Жена для Императора морей (СИ)

ГЛАВА 5. Каждая вторая - камбала, не каждая - любимая

— Куда его положить, на постель?

— А? — Люба переводит напряжённый взгляд с Романа на Александра. — Нет, не надо, на пол клади!

Он с большой охотой кладёт его у кровати.

Она цокает и качает головой.

— Эм… А можешь немного его ближе к душу или прям туда? Чтобы ему далеко идти не пришлось?

Александр выгибает бровь.

— Если он будет мешаться, — шепчет вкрадчиво, — попроситесь у Аниты в служебный туалет.

— Спасибо, Саш…

Он с трудом поднимает «перепившего одноклассника» и затаскивает в душ.

Дверь приоткрыта и Люба высовывается в коридор. Рома всё ещё там и в его руках телефон.

— Ты что, снимаешь? У тебя вообще совесть есть?

— А? — он убирает телефон в карман джинсов. — Да нет, что ты. Ему плохо? Может, помощь нужна? Говори, если что. Я всё равно не занят сейчас, — и всё пытается заглянуть ей за плечо, проверить, что там кто делает.

— А когда ты занят?

Она выглядывает вперёд ещё сильнее, будто чтобы оттолкнуть его от двери своей блондинистой головушкой.

— Вечером, — звучит будто даже с вызовом. Словно её это должно волновать. — Вечером я занят, планы у меня. А ты?

— И у меня тоже!

— Правда? — на её плечи сзади опускаются чьи-то руки. — Я, кстати, Вова.

— Что? — оборачивается она на Александра. — Какой ещё Вова?

— Заменял кого-то, — у Ромы во взгляде любопытство (и ревность?), — или что поинтереснее?

— Просто бейджика не было с моим именем, а принтер сломался. Часть гостей стала звать меня Александром, так что…

Люба смеётся:

— Что, серьёзно?

— Ага, — он улыбается, демонстрируя обворожительные ямочки на щеках.

— Но я уже привыкла звать тебя Сашей…

Люба хихикает, что на неё не похоже, находясь всё ещё между двух мужчин.

— А как там мой?

— Не очнулся. С ним точно всё нормально?

— Н-да…

Рома, что уже с подозрением и недовольством наблюдает за Саше-Вовой, оборачивается на звук открывшейся позади него двери.

Маринка выходит заспанная, при этом с укладкой и макияжем. И замирает на пороге, словно боясь спугнуть мужчин вокруг подруги.

Улыбается Любе.

И подмигивает ей. Особо не заботясь о том, замечает ли это кто-нибудь из мужчин.

— Что? — вспыхивает тут же и оборачивается на Вову. — Спасибо тебе большое за помощь! Надеюсь, ты выспишься сегодня после бурной ночи…

— Да, — проходит он мимо неё в коридор, напоследок, коснувшись волос.

И Рома каменеет.

— Что за бурная ночь? — от негодования явно думает он не о том.

Маринка хихикает уже слишком громко, но коротко, и, спохватившись, успевает скрыться за дверью, пока на неё никто не обернулся.

— Мы его своими хождениями будили, не помнишь уже? — нападает Люба.

Рома тушуется, но делает вид, будто всё в порядке и ничего неловкого и глупого он только что не сказал.

И усмехается ей в ответ.

— Ага. А там… ну, кто там у тебя, ему, может, врача? Он не буйный хоть?

— Я медсестра, — она вдруг ему подмигивает и улыбается. — Так что нам с ним нужно уединиться, если понимаешь, о чём я…

И захлопывает дверь.

Рома осекается, собираясь ответить и заносит руку, чтобы постучать в дверь. Но, передумав, постояв так ещё немного, уходит.

Зато почти сразу появляется Маринка. И, конечно же, заходит в номер без предупреждений.

— Чё тут у тебя такое? — улыбается радостно. — Рассказывай.

Что-то падает в душе, Люба стоит так, чтобы, если что, перекрыть подруге проход.

— Ничего! Просто Александр меня проводил с прогулки, его кстати Вовой зовут, ты знала?

— Да всё равно, с прогулки проводил, — тянет она, будто намекая на что-то. — А почему ты мне не говорила, что на свидание ходила?

Люба улыбается так широко, что челюсть сводит.

И прячет руки за спину, будто там что-то есть.

А что-то есть, но не там!

— А тебе во сколько в дельфинарий-то? Успеешь? Не забудь фотоаппарат взять, малому хоть покажешь…

— Мм, от темы уходишь, — улыбается она заговорщицки. — Ясно, значит, после расскажешь? Блин, жалко, если у тебя именно в это время всё намечается… — она переминается с ноги на ногу от нетерпения. — Любопытно же! Ой, слушай, — хватает Любу за руку и тянет из номера, — по такому случаю можешь моё платье взять. Ну, то, красное.

В это время со стороны душа доносится тихое:

— Воды…

Но вот Маринка размыкает пальцы на запястье подруги и зажимает себе уши.

— Пожар?!

Люба закашливается.

— А, в смысле? Какое платье, какой пожар? Марин, ты вот поспала, а я нет. Сегодня даже не хочу из номера выходить. Иди, увидимся попозже.

— А я думала ты с намёком, про дельфинарий… Типа ты на свидание в это время пойдёшь… — расстраивается она. — А что по ушам так ударило? Ну, только что.

— Я ничего не слышала.

Люба вспоминает, что подобную реакцию уже видела, но сама причин для паники не ощутила.

Странно.

— Я по-прежнему просто хочу отдохнуть, почитать… Так и не дочитала ту истории со вчерашнего дня. Помнишь, там про драконов… — начинает она пересказывать, сдерживая усмешку.

— Да-да, ладно, — отмахивается Марина и торопится покинуть её номер, лишь бы не обсуждать книгу. — Отдыхай. Но знай, — напоследок высовывается она из-за двери, — если скроешь от меня что-то интересное, обижусь.

