Жена для виконта-отступника

ГЛАВА 31

Я все же немного слукавила. Увиденное в лабиринте потрясло меня до глубины души: одно дело догадываться, что кто-то плетет заговор у тебя под носом, и совсем другое, убедиться в этом лично.

Королеве грозила смертельная опасность. И, возможно, не только ей. Если Годефри задумал переворот, он вряд ли пощадит Инилею. От самой принцессы я знала, что супруг королевы уже посылал к ней своих людей, недвусмысленно намекая на брак. Это при живой-то супруге!

Само собой, Инилея ему отказала, пусть и мягко, очень по-светски. Но форма значения не имела. Годефри понял — союзу не бывать. А значит — Инилея теперь препятствие. Помеха, которую надо устранить.

Но что же он задумал? Неужто и впрямь вознамерился убить королеву? Или собрал фальшивые доказательства против принцессы, надеясь, что второго предательства Беренгария не простит?

Строить догадки не имело смысла. Ровно, как и идти к королеве, не имея прямых доказательств. Ответ напрашивался сам собой — надо увидеть документ. А для этого — попасть в комнату Изабеллы.

Просить помощи было не у кого. Единственный человек, в котором я не сомневалась — Ричард, но, узнай он у моих намерениях запер бы в комнате или, чего хуже, вернул обратно в Нальгорд. Придется действовать самой. На страх и риск.

Какая-то часть меня противилась, убеждала в бессмысленности такой авантюры: что мне, в конце концов, за дело до королевы? Мы не родственницы и не подруги. Более того — по ее милости на костре сожгли бедняжку Молли. Ну, ладно, приказ отдавала не сама Беренгария, а ее люди, но сути это не меняло.

И все же… За несколько месяцев во дворце мой мир перевернулся с ног на голову. Королева не была ни чудовищем, ни даже злодейкой. И, как бы странно это ни звучало, я верила, что у них с Инилеей еще оставался шанс на примирение.

А главное — если заговор существует, и принц Годефри получит власть, то превратит страну в пепелище. И тогда нигде уже не будет безопасно, даже в Нальгорде.

Я знала, где находилась комната Изабеллы, как знала и то, что она всегда запирала ее на ключ. Но даже не это было главное проблемой. Открыть примитивный замок шпилькой не составляло труда, а вот улучить момент и войти незамеченной — другое дело.

И, тем не менее, случай представился. Спустя три дня после произошедшего в лабиринте, Изабелла, по поручению королевы отлучилась в город. Сославшись на головную боль, я отпросилась у Катерины за лекарством от мигрени. Пусть и нехотя, но старшая дама согласилась, уточнив, что на все про все дает мне полчаса.

Воровато оглядываясь, я стояла у двери. Руки подрагивали. Коридор был пуст, но здесь даже у стен имелись глаза и уши. Если поймают с поличным — выговором точно не отделаюсь.

Вдох-выдох. Если решила — надо идти до конца.

Замок поддался легко. Чувствуя себя преступницей, осторожно толкнула дверь и вошла в комнату.

Осмотр шкафов, ящиков и комодов ничего не дал. Закончив с легкодоступными местами, заглянула под кровать, приподняла матрас, ощупала пол и стены на предмет тайников, но все оказалось тщетно. И вдруг под ногой скрипнула половица.

Я опустилась на корточки и осторожно пошевелила доску. Та поддалась. Под ней обнаружилось небольшое углубление, а в нем большая деревянная шкатулка. Ладони вспотели, сердце ускорило ритм.

До ушей долетели чьи-то голоса. Я вздрогнула и едва не выронили шкатулку, прежде, чем поняла, что доносятся они с улицы.

…Замочек не поддавался. Даже шпилька не помогла. Весила шкатулка совсем немного, а внутри что-то глухо постукивало.

В коридоре послышались шаги. Проклятье! Быстро положила шкатулку в углубление, вернула доску на место и выскользнула за дверь.

Как выяснилось через минуту — сделала это очень вовремя. Вернулась Изабелла. За несколько секунд до ее появления я успела юркнуть в нишу за рыцарскими доспехами. Девушка прошла мимо меня, но возле двери остановилась.

«Вот же адова бездна!», запоздало опомнилась я. Забыла запереть дверь. Изабелла нахмурилась, огляделась. Я стола, вжавшись в стену, и боялась пошевелиться. Выдохнула лишь когда она зашла в комнату, и щелкнул ключ в замке.

