Жена штандартенфюрера

Глава 7

Я смотрела в зеркало в личной гримерке Гизелы (как приме, ей полагалась отдельная от солисток комната), все ещё не в силах поверить, что я это сделала. Впервые в жизни всё внимание было на мне, и даже фрау Марта, которая крайне редко кого-либо хвалила, сказала, что я выступила «просто блестяще». Но ранее тем утром, когда она позвонила мне и сообщила, что Гизела подвернула ногу и танцевать какое-то время не сможет, я думала, что упаду в обморок от волнения.

Конечно, это мечта каждой балерины танцевать соло, но одно дело об этом просто мечтать, а другое — выйти на сцену и сделать это. Ведь если будучи обычной солисткой упасть или перепутать какой-то из элементов, то, может, никто ещё и не заметит; но если ты — прима-балерина и испортишь представление, то это запросто может стоить тебе будущего. У меня дрожали руки от нервов до первого выхода на сцену, но как только заиграла музыка, я заставила себя собраться и оттанцевала двухчасовой спектакль без единой помарки.

Я улыбнулась своему отражению, тяжело дыша, больше от волнения, чем от танца. Мне аплодировали стоя. Жаль только, что Генрих этого не видел, он бы безумно мной гордился. Я вытащила длинную заколку из тугого пучка на затылке. Эта заколка, подаренная мне бабушкой на мой восемнадцатый день рождения, скорее походила на длинное лезвие с двумя острыми концами; неудивительно, ведь она должна была держать мою косу на месте более двух часов. Обычные шпильки, которыми пользовались остальные танцовщицы, и десяти минут не держались у меня в волосах. Распустив волосы, я глубоко вздохнула, наконец позволяя себе расслабиться.

Вдруг я услышала, как поворачивается дверная ручка, и когда я открыла глаза, чтобы увидеть непрошеного гостя, что впустил себя без стука, моё сердце невольно пропустило один удар. Это был он, штурмбаннфюрер Райнхарт, и он только что повернул ключ в двери, закрывая её. Не зная, чего от него ждать на этот раз, я быстро и незаметно для него спрятала руку с острой заколкой между складками юбки. Если он снова попытается проделать со мной один из своих трюков, я всажу ему эту заколку прямиком в шею, и даже не подумаю дважды.

Райнхарт, с одной из своих наглых ухмылок, несколько раз наигранно медленно похлопал в ладоши.

— Браво, фройляйн Мейсснер, браво! Прекрасное выступление.

— Что вы здесь делаете?

Хоть я и пыталась не подавать виду, этот человек всегда вгонял меня в состояние какого-то парализующего страха; а сейчас, когда воспоминания о нашей последней «встрече» всё ещё были свежи у меня в памяти, сердце у меня и вовсе колотилось так сильно, что я почти видела его биение даже сквозь тугой корсаж.

— Скажем, просто зашёл поздравить вас с вашим дебютом.

Он неспешно приблизился ко мне и опустил обе руки мне на плечи. Мне показалось, будто тонна давит на меня сверху.

— Жизнь — интересная штука, Аннализа, вы не находите? Всё завязано на счастливом шансе. — Он не отрываясь смотрел мне в глаза сквозь отражение в зеркале. — Прима-балерина подворачивает ногу, и вот он, ваш шанс сиять на большой сцене. Чем не счастливый шанс? А хотите услышать ещё один, даже лучший пример такого же счастливого шанса? Некий штурмбаннфюрер СС говорит, что напишет на вас донос в СД, и что вы делаете? Вы находите себе некого штандартенфюрера СД, надо отдать вам должное, вы даже потрудились убедиться, что он выше меня по званию, — и прыгаете прямиком к нему в постель. И всё, проблема исчерпана. Думаю, это просто прекрасный пример счастливого шанса, вы не находите?

— Я ни в чью постель не прыгала.

Я нашла в себе силы выдержать его взгляд, но руки у меня уже начали слегка дрожать. Я могла только надеяться, что Райнхарт этого не заметит.

— Правда? А я слышал обратное.

— Если ваш источник — Гретхен, то у неё чересчур длинный язык.

Он усмехнулся и сжал мои плечи ещё сильнее.