— Воды… — звучит снова, на этот раз ещё тише.

И Маринка морщится будто от боли.

Люба сразу же замыкается и спешит к русалу.

— Чего все от тебя шарахаются? Пить хочешь?

Он качает головой. А на первый вопрос её указывает на свою мочку уха.

— Люди… иначе нас… слышат, — и вновь смыкает веки.

— Но я же нормально… слышу!

Люба снимает с него пакет и утрамбовывает его в мусорку. Раны вроде бы кровоточат не слишком сильно.

— Не знаю, что тебе предложить, почему тогда не вернулся в море?

Но она раскрывает створки душа и морщится, оглядывая мужчину.

Плохо, что нет ванны, но такой номер так близко к морю она бы не потянула.

— Сейчас… — пытается приподнять русала за подмышки, чтобы запихнуть в кабину.

И, видимо, делает ему больно, так как из губ его вырывается красивый тихий стон, а мощный, блестящий хвост напрягается и с силой ударяет об пол… по которому расползается сеть тонких трещин.

— Чёрт, ты издеваешься, что ли? — пугается и одновременно злится Люба, отпуская его. — Кто это всё будет чинить? Или тоже целлофаном накрыть, как твой хвост? Не нравится, сам ползи! Я тебе воду включу…

И она отходит, сложив руки на животе.

За всем этим пытаясь скрыть растерянность.

Что ей, блин, делать с русалом?

А если он тут умрёт? Как выносить? По частям?

Он же тем временем приподнимается на сильных руках и озирается замутнённым от боли взглядом в поисках воды. Инстинктивно, на пару человеческих шагов, подбираясь к душу.

— Ну прости, — тут же жалеет его Люба и бросается вперёд, чтобы включить прохладную воду. — Ты ведь им и меня убить можешь…

И Русал согласно кивает, невозмутимо так, серьёзно.

Ей ничего не остаётся, кроме как подталкивать его. Душ с низким бортиком, так что он вполне себе может забраться в него.

— Такая вода подойдёт? Что с тобой? Что мне делать?

Русал устраивается поудобнее, хвост не помещается и, видимо, к лучшему. Так как он снова теряет сознание, а вода начинает будто отскакивать от его кожи и чешуи, и… шипеть.

Русал бледнеет.

В помещении появляется едва ощутимый запах йода и дождя.

Люба вскрикивает. Но не теряется и вырубает воду.

— Хлорка, да?

— Мм… — он сворачивается клубочком.

Как мог бы свернуться змей. Если бы ещё не широкие, красивые плавники…

Люба сводит брови, касается его влажных, чёрных волос и решается на другой вариант.

Это уже точно не кража.

Вода в коридоре общая!

Она выходит — слава богу, никого рядом нет. Да и странно было бы в отпуске торчать даже не в номере, а рядом с ним.

Рома странный.

В любом случае.

Даже если его сейчас здесь и нет.

Готовится к вечеру?

Люба пошире открывает дверь, чтобы было удобнее всё провернуть.

Затем хватает свежую бутыль и тянет вверх. Кажется, что руки отвалятся. Девятнадцать литров — не шутка. Но у неё получается высвободить фильтрованную воду и умыкнуть её в номер.

А дальше процедура уже отработанная — вздохи усталости, замыкание двери, протаскивание по полу тяжёлой бандуры.

— Вот, — добирается она до русала. Вставляет заклёпку в водосток и пытается вылить воду из бутыли. — Так лучше?

Но вода ведёт себя так же, а точнее, чешуя на хвосте. Разве что шипит уже не так громко. Правда, пара чешуек, крупных, как монета, отскакивают на пол и тускнеют.

Русал приоткрывает глаза, но молчит. Смотрит на Любу строго и осуждающе. С болью во взгляде.

— Но…

Она хмурится, чувствуя вину. Какая из неё медсестра? Затащила к себе, чтобы убить!

Люба сливает воду в корыте душа. И вдруг касается его плеча в надежде:

— Вода морская нужна?

Русал не отвечает, собираясь с силами. И вот, наконец, произносит обволакивающим, бархатным голосом:

— Но… не из… моря.

— Хорошо, конечно, — частит она, собираясь пойти и что-то придумать, но вдруг рявкает: — А как я должна была вообще догадаться?

Но её возмущение скорее от стресса, чем из-за чего-то ещё, прерывает стук в дверь.

— Добрый день! — звучит женский голос.

— Всё, нас раскрыли, — шепчет Люба.

— Откройте, пожалуйста, это ваш администратор, Анита!

Люба спешит накрыть русала своей простыней, пришикивает него и закрывает дверь душевой.

— Д-да?

— Да, здравствуйте. Я хотела сказать, что вода общая и нам нужны эти бутыли.

— А?

— Я видела по камерам, что вы унесли целый бутыль в своё номер. У вас всё хорошо?

Люба улыбается.

— У меня дикая аллергия на воду из-под крана в последнее время… — тянет она и подаёт девушке пустой бутыль.

— Оу, ладно. Просто обращайтесь в следующий раз прямо ко мне, хорошо?

Люба кивает краснея.

Вообще, она обычно не врёт, а после этой поездочки ещё не сможет, наверное, с год, потому что лимит превышен.

И всё ради… кого?

— Я пойду за морской солью и хорошо бы тазик купить, ты тут не засохнешь? — возвращается в душевую.

— Быстрее. Ты ведь, — обращается к ней так… доверительно, мягко, — быстро? — и с сомнением рассматривает её ноги.

Люба кивает.

— Я постараюсь.

И срывается с места. Даром что не забывает закрыть дверь и повесить табличку «не убираться». А то у горничных тоже есть ключи, и встреча в душевой была бы очень неловкой.