К себе в покои вернулась взвинченной и разочарованной. Вылазка не удалась. И, хотя я была уверена, что в шкатулке хранились доказательства заговора, мои домыслы ничего не значили. И все же, следовало поставить в известность Роберта и Инилею.

Беренгария, определенно благоволила мне, но я по-прежнему не знала, как трактовать ее расположение. Королева изъявила желание, чтобы я находилась рядом с ней прогулках, трапезе и богослужениях. Иногда, в часы отдыха, она отсылала других фрейлин, и мы оставались наедине и много говорили: Ее Величество оказалась умной и приятной собеседницей, к моему удивлению, даже не лишенной чувства юмора, пусть и весьма специфического.

— Я знаю, что вы и ваш муж держитесь старых традиций, — сказала она однажды.

— Тогда почему мы все еще живы?

Я говорила спокойно, но пальцы предательски теребили подол платья. Беренгария заметила это и улыбнулась краешками иссушенных губ.

— Если сжигать всех иноверцев, страна останется без дров.

Я могла бы поспорить с этим заявлением — епископ Костер не пожалел бы и последнее дерево, если бы королева дала ему отмашку творить все, что вздумается. «Иногда лучше помолчать, Лиз», вспомнились мне слова Беренгарии.

— Конечно, это меня печалит, — продолжала она. — Тем более, что таких, как вы, при дворе гораздо больше, чем можно подумать.

Но говорили мы не только о религии. Иногда, когда ей ненадолго становилось получше, королева пускалась в воспоминания и рассказывала о своем детстве: о том, как мать играла с ней в прятки в лабиринте, а отец заваливал дорогими подарками.

— А, знаете, Лиз, в детстве мы с Инилеей были очень дружны. Хотя она росла просто невозможным ребенком: вечно шалила, убегала от нянек и нарушала все правила. Когда отец отправил на казнь нашу мать, Инилее было всего четыре. Тогда она, конечно, не понимала, что случилось, кроме того, что мамы больше нет. — Королева покачала головой. — Целыми днями ходила по комнатам и повторяла: «Мама, мама, мама! Хочу к маме!» В такие моменты мне очень хотелось ударить ее. — Беренгария вздохнула. — Хотя, злилась-то я, конечно, не на сестру. Но меня дико бесило то, что ей, в силу возраста прощались истерики, а я, как старшая должна была держать все внутри.

— Сколько вам было тогда?

— Десять.

Я покачала головой.

— Вы были таким же ребенком.

Она грустно вздохнула.

— А еще старшей дочерью и наследницей. — По ее лицу пробежала злость. — Я всю жизнь ненавидела отца. — И добавила тихо и хрипло. — До сих пор ненавижу.

Не потому ли она с маниакальной тщательностью выжигала все то, что создал король Ортанар? Веру, реформы, традиции?

— Отец никогда не одобрил бы мой брак с принцем Годефри. Он считал рулеонцев врагами.

«И, между прочим, небезосновательно», подумала я. Эх, если бы только у меня были доказательства! С каждым днем я проникалась к королеве все большей симпатией.

— Вы бы хотели примириться с сестрой?

Беренгария покачала головой.

— Вряд ли это возможно, Лиз.

Другие фрейлины, видя то, как королева приблизила меня к себе, исходили бессильной злобой. Хотя, почему бессильной? Мне ли не знать, что большие дела часто делаются руками маленьких людей. Изабелла перестала изводить меня злобными придирками и теперь, напротив, приветливо улыбалась, не забывая интересоваться, как прошел мой день. Вполне вероятно, что Костер или кто-то еще наказал ей следить, и хитрая рулеонка наблюдала за мной, как хищник. Даже ее улыбка напоминала оскал.

С каждым днем я чувствовала, что мои силы подходят к концу, и взять их было неоткуда. По ночам мне часто снился Фитфилд-Холл и, бывало, что просыпаясь, я лежала с закрытыми глазами, цепляясь за иллюзорный мир, потому что знала — открою их, и все исчезнет.

— Я хочу домой. Хочу обратно в Нальгорд.

