Жена для виконта-отступника

ГЛАВА 14

Поднимаясь по лестнице, я неосознанно замедляла шаг, хотя все мое существо рвалось вперед. Неведение раздирало изнутри, как и ожидание правды. Я лихорадочно строила догадки, но собрать воедино растрепанные мысли не удавалось. Отчаянно жаждала узнать правду и одновременно боялась ее. Именно правды, но никак не Ричарда. Его образ никак не вязался с убийцей — но так ли хорошо я знала его? Или же просто убеждала себя в том, во что хотела верить?

У дверей в нашу спальню я остановилась. Я не знала, какие открытия ждут меня там, ровно, как и то, буду ли рада услышать их. Хотела постучать, но в последний момент передумала и тихонько вошла.

На прикроватной тумбочке тускло горела масляная лампа, выхватывая из темноты очертания кровати и Ричарда на ней. Еще не стемнело, но служанки наглухо задернули шторы, отчего создавалось впечатление, что стояла глубокая ночь. Стараясь не создавать лишнего шума, я на цыпочках подошла к постели, но он услышал мои шаги и повернулся.

— Элизабет?

Я осторожно присела на край. Ричард был бледен, на лбу выступила испарина и, судя по всему, его одолевала лихорадка. Жалость кольнула мне сердце, но в следующий миг я опять вспомнила слова Ройса. Так кто же передо мной: убийца или жертва обстоятельств?

— Ты имеешь полное право презирать меня, — вздохнул он, увидев резкую смену эмоций в моем лице.

— Я не презираю тебя, Ричард. Но мне страшно.

Это было правдой, хотя боялась я не его. Меня пугала истина, которая, даже если и не так однозначна, как сказал Ройс, все равно страшна и жестока. Истина, с которой мне предстояло жить.

Ричард уже потянулся к моей руке, но, поймав взгляд, остановился. Мне хотелось дотронуться до него, показать, что я на его стороне, и дать поддержку, в которой он нуждался, но я не двинулась с места. Слишком полярные чувства боролись внутри.

— Прости меня. — Ричард вздохнул. Он не пытался отвести взгляд и, наверное, это можно было считать хорошим знаком. — Я хотел рассказать тебе, но позже. Не знал, с чего начать такой разговор.

— Маргарет говорит, ты не убивал ее, — я взглянула на него с надеждой увидеть в глазах подтверждение, но он лишь помрачнел.

— Она слишком добра, и слишком любит меня.

Жар пробежался по телу от головы до кончиков пальцев на ногах. Значит, это правда? Я смотрела на него, но не видела убийцу. Ричард просто не мог быть им. Или мог?.. В и без того душной комнате, казалось, стало еще меньше воздуха. Сделав глубокий вдох, я приказала себе успокоиться. Надо взять себя в руки.

— Что произошло с Арабеллой?

Ричард вздрогнул, точно это имя причиняло ему физическую боль. Вина, отчаяние и запоздалое раскаяние — ему не нужно было озвучивать свои чувства, я видела их в его глазах.

— Она умерла. — Сказал он после долгого молчания. — Покончила с собой.

Железная хватка, сдавившая грудь, немного ослабла.

— Так… значит, ты все-таки не убивал ее? — мне немного полегчало, хотя я и догадывалась, что услышу дальше.

— Я не делал этого своими руками, но она лишила себя жизни по моей вине. Я был жесток с ней.

— Жесток? — переспросила я. — В каком именно смысле? Ты изменял ей, поднимал на нее руку?

Эбигейл не раз говорила, что почти все мужья колотят своих жен: богачи и бедняки, ремесленники и герцоги, аристократы и безродные пьяницы. Даже короли. Я глядела на Ричарда и пыталась представить, способен ли он ударить женщину. Мне не доводилось видеть его в гневе, но то, что он был человеком жестким, я поняла еще в первую нашу встречу. И все же, мне казалось, он не из тех, кто станет применять силу, желая продемонстрировать власть или выпустить пар.

Лишь слабый духом человек причиняет боль тем, кто не может постоять за себя. Ричард же не выглядел слабым, как раз наоборот — в нем чувствовалась сила. Сила, которая не нуждается в подтверждении.

— Один раз я отвесил ей пощечину, — признался он.

— За что?