За углом вроде есть супермаркет.

Люба мчит туда, не замечая прохлаждающегося рядом Валеру с новыми девицами.

Анита провожает её тяжёлым взглядом. Она предвкушает тяжёлую смену, на которой её будут дёргать через каждые пять минут.

Люба тратит часть тех денег, которые были отложены на развлечения. В её корзине самый большой, но ужасающе маленький для хвостатого амбала, тазик, все пачки с морской солью, что были на полках, и мочалка.

Вот как она только это всё в номер потащит?

Уже на кассе Люба замечает ещё кое-что в большой картонной коробке, мешкает, но всё же покупает в последний момент.

На всё про всё уходит двадцать минут. Она трясётся, открывая дверь, боясь застать в душе ссохшийся русалочий трупик.

Или обильную пену, будто кто-то взорвал баллончик из серии «после бритья».

— Фух.

Заходит в номер, сбрасывает с грохотом покупки на пол, замыкается и спешит в душевую.

Русал тут же приподнимается. Несмотря на бледность и слабость, осанка у него гордая, а взгляд… надменный? И при этом бархатный…

— Вернулась, — выдыхает он.

— Это я тебе должна сказать: «Не сдох»! Конечно, вернулась, я здесь живу пока что! Погоди…

Чтобы не терять времени, она разводит морскую соль в тазике и принимается лить на него из пригоршней.

— Пересолила — разбавить? Недосолила — досолить?

— Хорошо, — улыбается, — всё так, — и вдруг ловит её за руку, и подносит к своим губам.

Дыхание у него оказывается горячим, в отличие от холодной кожи.

Люба в панике пытается вырваться.

— Ты что удумал? Проголодался?

— У тебя есть еда? — не выпускает он её ладонь так, будто она и не прикладывает никаких усилий, чтобы освободиться.

— Да, — выпаливает Люба, — что тебе принести? Рыбу? Только не кусай меня!

Русал, будто не услышав этих слов, осторожно целует её ладонь и запястье. И поднимает на Любу сверкающий взгляд. Руку её он всё ещё не отпускает.

Она больше не пытается вырваться.

Сердце в груди колотится бешено, то ли от осознания, какой он сильный, то ли…

— Теперь тебе лучше? Мы можем поговорить? Я… купила тебе единорога.

Его брови вопросительно ползут вверх.

— Это невозможно, — звучит категорично. — Тебя обманули на рынке, Камбала.

— Я не…

Она касается своей груди.

— Вовсе не камбала! Имей совесть! Я ради тебя в лепёшку разбиваюсь с самого утра! Ещё даже не завтракала!

Он прослеживает её движения, реакцию, и вздыхает, кажется, что-то сумев понять.

— Нет, я не о сходстве. Ты ведь… ты же женщина? Значит, камбала. Если же зовут не так… У нас просто каждая вторая Камбала. Как у вас… Ева. Если я правильный… выбрал пример. Ты Ева?

— Нет у нас никаких Ев! Женщина ли я! — она снова пытается вырваться. — Это какую скудную фантазию нужно иметь, чтобы каждую вторую девочку называть одним и тем же именем? Любовь я.

— О, — наконец отпускает он её, — это имя священно… Не зря, видимо, именно ты нашла меня. Любовь… Сладкая, — облизывает вдруг губы.

Она морщится. И на всякий случай отходит подальше.

— В каком смысле?

— Я всегда говорю прямо, любимая Камбала. А теперь добавь мне воды, будь добра.

Хвост его при этом вываливается на пол и под плавником расползается большая лужа.

— Свинья, кто тебе убирать будет, я горничную сюда не позову. И раз уж мы так прекрасно общаемся, для начала ты мне всё объяснишь, а уж затем я подумаю, подливать тебе воды или нет.

Она упирает руки в бока.

Но русал с тяжёлым и шумным вздохом ложится и вытягивает длинный, крепкий хвост, на котором расходятся раны, и голубая кровь стекает по красивой, будто драгоценной чешуе.

— Не до бесед мне, дева.

— Я не дева, я водолей, — мрачно заявляет Люба. — И я тебя здесь брошу, если ты не ответишь хотя бы на элементарные вопросы.

— Так влей воды… Вопросы после.

Люба ухмыляется.

Ничего, если он ещё не сдох, значит, может потерпеть.

— Пойду сначала позавтракаю, потом вопросы, потом вода. Правильно?

Русал провожает её уставшим взглядом, но ничего не говорит.

Воды недостаёт катастрофически. Но, что уж, раз так.

Любе становится жаль его почти сразу же. Но что за упрямство и наглость! Она ведь видит, что он вполне может вкратце объяснить ей, что происходит. Она даже не доставала его расспросами про русалов.

А он… Наглец!

Ещё подумает, что она ему прислуживает, и будет обращаться соответственно.

Есть хочется жутко. Люба только перекусит, минут десять, и вернётся к нему.

При отеле есть терраса со столиками, а заказ можно сделать прямо у стойки администрации, там уже передадут на кухню.

Анита со вздохами записывает не слишком великий завтрак: чашка кофе с молоком, яичница и круассан.

Обещает принести за пять минут.

Было бы хорошо…

Нет, всё-таки зря она ушла. Теперь вряд ли появится аппетит. Мысли, что русал мучается, вряд ли могут раззадорить. Лучше будет забрать всё и вернуться в номер.

Рома снова замечает её. Пусть в последние дни он и думает чаще всего именно о ней, но не настолько же, чтобы повсюду искать её взглядом. Но вот, он проходит мимо, а она здесь!

Планы на вечер, видимо, нужно перенести на «сейчас»…

А, собственно, чего ждать?

Или?

Он останавливается у дверей. Минута на раздумья.

