Я с трудом понимала, что происходит. Точнее, осознавала. Все было как в тумане: гвардейцы, обступившие меня с двух сторон, безучастное лицо епископа и его равнодушное «вы арестованы, миледи».
Из логова Костера я вышла в сопровождении стражи. Не знаю, специально ли, но меня провели по длинному пути, и всякий, кто встречался нам, становился свидетелем моего сокрушительного падения. Люди глазели, шептались, показывали пальцем, а некоторые злорадно усмехались. В числе последних была и Изабелла, я увидела ее как только мы вышли из покоев епископа — наверняка она подслушивала у дверей. Но рулеонка волновала меня в последнюю очередь: в голове стучало лишь «темница, темница, темница». Я думала о том, где сейчас Ричард — арестовали его, или еще нет? Позволят ли нам видеться в заключении? И главное — что теперь делать?
У меня дрожали руки, я была готова поддаться панике, но каким-то чудом умудрялась держать лицо. Наивно полагать, что мой страх может кого-то разжалобить, скорее, наоборот, именно этого они и ждут.
Без всякой надежды на успех я еще раз попросила разрешения увидеться с королевой, на что, конечно, получила отказ.
— Я должна поговорить с ней!
Неважно, что улик и доказательств у меня не было. Неважно, что Беренгария наверняка в ярости от новости, что мы с Ричардом работаем на Инилею. Плевать. Надо попытаться.
— Невозможно, миледи, — отрезал гвардеец.
— У меня важная информация.
— Вы можете передать ее нам, — бесстрастно отчеканил второй.
— Это дело государственной важности! Прошу вас, — я с надеждой посмотрела ему в глаза. И не увидела ничего. — Всего минуту.
— Приказ есть приказ, леди Стенсбери.
Второй подтолкнул меня в спину, вынуждая идти вперед.
— Вы разрешите мне взять кое-что из вещей?
У всех заключенных было такое право. Даже Молли в день ареста разрешили собрать небольшую котомку.
— Об этом вы поговорите с епископом, миледи, — отрезал гвардеец. — Сейчас нам велено доставить вас в место заключения.
Когда «путь позора» был пройден, меня посадили в экипаж с крошечными окнами, захлопнули дверь, и кучер тронулся. Гвардейцы сидели напротив, и в полумраке я видела их лица — равнодушные, ничего не выражающие. Они будто глядели сквозь меня.
Экипаж трясло на городских ухабах, по ту сторону кипела жизнь, но когда я сделала попытку отодвинуть шторку, меня грубо пресекли.
Арестованных по подозрению в измене, доставляли в крепость через «Ворота Предателей»: мы вышли из экипажа и пересели в лодку. К тому времени уже стемнело, и в сумерках королевская темница выглядела еще более неприступной и зловещей.
Под днищем лодки тихо плескалась черная вода, скрипели доски, а где-то наверху кричали в темноте вороны. Я подняла голову и вдруг ощутила себя невероятно крошечной перед этой древней твердыней, столь гостеприимно распахнувшей передо мной объятия.
Мы приблизились к огромным воротам из железа и дерева. Лодка сбавила ход. Створки медленно разошлись, и я увидела причал — впереди, у самой воды стояли трое человек в черных одеяниях, а по обеим сторонам от них гвардейцы с зажженными факелами.
— Сушить весла!
Лодка теперь двигалась совсем медленно, а мое сердце, напротив, колотилось, как бешеное. Ворота со скрипом сомкнулись. Вот и все. Путь назад отрезан. «Нет ничего проще, чем попасть в королевскую темницу, и ничего сложнее, чем выйти оттуда». Кажется, так говорила Эбигейл. А, может, Маргарет. В тот момент я мало что соображала.
Тем временем мы причалили. Удивительно, но мне даже протянули руку, помогая выбраться из лодки.
— Спасибо, — я нашла силы улыбнуться молодому гвардейцу.
