Жена штандартенфюрера

Глава 15

— Мне брать тёплые вещи?

— Нет, мы едем всего на пару недель, я думаю, — Генрих отозвался из ванной. — Я положу зубные щётки в твой чемодан, ладно? И мою бритву.

— Возьми шампунь тоже.

— Зачем это? Я более чем уверен, что в Польше есть шампунь.

— Если только твои коллеги из Вермахта не разбомбили все аптеки!

Генрих рассмеялся. Я ещё раз тщательным образом проверила содержимое обоих чемоданов, которые мы собирались взять, чтобы убедиться, что мы не забыли ничего важного. В приказе, пришедшем на имя Генриха и вызывавшим его немедленно в ставку в только что оккупированной Польше, дата возвращения не стояла, так что в случае, если нам придётся остаться дольше, чем мы думали, я хотела быть готовой.

Генрих сначала был против того, чтобы я ехала с ним, но я всё же упросила его, сказав, что попросту не могла оставаться дома совершенно одна, особенно теперь, когда родители были в Швейцарии, да и Урсула тоже собиралась ехать с Максом. Ещё одной причиной было то, что я надеялась увидеть Норберта, который служил в Вооруженых СС. Когда он пришёл попрощаться в полном обмундировании, я крепко его обняла и никак не могла отпустить. Он признался, что уже ненавидел свою форму.

В миллионный раз напомнив Магде не забыть кормить и выгуливать Рольфа и Мило, которого мы взяли к себе после отъезда родителей, мы наконец взяли наши чемоданы и поехали к той же станции, где я прощалась с мамой и папой всего три месяца назад. Сегодня было намного прохладнее, и я невольно обрадовалась, что на этот раз вокруг не было солдат с дубинками.

Я никогда раньше не была в Польше, и она казалась мне почти экзотической страной. Макс и Урсула занимали с нами одно купе и это только добавило приятного волнения к моему небольшому путешествию.

Я только закончила свой ланч и наслаждалась крепким кофе, просматривая утреннюю газету. Погода за окном отеля, где мы остановились, была почти по-летнему тёплая, одна из моих любимых песен играла по радио, а я ждала Урсулу, чтобы снова прогуляться по городу. Мы уже были в двух галереях, нашли чудесный парк неподалёку, кучу магазинов, пару неплохих ресторанов, и даже уговорили своих мужей сходить однажды вечером в оперу.

Моё безмятежно состояние было прервано неожиданным хлопком двери. Я знала, что Генрих должен был быть на совещании в ставке по крайней мере до четырёх, и поэтому я встала с кровати, поставила чашку на столик рядом и на всякий случай запахнула халат.

— Аннализа! Ты дома? — Это был голос Генриха.

— Я в спальне.

Он почти вбежал в комнату и быстро осмотрелся.

— Ты одна?

«Что ещё за дурацкий вопрос?»

— Нет, мой любовник в душе. — Я саркастически изогнула бровь. Он не рассмеялся, как я того ожидала, а только нетерпеливо тряхнул головой.

— Я серьёзно. Урсула не с тобой?

— Она у себя в номере, но я её жду с минуты на минуту. А что?

— Мне очень нужно, чтобы ты кое-что для меня отослала. Это очень важно.

— Хочешь, чтобы я сбегала на почту? — Я была немного озадачена его странным поведением.

— Какую почту, о чем ты говоришь?

— Ты только что сказал, что хочешь, чтобы я что-то для тебя отослала.

— Да. «Отослала».

Я ничего не поняла.

— Аннализа, мне нужно, чтобы ты пошла на квартиру к одному из моих людей и отослала кое-что. Сообщение. Понимаешь?

Я наконец сообразила.

— Радиограмму? — Я уточнила шёпотом, на всякий случай. Мы всегда шептались в таких случаях. Половина Германии шепталась.

— Да. Ты помнишь, как пользоваться радио?

— Помню. — Ингрид, агент американской контрразведки, работающая в связке с Генрихом, провела со мной три недели, уча меня азбуке морзе и не оставляла меня в покое, пока не убедилась, что я могла пользоваться радио даже с закрытыми глазами и посреди ночи.