— Нет, она не единственный мой источник. Но это неважно. Я рад, что вы хотя бы спите с немцем.

— Я с ним не сплю. — Я сжала пальцы вокруг заколки в складках юбки, на всякий случай.

— Не отпирайтесь, конечно, спите. Вы мне очень много неприятностей доставили, рассказав обо мне вашему новому любовнику. — Он опустил голову на один уровень с моей, не отпуская моих плеч. — Один крайне нежелательный доклад оказался в моём личном деле, и меня это очень расстроило. Вы знаете, что случается, когда я расстраиваюсь, Аннализа?

Знала, и очень хорошо знала, из своего личного опыта. Поэтому прежде чем он решил свернуть мне шею или ударить лицом об зеркало, я сказала первое, что пришло на ум:

— Он мне не любовник, он — мой жених. У нас скоро свадьба.

Смесь удивления и сомнения промелькнула на его лице, когда он выпрямился за спинкой моего стула.

— Правда?

— Да. И если вы хоть пальцем тронете будущую жену штандартенфюрера СД, у вас будут ещё большие неприятности.

Райнхарт наконец меня отпустил, и я не сдержала облегчённого вздоха. Понятия не имею, как мне все это теперь расхлёбывать, но я хотя бы жива и здорова, а меня пока и это устроит.

— Забавно.

— Что в этом забавного?

— Только то, что вы так на меня разозлились после того, как я… немного вышел из себя. Между прочим, моё поведение в том случае было вполне оправдано.

«Оправдано?! Да ты мне чуть шею не сломал, подонок!»

— А теперь вы решили выйти замуж за человека, который хладнокровно пристрелил собственную жену. Я нахожу это немного ироничным, вы со мной не согласны?

— Он никакого отношения к её смерти не имел. Она сама застрелилась.

— Выстрелив себе дважды в сердце? Крайне интересный способ покончить с собой. — Райнхарт усмехнулся. — Ну что ж, удачи вам в таком случае. Надеюсь, вы проживёте чуть дольше, чем покойная фрау Фридманн.

С этими словами Райнхарт отпер дверь и вышел в коридор, оставив меня одну. Я медленно отклонилась на спинку стула, всё ещё сжимая своё импровизированное оружие в руке. Что это он такое имел в виду, говоря, что она «выстрелила себе дважды в сердце»? Я была более чем уверена, что это было физически невозможно, но зачем ему тогда это говорить? Просто чтобы напугать меня? Тоже вряд ли. Хоть он и был садистом и психопатом, но до сих пор он ещё ни о чем не лгал.

Я вдруг вспомнила, что никогда не спрашивала Генриха об обстоятельствах смерти его жены, но он уж точно не был похож на человека, способного застрелить вообще кого бы то ни было, не то, что собственную жену. Ну что ж, спрошу его об этом, когда он вернётся.

Дьявол! Я же сказала Райнхарту, что мы женимся! А это равносильно тому, чтобы повесить объявление перед центральным командным офисом СС! Похоже, впутала я сама себя в передел, да ещё в какой…

Воскресным утром я и моя семья собирались в ближайшую протестантскую церковь на мессу. Мы, по правде говоря, не так уж часто туда наведывались (если уж на то пошло, технически мы всё ещё были иудеями, потому как, согласно нашей религии, ребёнок, рождённый от матери-еврейки — еврей, не важно в какой церкви и сколько раз его окрестить), но мой отец настоял, что посещение мессы будет благоприятным в глазах общественности. Я пожала плечами; я против церкви ничего не имела, поэтому я выбрала самое длинное и скромное платье, выбрала пальто попроще и вышла вслед за родителями и Гризельдой.

Во время мессы Норберт не переставал дёргать ногой: ему не терпелось увидеться со своей девушкой. Я слегка толкнула его локтем и неодобрительно покачала головой. Он закатил глаза в ответ. Я попыталась сосредоточиться на том, что говорил священник, но мысли мои продолжали возвращаться к недавним событиям.