Парень не ответил, смутившись под взглядом одного из одетых в черное мужчин.
— Меня зовут Джон Дэрриш, миледи, — представился один из них. — Я старший комендант.
В его лице не было жестокости или злорадства, он смотрел доброжелательно и, как мне показалось, с искренним сочувствием. Впрочем, первое впечатление не всегда верно.
— Элизабет Стенсбери.
— Я знаю ваше имя, миледи, — Дэрриш мягко улыбнулся.
Двое других, впрочем, оказались менее дружелюбны.
— Епископ ждет вас, — коротко сказал он. — Ни к чему тянуть время.
Я сжала подол платья. Понимала, что нужно держаться, но чувствовала, что силы на исходе — еще чуть-чуть, и я упаду на камни и забьюсь в истерике. Губы предательски дрожали. Хорошо, что уже стемнело.
Мы вошли в крепость, и в ноздри тотчас ударило омерзительное зловоние: смесь гнили, сырости и человеческих испражнений. Желудок скрутился в узел, а к горлу подступила тошнота.
Узкие коридоры переходили один в другой, а лестницы уводили все глубже под землю. На стенах коптили факелы, выхватывая из темноты неровные очертания влажных стен. С потолка капала вода, а под ногами хлюпала грязь. Вдруг, совершенно некстати я подумала о том, что новое платье из изумрудного муслина теперь безнадежно испорчено, не говоря уже о туфлях.
Впрочем, когда свернули в очередной коридор, стало не до того. По левую руку, вдоль стены, из земли торчали деревянные колья с нанизанными на них отрубленными головами. Некоторые, судя по почерневшей коже и сгнившим глазам, были здесь уже давно. Интересно, моя собственная тоже пополнит эту жуткую коллекцию? Инквизитор перехватил мой взгляд и криво ухмыльнулся.
Миновав коридор, мы, к моему удивлению, стали подниматься наверх, но уже другим путем. Видимо, прогулка по подземелью была нужна, чтобы произвести впечатление. Что ж, следовало признать — цель достигнута. От страха и отвращения я едва стояла на ногах.
Комната, куда меня привели, являла собой небольшое помещение круглой формы — вероятно, оно находилось в одной из башен. Из крохотных окошек-бойниц доносились звуки свободного Арана, ставшего теперь невообразимо далеким. Мебели не было — только низенький стул в самом центре, и, очевидно, предназначался он для меня.
— Прошу, леди Стенсбери. — Епископ повернулся в мою сторону и любезно указал на колченогий стул. — Присаживайтесь.
…Втроем они обступили меня, как акулы окружают пойманную добычу. Не помню, кто рассказывал мне об этих грозных морских хищниках.
— Знаете ли вы, в чем вас обвиняют? — один из инквизиторов наклонился к моему лицу.
Глаза у него были маленькие, злые и совершенно бесцветные.
— Да. Но, смею заверить, что я непричастна ни к чему из этого, милорд.
— Неужели? — спросил второй, тот, что стоял у меня за спиной.
Я вздрогнула и обернулась.
— Вы приехали ко двору по поручению леди Инилеи, — это сказал уже епископ. — Вы шпионка.
Я вжала голову в плечи и не знала, на кого из них смотреть. Они двигались по кругу и подступали все ближе.
— Ваш муж укрывал еретиков в Фитфилд-Холле.
— О чем же вы хотите услышать в первую очередь? — я сама удивилась тому, как дерзко произнесла это. — О еретиках или леди Инилее? Да, я вела переписку с ней. Знаю, что вы перехватили мои письма. Где в них хоть слово о заговоре?
— Вы были еретичкой, — сказал инквизитор.
— Вот именно, что «была». Теперь, как вам известно, я исправно посещаю службы в Храме.
— Ложь! — воскликнул второй. — Ложь и коварство! Душа у вас черная.