— Хорошо. Вот адрес. — Генрих взял маленький блокнот с монограммой отеля, оторвал первую страницу и быстро нацарапал адрес. — Это недалеко от ресторана, где тебе понравился лосось, помнишь?

— Да.

— Умница. Только смотри, не спрашивай ни у кого дорогу, просто иди прогулочным шагом, пока не найдёшь нужную улицу. Потом точно так же найдёшь номер дома, но опять-таки, ни у кого ничего не спрашивай. Или они тебя запомнят, а затем расскажут нашим друзьям из гестапо, что хорошенькая немка-блондинка разыскивала дом, в котором они перехватили сигнал. Квартира на самом верхнем этаже, номер 57. Ключ под ковриком, под одной из плиток, нащупай рукой ту, что шатается, подними её и возьми ключ.

— Там что, никто не живёт?

— Нет, к сожалению, наш радист попал под подозрение и его пришлось срочно отозвать. Но это не его квартира, а отдельная, конспиративная, которую мы сняли так, про запас, на всякий случай. Ну вот… случай настал.

Генрих вынул из внутреннего кармана записку и дал её мне.

— Выучи наизусть. При передаче нельзя сделать ни одной ошибки, ни в одном предлоге даже, потому что тогда код потеряет весь смысл.

Он и так никакого смысла, по крайней мере на мой взгляд, не имел. То, что было написано на листке бумаги поспешным почерком мужа, больше напоминало какие-то стихи, а не важное военное послание.

— Что это вообще такое? — Я посмотрела на него.

— Для тебя — ничего. Даже для людей из гестапо, если бы они это увидели — ровным счётом ничего, потому что я кодирую всё особым кодом, какой знают только на принимающем конце в Штатах. А вот для наших союзников — это всё, информация, которую они так долго ждали о дальнейших планах атаки Вермахта. — Он кивнул на записку. — Не трать время впустую, учи. Я должен сжечь её, как только ты закончишь.

Генрих заставил меня повторить послание пять раз, после чего удовлетворённо кивнул, пошёл в ванную, сжёг записку и смыл пепел в унитаз.

— Мне пора бежать, пока все большие шишки не вернулись со своих ланчей и не заметили, что меня нет. Не бойся, агентов гестапо здесь почти нет пока, так что у тебя будет масса времени, чтобы исчезнуть, прежде чем они засекут сигнал. И что бы ни происходило, не беги, не веди себя так, будто ты нервничаешь, в общем, не привлекай внимания.

— Я знаю. Не волнуйся за меня, я справлюсь.

Генрих быстро чмокнул меня в губы и уже в дверях сказал:

— Будь крайне осторожна, ладно? Я люблю тебя.

— И я тебя.

Мои руки в тонких шёлковых перчатках заметно дрожали. Согласно инструкциям Ингрид, ношение перчаток было обязательным условием при работе на конспиративных квартирах, а особенно при работе с радио, потому как любые отпечатки могли привести к моему аресту. Я вот уже более десяти минут сидела, уставившись на радио и все никак не решаясь его тронуть. Найти дом и попасть внутрь квартиры было самой лёгкой частью, а теперь что? Одно дело чувствовать прилив адреналина, воображая себя этакой всемогущей шпионкой, а другое дело вот так сесть и на самом деле решиться на что-то настолько опасное. Ведь как только я включу радиопередатчик, время моё начнёт тикать. Я почувствовала, как желудок сжимается внутри от нервов.

Я снова поднялась со стула и выглянула из окна, убеждаясь, что никаких чёрных машин не патрулировало округу. Чёрные машины всегда означали плохие новости. Не заметив ничего подозрительного, я вернулась к столу, на котором стоял открытый чемодан с радиопередатчиком. Нервно покусывая губы, я дотронулась до черного ониксового креста на запястье.

— А, к черту! — Вслух сказала я, больше для храбрости, и щёлкнула переключатель на радио. Вот и началась игра в русскую рулетку, и я, кажется, только что вложила пулю в револьвер.