Ему хотелось, чтобы Люба удивилась и думала о нём засыпая.

С другой стороны, возможно лучше, приличнее как-то, будет всё провернуть теперь…

Подумав об этом, он торопится к себе в номер, а оттуда, слегка запыхавшись, но скрывая это, идёт к Любе. Она как раз, похоже, собирается куда-то уходить, получив свой заказ.

— Привет, — дарит он ей одну из своих лучших улыбок и взглядов. — Есть минутка? Мышка.

— Подожди! — едва ли не шипит Люба на него и обращается к официанту. — Почему это я не могу позавтракать в номере?

— Такие правила. У нас здесь прекрасная терраса с видом на море.

Официант улыбается и уходит.

А Люба вздыхает.

Придётся давиться здесь или уходить.

Значит, вчера от Саши… тьфу, Вовы, было послабление.

Анита вряд ли насколько к ней расположена.

И немудрено.

— Чего тебе? — возвращается Люба за стол и поднимает голубые, чистые глаза на Романа.

— Пришёл доказать, что я назвал тебя в тот раз чем-то милым, — присаживается он рядом с ней. — Готова?

— В тот раз? — пронзает Люба вилкой яйцо. — Только в тот раз?

— Не только, но тот раз я могу оправдать, — и он выставляет перед ней сомкнутые лодочкой ладони. — Ну так как, готова?

— Ладно, — тянет она, спешно отпивая кофе.

Как же это всё не вовремя.

И Рома размыкает ладони. В них оказывается маленькая, золотистая мышь с большими розовыми ушами, что просвечиваются на свету.

— Вот, мышка, — радуется Роман так, будто сам её впервые увидел. — Похожа ведь? Волосы у тебя такого же цвета. И ты миленькая. И маленькая… Она твоя.

Люба умиляется, на мгновение теплота уступает место тревоги в сердце.

— Где только её достал? — касается золотистой шёрстки мизинцем. — Миленькая.

— Все магазины в округе объехал, — отвечает он, однако в голосе нет ни упрёка, ни гордости. — Помнил, что видел однажды такую, хотел найти. Если бы не нашёл здесь, заказал бы. Я и клетку купил, и корм, всё, что надо. У тебя ведь, — начинает беспокоиться, — нет аллергии? — и добавляет, будто оно могло бы решить проблему: — Это девочка.

— А если бы была не девочка? — усмехается Люба, глядя ему в глаза.

— Ну… — чешет затылок. — Я искал именно девочку. Как назовёшь?

Люба запихивает в себя остатки яичницы и жуёт, сверля его жёстким взглядом, который с каждым мгновением далеко не мягчает.

— Ну… могу помочь, — пытается понять он причину перемены настроения. — Микки? Типа, как в мультике. Или Гайка. Больше похожа на Гайку, — крутит он мышку в руке рассматривая.

Она прихлёбывает сразу полчашки кофе и только затем говорит.

— Вот вроде взрослый мужик, а не знаешь, что животные не игрушки? Их нельзя никому дарить.

— Почему? — искренне недоумевает он и замирает так, что мышь едва не сбегает. — Ох ты ж, — ловит он её за хвост и переспрашивает: — Почему? Понимаю ещё, детям надо осторожнее питомцев подбирать. А в нашем случае что такого?

— Ну конечно! Я вообще-то от дома в другом конце страны! Что если я не могу принять этот подарок или вовсе не хочу? Что если мне будет неудобно? Это ведь не букет роз, чтобы поставить в вазу и забыть.

— Поиграешь здесь с ней тогда, а я заберу потом. Будешь, — подмигивает, — навещать её уже у меня дома.

— В номере? — она щурится.

— Не-а, ты правильно услышала. Я сразу, как тебя увидел, понял, что нас может многое связывать. Дружба или что-то другое, не столь важно, — спешит он добавить. — И я этому рад. Надеюсь, короче, что мы подружимся. Ну, так как, — кивком указывает на мышь, — назовёшь?

Люба закатывает глаза, но задумывается.

— Дурка.

— Я? — накрывает он мышку ладонями, будто защищая её, совсем ещё малышку, от бранного слова. — Почему дурак?

— Ты — не знаю почему, мало на улицу выходил, в школе не доучился? А она… Имя забавное.

Люба поднимает и протягивает ему нетронутый круассан на тарелке.

— Вот. Тоже подарок, я за ним аж из номера вышла и до ресепшена дошла. Представляешь?

Рома усмехается.

— Спасибо, — берёт круассан, снова едва не упуская мышь. — Сейчас заберёшь её или мне попозже подойти?

Люба не выдерживает…

Надо уже разобраться со всем этим Цирком Дю Солей.

Она садится на стол рядом с ним, касается его щеки, берёт за подбородок, заставляет посмотреть себе в глаза.

— Зачем это всё? Я не могу взять мышку, живое существо, такую большую ответственность. Да ещё и от такого сомнительного человека. И о каком общении может идти речь?

Вместо ответа Роман, непонятно как всё это восприняв, целует её в щёку, совсем близко от губ.

И получает оплеуху.

Боже мой, у неё уже были такие отношения, сколько можно?

Почему её никто не слушает?

Никто не хочет стараться, как будто достаточно подойти и сказать «идём со мной, детка», а если что-то не так — отделаться подарком и сказать — "я столько времени и сил потратил на то, чтобы найти что-то особенное".

И это вместо того, чтобы попытаться элементарно услышать?

Спросить о её вкусах. Может быть…

— Может, мне вообще блондины не нравятся!

Роман отшатывается и вылетает из-за стола.

— Мне перекраситься?! — выкрикивает он. — Говорю же, может, я просто общаться хотел. Что за стереотипы у тебя о мужчинах?

И, не дожидаясь ответа, уходит, оставляя её вместе с мышью, которая бегает у края стола и собирается спрыгнуть вниз.