Он стоял так близко, и глядел с такой злобой, что казалось еще миг, и он ударит меня. Я приготовилась к боли.
— Не думайте, что я жажду увидеть вас на костре, — епископ Костер оттеснил инквизитора. — Мне известно, что вы ждете ребенка. Признайтесь во всем и облегчите душу.
— Мне не в чем признаваться. Я не желаю зла Ее Величеству.
— Так докажите это. Так вы поможете себе и своему мужу.
У меня задрожали губы, когда он заговорил о нем. Бедный Ричард. Где он сейчас? Что с ним? Воображение рисовало ужасные картины пыток, и Костер, конечно, прочитал эти мысли в моих глазах.
— Что я должна сделать?
Считать, что такого человека, как Костер, можно обвести вокруг пальца, было бы верхом наивности. Придется идти на сделку. Другой вопрос — какую цену с меня потребуют?
— Я допускаю, что вы могли оступиться, свернуть на кривую дорожку, поддавшись чужом влиянию, — епископ наклонился ко мне и доверительно посмотрел в лицо. — О чем просила вас леди Инилея? Она замышляет переворот?
Теперь стало ясно, зачем меня привезли сюда. Епископу была нужна ни я, ни Ричард и даже не староверцы, которых мы укрывали. Костер хотел выловить рыбку покрупнее. Что я могла ответить? Что опасаться стоит не опальной принцессы, а супруга королевы? Что Изабелла прячет у себя преступный договор, который получила от графа Фернского? А граф Фернский, в свою очередь работает на принца Годефри.
Ценные сведения, вот только… Никаких доказательств у меня не было. Я не знала, что было в той бумаге; не знала, где именно держит ее Изабелла и, тем более, не могла предъявить ничего против Годефри. Но главное — не знала, на чьей стороне епископ. Если доверюсь не тому человеку — от нас с Ричардом избавятся еще до суда.
— Это не так. Во всяком случае, я такими сведениями не располагаю.
— Тогда какими сведениями вы располагаете, леди Стенсбери?
Епископ выглядел больным и уставшим, периодически кашлял и тяжело дышал, но я не чувствовала к нему сострадания.
— Лишь теми, что вы прочли в украденных письмах, — я специально сделала упор на этом слове. — Это была личная переписка, в ней вся правда. Или вы хотите, чтобы я солгала?
— Вы лжете сейчас!
Второй инквизитор подскочил ко мне и больно схватил за плечо. Я вскрикнула.
— Держите себя в руках, Грин, — предостерег Джон Дэрриш. — Перед вами леди.
— Она еретичка, — не унимался церковник.
— Довольно! — пресек Костер.
Он обратился к гвардейцам.
— Отведите леди Стенсбери в камеру.
Место заключения оказалось лучше, чем я думала, хотя слово «лучше» вряд ли подходило к ситуации. В камере была грубо сколоченная кровать с сенным матрасом и старым постельным бельем, колченогий стол, керосиновая лампа и… о, чудо! Камин. Забавно, но даже в стенах темницы социальное положение играло роль.
— Вечером вам доставят кадушку с горячей водой, — шепотом пообещал Дэрриш. — Только между нами, — он приложил палец к губам, — это запрещено.
— Спасибо, — я слабо улыбнулась ему. — Я не забуду вашу доброту, сэр.
Комендант воровато огляделся и, убедившись, что нас не подслушивают, продолжил.
— Они не казнят вас, леди Стенсбери. Ничего не бойтесь.
— Но мой муж…
Я знала, что беременных не отправляют на эшафот, во всяком случае, до родов. Здоровье королевы стремительно ухудшалось и есть надежда… Боги, простите меня за эти мысли.
— Прошу, позвольте мне увидеть его.
— Не сейчас. Возможно, завтра. А теперь, извините, я должен идти. — С этими словами он вышел и запер дверь.
Оставшись одна, я, наконец, дала волю чувствам и, осев на холодный пол, разрыдалась.