Не помню, чтобы когда-либо ещё в жизни я была вот так сконцентрирована на каком-то задании. Наверное, даже когда танцевала роль в качестве примы в моём театре, я так не переживала. Права на ошибку у меня попросту не было, а поэтому я работала очень медленно, отсчитывая каждый «бип» в голове. Получив короткое подтверждение, я сразу же выключила передатчик, сняла наушники и упала на спинку стула. Я справилась. Сердце всё ещё бешено колотилось, а руки были насквозь мокрыми под тонким сатином. Я облегченно вздохнула, всё ещё не веря: справилась. Я подошла к окну и снова выглянула на улицу. Снаружи всё было тихо, но я знала, что очень скоро это может измениться. Надо было выбираться оттуда.

Уже в дверях я обернулась и взглянула на чемодан с радио. Генрих велел мне оставить его на месте и просто уйти, но я почему-то задумалась. Я что, если в несколько последующих дней Генрих ещё что-то важное узнает? Что, если ему нужно будет срочно отослать сообщение, а радио не будет?

Я положила руку на ручку двери и уже начала было её поворачивать, когда я приняла решение, которое впоследствии изменит всю мою жизнь. Я пошла обратно к столу, захлопнула чемодан с радио внутри и крепко взялась за ручку. Нет уж, гестаповцам я его оставлять не собиралась. Я возьму его с собой.

Согласно моим расчётам, с таким незначительным количеством агентов в городе, у меня было минут двадцать или даже тридцать, чтобы уйти достаточно далеко от дома и вернуться в отель неспешным шагом, не вызывая ничьих подозрений. А там я суну радио вместе с другими нашими чемоданами, пока оно нам снова не понадобится. Никто же не станет разыскивать радио в номере штандартенфюрера СД и его жены.

Только вот я просчиталась. Я едва успела завернуть за угол, как услышала визг тормозов на улице, с которой я только ушла. Громкое хлопание дверьми, крики на немецком и звук тяжелых сапог по асфальту не оставил никаких сомнений: гестапо было прямо у меня за спиной. Тем не менее я продолжала идти по направлению к большой аллее, через которую я сюда и попала, надеясь, что они меня не видели. Теперь им потребуется минут пять, чтобы обыскать здание и прийти к выводу, что и радист, и само радио исчезли. И вот тогда они начнут обшаривать близлежащие улицы в поисках людей с чемоданами.

Черт, черт, черт! Надо срочно избавляться от чемодана. Срочно! Но не могла же я взять и поставить его на землю и преспокойно удалиться, как бы велик не был соблазн. Прохожие наверняка такое заметят и ткнут на меня пальцем агентам при первой же возможности. А вот на другой стороне улицы есть многоквартирным дом, куда можно войти, оставить чемодан в подъезде и выйти, не вызвав никаких подозрений. Да, это, похоже, мой единственный выход.

Я попыталась как можно быстрее добраться до единственного многоквартирного дома среди частных, но узкая юбка и высокие каблуки скорости явно не способствовали. К тому же, радио у меня в руке весило целую тонну, а обернуться и посмотреть, как далеко были гестаповцы, я не решалась. Я была все ближе и ближе к дому, к его открытой двери и темному подъезду, только улицу осталось пересечь. Вот сейчас все эти машины проедут, и я спасена.

Но одна машина нарушила мои планы. Она остановилась прямо передо мной и, как только я увидела номера СС, сердце вдруг упало в самые пятки. Всё, попалась. Дверь тем временем открылась, и когда я увидела самого водителя, я не могла заставить себя даже моргнуть от охватившего меня ужаса. Это был он. Выше двух метров ростом, одетый сплошь в чёрное, с черепом и скрещёнными костями на фуражке над черными горящими глазами, со шрамами, изрезавшими лицо — лидер австрийских СС, группенфюрер доктор Эрнст Кальтенбруннер.

— Фрау Фридманн. — Он сощурил глаза, голос тихий и угрожающий. — Вы арестованы.