В моем понимании, как бы сильно ни провинилась женщина, и как бы ни «спровоцировала» своим поведением мужчину, ничто не могло оправдать рукоприкладство с его стороны. Но я пришла за тем, чтобы выяснить правду, а, значит, надо выслушать Ричарда до конца. А уж потом решать, как быть дальше. В любом случае, пощечина вряд ли могла стать причиной самоубийства. А значит… это лишь верхушка истории.

Снова глубокий вдох и медленный выдох. Я понимала, что после этого разговора ничего не останется прежним. Но Ричард мой муж, и я должна понимать, с каким человеком связала свою жизнь.

— Я узнал, что она изменяла мне с одним тернадцем. Они были любовниками. — Ричард вздохнул. — Ходили слухи, но я долгое время не верил, а потом однажды застукал их. — Он замолчал.

У меня было много вопросов, но чутье подсказывало, что сейчас лучше молчать и дать ему возможность выговориться самому. Нас, женщин, с детства учат тому, что мир принадлежит мужчинам — а, значит, и мы, как часть этого мира тоже являемся их собственностью. И если эта «собственность» ведет себя не так, как от нее ожидается, «хозяин» волен наказывать ее на свое усмотрение. Измена же стоит в первой строчке списка грехов. Неверная жена — позор для мужа и своей семьи, и заслуживает самой суровой кары. Ее можно выгнать, выпороть, сослать в монастырь или даже убить.

Неясно лишь то, почему этот грех с легкостью прощается мужчинам. Если же говорить о высшем свете, то отсутствие любовницы считается едва ли не позором. Покойный супруг Эбигейл жил на две семьи: в Челси у него имелась конкубина, наличие которой он даже не скрывал от законной жены, и тетушка принимала это, как должное.

Да и о чем говорить, если даже старый король Ортанар личным примером демонстрировал мужскую свободу во всей неприглядной красе. Когда на эшафоте сложила голову его супруга Агнесса, я была слишком мала, чтобы помнить это, но зато хорошо помнила его следующую жену, разделившую участь предшественницы. Юную королеву казнили за измену, в то время, как ее венценосный супруг испортил каждую третью придворную даму и не стеснялся тащить в постель фрейлин собственной жены.

Я посмотрела на Ричарда, пытаясь понять, был ли он из тех, кто разделял то же мнение.

— Тернадцу я сломал нос и пару ребер, а Арабелле, — он с трудом выговорил ее имя, — отвесил пощечину, запер в комнате, а через несколько дней отправил в монастырь за сто верст от Фитфилд-Холла. — Он вздохнул. — Я сказал ей, что ее насильно постригут в монахини и оставят в обители до конца дней, хотя не собирался воплощать это в жизнь. Я был очень зол и хотел наказать ее. Думал оставить ее там на год, а после оформить развод и отправить на все четыре стороны, да хоть к тому же тернадцу, чтоб ему провалиться. — Взгляд Ричарда устремился сквозь меня, словно перед ним явились тени давно минувших событий. — Но спустя четыре месяца рассудок Арабеллы не выдержал. Она наложила на себя руки. Повесилась в своей келье.

В спальне воцарилась тишина. Не могу сказать, что была рада слышать это, но у меня отлегло от сердца. Ричард говорил правду, я видела это в его глазах. Я осуждала его, представляя, что чувствовала Арабелла, оказавшись заточенной в монастыре, но все же… Охваченные гневом, мы порой делаем то, о чем впоследствии горько жалеем. Ричарду следовало быть мягче с ней — не стоило поднимать руку и, тем более, угрожать постригом. Вина не оставит его до конца дней — это расплата, которую он заслужил, его крест. Но вряд ли он мог предположить, что жена покончит с собой, иначе не заточил бы ее в монастыре.

Я не искала оправдания, не пыталась снять с него ответственность — мне это было не нужно. Но я знала то, что смогу принять эту часть его прошлого.

— Ты любил ее?

— Я был очарован ей. Мы познакомились, когда ей едва исполнилось семнадцать. Арабелла была сиротой, и воспитанием занималась дальняя родственница. Обстановка в их доме строгостью не отличалась, и на момент нашей встречи Арабелла уже лишилась невинности с каким-то мальчишкой-слугой, но меня это не смущало. Я потерял от нее голову, и уже через месяц мы обручились.