— Ты не заберёшь свою чёртову мышь?! Какая безответственность! И как с тобой тогда детей растить?!

От волнения даже руки подрагивают.

Ужас какой. Почему она вообще обращает на него внимание и что-то выговаривает?

Им же не по пять лет. Ей бы может и хотелось прямо поговорить и даже дать ему шанс.

Но он ведь не слушает.

И мышь оставил…

Люба, хоть и побаивается их, но после сегодняшнего…

Видала вещи и пострашнее.

Оня мягко скидывает мышь в шляпу и соединяет её оборки.

— Что, Дурка, не наш сегодня день… Не плачь. Особенно по мне не плачь.

Мышь попискивает и скребётся внутри.

А Роман возвращается.

— Прости… Но ты мне мозги сворачиваешь. Всегда просто с девушками было, — признаётся он, — а ты… Не поговорить с тобой, ни подарок сделать. Я… Ай, — он машет рукой и ищет взглядом мышь. — Сбежала, что ли?

Люба прячет за спину шляпу.

— Да. Из-за тебя, — повышает она тон, даром что головой не качает и языком не прицокивает. — Живодёр.

— Ну… это же мышь, она теперь… на свободе, — выглядит Рома таким растерянным, что кажется смешным, и всё надеется отыскать мышку взглядом где-нибудь на земле. — Не расстраивайся только, ладно?

— Она же декоративная, она точно умрёт здесь! И у меня бы умерла, у меня есть… змея, — ей кажется, в русале есть что-то змеиное, в его позах, поведении, и даже хвост на мысли наводит, если не приглядываться и не замечать чешую. Что они там едят в своём океане? Едва ли у них есть полуфабрикаты.

— Ну хочешь, я тебе новую подарю? — выдаёт Рома первое, что приходит ему в голову. И сразу же понимает свою ошибку…

Он замирает, чувствуя себя невероятно глупо. Загнанным в угол. Причём самим же собой. И не находит, что сказать и как оправдаться.

Мимо пробегает полосатый серый кот.

Рома старается на него не смотреть.

— Вот о чём я и говорила, — улыбается Люба, но как-то даже грустно, — ты ужасный человек. Вот, держи…

Раскладывает она шляпу перед его лицом, где притаилась, должно быть, до смерти перепуганная мышь.

— Верни её, пожалуйста, туда, где взял. Тебе не стоит заводить животных. И вообще, подходить близко к нормальным людям.

Он забирает мышь. Молча. И просто замирает на месте. То ли расстроенный и смущённый, то ли трясущийся от злости и раздражения.

— Ты… Невыносима, — выдавливает наконец из себя. — Как хочешь. И шага в твою сторону теперь первым не сделаю.

— Отлично, — она улыбается и вправду как будто бы с облегчением, довольная. — Я очень рада, что теперь мы сможем провести отпуск без помех. Ты найдёшь себе кого-нибудь попроще. А я получше.

Выдохнув это, Люба собирается возвращаться к себе.

Роман ничего не отвечает, чтобы не сделать всё ещё хуже.

***

Арктур осматривается. Странное место. Оно кажется ему пустым и безжизненным. Зато он точно знает, что здесь его не найдут враги. Возможно, даже скорее всего, они считают, что он погиб. Что ж, тем лучше…

Он пытается переместиться к окну, но воды и без того мало, и лучше бы её не расплескать.

Без воды сейчас он может и правда погибнуть…

Раны на хвосте саднят. Затылок гудит. Живот сводит от голода.

Арктур не уверен, что от девушки со священным именем стоит ждать помощи. Она уверена, что приобрела для него единорога. Наивная…

Но тем не менее он её очень ждёт. И несмотря на своё состояние пытается понять, не обидел ли ничем человечку. Как-никак, они из разных миров. Возможно и он не в полной мере осведомлён об их правилах и этикете. И надо бы сказать, что и она не виновата ни в чём. Сказать заранее, до того как Любовь узнает, кто он, и устрашится.

Со смешанными чувствами после очередной встречи с Романом, Люба заглядывает в душевую и слабо улыбается.

— Живой?

— Видишь же… — он улыбается ей в ответ. На этот раз открыто и уверенно. И улыбка у него, словно высверк клинка. — Рад, что ты вернулась. Я… хотел спросить. Скажи… я нанёс тебе какую-либо обиду?

Она качает головой. Так же молча разводит воду и подливает ему, выплёскивая часть на пол.

— Я рискую очень многим, помогая тебе. В том числе и рассудком. И я считаю, что заслуживаю уважительного отношения и права знать, что происходит.

— Конечно, — с благодарностью наблюдает он за ней. — Разве я отказал тебе в ответах? Не очень хорошо помню, как и почему ты ушла… Мысли всё ещё путаются, — хмурится он, и при этом пытается собрать свои волосы в пучок.

Пара мокрых прядей спадает ему на лоб, под кожей на руках его перекатываются мышцы, на рёбрах, где чешуя перерастает в гладкую светлую кожу, открывается небольшой порез.

— У тебя нет ничего, чтобы?.. — как бы указывает на свои же волосы, которые, разожми он пальцы, рассыпятся по плечам неровными тяжёлыми прядями.

— Моя резинка… В мусорке.

Она морщит носик и решает не копаться в чёрном, не до конца отмытом целлофане.

Вместо этого вытаскивает ленточку из шляпы (с капельками клея в довесок) и наклоняется над ним с опаской, будто он дикий зверь, чтобы завязать волосы.

— Благодарю, — он ждёт напряжённо, будто и она способна ему навредить. — Не люблю бывать на воздухе из-за них. В воде они не мешают. А у вас, наверное, наоборот?