Ну всё. Вот теперь мне точно конец. Я ещё сильнее вцепилась в ручку чемодана, только чтобы он не заметил, как предательски задрожали руки. Не знаю как, потому что сердце колотилось уже где-то в горле, я всё-таки набралась храбрости спросить:

— За что?

Он пристально смотрел на меня какое-то время, а затем вдруг неожиданно расхохотался.

— За то, что разгуливаете в такой юбке. Создаёте аварийную ситуацию на дороге, знаете ли.

«Чего?»

— Я прошу прощения, герр группенфюрер?

Он подошёл ближе и кивнул на чемодан.

— Что это у вас такое? Не похоже на дамскую сумочку, с какой обычно ходят хорошенькие девушки, как вы.

— Ах, это? Я только что забрала его со станции. Это один из наших чемоданов, который они умудрились потерять. — Я выболтнула первую пришедшую в голову ложь.

«Идиотка!» Тут же подумала я, ловя себя на собственной ошибке. «И какого черта ты, интересно, делаешь в километрах от станции? И на чемодане нет ни одной пометки с именем владельца!» К счастью, группенфюрер Кальтенбруннер ничего не заметил, просто взял чемодан из моих рук и сказал:

— Позвольте мне тогда вас подвезти. Не пристало вам носить такие тяжести. — Он открыл багажник и разместил чемодан внутри. — Что у вас там такое? Камни?

— Мои пластинки. И кое-какая одежда, но в основном пластинки.

— Вы привезли с собой пластинки?

— Это классическая музыка, чтобы упражняться. Для театра, понимаете?

«Да уж, более идиотского объяснения я, пожалуй, придумать не могла».

Группенфюрер Кальтенбруннер только усмехнулся, покачал головой и открыл для меня пассажирскую дверь.

— Прошу вас.

— Благодарю, герр группенфюрер.

Я забралась в его черный «мерседес», и он захлопнул за мной дверь. В боковое зеркало я увидела, как несколько мужчин в гражданском, крайне похожие на типичных гестаповцев, остановили нескольких человек и проверяли теперь их документы. Я была в относительной безопасности, если безопасным можно назвать то, что я сидела в машине лидера австрийских СС, в то время как моё радио находилось у него в багажнике.

Когда он сел рядом и завёл машину, я махнула головой в сторону гестапо.

— Что там такое происходит?

Группенфюрер взглянул в зеркало заднего вида и небрежно махнул рукой.

— Да кто их разберёт? Наверное, ловят каких-нибудь партизанов из сопротивления. Или евреев ищут. Или, что скорее всего, просто делают вид, что работают.

Я улыбнулась. Он, казалось, был в хорошем настроении. Теперь мне нужно было только вежливо смеяться над его шутками, и скоро я буду дома. Может, всё ещё и обойдётся. Я невольно тронула католический крест на руке; его холодная поверхность придавала мне уверенности. В нём был спрятан мой цианид и, как ни странно, я чувствовала себя из-за этого куда более спокойной.

— Я думал, вы протестантка, — сказал доктор Кальтенбруннер, не отрывая взгляда от дороги.

И как он только всё замечает? И как он вообще помнил, что я была протестанткой? Из моего файла?

Я покачала головой и улыбнулась.

— Нет, я иудейка, помните?

Он рассмеялся.

— Ах, да, простите. Та девушка оставила вас в покое? У меня с ней был очень серьёзный разговор.

— Да, она мне рассказала, — ответила я не без удовольствия. Гретхен получила по заслугам, и очень хорошо. — Она с тех пор присмирела. Вы, должно быть, можете быть очень убедительным, герр группенфюрер.

— С некоторыми людьми, — уклончиво ответил он.

Я только что вспомнила, что не дала ему имени моего отеля. Куда он меня вёз?

— Вы не против, если мы остановимся перекусить прежде чем я вас отвезу в ваш отель? — спросил он, будто читая мои мысли. — Из-за рейхсфюрера с его бесконечными собраниями я пропустил ланч и теперь умираю с голоду.

— Конечно, герр группенфюрер. Я бы и сама не отказалась от чашечки кофе.