Ричард смотрел в пустоту, погруженный в собственные воспоминания, и было ясно, он испытывал к покойной жене сильные чувства. К удивлению, я почувствовала укол ревности.

— Страсть к ней захватила меня с головой, я не видел ничего вокруг, не придавал значения тому, что она флиртовала с другими мужчинами, мне даже нравилось, когда они смотрели на нее с вожделением, я чувствовал себя победителем, это льстило мне. Арабелле нравились дорогие подарки, и она обижалась, если не получала желаемого. Мы стали часто ссориться, но потом родилась Анна, и все вроде бы наладилось. Но я уже не испытывал к ней прежних чувств, это был пожар, который вспыхивает от одной искры, но быстро догорает. — Ричард приподнялся и, морщась от боли, сел. — Я отдалился от нее, хотя и не изменял, но ей было нужно восхищение и обожание. Закономерно, что она стала искать его на стороне.

Я не знала, что сказать. При дворе было много женщин, подобных Арабелле, я не считала их дурными, но и походить на них не хотела. Конечно, мне также нравилось мужское внимание, и я любила красивые вещи, но долгие годы экономии после смерти отца научили меня обходиться без материальных благ. Эбигейл не скрывала, что больше любит родного сына, но я стабильно получала от нее подарки: отрезы тканей на платья, жемчуг, духи или изящные туфельки. Завидовала ли я тем, кому повезло больше? Однозначно, да. Презирала ли? Нет. Поэтому, и Арабеллу судить не спешила.

— Но если ты разлюбил ее, то почему просто не развелся?

Религия, конечно, резко осуждала такого рода дела, но расторжение брака все равно не было проблемой, если инициатива исходила от мужчины. Измена сама по себе не могла считаться поводом для развода, но, получив солидную взятку, сановники находили лазейку.

— Я был зол и чувствовал себя униженным, — признался Ричард. — Мне хотелось проучить ее. Собирался оставить ее там на год, а то и меньше. Но Арабелле сказал, что ее постригут в монахини. — Он закрыл глаза. — Если бы я только знал, что все обернется вот так…

Ричард опустил голову, не решаясь посмотреть в мою сторону. А я не могла разобраться в собственных чувствах. Можно понять, почему он отправил ее в монастырь, но это все равно было жестоко, хотя и совершенно обычно для нашего времени. Многие мужчины избавлялись таким образом от надоевших жен под предолгом заботы о «спасении их душ и искупления грехов», что в действительности являлось законным способом отправить неугодную супругу с глаз долой.

— Ну, вот. — Ричард наконец посмотрел на меня. — Теперь ты все знаешь.

— Не мне тебя судить. Но я благодарна за то, что ты рассказал все без утайки. А сейчас постарайся поспать. Тебе нужно отдохнуть. Повязку сменю завтра утром. Спокойной ночи.

Я встала с кровати и направилась к двери, спиной чувствуя его пристальный взгляд.

— Лиз, — окликнул он, когда мои пальцы уже поворачивали ручку. Я обернулась. — Анна ничего этого не знает.

Оно и неудивительно. Незачем ребенку знать такие вещи.

— Хорошо. Я поняла тебя.

Через пару недель Ричард уже почти оправился. Все это время я, как и полагается супруге, выхаживала его: меняла и стирала бинты, обрабатывала рану и смешивала мази.

Мы с Ричардом мало разговаривали за это время. Первые дни его мучила лихорадка, а потом на меня обрушились и другие дела. Близился Новый Год, и в Фитфилд-Холле ждали гостей, в частности Эбигейл с сыном, которые уже были на пути сюда. Маргарет тоже умудрилась схватить простуду, так что вся подготовка легла на мои плечи. Золовка, конечно, рвалась помогать, отказывалась ложиться в постель — так, что один раз мне пришлось даже повысить на нее голос, чтобы заставить отдохнуть. Не хватало только, чтобы она заработала осложнения.

Воскресным утром заглянул старый доктор. Осмотрев рану, он удовлетворенно кивнул и в этот же день снял швы.

— У вас очень умелые руки, миледи, — похвалил он с улыбкой. — Продолжайте накладывать мазь и повязки, пока не заживет окончательно.