Комендант сдержал слово, и на следующий день привел меня в камеру к Ричарду. Его клетушка была раза в три меньше моей, а вместо кровати в углу лежал мокрый сенник и дырявое одеяло. Но не это привело меня в ужас: Ричард выглядел ужасно. Нос разбит, под глазом чернел огромный синяк и вдобавок его колотило в лихорадке. В камере дуло из всех щелей, а с потолка капала пахнущая тиной вода.
— Иди ко мне.
Я обняла его и закутала в накидку, что вечером принес мне комендант. Она была достаточно теплой и подбитой мехом.
— Все хорошо, — стуча зубами, ответил он. — Оставь себе, тебе нужнее.
До чего же невообразимый упрямец!
— В моей камере есть камин, не замерзну.
Я уложила его на сенник и устроилась рядом, пытаясь согреть своим телом. Надо бы попросить Дэрриша раздобыть еще одеял и лекарств.
— Ничего не бойся, Лиз, — прошептал он, обнимая меня. — Скоро ты выйдешь отсюда.
Его трясло, а на лбу выступили капли пота. Я знала, какой коварной может быть лихорадка. В десять лет от нее умерла моя кузина, дочка Эбигейл.
— Мы оба выйдем отсюда. — Я нежно коснулась губами его губ. — У них нет прямых доказательств, а королева…
— Я сказал, что это моя идея, — Ричард отвел взгляд.
— Ты… что?
Я не поверила своим ушам. Какого дьявола? Зачем, зачем он так поступил?!
— Я сказал, что вынудил тебя помогать мне. Заставлял укрывать еретиков, избивал и угрожал расправой. Все это есть в протоколе за подписью епископа.
Не считая синяков, на его теле не было следов пыток, значит… Он пошел на это, желая оградить меня и Маргарет с Анной.
— Ты хоть понимаешь, что теперь будет? — мой голос задрожал.
— Это было мое решение. Я твой муж, а ты моя жена и обязана подчиняться. Теперь Анна и Маргарет на твоем попечении. Королева не станет отбирать у нас дом и имущество, ты вернешься в Нальгорд и…
Мне захотелось ударить его.
— Вот, значит, как, да? Ты бросаешь нас?
— Замолчи, Лиз, — резко ответил он.
Ричард сбросил накидку, выпутался из моих рук и сел. Передо мной снова был тот угрюмый и непримиримый северянин, которого я встретила в Фитфилд-Холле. Жесткий, властный.
— Нет. — Я вцепилась ему в плечо. — Не замолчу. Ты не имел права так поступать. Говорил, что любишь меня, а теперь сам все разрушил. Я выкручивалась, как могла, я солгала, глядя в глаза епископу, взяла грех на душу, и знаешь, зачем? Ради нас. Тебя, меня. И нашего ребенка. Ребенка, у которого должен быть отец. Я спасала нас, Ричард и у меня бы все получилось.
Он молчал, пораженно глядя на меня. Честно говоря, я сама от себя этого не ожидала, но злость и отчаяние хлестали через край.
— И ты спасла, — Ричард коснулся моего лица. — Мне жаль, что все так вышло. Я хотел бы прожить с тобой всю жизнь.
Я понимала, почему он так поступил, но не могла и не хотела смириться. Теперь я знала, что такое любить мужчину и была счастлива. А сейчас все это просто вырывали из моих рук.
— Они сказали, когда будет суд?
— Через два дня.
Вот так. Вот и все. Два дня. Совсем недавно впереди была целая жизнь, а теперь, все, что у нас осталось — сорок восемь часов. Глупо надеяться, что судьи будут к нему благосклонны, своими показаниями Ричард подписал смертный приговор.
В тот миг я одинаково ненавидела и Беренгарию и Инилею, но был ли смысл швыряться проклятиями? Мы сами ступили на этот путь и сами сделали выбор.