Не знаю, почему я вдруг обратила внимание на моего отца, но то, что он сделал дальше, было явно не привычной церковной практикой. Продолжая наблюдать за ним краем глаза, я заметила, как он положил Библию себе на колени, незаметным для остальных жестом сунул руку в карман, извлёк оттуда какие-то бумаги и аккуратно спрятал из между страниц Библии. Мама всё это время сидела с неестественно прямой спиной, как будто загораживая отца от любопытных глаз. Затем, после этого манёвра, папа осторожно вернул Библию на её место, в специальное отделение на спинке передней скамьи. Я не могла дождаться конца мессы, чтобы спросить его, что это всё значило. Дальше случилась ещё более интересная вещь: молодая женщина, сидящая рядом с отцом, протянула руку за той Библией, что он только что положил на место, и притворилась, что ищет нужный пассаж, который зачитывал священник. Я не очень хорошо её видела, но готова была поклясться, что она спрятала что-то себе в карман. Должно быть, те самые папины бумаги.

Дома, когда я наконец спросила родителей о том, что они такое проделали в церкви, оба только сделали на меня огромные глаза и начали всё слепо отрицать, а после и вовсе зашипели чуть не в один голос:

— Никогда ни о чем подобном не говори! Это же за версту пахнет гестапо! Нас арестуют, если ты только упомянешь о подобном! Забудь, что видела, и держи рот на замке!

Это было уже слишком много требований держать рот на замке для одной недели, и теперь-то я точно была уверена, что родители мои занимались чем-то не совсем легальным. Не желая влезать в ещё большие семейные тайны, я выбрала книгу из библиотеки и пошла прямиком в свою комнату, где вскоре уснула. Мамин голос разбудил меня, когда было уже темно.

— Солнышко, Генрих приехал. Он и твой папа ждут тебя в папином кабинете.

— О, нет…

— Что-то случилось, родная? — Мама, казалось, удивилась, потому что обычно когда она сообщала мне о приходе Генриха, я вскакивала с места и бежала к нему со счастливейшей улыбкой на лице.

— Нет, ничего. Сама виновата.

— Да что ты такое сделала, Аннализа?

— Сказала кое-кому кое-что, что не следовало. — Я встала с кровати, расправила помятое платье и привела в порядок растрепанные волосы. — Пойду выслушивать лекцию.

Я спустилась вниз и направилась в папин кабинет с тяжёлым сердцем. Естественно, к этому времени Райнхарт уже наверняка всем растрепал о нашей с Генрихом предстоящей «свадьбе», и теперь ему придётся всем объяснять причину этого недоразумения.

Остановившись у папиной двери, я осторожно постучала, хоть было и незаперто. После того, как отец сказал мне войти (не самым своим располагающим тоном), я встала в дверях, уставившись в пол. Слишком стыдно было на кого-то из них смотреть.

— Ну, вот она. Давай, сам с ней разговаривай, — отец обратился к Генриху. Я набрала полную грудь воздуха, мысленно готовясь к «лекции».

Генрих поднялся с кресла и подошёл ко мне.

— Я пришёл поговорить с твоим отцом о чем-то важном, но он сказал, что об этом я должен спрашивать тебя. — Он взял мои ледяные руки в свои и произнёс то, что я меньше всего ожидала услышать. — Аннализа Мейсснер, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

Я подняла на него глаза, не в силах поверить тому, что только что услышала. Он что, действительно только что сделал мне предложение?

Я услышала, как мама, проследовавшая за мной из спальни, чуть слышно вскрикнула за моей спиной и хлопнула в ладоши. Вспомнив, что мне нужно было что-то ответить, я заставила себя выйти из оцепенения и кивнула.

— Да…

— Ох, Рихарт, как это чудесно! — Мама поспешила обнять меня и своего будущего зятя. — Наша девочка выходит замуж! Поздравляю вас обоих! Я так за вас рада!

Гризельда вбежала на мамины крики и тоже начала нас обнимать.

— Боже, какая радость! Это нужно немедленно отметить! Я сейчас же пойду приготовлю такой ужин!

Я наконец решилась прервать счастливый хаос:

— Извините нас на секунду, но я хотела бы поговорить с Генрихом наедине. Мы всего на минутку.

Как только мы вошли в библиотеку, я закрыла за собой дверь и начала извиняться.