Было раннее утро — редкий момент, когда нам с Ричардом удавалось остаться наедине. Солнце пробивалось сквозь мутные стекла, в воздухе кружились пылинки. Я наблюдала за тем, как ветерок колышет портьеры и думала о нашей спальне в Фитфилд-Холле. Все здесь казалось чужим и враждебным, я засыпала и просыпалась с внутренним напряжением и ожиданием неминуемой катастрофы.

— Я тоже, — признался Ричард.

Он лежал на спине, закинув руки за голову. Сонный, взъерошенный и до замирания сердца родной. Я придвинулась ближе, положила голову ему на грудь и улыбнулась, почувствовав, как крепкая рука опустилась на мою спину.

Нужно сказать ему. Я долго набиралась решимости, подбирала слова и не знала, как он отреагирует. Если честно, мне самой еще не до конца верилось. Сердце заколотилось сильнее, ладони вспотели. Давай же, Лиз. Просто соберись и скажи это.

— Я вчера была у доктора Клиффорда, — собственный голос показался мне каким-то чужим.

Ричард нахмурился и серьезно посмотрел на меня.

— Ты не говорила, что плохо себя чувствуешь. В чем дело? — он приподнялся.

Я набрала полную грудь воздуха и выпалила на одном дыхании:

— У нас будет ребенок.

Сердце билось с такой силой, что казалось, еще чуть-чуть и сломает ребра. Я глядела на Ричарда, пытаясь уловить реакцию на его лице.

Он немного помолчал.

— Ты уверена?

— Доктор Клиффорд сказал, это так, — затаив дыхание, я не отводила от него глаз. — Ты… ты не рад?

Ричард продолжал смотреть на меня и, к своему облегчению, я заметила, что взгляд его потеплел.

— Это прекрасная новость, Лиз, — он улыбнулся, хоть все еще и выглядел растерянным.

Если честно, мне и самой не до конца верилось. Я беременна. Внутри меня маленькая жизнь. Ребенок. Мой и Ричарда. От этого делалось и страшно и радостно.

— Тебе нужно вернуться в Фитфилд-Холл, — его взгляд посерьезнел. — Здесь и без того опасно, а в твоем положении…

— Знаю, знаю, — торопливо перебила я и прильнула к нему, — я собираюсь написать Инилее и все объяснить.

— Она поймет, — уверенно сказал Ричард. — Но я останусь здесь. Кто-то должен держать руку на пульсе.

Я знала, что он это скажет. Мы все еще выполняли свою работу. Именно сейчас, когда обстановка при дворе накалилась до предела, королеве и ее сестре были нужны доверенные люди.

— Я не хочу оставлять тебя здесь одного. И ты нужен мне рядом.

Разве могла я спокойно жить, зная, что Ричард будет здесь, в окружении жаждущих его крови хищников? Но я знала и то, что не смогу его переубедить.

— Теперь ты в ответе не только за меня, — я положила руку на еще плоский живот. — За нас двоих.

— И потому должен остаться. Ты и сама это понимаешь.

Он опустился и поцеловал мой живот.

— Кэтрин. Мы назовем ее Кэтрин.

— Раз уж мне ее рожать, то и мне выбирать имя, — рассмеялась я. — А если это сын?

Мне хотелось назвать его Фрэнсис, в честь отца. Думаю, папе было бы приятно.

— Фрэнсис Стенсбери, — Ричард перекатился на спину и мечтательно посмотрел в потолок. — Мне нравится, как это звучит. — Виконт Фрэнсис Стенсбери из Фитфилд-Холла.

Я нырнула к нему в объятия. Только бы все получилось. Мне хотелось лишь вернуться домой, и жить спокойной жизнью — неслыханная роскошь в нынешних обстоятельствах. Но я была уверена, что Инилея все поймет.

Тремя днями позже я, как обычно, спешила в покои королевы. В последнее время Беренгария изъявила желание видеть меня за завтраком.

Все мои мысли были заняты обдумыванием предлога. Требовалась убедительная причина, чтобы покинуть двор, не вызвав подозрений. Я не сомневалась, что Инилея разрешит мне вернуться в Нальгорд и уже отправила Маргарет письмо.

— Леди Стенсбери.

Меня остановил мальчишка-слуга.

— Епископ Костер желает вас видеть.

— Хорошо, — я постаралась, чтобы моя улыбка вышла приветливой.

Его Преосвященство приглашал меня «на чашечку чая» как минимум раз в неделю. И вечно в самый неподходящий момент. Впрочем, я догадывалась, что неподходящими моменты были лишь для меня, а епископу нравилось вносить сумятицу в мои планы и подрывать душевные силы.

