все уже разошлись.
Она приоткрывает дверь.
— Уходи!
— Завтра вечером прогуляемся? Или не уйду! — упирается он.
Люба бы закричала на него, только вот ругаться с соседкой ещё раз не хочется.
— Ты ведь. Мне. Сказал. Что. Отстанешь!
— Но разве это не обнулилось только что? Или мне не подходить, но подходить, только если нужно тебе? Нечестно.
— Я не просила заваливаться ко мне в номер, имей совесть!
— Выйти и сказать им, что у тебя тут и правда что-то не так? — и тут же оправдывается: — Я не стану, я шучу! Просто… Дай мне шанс доказать, что я нормальный.
Люба выходит в коридор и закрывает за собой дверь. Поплотнее.
— Что это вообще значит — нормальный?
— Не такой козёл, как ты думаешь.
Она хмурится.
— Это-то и бесит. Даже если не козёл — ну и что теперь? Что мне, в твои объятья прыгать?
Рома тяжело вздыхает.
— Да при чём здесь это то? Просто прошу за твоё спасение одну прогулку у моря.
Люба кивает.
— Для чего?
— Общения. Доброй ночи, Люба, — и ждёт, чтобы она ушла первой.
Но она даже и не думает это делать. Складывает руки на груди, супится.
— Хорошо. Одна прогулка. А дальше что?
— Мне то откуда знать? Просто пообщаемся. Что не так то?
— Потом отстанешь от меня?
— Наверное. Может и правда, — тянет он, — ничего не выйдет из этого…
Люба усмехается.
— А я тебе о чём? Конечно, не выйдет. Я более чем уверена. Обычно сразу понятно — нравится человек или нет. Для этого не на какие прогулки, милый мой, идти не надо.
— Ну, посмотрим. Вообще, изначально я на тебя…
«Поспорил». Но вряд ли признание сейчас сыграет ему на руку, и Рома исправляется:
— Особо и не смотрел даже. Но потом ты стала мне интересна. Но я не знаю, с какой стороны к тебе подступиться. Ты вечно слышишь какой-то подтекст… Девушки, — закатывает он глаза.
И в этот момент со стороны Любиного номера раздаётся бьющий по ушам звук. Действительно чем-то отдалённо напоминающий пожарную сигнализацию. Или то, что издают летучие мыши, нечто похожее на ультразвук, если бы его могли слышать люди.
— Ай! Ты это слышал, да? — Люба переводит на Рому жгучий взгляд.
— Угу… Это из-за этого все шум подняли?
— Не знаю. Мне пора.
И она закрывается в номере.
Русал лежит на дне бассейна и не шевелится. Даже вода не идёт рябью.
Люба включает свет, садится на кровать и… вытаскивает из-под подушки нож.
— Что. Это. Было.
Русал поднимается, смотрит на неё и снова опускается на дно, где сворачивается кольцом.
— Устал я, спать буду, утро скоро. Спасибо тебе, Любовь.
— Что это за звук был? Я тебе говорила же сидеть тихо? Каким вообще местом ты его издаёшь?
— Больше я не доставлю проблем. Видишь, какая ровная вода? — отзывается он с булькающим звуком со дна.
Звучит правда, отчего-то, совсем не так чисто и ясно, как ещё днём.
Русал продолжает:
— Спи спокойно.
И как это понимать? Почему просто нельзя ей всё рассказать про этот звук, от которого все мучились целый день, а она услышала только сейчас?
И теперь ей ложится в напряжении, ожидая очередной подставы?
А если у неё обнаружат в номере мужика с хвостом, что тогда скажут?
— Почему бы тебе не вести себя по-человечески, раз ты среди людей? — начинает она, но тяжёлый разговор прерывает телефонный звонок.
Маринка.
— Да. Что-то случилось?
«У бывшего там что-то с работой или с кем-то, я так и не поняла. Но факт в том, что малой мой уже на самолёте, сюда летит. Прикинь, он его одного отправил! Точнее, договорился со знакомым каким-то, который его потом и на такси посадит, чтобы малой доехал. До отеля… А я тут, на островке. Лодка не заводится. Люб, выручай, встреть его и посиди с ним, а?».
А что, тут разве могут быть варианты?
— Конечно. Так его до отеля довезут? Когда, во сколько встречать?
«Через часа два жди. Малой если капризничать будет, скажи, мама не вернётся, если не успокоится!»
— Не буду я этого говорить! Лучше ты мне скажи, что ещё за остров, с кем ты там, всё в порядке?
«С друзьями, позавчера познакомилась. Да, всё хорошо. Тут два парня и сестра одного из них. Приличные люди. Просто лодка заглохла».