— Генрих, прости, прости, прости меня, пожалуйста! Я знаю, зачем ты это делаешь, это всё я виновата, ну, вообще-то, это Райнхарт виноват, он до смерти меня напугал, и первое, что пришло мне в голову, было сказать, что мы женимся, так что… я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным только из-за этого, и…

Генрих прервал меня, положив палец мне на губы.

— Ты слишком много говоришь. Я бы всё равно рано или поздно попросил твоей руки, просто теперь мне придётся написать Райнхарту записку с благодарностью за то, что ускорил процесс. А ты, между прочим, со мной ещё даже не поздоровалась.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Я по тебе ужасно соскучилась.

— И я по тебе. Ещё в какие-нибудь неприятности себя втянула, пока я был в отъезде, или это всё?

Я смущенно улыбнулась и положила руки ему на китель. Ему всегда очень шла форма, он был в ней такой красивый, такой сильный… Было интересно, что моя нелюбовь к людям в форме на Генриха не распространялась. «И скоро я стану женой этого офицера», с гордостью подумала я.

— Нет, это всё.

Он поднял мой подбородок и едва коснулся губами моих.

— Пойдём-ка назад к твоему отцу. У меня очень сильное ощущение, что он сейчас сыпет крысиный яд мне в еду.

Он всегда знал, как заставить меня рассмеяться.

— Папа бы никогда такого не сделал. Ты — один из его лучших друзей.

— Да, а ещё эсэсовец, который женится на его дочке-еврейке. Думаю, он просто в восторге!

Всё ещё смеясь, я покачала головой и проследовала за своим будущим мужем в гостиную, где папа уже открывал шампанское.

Моё состояние можно было описать только как «голова в облаках». Три дня назад Генрих преподнёс мне красивейшее обручальное кольцо, которое я теперь носила не снимая, а сегодня папа устраивал ужин в честь нашей помолвки, где наши семьи впервые должны были встретиться в полном составе. Я пританцовывала от радостного волнения в своём новом платье, пока мама пыталась уложить мне волосы.

— Можешь ты стоять спокойно хоть одну секунду, Аннализа? С твоей гривой и так еле управишься, а ты ещё больше мне задачу усложняешь!

— Прости, мамочка. Просто я так счастлива!

— Ну конечно, ты счастлива. Ты же выходишь замуж, а это — самое главное событие в жизни любой девушки, так что я тебя прекрасно понимаю. — Она помолчала какое-то время и затем вдруг сказала, — Просто хочу, чтобы ты в полной мере осознавала, на что ты идёшь.

— Это ещё что должно значить? Я думала, тебе нравится Генрих. Как давно вы друг друга знаете? Двадцать лет?

— Может даже побольше того… Но двадцать лет назад не было нацистской партии, и он не был одним из них. И не забывай, что он много лет провёл бог знает где, делая бог знает что. Я всего лишь не хочу, чтобы ты принимала поспешные решения, о которых потом будешь сожалеть.

Я развернулась и посмотрела на маму, которая, хоть и из добрых побуждений, но всё же портила мне настроение.

— Мама, я знаю, что делаю. И член он партии или нет, поверь мне, он не такой, как все они. — Немного помолчав, я решилась добавить, — Он знает, что я еврейка, и всё равно женится на мне.

— Что? — Судя по широко раскрытым маминым глазам, я поняла, что не стоило, наверное, ей этого говорить. — Ты ему всё рассказала? Ты совсем с ума сошла?! Мы столько лет это скрывали, более толерантных лет, надо заметить, а ты берёшь и сообщаешь одному из офицеров СД — чья работа заключается в том, чтобы блюсти чистоту арийской расы — что ты еврейка?!

Да. Определённо не стоило ей этого говорить.

— Если бы он так сильно ненавидел евреев, то он бы на одной из них не женился, ты не считаешь?

— Зачем ты ему сказала?!

— Хотела убедиться, что он не против моего происхождения.

— Слава богу, что не против, а если бы был против?!

Если подумать, мама была, конечно, права. Как бы мне не хотелось это признавать, когда я сделала своё признание, я была слишком пьяна, чтобы думать о последствиях.

— Он не против. Так что давай оставим эту тему.