Доктора ждали и другие дела, поэтому задерживаться на бокал вина, который я ему предложила, он не стал и, извинившись, ушел. Мы с Ричардом остались одни. Впервые за последние две недели.

— Спасибо тебе, — он накрыл мою руку своей.

— Тебе не за что меня благодарить. Это мой долг.

Я знала, как это звучит. Мне не хотелось причинять ему боль, но и притворяться я не собиралась. Все эти дни я пыталась определиться с тем, что чувствую и принять открывшуюся мне правду. Ричард не терпел обмана, я поняла это еще до нашей свадьбы, но теперь знала, какой может быть расплата за ложь. Разумеется, я не собиралась изменять ему или еще как-то предавать, но сам факт осознания того, на что он способен в гневе, пугал.

— Тебе не нужно бояться меня, Лиз. Я не хочу, чтобы ты видела во мне Синюю Бороду.

В принципе нашим мужчинам было свойственно избавляться от жен самыми разными способами — а чему удивляться, если даже короли блестяще демонстрировал это на собственном примере?

— А каким ты хочешь быть в моих глазах?

— Я хочу сделать тебя счастливой. Настолько, насколько это в моих силах.

Была ли я счастлива в Фитфилд-Холле? Это настолько размытое и относительное понятие, что трудно сказать. Человеку всегда свойственно желать большего, это как аппетит, который приходит во время еды — когда появляются одни блага, мы тотчас начинаем желать других, потом еще и еще…

В дни благополучия и спокойствия жизнь часто кажется однообразной, хочется разбавить ее, наполнить красивыми и ненужными вещами, но стоит беде постучаться в дверь, как все они разом теряют значимость. И лишь в такие моменты мы в полной мере осознаем, что счастье — это уютный дом, стены которого защищают и придают сил; близкие, чья любовь способна возвратить к жизни, и здоровье, без которого нет ничего.

— Мне тоже хочется сделать тебя счастливым, — я говорила искренне, — и, знаешь, я ценю твою откровенность. Это и правда очень много для меня значит. Но, прошу, дай мне время, чтобы принять твое прошлое, и определиться с тем, что чувствую я. Мне это нужно.

Наши взгляды встретились, и я увидела облегчение в его глазах.

— Если тебе важно это услышать, я не считаю тебя плохим человеком, Ричард. И Ройс не прав. Ты не убивал свою жену. Но ты поступил жестоко, отправив ее в монастырь, пусть она и наложила на себя руки по собственному выбору.

— Выбору, к которому я ее подтолкнул, — грустно заключил Ричард.

— Да, — жестко ответила я. — Не буду тебя в этом разубеждать. В том, что случилось, есть твоя вина, но все мы совершаем ошибки.

— Она умоляла меня не делать этого, — взгляд Ричарда устремился в пустоту, — рыдала, падала на колени… А я просто вышел и комнаты и захлопнул дверь. — Он снова посмотрел на меня. — И, знаешь, Лиз, в тот момент мне было ее ничуть не жаль.

Что я могла ответить ему? Гнев затуманивает разум, и, поддавшись ему, мы подчас совершаем непоправимое. Но в одном я была уверена точно: если бы Ричард знал, чем все обернется, он бы просто вернул Арабеллу в дом ее брата.

— Что теперь будет с Ройсом? Его казнят?

— Вряд ли. Скорее всего, отправят в тюрьму на несколько месяцев, а после вышлют из графства. Я не желаю ему зла, — вздохнул Ричард. — А вот он имеет полное право меня ненавидеть. Как и ты.

— Не говори так. — Я придвинулась ближе и сжала его ладонь. — Мы муж и жена. Я ношу твою фамилию и живу в твоем доме. А прошлое пусть останется в прошлом. Нужно учиться на его ошибках, но не позволять им отравлять настоящее.

Не знаю, кто первым подался навстречу, но через несколько секунд наши губы соприкоснулись. В этом поцелуе не было страсти, но в тот миг я и не желала ее. Мне лишь хотелось, чтобы Ричард понял — я не жалею, что оказалась здесь. И я на его стороне.

— Теперь ты — мое настоящее. — Он улыбнулся и провел ладонью по моей щеке. — И клянусь тебе, я никогда не причиню тебе боль и не заставлю страдать.

И я верила ему.