Люба качает головой.
— Если что-то будет странное, лучше сразу беги, поняла? Хоть имена мне их скажи и как выглядят.
«Дмитрий Сергеевич, ему лет сорок, Вадим, красавчик, и Люсенька. И куда я побегу, тут от берега далеко всё. Островок же!»
— Так плыви, Маринк, плыви! А я буду ждать Алёшку, ладно уж.
«Спасибо! — радуется она. — Ты лучшая».
Арктур не подаёт признаки жизни, сна больше не предвидится, так что Люба решает прогуляться, пока рядом нет мелкого.
На глаза попадаются бусы. Нужно их вернуть. Как-нибудь. Хотя бы попытаться.
И забрать свою книгу. Она как раз могла бы дождаться Алёшку, читая наверняка огненный финал и потягивая бодрящий кофе.
План хороший.
Настроение только ползёт вверх, когда за ресепшеном никого не оказывается. Анита наверняка дремлет в своей коморке, так что о внезапной проверке номера, пока Любы нет, можно не волноваться.
Лавка по-прежнему закрыта, рядом ни души, но Люба пробует постучать и тихонько позвать:
— Тут кто-нибудь есть?
Нужно было заглянуть днём, проверить, правда ли карлица могла вот так бросить всё и уехать, но ей было совершенно не до того.
Не каждый день на голову сваливается мускулистый русалий король.
Ничего не добившись, Люба прислоняется лбом к стеклу с тоской в голубых глазах.
И замечает трещину в стене шириной с два пальца. Сквозную.
Уголок губ ползёт вверх. Она с трудом, но просовывает жемчужные бусы.
— Всё. Теперь долг уплачен. Я не воровка.
Можно было бы, конечно, и за ручку двери подёргать, как Марина, но…
Почему-то только сейчас она вспоминает про жуткий голос, звучавший будто из самой лавки, мигом отшатывается и спешит назад, в отель.
Арктур уже не спит, и пол весь залит водой, будто он выбирался из единорога, пока Любы не было на месте.
— Привет, — говорит он, обаятельно улыбаясь.
Но по ушам Любови бьёт нечто, что скорее не слышишь, а чувствуешь (и уже не удивительно, почему ночью из-за этого подняли шум).
— Хм… — звучит в следующую секунду, и русал уходит с головой под воду.
Оттуда его уже слышно. Более-менее. Правда из-за воды разобрать слова выходит с трудом:
— А где? Куда дела?
Оглушённая всё ещё, Люба с болью смотрит на лужи с водой и принимается их вытирать, одновременно отчитывая Арктура:
— То есть ты всё время так говорил? Так тебя слышали другие? И ты об этом знал и не сказал мне? Нас же могут выгнать! Если тебя увидят, то сдадут на опыты, ты вообще это понимаешь? У нас принято уничтожать всё странное и выбивающее из нормы!
— У нас, — насмешливо… и неразборчиво звучит из-под воды. — Я здесь тоже. Мой народ может приходить. Мог бы, если бы мой дед ещё не запретил… А люди присвоили себе этот мир! Бусы где? Чем ближе они к тебе, тем проще нам говорить.
— Бусы? — переспрашивает она. — Дело было в тех бусах? Они у меня оказались случайно, и я их уже вернула!
— Кому, куда? Иди и забери!
Люба заканчивает с избавлением соседей снизу от воды, садится на пол рядом с бассейном и запускает в воду руку, будто чтобы что-то нащупать.
— Тогда это будет воровством. Я не могу. Ты мне лучше скажи, почему ты не удосужился сообщить, что это ценный артефакт, а?
— Думал, ты знаешь. И нет, не будет, я разрешаю тебе, — звучит уверенно и властно. — Это связано с морем, — всё же поясняет он. — Разрешаю. Ступай… Мне большого труда стоит говорить так, чтобы ты меня понимала сквозь воду и слышала… приемлемо.
И он вдруг целует её запястье.
Она с опаской убирает руку.
— Даже если я верну бусы каким-то образом, тебе нельзя будет говорить со мной не через воду. Соседи волнуются. Петь тем более нельзя!
— Я понял, — звучит снисходительно и сдержанно. — Всё равно лег…
Последнее слово почти полностью заглушается бульканьем.
— А если их на тебя надеть? — вдруг приходит в голову мысль.
— Мож…но прове…
— Ладно-ладно, поняла. Только не подведи меня и не нужно разводить мокроту. Будь поаккуратнее.
Хотя она уже выяснила, что ему что-либо без толку говорить, а потому понастелила тряпок у единорога.
— Отсыпайся, — шепчет хмуро. — Вот же ж задачка…