— Я не умею плавать, первый раз море увидела несколько дней назад, — легко отвечает Люба и отстраняется. — Так что ты предпочитаешь из еды? Сырую рыбу?

— Что ты… Водоросли. Моллюсков. Мидии особенно нравятся. Мясо птиц. Чайки вполне подойдут. Есть у тебя вяленая чайка? Это редкость и на моём столе, она сложна в приготовлении, а доставить на дно так, чтобы сохранились вкус и тепло, сложнее в разы. Но вы, наверное, питаетесь ими каждый день, — кивает он понимающе.

Люба смеётся.

— Курицу, значит, будешь есть? Только из кухни в номер нельзя, придётся в магазин идти и проносить контрабандой.

Отступая от него на шаг, она едва ли не давит трепыхающуюся рыбёшку.

— Сегодня слишком часто на глаза мне попадается всякая мелочь… — бормочет и поднимает её за хвост.

— О, о, — тянет русал растроганно, — бедняжка. Это она мне помочь хотела и выпала, видимо, из волос. О… Маленькие глупые создания.

— Как жива до сих пор? Разве нормально ей в твоей воде? — Люба морщится.

— Со мной нормально. Да и морская ведь она… Но ты, спаси её. Беги к морю! — машет он рукою так небрежно и снисходительно, будто Любе только и требовалось его разрешение.

Люба открывает рот, поправляет очки и плотно смыкает губы.

Обдумывает ситуацию.

— Нет, — решает она, — так не пойдёт совершенно. Я не буду сходить с ума и носиться с рыбкой, которую раньше выкинула бы в мусорку, только потому что рядом кто-то хвостатый. Она же неразумная?

Люба заносит руку над унитазом.

— Не совсем, — и весомо добавляет: — но это рыба.

— В таком случае, сам со своим ребёнком и возись.

Она кладёт рыбку на его хвост.

— А теперь рассказывай, как попал сюда. Как быстро уйдёшь. И какого чёрта вообще?

Он покачивает рыбку на хвосте.

— Она думает, ты мой ребёнок, — улыбается он с нежностью. — Её и на рынке обманули, сказали, что единорога продали… — и поднимает на Любу уставший взгляд. — Отнеси создание к морю, будь добра… И обо мне никому не говори. Всё из-за моего сводного брата, он решил свергнуть меня с трона и захватить власть. Я должен быть здесь, пока не восстановлю силы. Лучше будет, чтобы пока враги думали, что я мёртв. Верные же подданные, я уверен, верят в меня. Смуты не будет…

— Морской трон, значит? — хмурится она. — И если кто-то из твоих узнает, что ты здесь, меня, возможно, закидают гарпунами? С рыбой возится не буду, — добавляет следом, будто бы это так же важно.

— Не гарпунами. Молниями, если к воде подойдёшь.

— Ага… — отступает она на шаг. — А напомни, зачем мне тебе помогать, говоришь?

— Ты же спасла мне жизнь… Мы связаны отныне. Но… проси что хочешь, — великодушно ведёт он рукой.

— «Но»? — переспрашивает Люба. — То есть в виде исключения? А помогать я тебе должна, потому что тебя же и спасла?

Русал кивает. Сосредоточенно так, обдумывая её слова, напряжённо.

— У вас принято иначе?

— Если ты кого-то спасаешь, то этот кто-то обычно не то чтобы должен… но хочет отблагодарить. Или хотя бы извиняется за риски!

— Если кто-то спасает кого-то, берёт ответственность. Это, как дать новую жизнь. А ты ещё и носитель священного имени. Думаю, — делает вывод он, — это судьба. А теперь иди к морю, — протягивает ей рыбку.

— Нет, звучит очень невыгодно… И надолго мне такое счастье?

— Пока я не вернусь домой, — он всё ещё протягивает ей рыбку.

В ладони его вода, и она даже умудряется плавать.

Люба подходит к нему.

— Чего? Я понимаю — спасать тебя. Рыбу зачем спасать? И когда ты вернёшься домой? Мне нужен точный ответ, у меня отпуск не резиновый!

— Что значит «отпуск»? А она… жаль её, — дует он на свою ладонь, и вода вместе с рыбкой поднимается в воздух. — Вот, неси так. Только смотри, чтобы она не выпрыгнула.

— Но ты ведь можешь о ней позаботиться. Ваше величество, — делает Люба упор на последние слова.

— Все человеческие женщины такие упрямые?

— Я не упрямая. Просто ты никак не аргументируешь. Я чувствую, что немного успела обгореть. У меня ужасно болит спина. Хотя я и не привыкла жаловаться… Я запыхалась, толком не поела и рискую жизнью ради незнакомца. Почему мне со всеми этим ещё и нужно сломя голову бежать к морю? Ради рыбки? Я вижу, ты сам не хочешь ей заниматься, она не важна для тебя, так к чему это всё? Солью в унитаз и забудем.

Но он вновь ловит её за руку и притягивает к себе, только на этот раз так, что Люба садится… прямо на его хвост, попадая в его объятия.

Рыбка «плавает» вокруг них и выглядит очень заинтересованной.

Русал приобнимает Любу, не давая ей высвободиться и подняться. И прохладная, гладкая, как вода, ладонь его проходится по её спине, забирая боль, усталость и солнечные ожоги.

— Прошу меня простить, я не подумал… Теперь лучше?

Она сдерживается, чтобы не закричать… С ним находится так близко бывает так же жутко, как было бы в одном резервуаре с акулой.

— Ммм, — тянет Люба, мысленно следуя за странным чувством и трепетом. — Да. Это магия?

— Для вас — магия… — он вдруг убирает упавшие на её шею пряди и легонько дует туда, окутывая шею Любы теплом и одновременно прохладой. Как если бы тёплыми пальцами повесил на неё ожерелье. — Вот, кажется, всё… Хорошо? Тебе хорошо?