Я улыбнулась ему. Я бы не отказалась от чего-нибудь покрепче, по правде говоря. Меньше чем через десять минут мы подъехали к одному из лучших ресторанов в городе, быстро ставшим излюбленным местом военной элиты рейха. Оккупанты точно не тратили время даром, наслаждаясь всеми привилегиями новых хозяев города.

Два часа спустя, закончив вторую бутылку шампанского, я уже почти совсем забыла и про радио, и про гестапо, и хохотала над историей, которую рассказывал мне группенфюрер.

— Боже, какой кошмар! Ну а вы-то что сказали?

— А что бы вы сказали, если бы обыскивали гостиницу, где должен был скрываться известный марксистский лидер, а вместо этого застали там своего командира с проституткой? Да ещё и престрашной?

Я смахнула слёзы, выступившие в уголках глаз. У меня уже живот болел от смеха.

— Представить себе не могу! И что вы сделали?

— Ничего. Закрыл дверь и велел своим людям продолжать обыск, пока сам я стоял на этаже и следил, чтобы никто больше не побеспокоил этого идиота, пока он не закончит свои дела.

— А он тот ещё был персонаж, да?

— Это ещё мягко сказано. Не удивительно, что он окончил свои дни с пулей между глаз. А знаете, кстати, кто его застрелил?

— Думаю, что вы, — в шутку ответила я.

Он сделал на меня наигранно огромные глаза.

— Я? Да разве я на такое способен? Я бы никогда и мухи не обидел.

— Почему я так сильно в этом сомневаюсь, герр группенфюрер?

— Не знаю. Я всего лишь обычный политик. Я людей не расстреливаю. — Он хитро ухмылялся, не спуская с меня пристального взгляда темно-карих глаз. Я прекрасно знала, кто он на самом деле был такой и чем именно он занимался, и лишний раз напомнила себе, что нельзя было вот так расслабляться в его обществе. Только вот по какой-то совершенно непонятной причине я чувствовала себя как ребёнок, которому сто раз повторили не играть с огнём, но который всё равно настойчиво тянет к нему руку.

— А я вот слышала крайне противоположное.

— И что же вы такое слышали, фрау Фридманн?

— Разные вещи.

— Не верьте ни единому слову. Это всё слухи и пропаганда, распространяемая антиправительственным движением.

Я сильно сомневалась, что хоть кто-то из антиправительственного движения покинул гестаповский подвал живым, чтобы начать распространять подобные слухи, но ничего не сказала. Группенфюрер Кальтенбруннер тем временем жестом показал официанту, чтобы тот принёс новую бутылку шампанского.

— Ещё одну? Герр группенфюрер, я и так уже совершенно пьяна, а сейчас ещё даже не время ужина.

Мои возражения не возымели на него никакого результата.

— К тому времени, как мы её закончим, как раз будет время ужина, и мы всё начнём по новой.

Я прикрыла глаза рукой и расхохоталась.

Когда мы наконец подъехали к моему отелю, на улице уже давно стемнело. То ли это было шампанское, то ли приятное чувство миновавшей опасности, но мне было очень комфортно на моём сиденье, и как-то совершенно не хотелось выбираться наружу. Группенфюрер Кальтенбруннер казался на удивление абсолютно трезвым, в отличие от меня, и сидел теперь рядом и разглядывал меня, загадочно улыбаясь.

— Ну что ж, похоже, пора вернуть вас и ваши пластинки обратно вашему мужу.

— Похоже. — Я улыбнулась в ответ, но не пошевелилась.

— Знаете, я бы очень хотел увидеть ваше выступление когда-нибудь.

— В следующий раз, как будете в Берлине, я буду очень рада вас видеть в нашем театре, герр группенфюрер.

Он помолчал какое-то время, а затем наклонился ближе и положил руку в перчатке мне на колено.

— А почему бы вам не переехать в Вену? Я вас устрою на очень хорошую должность в моём офисе. Вам, правда, нужно будет вступить в женское подразделение СС, но это чистая формальность. Я вам обещаю, вы ни в чем не будете нуждаться.