Мама покачала головой и поджала губы. Только было я понадеялась, что худшая часть дня была позади, в комнату вошла моя бабушка Хильда, в сопровождении отца и Норберта.

— Илзе! Как ты позволила такому случиться?!

— Здравствуй, бабушка.

— Не переводите тему, юная леди! Это что же ты такое удумала, замуж за нациста выходить?!

Хоть она и родилась и выросла в Германии, бабушка Хильда по своему менталитету была гораздо больше польской еврейкой, чем немкой. В отличие от моей матери, уже совсем германизированной, бабушка свободно говорила на трёх языках: немецком, польском и идише (на двух последних языках исключительно с дедушкой, когда он был ещё жив, и крайне редко с мамой, потому что она едва их понимала). Естественно, со всем антисемитизмом вокруг, она не скрывала своей ненависти к партии из какой-то национальной гордости, которую она отказывалась забыть.

— Мама, ну что я могла поделать? — Мама крепко обняла бабушку Хильду и расцеловала её в обе щёки. — Она влюблена и хочет замуж.

— Но почему за нациста-то?!

— Бабушка, технически, мама тоже замужем за нацистом, если уж на то пошло. — Я постаралась отвлечь внимание моей возмущённой родственницы от своей персоны, пусть и посредством вовлечения папы. — Отец и сам давно является членом партии.

— У него выбора не было, ему семью надо было кормить. — Бабушка обладала привычкой говорить о людях, будто они и не стояли сейчас рядом с ней. — И я, если ты помнишь, к вам из-за этого целый год не приходила.

Норберт уселся на мою постель, явно наслаждаясь бесплатным шоу, пока бабушка меня отчитывала.

— Бабушка, Генрих — очень хороший. И никакой он не нацист!

— Нет такого понятия, как хороший нацист! — Если эта женщина уж вбила себе что-то в голову, переубедить её было нельзя никакими доводами, поэтому я пожала плечами, развернулась к зеркалу и начала вдевать серьги. — Все они — бездушные убийцы, вот что! Придумали тут себе, что они лучше других! Тоже мне, богоизбранный народ! А кто не достаточно чистокровный, тех всех расстрелять надо, чтобы их кровь не загрязняли, видите ли! Ты посмотри только, что они сотворили с этими бедными людьми во время Kristallnacht! А ты за одного из них замуж собралась!

— Генрих не был в Германии во время Kristallnacht, бабушка. Он никого не убивал.

— Вообще-то, она права, фрау Брауэр. — Отец наконец-то решил встать на мою сторону. — Генрих, он больше… как бы поправильнее выразиться… офисный работник. Он работает на разведку, собирает информацию, и только. Он не расхаживает по улицам и не стреляет в людей, поверьте мне.

— И о ком это он собирает информацию, Рихарт? — Под строгим взглядом бабушки Хильды, папа, казалось, уже не рад был, что вмешался в разговор. — О врагах народа? О тех, кого в рейхе больше не хотят? О евреях, коммунистах, и всех, кто находится хоть в какой-то оппозиции власти? Может, сам он пистолет и не держит, но результат-то всё равно один: этих людей убивают или отсылают в лагеря.

Она повернулась ко мне.

— Но тебя это, я смотрю, совсем не беспокоит, да? Ты предаёшь свои корни!

— Ничего я не предаю! Я что, не могу выйти замуж за человека только потому, что он — немец? Ты что, дискриминацию против немцев устроила?

— Они нас дискриминируют, а я их что, не могу? С тех пор, как наши предки переехали в эту страну, мы прятали наше происхождение, но всё равно чтили и уважали его. А ты теперь плюёшь на все наши обычаи и выходишь замуж за нациста! Ты хоть понимаешь, что дети твои тоже будут маленькими нацистами?

— Нацизм — это не национальность и не религия, бабушка.

— В этой новой стране, это и национальность, и религия, девочка моя!

— Всё, хватит, не собираюсь я больше этого слушать! — Моё терпение лопнуло от слишком большого количества поучений за один день; а может, я расстроилась из-за того, что многое из того, что сказала бабушка Хильда, было правдой, а я не хотела её признавать. — Это моё окончательное решение: я выхожу за Генриха, нравится вам всем это, или нет!