Он уже её не держит, лишь осторожно приобнимает за талию, чтобы Любе удобнее было сидеть.

Она, напряжённая и оттого через раз позволяющая себе дышать, слегка тянет мышцы и кивает:

— Вроде бы… Почему тогда себя не залечишь?

— Себя нельзя. И кто-то другой, кто так умеет, не смог бы. Я ведь выше, я король. У кого столько же сил? А надо больше. Брат сводный мог бы, но он мне раны и оставил… — вздыхает он, и повисает тяжёлое молчание.

— Эм, ладно… Ты только отпусти меня.

Она боится, что на ней могут остаться синяки, если сильно дёрнуться.

— Так как тебя лечить тогда? Что ты планируешь делать?

— Не знаю, — честно отвечает он. — Мне бы отдохнуть и поесть… — и добавляет с улыбкой: — Я тебя уже не держу.

— Твои руки на мне, — напоминает она. — Я знаю, какая у тебя хватка.

Русал усмехается и отводит руку в сторону.

— Не бойся меня, человечка, я не наврежу тебе, — и собирается помочь ей подняться.

— Ага… — Люба вцепляется в стенки душевой, пытаясь встать.

И ладони русала уже смелее ложатся на её бёдра, чтобы придержать.

Люба вскрикивает и пулей выбирается из кабинки.

— Что ты делаешь?

— Подстраховываю. Скользко, должно быть, — и снова придирчиво рассматривает её ноги. — Неудобно…

— Никогда так не делай! — собирается объяснить ему она, но, переведя взгляд на хвост, усмехается. — Хотя ладно, что с тебя взять.

Он с непониманием прослеживает её взгляд.

— В каком смысле?

— Ну, мужчине неприлично было бы… А ты же так… Русал.

Она на всякий случай отходит подальше, к самой двери.

— Я мужчина. Русал ведь. Но всё ещё не совсем понимаю.

— Мужчина? — переспрашивает она. — Караси тоже бывают самцами и самками. Мне-то что? — она улыбается весьма… доброжелательно. — Ладно, схожу тебе за едой. Хорошо?

— Хорошо, — и вдруг усмехается остро. — Сказала бы ты это человеческим девам, которых в прошлом мы брали в жёны…

— Ээ, — тянет Люба, закрывая дверь. — Ничего не хочу об этом знать! Веди себя тихо.

Рыбка успевает проплыть за ней и теперь зависает в водяном шаре над головой Любы.

Она переживает, что её чудище морское голодное, а потому даже не смотрится в зеркало, прежде чем выйти из номера, только сумочку захватывает.

Анита, отвлёкшаяся от вальяжного разговора с кем-то по телефону, зависает у стойки и прожигает её взглядом.

— Всё нормально? — Люба обращает на это внимание.

— А у вас? Что-то над головой… Это что ли… рыба?

Люба поджимает губы, оглядывается и принимается смеяться, поймав заряженную магией мелочь в ладони.

— О, это игрушка такая. Она наэлектризовалась. От волос. Понимаете?

— Нет, — Анита хмурится.

— Ну и славненько! — едва ли не пропевает Люба и спешно выходит из отеля. Напоследок выдавая что-то вроде:

— Вот ведь гад!

***

Она возвращается спустя полчаса. Арктур уверен, что это Люба, успел выучить звук её шагов.

Но почему-то она всё никак не заходит к нему. А за дверью слышится будто громкое дыхание «фух-фух, фух».

Русал волнуется, но приблизиться к двери всё не решается. Воды мало, воду надо беречь. И без того дышать всё сложнее без влаги. Воздух слишком сухой. И раны болят сильнее.

«Фух-фух».

А вдруг Люба заболела?

Или все люди время от времени дышат именно так?

Когда она появляется, выглядит вполне нормально. В лёгком зелёном платье, с распущенными золотыми локонами с блеском в глазах за стёклами очков. Со шлангом в руке.

— Как ты? Так громко дышала… — приподнимается на руках русал.

Люба смеётся в ответ и присобачивает конец шланга к крану.

— У меня для тебя сюрприз. Угадай какой?

— Единорог? — усмехается он, правда, не обидно, так, по-доброму.

— Помнишь, что я говорила, да? Какая неожиданность.

Она включает воду и снова отходит. За пределами душа слышится шум открываемых пакетиков и плеск.

— Ну вроде нормально, — возвращается Люба, чтобы выключить воду и оглядеть русала придирчивым взглядом. — Теперь тебе нужно как-то добраться до другой комнаты. Там просторнее.

Она лила куда-то воду, обдумывает он, значит, можно не так опасаться расплескать эту.

И, собравшись с силами, он проворно… скользит по полу и оказывается у двери.

На полу остаются солёные лужи с разводами голубой крови.

— Нельзя было как-то поаккуратнее! — Люба хмурится, но при виде русалочьей крови быстро успокаивается.

Рядом с душем благодаря её усилиям теперь бассейн с дурацкой головой единорога, которую было сложнее всего надувать.

Места там больше, чем в любом джакузи.

Есть риски, что кто-то случайно заметит, но если не проходить в сам номер, на бассейн можно и не обратить внимание.

В любом случае от уборки Люба уже отказалась и она очень надеется, что никто не станет проверять — почему, пока её нет в отеле.

— Сможешь забраться? И… я, кажется, забыла спросить твоё имя, — уже не так уверенно тянет она.

— Арктур… — представляется он как-то рассеянно, осматривая бассейн. — Если… — ему неприятно признавать слабость, но... — Если немного поможешь мне, — подбирается ближе к бортику и пытается поудобнее зацепиться за край. — Милая Камбала, нужно было сначала впустить меня внутрь. Но сюрприз, — улыбается одобрительно, — удался.

— Любовь, — поправляет она машинально, не слишком довольная своей промашкой.