Я чувствовала тепло его руки даже сквозь ткань перчатки. Я почему-то не отодвинула ногу, хотя следовало бы это сделать. А я вот не сделала.

— Я вам крайне признательна за ваше щедрое предложение, герр группенфюрер, и я с радостью бы его приняла, если бы не была замужем. Но, боюсь, моё место в Берлине, рядом с мужем.

Он снова мне ухмыльнулся и слегка сжал моё колено.

— Вашему мужу очень повезло, фрау Фридманн. Скажите ему, что я это сказал.

— Непременно.

После того, как он вручил мой чемодан портье, группенфюрер Кальтенбруннер поцеловал меня на прощание в щёку, очень близко ко рту. Я закрыла глаза, когда он коснулся меня губами; не знаю почему, но я почувствовала необъяснимо приятное тепло, разливающееся по всему телу. Я списала это на шампанское.

Когда я открыла дверь в мой номер, первое, что я увидела, был мой муж, нервно вышагивающий по гостиной. Как только он меня увидел, он бросился ко мне, быстро захлопывая дверь за моей спиной.

— Ты где пропадала всё это время? — Он заметил чемодан в моей руке. — И это что такое?

— Шшшш! — Я прижала палец к губам и прошептала: — Это радио. Я взяла его с собой.

Генрих смотрел на чемодан так, как будто это была граната, и я только что выдернула из неё кольцо.

— Ты сделала что?!

— Взяла его с собой. Я подумала, а вдруг пригодится в будущем? — Чемодан был такой тяжёлый, что я уронила его на пол и хихикнула.

— Аннализа, ты что, пьяна?

— Совсем чуть-чуть.

Я попыталась было снять туфли, но потеряла равновесие и наверняка упала бы, если бы Генрих не поймал меня и не прислонил к двери.

— Где ты так напилась?

— Я была с группенфюрером Кальтенбруннером. Он пригласил меня в ресторан. Он увидел меня с чемоданом и взял его у меня. Если бы не он, гестапо точно бы меня поймали. Видишь? Он не такой уж и плохой. Он даже предложил мне работу в Вене.

— Работу? Какую ещё работу?

— Не знаю, какую-то работу в офисе. Он не вдавался в подробности.

— Что именно он сказал?

— Он сказал: «А почему бы вам не переехать в Вену и не работать у меня? Обещаю, что вы ни в чем не будете нуждаться». Вот его точные слова.

Генрих вдруг рассмеялся.

— Он хочет, чтобы ты стала его любовницей.

— Что? — Я замотала головой, отмахиваясь от нелепейшего, в моих глазах, предположения мужа. — Он вообще ничего подобного не говорил!

— А что ты подумала он имел в виду под «ни в чем не будете нуждаться»?

— Ну не знаю. Зарплату?

Генрих расхохотался ещё сильнее.

— Какая же ты наивная, маленькая девочка, богом клянусь! Правильной интерпретацией его слов было бы следующее: «Почему бы вам не переехать в Вену, чтобы я снял для нас уютное гнёздышко, где я буду навещать вас после работы? А так как я дам вам очень хорошую позицию в офисе, когда мне будет одиноко во время обеденного перерыва, будете составлять мне компанию. А я сделаю так, что у вас будет всё, чего только пожелает душа любовницы генерала».

Всё ещё слегка покачиваясь, я слегка прищурила глаза на мужа, пытаясь понять, соответствовали ли его намёки правде.

— Ты уверен, что он именно это имел в виду?

— На сто процентов. Я ведь тоже мужчина.

Мне это почему-то показалось очень забавным, и я снова захихикала. Я вдруг подумала, какой у меня был красивый муж и забросила руки ему на плечи.

— Поцелуй меня, Генрих. Ты такой красивый сегодня.

— Господи, да ты и вправду жутко напилась! Я рад, что группенфюрер Кальтенбруннер тебя вовремя отвёз домой, а то бы ты к нему целоваться полезла.

Я в шутку стукнула его по голове.

— Я бы никогда такого не сделала!