Итак, значит, сегодня на трапезе я не появлюсь. Королева не любила, когда фрейлины опаздывают, а еще больше — когда они не приходят совсем. Конечно, потом можно будет все объяснить, но осадок все равно останется.

Мысленно желая епископу подавиться своим «добрым чаем», я шла за слугой.

— Покои Его Преосвященства в другой стороне.

Парень обернулся.

— Сегодня епископ принимает в другом зале, — сказал он.

Мы свернули в восточную галерею, спустились вниз и оказались у тяжелых дубовых дверей. По обе стороны дежурили гвардейцы. Мальчишка постучал и, не дожидаясь ответа, пропустил меня внутрь.

— Входите, миледи.

Он закрыл за мной двери.

Еще с самого начала, когда мы пошли другим путем, меня не оставляло липкое и крайне неприятное чувство, но я приказала себе успокоиться. В моем нынешнем состоянии волнения крайне нежелательны.

Но теперь, оказавшись в душном и полутемном помещении (интересно, есть здесь вообще окна, или нет?), я напряглась. Ничего угрожающего пока не случилось, но интуиция редко обманывала меня.

— Ваше Преосвященство.

Он сидел за массивным столом, и свет двух свечей в резных подсвечниках по обе стороны выхватывал только темно-фиолетовую мантию, отороченную черным горностаем и желтоватую кожу. Глубоко сидящие глаза тонули в темноте, и были похожи на черные дыры.

— Подойди, дитя мое. — Он ласково поманил меня рукой.

На ватных ногах я подошла к нему. Обычно во время наших встреч он всегда ставил для меня кресло напротив, но сегодня его не было.

— Чем я обязана чести видеть Вас?

Сухие потрескавшиеся губы изогнулись в подобии улыбки.

— Я надеялся услышать это от вас, леди Стенсбери.

То, что это не просто беседа, было уже совершенно ясно. Значит, очередной донос. Очередной — потому что за последние два месяца их было три. Интересно, кто на сей раз? Опять Изабелла?

— Полагаю, некто снова обвинил меня в ереси или государственной измене. А, может, и том, и другом.

Епископ не спешил отвечать. Я не видела его глаз, но знала, что он изучает меня. Прощупывает, как опытный рыбак прощупывает багром дно озера.

— Это письмо позавчера попало в мои руки.

Грациозным жестом он вынул из темноты конверт и толкнул мне через стол. Я с ужасом узнала в нем свое послание Инилее.

— Я был очень огорчен, когда получил его.

Ага, огорчен, как же. Небось, радовался, как ребенок новогоднему подарку. Я чувствовала, как пол уходит из-под ног. Нужно было сохранять лицо, не показывать страха, но меня резко качнуло, и, чтобы не упасть, я схватилась за край стола.

Епископ снова улыбнулся. На сей раз, как хищник.

— Полагаю, вы знаете, что за этим последует.

Он поднялся, обошел стол и встал рядом. Я чувствовала запах его дыхания — кисловатый, отдающий испорченными продуктами. К горлу подступила тошнота.

— Позвольте мне увидеть королеву.

Шанс, что мне удастся убедить ее, минимален, но это последняя возможность.

— Королева уже в курсе и не желает вас видеть.

Епископ сделал короткий жест рукой, и из темноты явились двое гвардейцев. Я инстинктивно отступила на шаг, но сзади на плечи опустились сильные руки.

— Ну, право же, это бесполезно, миледи. Вы ведь умная женщина. — Епископ подошел вплотную. — Умеренно умная.

Из его рта пахло так, что я закашлялась. Еще секунда — и меня вывернет наизнанку. Живот скрутило. В темном помещении было душно, просто невыносимо душно. Мне хотелось выскочить на улицу, и жадно глотать весенний воздух, пока не закружится голова и не заболит горло.

— Вы арестованы по обвинению в государственной измене. — Он обратился к гвардейцам. — Позаботьтесь о том, чтобы леди Стенсбери доставили в темницу немедленно.

Меня взяли под руки и повели к выходу.

— Ах, да, — словно бы невзначай напомнил епископ, — ваш муж тоже арестован. Мы знаем, что он тайно укрывал еретиков в Фитфилд-Холле.