Но когда он касается её, кажется таким сильным и опасным…

— Давай… Как-нибудь запихаю тебя туда.

Арктур опирается на её плечо, случайно зацепляя бусы, и что-то трескается в их застёжке.

Он напрягает хвост, приподнимаясь на нём так, чтобы свеситься с мягкого бортика и, наконец, оказывается в воде.

А часть воды — на полу. И, возможно, даже будет в номере ниже, если не вытереть всё вовремя.

— Я начинаю к тебе привыкать…

Она достаёт из пакета целую запечённую курицу и подаёт ему, а сама принимается как можно быстрее доставать половые тряпки, которыми закупилась, и вытирать пол.

— Вот тебе единорог, вот еда, конечно… Но не привыкай, я здесь вообще-то на отдыхе! И всё ещё намереваюсь провести его, как хочется именно мне!

Он, опускаясь с курицей на дно под воду, на удивление чётко возражает, разве что с небольшим бульканьем:

— Тебя обманули, Любовь, это не единорог.

Она слишком занята уборкой, чтобы обращать внимание на его выкрутасы.

Есть что ли только под водой может?

— Бассейн ведь в виде единорога. И это смешно, потому что ты сам почти что единорог. Только без рога. Вообще.

— А, ты об этом… — он выныривает и опирается на бортик локтями, выбрасывая на пол пару обглоданных костей. — Единороги давным-давно вымерли.

Закончив с уборкой, Люба валится на кровать.

— Мужчины такие буквальные!

Она переводит на него взгляд, замечает кость на полу и вскрикивает:

— Это что ещё такое?

Он уходит под воду, и почти сразу же выбрасывает на пол оставшиеся кости.

— Остатки еды.

Она бы швырнула в него подушкой, если бы это имело смысл.

— Ты понимаешь, что на полу теперь мусор и кто-то его должен убирать, да? Это даже не мой дом!

— Почему мы в чужом доме? — вид у него становится озадаченным.

Она вздыхает и от усталости прикрывает запястьем глаза.

— Я живу не здесь. Я же говорила, что море первый раз увидела. Даже подумала, что тебя акула пыталась съесть. Зелёная и чешуйчатая… — она фыркает. — К морю люди из других уголков страны приезжают, чтобы отдохнуть от работы, искупаться, позагорать. Понимаешь? Для этого другие люди строят вот такие вот «дома», где можно поселиться за деньги на время отдыха. Но нужно ничего не испортить и никому не помешать, иначе могут выгнать.

Он слушает её внимательно. Но от замечания всё же не удерживается:

— Акулы не чешуйчатые и не зелёные… Теперь я понял. Что ж, за деньги не волнуйся, я отплачу тебе сполна. Так, что можешь купить себе здесь настоящий дом. Но для этого я… должен вернуться к себе домой. А у меня, — он бледнеет и слабеет на глазах, — кажется, жар. Для русалов это опасно. И кровь… она всё ещё идёт.

Люба соскакивает с кровати, как ужаленная.

Повалялась немного — и хватит.

— Что, почему? Воды ведь достаточно и ты поел! Что ещё сделать? Может, холоднее, что бы было? А раны, если они у тебя не заживают, попробуем зашить? Там есть несколько глубоких. А таблетки тебе подойдут наши, интересно? Я просто боюсь хуже сделать.

— Не знаю, я думал, должно стать лучше, но… удар был силён… Попробуй. Делай, что считаешь нужным, — опускается он на дно. — Любовь.

Ну вот, правильно Любовь. Туда же, значит, и сострадание и любимая работа прямо на курорте, более чем сверхурочно. Что поделать, если такое имя? Нужно его отрабатывать.

Обещанные богатства, кстати, Любу никак не прельщают. Нет в ней тяги к деньгам. Хочется просто спокойной и счастливой жизни.

Она носится с его королевско-морским величеством целый день. Грабит аптеки и супермаркеты (подозрительно быстро он съел целую курицу, прожорливый, болезный, морской гад). Вытирает воду, даже достаёт б/у-шный увлажнитель воздуха. Зубной нитью зашивает раны, параллельно рассказывает о мире людей, потому что сведения Арктура, мягко говоря, устарели…

За верхушкой айсберга наблюдает напряжённая Анита. И даже застукивает Любу в коридоре.

— Слушайте, — выдыхает она, — хоть ресепшен и далеко от вас, я всё равно постоянно слышу какой-то писк. У вас там телевизор сломался? Что это такое? Сигнализация вроде не шалит. Почему не жалуетесь? Давайте мастера вызовем. Гости все днём на море, но к ночи будут возвращаться, не смогут спать из-за ваших… помех.

— Но я не понимаю, о чём вы, — отмахивается Люба, — я ничего не слышу. Наверное, у кого-то другого.

Анита качает головой.

— Ну, смотрите. Спрошу ещё потом у ваших соседей.

— Х-хорошо.

Она заходит в номер, закрывается и подходит к своему пациенту, залеченному всем, что только возможно.

— Что за звуки, ты не слышал? Это от тебя что-то? Как себя чувствуешь?

Он улыбается ей слабо, болезненно, но светло и расслабленно.

— Лучше. Намного лучше, Любовь, — и разрешает: — Ты можешь отдохнуть. Уже поздно. Для людей.

Люба решает не придираться к словам и тону, слишком устала для этого.

— Я больше ничем не могу помочь? Кстати, рыбу твою выпустила, будь она неладна. Я со всем этим даже сказать не успела... Но больше не делай так. Ты должен быть как можно тише и незаметнее. Никаких выкрутасов!

Он кивает и уходит под воду с головой, только хвосту всё ещё тесно и он свисает к полу, опасно наклоняя край бассейна.

С широкого, красивого плавника струйками стекает вода.